аrt d'amour

Арсений явился буквально минут через 7, а шастуновское возбуждение меньше не стало. Пока тот плескался, Антон времени зря не терял: достал смазку с презервативами и кинул их под подушку, сменил уличную одежду на домашнюю футболку и мягкие шорты, зачем-то перестелил одеяло и чуть не сгорел от ожидания. Тело требовало Арсения рядом и побыстрее, и, стоя на кухне, хлебая воду прямо из-под крана, слегка ослабленный член снова начал заинтересовано крепнуть, стоило шуму за дверью исчезнуть. Он поймал Арсения прямо на выходе из ванны: слегка влажные волосы причудливо спадали на глаза, а запах шастуновского геля для душа почти не перекрывал ягодный арсеньевский, и сильнее, чем сжать Арсения в объятиях, его хотелось облизать с ног до головы. — У тебя есть две минуты, — шепнул Арсений, и по голубым глазам, радужка которых почти потерялась за зрачками, и хрипотце в дыхании, стало ясно — возбужден. Кажется, Антон впервые мылся настолько быстро. Об эстетической красоте своего тела он побеспокоился еще с утра, побрив лобок и промежность просто, ну, на всякий случай. Шастун и раньше так делал исключительно из-за собственного удобства и желания, но еще ни разу повод не был настолько интригующий. И хорошо, что не прогадал. Вытирался как попало, поскольку член стоял до поджимающихся пальцев ног, и, натягивая футболку на еще влажный торс, решил, что обойдется без белья. Шорты минимально скроют желание и уменьшат возню с одеждой. Те несколько метров от ванны до спальни казались зыбучими песками. В голове звенящая пустота, в пальцах — искры, и с каждым шагом воздух наполнялся липким желанием. Арсений стоял возле окна и смотрел на ночную Москву сквозь светлую, почти прозрачную, тюль. Халат отчетливо подчеркивал стройный силуэт, выделяя талию и узкие плечи, а непринужденный свет одного торшера выделял все арсеньевское изящество и хрупкость. А, казалось бы, здоровый и высокий мужик, но то, каким трогательным он становится, в непосредственной близости от Антона — сносило бошку. Такого Арсения хотелось запечатать в объятиях, закрыть всем своим телом и шептать: «Мой». И кто Шастун такой, чтобы так не сделать? Сомкнуть ладони на чужом животе, уткнуться носом в затылок и вдохнуть легкий ягодный запах. Прижаться вплотную, не обращать внимания на физическое возбуждение, а впитывать всю наэлектризованную нежность, нужность, важность. — Ты говорил, что мы будем целоваться на фоне панорамных окон с видом на Москву, — голос Арсения хрипит, и он голову запрокидывает на шастуновское плечо. — Я говорил? — шепот в ответ. Руки сами ползут выше, к ребрам, к бешеному стуку сердца. — Ты, — Арсений резко разворачивается в кольце рук и голову задирает. — Ну, раз говорил. Поцелуй обжигал не только губы, но и самую душу. Ярко, мокро, до звезд за закрытыми веками и фейерверками в голове. Внизу лежала вся Москва, а два сердца выбирали друг друга. Жаль, что невозможно Арсения коснуться сразу везде: пальцы гладили по спине, зарывались в волосы, переходили на скулы, гладили шею, плечи, бока, поясницу. Арсений комкал в кулаках шастуновскую футболку, глухо стонал в поцелуй, наводил беспорядок на кудрявой макушке и буквально горел. Антон чувствовал жар этого тела под своими руками. Хотелось теснее. Интимнее. Еще ближе — слиться друг с другом в одно целое, пропитаться насквозь, чтобы никак не вывести. — Арс, — раскатистым стоном отразилось по комнате, когда Арсений оторвался от губ и мгновенно переместился к шее. — Остановись на секунду. Тот хрипло выдохнул, но губы от шеи отлепил. Уткнулся лбом Антону в плечо, а в придачу еще и бедрами своими прижался, демонстрируя крепкий стояк. Но эта пауза была необходима. Прежде, чем желание и возбуждение пересилит здравый смысл, необходимо было открыть рот и сказать. — Я не знаю, как действовать, — слова терялись в темной макушке. — И хотел бы рассчитывать на практические указания. Не молчи, пожалуйста. Говори: что хочешь, что чувствуешь, как нравится и как не нравится. — Не уверен, что отклик будет внятный, — горячее дыхание осело на кадыке. — Но я постараюсь. — И я постараюсь. — А теперь переставай быть таким правильным и просто возьми меня, — Арсений еще раз двинул бедрами, вырывая стон у обоих. — Я… — эти слова подействовали как выстрел в сердце. — Ты, — арсеньевские губы снова вернулись к шее, а ладони поползли под футболку. — Понимаю, что это твой первый секс с мужчиной и подгонять я тебя не буду, но у меня сейчас взорвется или член, или башка. Шастун, пожалуйста, я пиздец как хочу тебя… Слово «тебя» потерялось в поцелуе. Страсть не превращалась в животную и буйную, она была искристой и обжигающей, звенящей, густой. Воздух в спальне был наэлектризован и пропитан запахом желания, таким плотным, что можно было зачерпнуть в ладони. Антон, перейдя с поцелуями на скулы, поменял себя с Арсением местами и легонько подтолкнул того к кровати. Стон коснулся самого сердца. Арсений попятился и не переставал подставляться под ласки губ, а как только икры уперлись в мягкий матрас — заскулил. — Боже, какой же ты чувствительный, — восторженный шепот. Антон Арсения сейчас проглотит — чувства выливаются через край, контролировать свою реакцию на Арсения уже невозможно. Все его стоны, вздохи, беспорядочные касания куда дотянется, остервенелая отдача буквально сводит с ума. Это уже не про возбуждение, это про единение душ. И как такого Арсения не хотеть? Тем более, когда халат уже сбился на плечах, задрался, оголяя голые бедра, а пояс расслабился настолько, что открывал вид на усыпанную родинками и мелкими темными волосками грудь и напряженные соски. — Не молчи, помнишь? — между их лицами было сантиметра 3. По обе стороны от арсеньевской головы расставленные руки дрожали в локтях. — Помню, — голубые глаза окутались поволокой, на лбу появилась испарина. — Ты такой красивый, Арсений, — Антон наклонился к чужой шее и провел по ней языком. Это просто отвал всего. Терпкий вкус потной кожи осел на языке вперемешку с ягодным. О собственном возбуждении забылось сразу же — как вообще можно думать о чем-то, кроме расхристанного Арсения под собой? — Такой нежный, такой расслабленный, такой желанный. Такой мой. — Антон… — это уже даже не стон, а хрип. — Помолчи. — Не нравится? — и нежнейший поцелуй в районе ключицы. А потом еще и еще. Язык нырнул в яремную впадинку и плашмя слизал капельку пота. — Нравится слишком, — Арсений вцепился Антону в плечи с такой силой, что если бы не шастуновские бедра поверх чужих, тот бы дрожал, как отбойный молоток. — Сними, — руки бессильно потянули за футболку. За самое быстрое выпутывание из футболки Антон смело мог получать награды. Потом поднимет ее с пола, ничего страшного. — Можно? — руки уже держали узел от пояса. — Нужно, — выдавил из себя Арсений и вжал голову в подушку. Узел поддался легко и полы халата сами съехали по бокам. Антон то ли взвыл, то ли застонал — непонятно. Под ним лежал Арсений, будто фарфоровый, ненастоящий. В свете неяркой лампы его тело приобретало оттенок закатного солнца со всей своей мягкостью и бархатистостью. Родинки-крошки россыпью стелились по солнечному сплетению, ребрам, животу, расчерченному несильным рельефом пресса. От пупка вниз темнела чертовски блядская дорожка волос, блестящая от капель предэякулята с колом стоящего члена. В прошлый раз наощупь Антон толком ничего не рассмотрел, но сейчас облизал взглядом вдоль и поперек: обычный мужской член, чуть больше среднего, ровный и не очень толстый. Боже, как Антон оказался в этой точке? Перед ним лежит мужчина, его любимый мужчина, буквально вибрирует от возбуждения, течёт, как подросток, и это всё благодаря Шастуну. Пиздец. Локти подогнулись, и лицо вжалось в чужое солнечное сплетение. Арсений захныкал и вцепился в кудрявый затылок. — Ахуенный, — и короткие поцелуи по всей грудной клетке, собирая каждую родинку. — Ты просто пиздец, — язык коснулся правого соска, — невозможный, — губы сомкнулись на вершине, — самый лучший, — короткий поцелуй на ареоле, — самый любимый, — и еще раз повторить все движения. — Антон, — буква «о» получилась даже не стоном, а гортанным всхлипом. — Ты извести меня хочешь? — Нет, — и дыхание согрело уже левый сосок, — показать нежность, которую испытываю к тебе. — Сейчас ты испытываешь только мою выдержку, — Арсений проглотил окончание, когда широким мазком антоновский язык прошелся по всему животу. — Я сейчас кончу, господи, прекрати. Антон не прекратит. Не прекратит до тех пор, пока не испробует Арсения вдоль и поперек. Пока не спустится короткими поцелуями к пупку, не удержится и прикусит тазовые косточки, а потом залижет собственный укус. Не зароется носом в дорожку волос, навсегда запоминая эту терпкость человеческой кожи, коротко слижет липкие капли и даже не поморщится, и в конце концов не оставит поцелуй на головке. Горячей, бархатной. Глубокий стон Арсения стал разрешением продолжать. Его рука в кудрявой копне творила какой-то хаос, а собственный член болезненно ныл из-за тесноты в шортах и невозможности скорой разрядки. Однако это все отходило на далекий второй план, пока разнеженный Арсений сжимает второй рукой одеяло. Чужие бедра напряжены не меньше члена, и, проводя по ним руками, Антон думал только о том, что обделять их поцелуями невежливо. Он немного переместился ниже, легко раздвинул арсеньевские колени и слегка согнул правую ногу. — Антон, что ты… — Арсений не договорил, потому что Шастун легонько прикусил внутреннюю сторону бедра. — Антон… — Что такое, мой хороший? — прошептал он, оставляя малышей-поцелуев по всему бедру. — Как ты это делаешь… — очередной протяжный стон. Поздно надеяться, что соседи ничего не услышат. И плевать, пусть слышат. — Просто импровизирую, — поцелуй потерялся рядом с яйцами, тяжелыми, поджимающимися. — Если сомневаешься… — Арсений даже не шептал, а всхлипывал, и стоило Антону оставить поцелуй на основании члена, закусил губу. — В минете? — Арсений выгнулся дугой. Рука сомкнулась на головке. — Думаю, стоит попробовать. Да? — Да! Этого было достаточно. Антон в какой-то прострации облизал руку и вернул ее на арсеньевский член. Твердый, крепкий и чертовски горячий. Обвел большим пальцем уздечку, спустился спиралью по всей длине, проследил узор вен, кинул один взгляд на Арсения, темными глазами следящим за каждым действием, разомкнул губы и сомкнул их уже на головке. Арсений вскрикнул. Информация, полученная на форуме, оказалась бесполезной хуйней, поскольку как только чужой член очутился во рту — из головы вылетело все. Отталкиваясь от своих ощущений и желаний, а также от отклика тела под собой, Антон обвел языком головку, надавил на уздечку и кончиком ткнулся в уретру. И это все — не открывая взгляда от Арсения. Он бесшумно, как рыба, открывал рот, больше не имея сил сложить буквы в слова, и выглядел так, что его такого только в музеи на выставки, как самого прекрасного экспоната. Шастун, поверивший то ли в себя, то ли во вседозволенность, повторил все движения еще пару раз и пропустил член немного глубже. Не почувствовал дискомфорта и сопротивления, — а вот чужая поясница прогнулась сильнее и рука в кудрях сжалась крепче, — поэтому прикрыл глаза, отдался удовольствию полностью и выбрал комфортный темп. Кто бы Антону еще в январе сказал, что в его рту откажется член его шефа, а сам шеф будет лежать под ним, самым любимым и желанным человеком на свете, Антон бы рассмеялся и перепугался. Зато сейчас вот головку облизывает, с уздечкой чередует, и чувствует, как арсеньевская рука слегка задает направления. И это просто ахуенно. Настолько восхитительно и крышесносно, что где-то в глубине мыслей мертвые котята и бабушки отлично справляются с задачей «не кончить в шорты, ни разу не прикоснувшись к себе». Но тут Арсений резко дергает вверх, заставляя Антона быстро расставить руки по обе стороны от чужой талии, и к лицу своему тянет. Целует грубо, с напором, сразу языком лезет и так же резко разрывает поцелуй. — Ты просто ахуеть, Шастун, — губы в губы. — Но я не могу уже думать о мертвых котятах, чтобы не кончить. И мне бы не хотелось этого вообще, во-первых, первее тебя, а во-вторых — пока твой шикарный член не оказался у меня в заднице. Я в восторге от всей этой нежности, любовь моя, и верну ее сполна, но будь так добр, трахни меня. До звезд перед глазами, до искр, до хрипоты. Что ж. Сказано — сделано.

***

Мозги немного встали на место. Буквально на секунду, пока Арсений не сел на колени, предварительно закряхтел и не потребовал смазку. — Я думал… — Я начну, а ты подхватишь, — Арсений перебил и выставил ладошку вперед. — Ты просто не представляешь, как я хочу почувствовать в себе твои и пальцы, и член. Но мы ведь хотим все сделать правильно? — Конечно, — а голос хрипит только от одной мысли. — Тогда давай. Пришлось проморгаться, поправить член под шортами и на коленях в раскорячку дойти до изголовья, вытащить из-под подушки запечатанный флакон и дрожащими пальцами протянуть Арсению. — Хороший выбор, — Арсений надкусил пленку. — Подсказал кто? — Я… готовился, — произносить это было сильно смущающе, нежели делать все то, что происходило за последние десять минут. — И каким образом? — Порылся в интернете, провел анализ данных, сопоставил цену с качеством по десятку отзывов и вот, — на одном дыхании ответил Антон, стараясь смотреть Арсению в глаза. А хотелось ниже: на влажный торс, на твердый член, крепкие бедра и разведенные колени. — Умничка, — Арсений выдавил смазку на пальцы, растер, а потом резко подался вперед, уткнувшись лбом в лоб, и зашептал: — Ты сводишь меня с ума, — его рука скользнула за спину, и краем глаза Антон заметил, как дрожит чужое предплечье. — Ты — лучший мужчина в моей жизни, — на арсеньевском лице на секунду промелькнула гримаса боли, — и я не знал, что способен любить настолько. Не знал, что вообще способен любить. Я сделаю все ради тебя, ради нас, нашего будущего. И я говорю это не потому, что мой мозг плавится от возбуждения, а потому, что мое сердце отдано тебе. С того самого дня, как ты пришел. Я не знаю, как двигаться дальше без тебя, мне как воздух необходим ты, твое плечо, твоя любовь. — Я тебя сейчас сожру, — других слов просто не нашлось. — Нет, — игривый шепот. — Сначала ты меня трахнешь, а потом — делай, что хочешь. — Как ты сочетаешь в себе искрящуюся сексуальность и такие романтичные слова?— шастуновская рука потянулась к чужому затылку. — Как будто сам не делаешь точно так же, — Арсений прикрыл глаза. — Руку давай свою. И Антон протянул руку. Он бы и ногу протянул, если бы Арсению потребовалось. Все, что угодно. — Два пальца собери вместе, — Арсений шире расставил колени и придвинулся ближе, буквально залезая на антоновские бедра. — Не думай о том, что можешь причинить мне вред, просто делай. А я, если что, скажу. Он обхватил Антона за запястье, выдавил смазку на пальцы, оставил поцелуй в уголке губ и опустил его руку за спину. Шастун перестал дышать. Арсений смотрел в глаза с такой неприкрытой нежностью и глубоким доверием, что все, даже минимальные страхи разбились на осколки и исчезли в голубых глазах. Арсений был обнажен не только физически, но и духовно, он не бездумно отдавался, а доверял самое интимное. Влажные пальцы коснулись горячей гладкой кожи и с легким нажимом скользнули внутрь. Они с Арсением синхронно застонали. Антон забыл все, что чувствовал до этого — это был конец. Внутри было узко и обжигающе горячо, гладко, как будто шелково и влажно. — Арс… — Антон даже не попытался сдержать то ли стон, то ли рык. — Ахуеть, Арс… Ответа не последовало. Да и откуда взяться силам на ответ, если Арсений хрипит и обессилено на шастуновскую грудь падает? Антон его перехватывает, к себе на колени затаскивает, в несколько движений приспосабливается к специфически выгнутому запястью и подстраивается под заданный Арсением темп. — Глубже, — это уже даже не стон, а прерывистый вдох. Желание Арсения — закон. Свой член стоит так, что можно гвозди забивать, но Антон держится изо всех сил. Держится и запястье выворачивает, глубже пальцы проталкивает. В районе солнечного сплетения хрипят так, что страшно. Арсеньевские ногти впиваются то в бедро, то в плечо, а губы беспорядочно покрывают грудь с ключицами быстрыми поцелуями. Это что-то с чем-то. Подушечка среднего пальца очень удачно прикасается к уплотнению внутри, и Арсения выгибает дугой. Он запрокидывает голову и беззвучно открывает рот. Весь мокрый от пота, красный от возбуждения, волосы смялись и спутались, губы искусаны — Арсений самый красивый. — Еще, — с придыханием. — Сделай так еще! — Так? — Шастун без промедления повторил. — Да! Именно так! Антон еще раз так сделает. Ведь смотреть за тем, как Арсений выгибается, подмахивает бедрами, сам налаживается на антоновы пальцы, уже не помогает, а просто крепко держит за запястье — просто ахуенно. Шастун бы смотрел и смотрел. — Третий добавь, — хриплый шепот долетел до ушей, когда Антон прикоснулся губами к кадыку перед собой. Третий так третий. Антон аккуратно придержал Арсения за талию, чтобы он не дергался, достал пальцы, предварительно погладил чувствительный вход, добавил немного смазки и вернул их обратно. Шастун и не знал, что человек способен издавать такие звуки. — Все в порядке? — поинтересовался Антон, поскольку Арсений и скулил, и хрипел одновременно. — В полном, — тот заглянул в глаза. — Это просто… Что там «просто» Антон не узнает, потому что Арсений закусил губы и попросил остановиться. Шастун мгновенно замер, собираясь спросить что такое и не больно ли ему, но Арсений сделал глубокий вдох, сам вытащил шастуновские пальцы из ануса, кое-как на коленях отполз чуток назад и толкнул Антона в грудь. А, все понятно. Выдержка закончилась, как и подготовка. — У меня сейчас яйца взорвутся, — шептал Арсений, схватившись за пояс шастуновских шорт. — Хочу тебя, пиздец. — Презервативы под подушкой, — Антон выдохнул и уставился на Арсения: как изящно тот опустился на его колени, резко стянул шорты и по-блядски облизал губы, стоило напряженному члену удариться об живот. Потом элегантно отклонился назад и нашарил рукой коробку, собственноручно вскрыл и достал фольгированный квадратик. — Я сам, — запротестовал Арсений, стоило Антону вцепиться пальцами ему в бедра. — Как угодно, — чужие пальцы сомкнулись на головке. Теперь очередь поясницы Антона прогибаться от выстрелившего возбуждения. Ладонь Арсения была влажная и горячая, она доводила до исступления и белых пятен перед глазами. Члена коснулся прохладный влажный латекс, губ — губы. — Пиздец, — вырвалось само по себе, когда головка легко проскользнула в разгоряченный анус. Арсений что-то шептал, упирался ладонями Антону в плечи, опускался буквально по сантиметру и доводил своей узостью и бархатностью до взрыва новых галактик. Это все отдавало такой всепоглощающей нежностью и чувственностью, глубинной любовью и осторожностью, что пальцем тронь и все исчезнет. Но стоило чужим ягодицам коснуться бедер — глаза затуманило таким непроглядным желанием, что стало не до нежности. Арсений задал темп, но потом обессилено рухнул на локти: такой мягкий, податливый, разнеженный, залюбленный. Его тело отзывалось на каждый толчок, на каждый стон. Антон держался на какой-то последней ниточке, срываясь на быстрый темп, но в мозгу красной строкой бежало «Арс!» и «Мой!», вырываясь частыми стонами, и контролировать последние остатки здравого смысла казалось чем-то из ряда вон. Стоны и шлепки кожи о кожу сливались в одну какофонию звуков. Кожа горела и плавилась, хаотичные движения губ и рук превращались в беспорядок, член задевал простату, а Арсений буквально дрожал в руках. — Я… сейчас… — Антон бы и не услышал, находись Арсений дальше, но их виски соприкасались, а чужие губы задевали мочку уха. Шастун, кажется, разрыдался. Или нет, но глаза залило чем-то мутным, а рука потянулась между липких тел и сомкнулась кольцом на влажной и разгоряченной головке. Арсений дернулся и через секунду кончил в антоновскую ладонь, сжимая его член внутри себя, не оставляя шансов не догнать его, изливаясь в презерватив. — Я, кажется, сошел с ума, — первым подал голос Арсений — хриплый и скрипучий, когда долгую минуту было слышно только частое дыхание и скрип тела о тело. — Пиздец. — Пиздец, — повторил Антон и опустил руку на темную макушку: чужие волосы были мокрые и запутанные. — Это просто ахуенно, — Арсений поднялся на дрожащих руках, неуклюже слез со слегка опавшего члена, сам стянул презерватив, завязал его и кинул на пол к шастуновской футболке. А потом так же рухнул обратно, прямо сверху в эту смесь из липкого пота и подсыхающей его же спермы. — Мне кажется, я больше не встану. — Понимаю, — рука вернулась на затылок и скользнула к лопаткам. — Кажется, из меня вынули душу. — Спасибо, — тихий шепот. — За что? — За все. — Ну что за глупости, Арсений, — Антон подтянул его выше и заглянул в глаза. — Это просто моя любовь. — Весь я — сгусток любви к тебе, — и Арсений оставил поцелуй на подбородке, потому что выше не достал. — Встать рано или поздно придется, хотя бы в душ, — мерные поглаживания арсеньевской спины, недавний оргазм и весь вечер в целом сподвигли зевнуть и закрыть глаза. — И поесть, — чужое дыхание становилось все более размеренным. — И поесть, да, — грузные клетки поднимались в синхронном ритме. Впрочем, поели, как и в душ сходили, они только через час, когда случайно проснулись от холода. Конечно, кто даже не додумывается укрыться после такого разгорячения? Совместный душ и совместные бутеры с молоком ночью в темноте на кухне стали отличным завершением дня. Сил осталось только выкинуть использованный презерватив и такими же голыми завалиться спать. До обеда, как и хотел Арсений. Но в 8 утра зазвонил телефон.