Проснулся Антон откровенно рано.
Под боком спал Арсений, положив одну ладонь под щеку, а вторую перекинул через шастуновскую талию. Поперек колен дрыхла Ласточка, смешно морщила нос и сопела.
— Обложили, — совсем тихо прошептал Антон и немного сместился на бок, потому что ноги под весом собачьей тушки откровенно затекли.
Собака завозилась, зевнула, видимо, окинула взором обстановку, грациозно потянулась и спрыгнула на пол.
Арсений от этих шумов отвернулся на бок, но не проснулся — лишь коленки подогнул, упираясь босыми ступнями Шастуну в икры. Лицо само по себе расплылось в улыбке, и Антон вплотную придвинулся к Арсению, обнял поперек груди, согнул колено и уткнулся носом в чужой затылок.
И снова уснул, получается, потому что следующими в воспоминаниях были нежные поцелуи в щеки и нос.
— Ну, Арс, — даже не открывая глаз, прошептал Антон.
— Арс не Арс, а скоро на работу, — и короткий поцелуй на губах.
— Еще пять минут, — уже с улыбкой, но глаза так и не открывая. Антон почувствовал, как его чмокнули в нос, а потом резко исчезло одеяльное тепло. Приятный холодок облизал голые предплечья и ступни.
— Думаю, 5 минут не хватит, — прохрипел Арсений, спустя несколько тягучих секунд молчания, и Антону пришлось приоткрыть глаза.
Тот сидел на коленях слева от шастуновских ног, в белых патчах под глазами, своем пластиковом ободке с кошачьими ушками, — «Чтобы волосы в ебало не лезли. Подстричься? Нет!», — слегка прикусывал губу и бегал взглядом от антоновского лица к… паху. Ебать. А Антон даже и не заметил. Ох уже утренняя мужская физиология! До этого момента шутки на грани изредка проскакивали в их диалогах, а поцелуи, переходившие из осторожных в напористые ласки языков, очевидно, возбуждали, но конкретно сейчас стоящий член вызвал не только детское и несерьезное смущение, а и покалывающее желание. Даже с такого расстояния по голубым глазам Арсения было видно, что оно абсолютно взаимное.
— Так, ладно, — чужие ресницы дрогнули, и всем телом Арсений подался к краю кровати, как вдруг предплечье уже сжимали шастуновские пальцы.
— Стой, — Антон сел и аккуратно дернул Арсения, заваливая его на себя. Тот растерянно переступил через антоновские ноги и опустился бедрами на колени. — Куда ты хотел убежать?
— Я не хочу тебя смущать, — теперь Арсений показательно смотрел только в глаза.
— Я был бы не против быть смущенным, — и Антон легко придвинул Арсения за бедра вплотную к себе. Тот подавился вдохом, потому что возбуждения Шастуна не мог не почувствовать.
— Я ни к чему тебя не принуждаю, и торопиться не обя…
— Арс, — это рычащая «р» и шастуновские руки сжали чужие ляжки. Напряженные бедра стали каменными, и Арсений подавился вдохом еще раз. — Я хочу. Очень. А ты?
— И я, — дрожаще в ответ. — Можно?
— Нужно.
— Где-то я уже это слышал, — и последние буквы затерялись в поцелуе.
Антон беспорядочно переместил одну руку к чужому затылку и вжал арсеньевское лицо в свое сильнее. Хотя сильнее было некуда, но возбуждение — уже самое настоящее, — буквально расплавило мозг. Чужие руки впивались в шею, губы — в губы, бедра — в бедра. В ушах стоял белый шум, и Шастун не собирался ему противиться. Потому что вот Арсений царапает его шею и затылок, ерзает на коленях, целует остервенело, и это чересчур ахуенно. Так необычно и по-новому, но так по-настоящему. Правильно. Лучше всех.
Минута жарких и мокрых поцелуев, как Арсений с громким чмоком разрывает поцелуй, вопросительно смотрит в глаза и выглядит как шастуновская смерть. Поскольку остается только кивнуть и взорваться к чертям собачьим от переполняющих эмоций и чувств.
И это было спусковым крючком.
Арсений перевел свою руку с затылка к кадыку, обвел большим пальцем, слегка оттянул ворот, прочертил рельеф ключицы, опустился ниже и через футболку задел напряженный сосок. Антон прикрыл глаза и только сильнее сжал Арсения в руках. Кто мы мог подумать, что это ощущается… так. Он превратился в наэлектризованный провод, только тронь — сгорит в пепел, но Арсений не просто трогал. Он доводил до исступления.
— Арс… — неконтролируемый то ли стон, то ли рык вырвался сам по себе.
Антон сейчас кончит просто от одного арсеньевского присутствия здесь, сверху, на своих бедрах. Такого же возбужденного, горячего, сексуального. Самого желанного.
Видимо, какой-то предел Антон транслировал всей своей невербаликой, потому что чужая рука проскользила по дрожащему животу и накрыла член сквозь штаны. Все. Финиш.
— Арс… — это уже точно был стон. Антон закрыл глаза полностью и откинул голову назад, сильнее сжав чужое бедро, — хоть бы следы от ногтей не остались, — и почувствовал, как чужие губы прикоснулись к кадыку. — Арс!
Это уже был скулеж. Поцелуи в шею чередовались с ровными поглаживаниями через ткань, и Антон уже хотел попросить поторопиться, как Арсений додумался до этого сам, и через секунду горячая рука сжимала уже такой же горячий член без тканевых барьеров. Собственная рука на чужом затылке жила своей жизнью и, наверное, сжимала слишком сильно, но Арсений только лишь подавился стоном и провел по возбужденной плоти вверх-вниз.
Сука. Никакая дрочка до этого не ощущалась настолько крышесносно. Ни свои, ни женские руки не вызывали такой дрожи до замирающего сердца, беспрерывного стона и одной-единственной мысли: «Вот оно».
Арсений переместил вторую руку на резинку штанов и опустил ее вниз, чтобы не мешалась, ускорив движения рукой. Темп, сила, температура — все было настолько идеальным, что Антон испугался, как бы не откинуться прямо здесь и сейчас. Хотелось тоже так. Хотелось подарить Арсению такое же удовольствие, услышать его хриплый стон, довести до взрывающихся галактик под веками.
Поэтому, оставив арсеньевский затылок в покое, Шастун открыл глаза и… пропал. Голубая радужка напротив была затоплена зрачками, губы искусаны, скулы и щеки красные даже под патчами, на лбу испарина. Боже.
Антон сомневался, что выглядит лучше, поскольку ощущал, как кудри липнут к вискам, но все равно приложился своим лбом ко лбу напротив, оставил поцелуй туда, где дотянулся, и переместил обе руки на чужие ягодицы. Арсений заскулил. И быстрее задвигал рукой.
Большой палец обвел головку по кругу, потом ладонь спиралью опустилась к основанию. А потом еще и еще.
Арсеньевские ягодицы в руках ощущались, как пазл к пазлу — идеально легли в ладонь. Желание в голове долбило отбойным молотком, и ни секунды лишней не думая, Антон провел правой рукой по напряженному бедру, огладил тазовую косточку и пробежался кончиками пальцев по рельефу чужого возбуждения. До слуха долетел протяжный стон.
Арсений уронил свою голову Шастуну на плечо и сорвался на бешеный темп. Тяжелое дыхание слилось в одно, наполняя комнату огненным воздухом и запахом страсти. Антон, чувствуя, как поджимаются яйца и внизу живота скручивается узел, даже не сомневаясь, запустил руку Арсению в штаны. И стоило только сомкнуть кулак на чужой, влажной и горячей головке, узел развязался, и Антон излился в благородно подставленную ладонь. Сил хватило только, чтобы выдохнуть и почувствовать, как спустя секунду на собственных пальцах оседает арсеньевская сперма.
Ахуеть.
— Ахуеть, — Антон пришел в себя первым. Аккуратно вытащил испачканную руку из чужих штанов и убрал в сторону, чтобы не замарать Арсения. Хотя тот выглядел как человек, подобные вещи которого волновали в последнюю очередь. — Это было ахуеть.
— Ага, — хрипло послышалось в районе плеча.
Антон чистой рукой аккуратно поднял арсеньевскую голову и заглянул в глаза. Нежно провел под ними, прямо по влажному патчу, потом по нижней искусанной губе и оставил короткий поцелуй на этих самых губах. Как человек умудряется сочетать в себе убийственную страсть и конечную нежность, сидя в пластиковых ушках?
— Теперь мне не хочется на работу, — прошептал Арсений.
— И мне, — Антон улыбнулся. — Но Сергей даст нам пизды.
— Давай не говорить о Сереже в такой момент, — Арсений все еще тяжело дышал. — Вообще, я приготовил нам завтрак и пришел тебя будить.
— Что ж, разбудил ты очень эффективно.
— Все… в порядке? — и осторожный тон Арсения заставил посерьезнеть.
— Арсений, ну конечно, — чужая сперма на руке засыхала, как и, очевидно, собственная в руке Арсения, но проговорить все сейчас казалось важнее. — Я же хотел. И ты хотел. Взрослые люди, ну.
— Просто это был твой первый опыт с мужчиной.
— Я знаю. И меня все абсолютно точно устраивает. Никогда еще дрочка не приносила мне такого удовольствия.
— Хорошо, — робкая улыбка и поцелуй в уголок губ. — Но на работу надо.
— Тогда вставай.
И Арсений встал. Как медведь в раскорячку, но встал. Помог подняться Антону, подмигнул и сказал, что душ уступает Шастуну. На том и порешали.
Пока Антон плескался, приводя себя в божеский вид, старался подумать о случившемся. И оказался приятно удивлен, не найдя в мыслях и душе чего-то противоречивого, неловкого или страшного. Все те видео, увиденные ранее, вообще не вспоминались, кошмарными картинами не напоминая о себе. Ему было очень хорошо, и Арсению было очень хорошо. Так зачем лишний раз анализировать поступки? Незачем. Антон и не будет.
Даже одеваться не пришлось во вчерашнее, потому что Арсений выделил ему свою рубашку — «на меня великовата, на тебя в самый раз будет», — и позвал завтракать вкуснейшей овсянкой, бутербродами и чаем. Будь его воля, Шастун проводил бы так каждое утро. В компании пушистой морды, что сидела и клянчила кусок сыра, Арсения, что уже был без патчей, но в ободке, вкусных завтраков и подъемов поцелуями.
Собирались так, будто делают это каждый день на протяжении нескольких лет: без суеты, неловких столкновений и неудобств. Шастун выпросил погулять с Ласточкой, тем самым обеспечив Арсению возможность адекватно собраться и, выслушав все нужные указания, намотал с собакой два круга по скверу.
Потом дождался Арсения в прихожей, получил пшик чужого парфюма, просто за компанию, поцелуй в нос и лучезарную улыбку.
Солнце еще не достаточно разогрелось, поэтому, уже пристегиваясь на переднем пассажирском, Антон чувствовал, что счастлив. Абсолютно и без каких-либо «но».
— Я, кажется, люблю тебя, — вырвалось так буднично, что аж незаметно. И это были не те слова, которые Антон говорил направо и налево, нет — по пальцам одной руки можно пересчитать всех людей, которым доводилось это слышать. А тут так легко и без задних мыслей. Просто этих чувств настолько много и они такой силы, что другого объяснения нет.
Зато Арсений буквально мгновенно разворачивает шастуновское лицо к себе и, глядя прямо в глаза, отвечает:
— А мне не кажется. Потому что я просто люблю тебя.
И в поцелуй было вложено больше, чем в эти две фразы: вся мягкость, нужность, важность, признание, осознанный выбор, доверие и любовь. Особенно она. Просто два человека в субботние почти 9 утра в машине предпочли друг друга. И больше ничего не существовало.
***
Суббота прошла мимо.
Антон и не был против, ведь голову занимали абсолютно другие мысли. К примеру о Сергее, с которым они вместе с Арсением пересеклись на парковке под рестораном, а тот окинул их очень задумчивым взглядом. Он потом пожал обоим руки, расплылся в улыбке и попросил больше не трахаться перед работой, потому что смотреть на довольные морды утром в субботу он не хочет. Шастун аж опешил и в секунду покраснел, как рак, но и слова вставить не успел, как Арсений громко рассмеялся, бросил в сторону Сергея что-то вроде «а ты не завидуй!», подцепил шастуновские пальцы своими и потащил к лифту.
— Пожалуйста, не обращай на него внимания, — Арсений опустил свою руку на плечо и заглянул в глаза. — Там ни ума, ни фантазии. И шутки тупые.
— Я… так и подумал.
— Антон, — и легкий поцелуй в нос. — Если тебя это волнует, давай сходим к нему на днях и поговорим. Но если ты способен мне поверить, то знай — он искренне рад за нас. Просто периодически несет хуйню.
— Хорошо.
— Хорошо.
И здорово, что рабочая нагрузка в очередной раз отвлекала от мыслей. «Аrt d'amour» вообще окончательно перестал быть местом, поддаваться тревогам в котором было уместно — с наступлением весны все чаще и чаще солнечные лучи расчерчивали и пол, и столы, и душу. Негоже грузиться, когда по выходным он становился местом, куда приходили толпы, и было важно приветливо улыбаться. Радует, что этой улыбке способствовала не только приятная работа, а и воспоминания о чудесном утре, о нежнейшем признании в любви. И хотелось не стоять у столика в центре и не записывать в блокнот чужой заказ, а утащить Арсения на склад и повторить это еще несколько десятков раз.
Поэтому, покупая стакан кофе и эклеры в воскресное утро во все той же кофейне под домом, Антон чувствует только одно — восторг и приятное возбуждение. Не физическое, а душевное, где кончики волос буквально искрились воодушевлением, интригой и надеждой.
И, чиркая наскоро записку с содержанием где и во сколько, Шастун улыбался листку перед собой. Ну и дурак. Влюбленный дурак. Никакого волнения и страха, все пройдёт отлично, а ощущение такое, будто в пятом классе Ленке с параллели цветок со школьной клумбы тащишь. Что там с той Ленкой сейчас Антон и знать не знает, а вот Арсений хлопает дверью раздевалки и улыбается. Красивый просто невероятно: глаза яркие, скулы острые из-за преломленных солнечных лучей, волосы уложены, и только несколько волнистых прядей изящно спадают на лоб.
— Ну, вот что ты за человек такой, — сокрушается Антон абсолютно несерьезно. — Я ему тут сюрпризы готовлю, а он мешает.
— Тогда не смотрю, — и чужие глаза щурятся игриво, и по всему его виду видно, что будет подглядывать.
— Та толку теперь, — и шастуновская рука тянется к Арсению. — Какие планы у именинника на вечер?
— На какой ответ рассчитывает молодой человек именинника? — и лисья арсеньевская улыбка отпечатываться на губах.
— Я приготовил тебе подарок, — и Антон вкладывает стакан кофе и коробочку с эклерами в чужие руки. — Но он ждёт тебя дома. Поэтому хочу пригласить вас, Попов Арсений Сергеевич, почтить своим присутствием мою скромную обитель сегодня после работы.
— Ну и как мне теперь работать, Антон, — Арсений светится и эклер откусывает. — Заинтриговал, козел.
— И я тебя люблю, — быстрый чмок в чужой нос и абсолютное ребячество в виде откусанного эклера из рук напротив сопровождалось смехом.
***
За быстрым обедом Арсений как ужаленный скакал по кухне и восторгался билетами, и пока Сергей демонстративно не посмотрел на часы, не успокоился. О своем подарке не переживалось: поскорее бы осуществить задуманное, насладиться чужим удовольствием сполна, провести время друг с другом без оглядки на безопасность, ограниченное время и пространство — ради Арсения, хоть луну с неба.
Видеть радостного и довольного Арсения было настолько приятно, что Антон ходил весь день и улыбался сам себе, людям, стеклянным стенам и потолкам, блюдам, блокноту, Кате и Даше, Вадиму…
Стоп, что?
— Привет, Антон, — Вадим действительно сидел за одним из столиков в углу. В какой-то странной ветровке и кепке, отросшей бородой и грустным взглядом. Антон и виду не подал, насколько знатно он ахуел, — а вот нечего поддаваться мыслям о предстоящем вечере и стоит смотреть, к кому подходишь, — но работа есть работа, и толпа вокруг ну точно не способствует сомнительным действиям.
— П-привет, — но холодок по спине почему-то все равно пробежался. — Ты ознакомился с меню или…
— Я не поэтому, — глаза Вадима забегали. Антон перестал что-либо понимать. — Н-не мог ли ты позвать Арсения, пожалуйста?
— Арсения? — Антон абсолютно точно услышал, что Вадим сказал, но переспросил чисто машинально.
— Да, пожалуйста, — и Вадим придвинулся к краю стола. — Пожалуйста, Антон, мне очень срочно нужно его увидеть.
Голос Вадима был бесцветным и каким-то… затравленным. Он кусал губы и теребил собственные пальцы, а Антон хмурился. Логически присутствие Вадима здесь понятно, но как к этому отнесется сам Арсений? Шастун-то пойдет и скажет ему об этом, однако появляющаяся злость и какое-то недоверие по капельке стекало в мозг. Неприятное предчувствие. Или это ревность?
— Я не думаю…
— Антон, пожалуйста! — Вадим перебил и быстро схватился за шастуновское запястье. В прошлый раз такая хватка закончилась лживой статьей и разборками с Миловановым, и отвратительные флешбеки заставили отдернуть руку. — Умоляю, Антон, умоляю. Прости, прости за всё, — это уже истеричный шепот, — просто позови его, Антон, я…
— Тихо! — шепотом произносить это было странно, но женщина за соседним столиком уже подозрительно на них косилась, поэтому прервать этот истеричный бред стало необходимостью. — Подожди пару минут.
— Спасибо, Антон, больше спасибо…
Вадим шептал что-то еще, но Антон этого уже не слышал. Внутри кипела не только злость, а еще и раздражение с тревогой вместе. Особенно с тревогой: она долбила в колокола и орала в рупор — что-то тут явно было не то.
И стоило Антону на кухню только зайти, Арсений это заметил сразу: подлетел в секунду, в глаза заглянул и вопросительно поднял бровь.
— Там Вадим в зале, — Арсений шумно выдохнул. — Умоляет тебя позвать.
— Ну пиздец, — и в голубых глазах Антон заметил страх.
— Ты не обязан идти…
— Я пойду, — и Арсений замялся. — Он пытался писать и звонить, но я заблокировал его почти сразу. Он пытался связаться со мной через Серегу, но тот спросил, что я думаю на этот счет и послушался сделать так же. А теперь вот явился. Пиздец, идиот.
— Ты не говорил, что он доставал тебя.
— Потому что я думал, что ему хватит благоразумия не лезть ко мне после прямого посыла нахуй.
— Арс, это…
— Я пойду и скажу ему это в лицо, — Арсений сжал кулаки.
— Нет! — Антон схватился за чужое плечо. — Не надо. Вообще не думай о нем и спокойно работай. Я разберусь.
— Антон.
— Разберусь, слышишь? — и мягкая улыбка. — Не загоняйся из-за придурков, хотя бы не в свой день рождения. Хорошо?
Тишина.
— Хорошо? — тише, но тверже.
— Хорошо, — а голос предательски сломался.
— Я тебя люблю, — просто и прямо в глаза.
— И я тебя люблю, — арсеньевская улыбка, хоть и грустная, но все равно поразила сердце.
И Антон разберется с кем угодно только ради нее.
