***
Утро субботы выдалось солнечным, но очень морозным, и, надевая поверх футболки свитер, Антон чувствовал, как заходится сердце. Это было похоже на волнение, когда он собирался на свой первый рабочий день, но сейчас все будто обострилось. Вот только в какую сторону? Буквально до зуда в кончиках пальцев, до учащенного дыхания, до неконтролируемой улыбки. А ведь всего-то, ну, банальная вежливость, услуга на услугу, простое человеческое желание, в конце концов, а в голове такой сумбур, будто от этого вся жизнь перевернется. И так-то оно не так. Будь что будет. Машина как стояла на своем парковочном месте, так и стоит. Большая, массивная, буквально танк, как периодически бурчит Позов. Антон чуть ли не бежал к ней, стоило лифту на подземной парковке открыться. В салоне было прям холодно и, потирая ладони друг от друга, Шастун улыбался как дурак, сам не понимая, от чего именно: от того, что наконец-то вернулся к «своей малышке» или от того, чем эта «малышка» сегодня услужит. Осталось адекватно сформулировать и преподнести, не показаться идиотом, а еще на старте стоит подумать про арсеньевскую машину, и… На телефон пришло уведомление. Это точно не Позов, что в субботние 8:40 предпочитает спать, и точно не родители, которые сразу звонят, а не пишут. Остается один-единственный диалог. Арсений прислал голосовое. — Я ебал, как это все не вовремя, — голосом Арсения раздалось из динамика, пока Антон вставлял ключ в зажигание. — Машина не завелась, Серега уехал уже, а мне утренней пробежки было, видимо, недостаточно, поэтому телепаюсь пешочком и дышу этим утренним морозным воздухом. Холодно, просто кошмар. Уже подхожу, зайду в кофейню напротив, взять тебе чего? Ахуеть. Кто бы там не руководил миром и руководил ли вообще, спасибо ему огромное за этот знак, шанс, возможность, что угодно. Это было великолепно. И очень-очень удачно. И, выруливая с парковки, Антон одной рукой сжимал руль до побелевших костяшек, а второй записывал ответное голосовое, где даже в обычной просьбе о взятом какао распознать улыбку можно было в два счета. Оставалось надеяться, что Арсений не заподозрит чего-то… странного. Как выяснилось спустя 10 минут, Арсений ничего не заподозрил и, более того, не обратил внимания на Антона, пока тот не хлопнул дверью раздевалки — сидел нахохлившимся воробьем на подоконнике и мелкими глотками пил свой кофе. Рядом стоял еще один стакан, очевидно, с запрошенным какао, и от вида этой картины Антон чуть не разорвал лицо от улыбки. На кухне уже во всю шла работа, ведь надино «я сейчас дам тебе пизды!» слышно было сквозь закрытую дверь, но в эти несколько секунд в шастуновской голове было только одно — пусть Арсений посидит вот здесь подольше. Со своими красными замерзшими пальцами, ушами и кончиком носа, таким прямым, будто обкусанным. В куртке этой объемной, натянутой рукавами на ладони. Растрепанными волосами и яркими-яркими голубыми глазами, такими светлыми. Красивыми. Весь Арсений был красивым. — Какой твой любимый цвет? — зачем Антон это спросил именно сейчас, он и сам не понял. Просто в голову молнией ударил этот вопрос, будто молча стоять напротив сидящего Арсения было чем-то смертельным. — Зеленый, — послышалось в ответ. Чужие глаза уперлись в шастуновские. — А твой? — А мой — голубой, — легко и просто в ответ. На том и порешали. Вот только почему скулы покраснели — непонятно. Пришлось быстро приложиться к стаканчику с какао, лишь украдкой поглядывая на Арсения, потихоньку отогревающегося и расфокусированным взглядом куда-то сквозь Антона смотрящего. — Во вторник будет корпоратив, — послышалось с подоконника, и Антон сосредоточился. — Какая-то ивентовая контора, у них там юбилей, вроде 10 лет работы. — Звучит очень солидно, — подтвердил Антон. — А там с тобой на смене будет Даша, — продолжил Арсений, и уже было очевидно, к чему ведет этот разговор. — Я останусь, — опередил Антон. — Я даже не договорил. — Я понял и так. Но у меня условие. — Кто бы подумал, что ты такой корыстный, ай-ай-ай, — абсолютно без издевки, а наоборот мягко и тихо. — Сегодня я подвезу тебя домой, — четко произнес Антон. Ладно, это было проще простого. Он думал об этом больше, чем предлагал. — Тебе вернули машину? — удивился Арсений. — Нет, поедем на велосипеде, — деланная серьезность в голосе сломалась под натиском улыбки. — Как в детстве. Я кручу педали, а ты на багажнике. — Еще и лихач. — Зато я очень красивый, — спародировать голос Сида из ледникового периода не сильно удалось, но Арсений рассмеялся. — Не смею отрицать. И скулы опять покраснели. Антон и раньше не был обделён комплиментами, да и Маша с Надей периодически разбрасывались чем-то умилительным в сторону шастуновских кудрей или ботинок. В диалоге с Арсением тоже проскакивали очень редкие комплименты. К примеру, тогда, когда Антон рассказал ему про хобби в виде электронной музыки, а тот выпросил послушать и потом нахваливал так, что Антону пришлось прервать этот восторженный поток, иначе смущение захлебнуло бы с головой. Но в этой обстановке совсем не… интимной и подходящей, такая мелочь, а чуть с ног не сбила. Шастун почувствовал, как краснеют уши, и спешно отвернулся к своему шкафчику, делая вид, что работа ждет и надо переодеться. Хотя бы куртку снять, потому что спина начинала намокать. Ну и улыбку спрятать, чего уж себя обманывать. — Очаровательный, — произнесли сзади на грани слышимости, и потом Арсений закряхтел, встал и направился к своему шкафчику. — Завтра первое марта, а погода вообще не стремится к весне. — Не то слово, — поддержал Антон чисто ради видимости беседы. Дальше переодевались молча. Застегивая последнюю пуговицу, взгляд упал на пол и заметил развязавшийся шнурок, поэтому Антон в сопровождении уместного «ой бля» развернулся к скамейке, чтобы присесть и… замер. Так как глаза тут же зацепились за голую спину перед собой. Арсений что-то печатал в телефоне, держа в руке свой китель, а родинки, малышками-крошками, буквально россыпью украшали его спину. Острые лопатки напоминали крылья, а между ними ровной змеей красовался рельеф позвоночника. Кожа от бликов солнечных лучей казалась бархатной, но в то же время шелковой. Узкие плечи выглядели такими хрупкими и нежными, а талия плавно перетекала в крепкие бедра, из-за чего Антон засмотрелся настолько, что пришел в себя только тогда, когда рука непроизвольно потянулась к арсеньевской спине и почти дотронулась. Ебать. Перепугавшись не на шутку, Антон отдернул руку, как бешеный, в секунду завязал шнурок, схватил блокнот с полки и пулей выбежал из раздевалки, бросив что-то типо «хорошего дня!», оставляя Арсения недоуменно смотреть в след. Это было плохо. Все очень-очень плохо.***
И если бы не загруженность субботы, Антон сожрал бы себя вместе с гарниром из собственных мыслей. Но с другой стороны, ничего не случилось же? Нет. Арсений не заметил, а если и заметил, то всегда можно придумать какое-то оправдание и перевести в шутку. Не пойман — не вор. Да и что в этом такого? Правильно, ничего. Когда в музее написано «не трогать», инстинктивно хочется потрогать и прикоснуться к статуям античности, что стоят своей изысканностью и величием привлекают. Это было точно так же. Просто коснуться. Просто убедиться, что это не мрамор, а нормальная человеческая кожа. Не холодная и бездушная, а мягкая и теплая. Да. Отличное оправдание. Но Арсений даже и виду не подал, что что-то не так. Поэтому, стоя в уборной и плеская себе в лицо водой, Антон настойчиво твердил себе — все в порядке. Ничего не изменилось. Аффирмации или сработали, или Шастун просто слишком устал, но когда после закрытия они с Арсением плечо к плечу шагнули в лифт, мыслей просто не осталось. Завтра съездит к родителям, вкусно покушает, пообщается с Димкой, получше узнает Катю, и никакая чушь больше в голову не полезет. А пока Арсений просто стоит рядом, уставший и расслабленный, нагружать себя ненужными мыслями даже не хотелось. К ночи стало только холоднее, и к машине пришлось буквально бежать. — Ничего себе, конечно, — восторженно послышалось с соседнего сидения, когда телефон с арсеньевским адресом был зафиксирован на приборной панели, а Антон пристегивался и заводил машину. — Как будто танк. Что это за модель? — Не впервые слышу это сравнение, — и Антон вывернул руль. — Это Тахо. Мой друг, тот, у которого ветеринарка, тоже называет ее танком. — Большому мальчику нужны большие машинки, — Арсений легонько засмеялся со своей же шутки. А Антон покраснел. Густо и быстро. — Это стереотип, — правильно, Антон, закапывайся в этот разговор дальше. — Как скажешь, — но улыбка с лица Арсения так и не сошла. Ехать было недолго, и переговаривались они редко. Арсений лишь поделился забавной историей, как позавчера Ласточка несколько минут гавкала на свое отражение в зеркале, а потом столько же пыталась это отражение угостить своей косточкой. А еще тем, что «Серёжа наконец-то вернулся к себе, и дома стало спокойнее раза в три». То, как Арсений раскрывался, Антона радовало. И он раскрывался так же в ответ. Заводить новых друзей в осознанном возрасте ранее не приходилось, но то, каким течением неслась их дружба, было комфортным и приятным. 15 минут пролетели как три секунды, и вот Арсений уже тянет свои руки для объятий. Прощаться именно так уже стало традицией, наравне с фруктами и выпечкой, только еще более приятной. Зато сейчас без зазрения совести можно провести руками между чужих лопаток. Сквозь несколько слоев одежды, но какая разница. Шастун легонько жмурился, не крепко вжимался в тело напротив, носом задевая отдельные пряди возле арсеньевского уха. Запах ягод был приятным и не приторным. Очень вкусным. Всего несколько секунд, и стоило открыть глаза, как Арсений отстранился, провел ладонями по антоновским плечам, буквально на долю секунды задерживаясь дольше положенного, поправил Антону кудрявую челку и как-то легко и спокойно улыбнулся. Глаза в глаза, так умиротворенно и приятно. В голове пусто, сердце — не колотится. Чужое лицо было расслабленным, уставшим и по-особенному чудесным. Шикарным. Антон смотрел на Арсения и был очень рад тому, что имеет возможность сидеть с этим человеком в машине и молчать. Особенно молчать. Вот только когда раздался стук закрывающейся двери, и чужая фигура быстрым шагом удалялась к подъезду, Антона буквально застрелила пролетевшая красной стрелой из головы прямо в сердце мысль. Антону Арсения очень захотелось поцеловать.