Энциклопедия жизни

      Прошло, примерно, два месяца. Тишина больше не казалась напряженной или неловкой, атмосфера в квартире стала более уютной. Их уже можно было назвать приятелями, друганами. Правда, таковыми их считает только один из них.              Конкурс на удачу: кто сможет подбросить блинчик, чтобы он приземлился обратно ровно на сковороду, а не куда-то на край или на пол. Состязания подушками, бой за право на выбор фильма в выходной вечер. Эксперименты с прическами. Вопросы, которые помогают узнать друг друга лучше. Всё вышеперечисленное стало, так скажем, рутиной.       Кошмары у Скарамуччи перестали сниться так часто, но сон как и был беспокойным, так и остался. Силы на жизнь опять магическим образом стали потихоньку появляться, он начал есть нормально, как среднестатистический человек, по выходным иногда готовя им какой-нибудь шедевр кулинарного мира. Времена, когда он просиживал свой зад на диване без возможности пошевелиться, начали отступать. На душе стало во много раз легче, а он, сам того не замечая, улыбался искренне всё чаще, правда, привычка имитировать эмоции осталась, и у него нет даже мысли о том, чтобы начать от неё избавляться. Пока нет.       А Альбедо всё чаще начал подмечать, что наигранности в чужой мимике становится всё меньше. Неосознанно начал засматриваться на чужой профиль, руки, любые индивидуальные детали. Даже яркие глаза перестали казаться чем-то жутким. По какой-то причине его душа испытывала странный трепет, когда он ненароком задумывается, что подходит ближе и ближе к тому, чтобы Скарамучча ему открылся и ответил на все интересующие его вопросы. Его сосед ходячая загадка.       В университете Сёки но Ками перестал избегать художника, снова начал липнуть, как банный лист, а Рэйндоттир и не против. Они начали сидеть рядом, — светловолосый уже не относился к этому так критично, как раньше. Не одаривал укоризненными взглядами.       Позже, Скарамучча столкнулся с проблемой, что сейчас на парах обильно используется материал, который их группа проходила на первом курсе, где он, собственно, отсутствовал. Сперва ничего не понимал, ломал голову, но, в конце концов, осмелился и спросил помощи у Альбедо. Тот не упустил шанса, поиздевался, посмеялся, подразнил, а потом начал объяснять.       А также Альбедо, как говорилось раннее, стремился узнать больше о своём соседе. Иногда он узнавал что-то красивое…       : С самого начала день был прекрасным. Ненавязчивый, приглушенный от густых пасмурных облаков солнечный свет освещал кухню, на которой рекой лились беззаботные, умиротворенные разговоры без особого смысла. Запах свежеприготовленного кофе заполнил помещение, отключал мозг, позволяя мышцам расслабиться. Занятия в университете были отменены из-за полного отключения воды в том районе, слава архонтам их дом не задело.       Можно было сразу заметить разницу в предпочтениях — у Альбедо кофе с молоком и одной чайной ложкой мёда, для вкуса, а у Скарамуччи самый чёрный кофе, который только существует на планете. Рэйндоттир уже успел посмеяться и удивиться от этого, мол, как его сосед пьет такое? При чём пьет не просто так, а искренне наслаждаясь горечью и едкостью напитка, даже ни разу не поморщившись.       Художник задумался, засмотревшись на чужое рассказывающее что-то лицо, слушая речь вполуха, не до конца понимая смысл всех слов. Ох, ну и разморило же его. Какой-то резкий, беспричинный порыв заставил его лениво потянуться за рукой темноволосого. Тот без вопросов позволил притянуть руку ближе к соседу, продолжая тихо говорить о том, о сём.       Но медленно замолкает, когда перед ним предстает умилительное зрелище, как сонный, похожий на сову Альбедо разглядывает его покрытую родинками руку с какой-то странной, заметной нежностью во взгляде. Скарамучча замирает, даже не моргает и не дышит, словно боясь спугнуть, упустить этот уже крепко запечатленный в памяти момент.       Вдруг светлые брови сводятся к переносице, а глаза блещут озадаченностью и интересом одновременно. Рэйндоттир начинает вертеть чужую руку на свету, приглядываясь. Резко издает звук «О» с восторгом или удивлением в голосе. — У тебя шрамики! — лепечет он, словно увидел восьмое чудо света. Сёки но Ками на эту информацию никак не реагирует, лишь про себя изумляется, что Альбедо удалось это заметить. На его бледной, как снег, коже сложно разглядеть шрамы, особенно такие мелкие на пальцах, только если очень постараться, посмотреть под определенным углом и освещением. — Откуда? — А ты думаешь как я научился готовить? — это являлось правдой, только частично.       В детстве, когда он оставался один дома, а мать была на работе, очень часто вместо нарезанной моркови для неумелого рагу, получалась кровавое месиво. Книжки всё врут, что морковь оранжевая.       Но есть и другая сторона монеты, не самая приятная. В более подростковом возрасте навязчивые мысли прямо-таки орали, чтобы он порезал себя кухонным ножом. Один раз он не справился с давлением, и когда готовил себе одинокий ужин, то случайно порезал пальцы, отвлекшись на орущие мысли. Затем он всё чаще начал замечать, что проводит лезвием по пальцам больше намеренно, а не нечаянно. С каждым приёмом пищи пластырей на пальцах было всё больше, а порезы глубже. Потом он перебрался на район между локтем и плечом, но там всё было не так жестко, вроде, чтобы прям до шрамов-       Тряхнул головой, пытаясь забыть мерзкие воспоминания того, как он отчаянно пытался почувствовать хоть что-то, даже если это боль физическая.       Альбедо мягко проводит кончиками своих пальцев по чужим, разглядывая небольшие, еле видные, неровные шрамы вкупе с родинками разного размера так, будто это картина в музее. От такого взгляда даже прятаться не хочется, сразу чувствуешь себя намного уверенней, пупом Земли. Скарамучча начал чуть-чуть нравится себе. Но вдруг что-то защемило в груди. Жаль, что он не может так же смотреть на светловолосого. Какое же он ничтожество- Иногда что-то непонятное…       : Скарамучча тихо мирно стоял на балконе, — который у них на самом деле есть, но скрывался в его комнате за плотными шторами, — опираясь на перила, и холодный ветер резал по лицу потоками воздуха, заставляя на секунду прикрывать глаза и морщиться. Выдох. Только что вышедший изо рта клубок густого дыма исчез на глазах, унесенный сильным ветром.       Костлявые пальцы слегка сжимали тонкую сигарету, декабрьский холод щипал открытые участки кожи. Любой другой человек бы съежился и зашел назад или хотя бы оделся потеплее, но он-то к этому холоду привык. Конечно, если чувствовать его каждый божий день, то будешь выдерживать низкие температуры лучше, чем какой-либо закаленный спортсмен.       Затягивается и тотчас хмурится от неприятно осевшего на языке привкуса горечи, в горле сразу запершило и захотелось пить, отхаркиваться из-за непривычки. В груди становилось всё тяжелее. Да, сейчас, конечно, дела идут в гору, всё становится лучше и стабильнее, но иногда тоска прям с головой накрывает.              Почему-то в голову врезается воспоминание о том, как в их с матерью квартире всегда был этот сигаретный дым. В начальных классах особенно. Помнит как он, будучи маленьким мальчиком, мечтал, чтобы воздух стал чище и перестал быть таким серым, чтобы мать перестала выкуривать по несколько пачек в день, чтобы глаза перестали слезиться из-за едкого запаха. Ему было запрещено открывать окна, даже если проветрить квартиру необходимо. Помнит, как приходил в школу весь пропахший сигаретами, что от него потом дети шугались, зажимая носы, а учителя лишь молча смотрели, но в этих взглядах было столько жалости, от которой ему и по сей день противно.       Помнит, как потом, в средних классах, его выворачивало от запаха табака. Помнит, как сильно ненавидел курящих и презирал таких людей. Но не помнит в какой момент он сам начал это делать.       Конечности и душа словно потяжелели, что аж хотелось осесть на пол и не двигаться. Чёрт, опять он начинает… Опять сравнивает себя с матерью, с призрачной уверенностью повторяет в голове, что они ничуть не похожи, но знает, что нагло врёт самому себе.       На плечи и спину опускается что-то теплое, он крупно вздрагивает, от внезапности ломая сигарету напополам. Она выпадает из рук куда-то вниз с балкона. Хочет обернуться, но ему прилетает сильный подзатыльник и недовольное бурчание. Он ойкает, потирая ушибленный затылок. — Идиот, ты же замерзнешь и сляжешь с температурой, если будешь так стоять в одной футболке и штанах, — поучительно грозит Альбедо, хмурясь. Опирается рядом локтями на перила балкона.       Скарамучча окидывает соседа скептичным взглядом. А сам художник-то вышел на балкон в том же самом. Темноволосый лишь обиженно фырчит, натягивая на свои плечи тёплый бежевый кардиган. Явно не его, кстати. Видимо, Альбедо не поленился и достал вещь со своего шкафа. Как мило. — Не знал, что ты куришь, — монотонно сказал художник, глядя на многочисленные тёмные силуэты домов, многоэтажек. — Редко, — объясняет он, прикусывая внутреннюю сторону щеки. Пытается вспомнить, что же его подтолкнуло закурить именно сегодня. Вроде как, дельной причины не было, просто резкий позыв. — А задницу вот так отмораживать будешь тоже редко? — усмехается Рэйндоттир, постукивая ноготь об ноготь. Нервничает. Он хочет спросить, всё ли со Скарамуччей в порядке, ведь обычно люди курят, чтобы успокоиться, расслабиться. — А ты согреешь? — тянет гласные Сёки но Ками, наклоняясь ближе. — Могу только чай сделать. Сладкий. — Спасибо, не стоит, милый, — Скарамучча не мог не пошутить на этот счет. За это его несильно ударили локтем в плечо. — А… Ты куришь при каких случаях? — вдруг становится серьезным художник, слегка колеблясь. Не уверен он, что соседу по душе его бесконечные вопросы на тему его самочувствия, тем более, вероятность того, что Скарамучча ответит шуткой равна… — Не волнуйся, я в порядке. — Я не это спрашивал, — бурчит он, играя роль недовольного. Ещё один слабый удар в чужое плечо, и Альбедо уходит, кидая якобы равнодушное: — Не задерживайся.       Звук закрытия двери на балкон. Скарамучча втягивает носом холодный воздух, кутаясь в чужой кардиган. Приятно пахнет, кстати. И тепло. И хорошо. Зима ему по душе, хоть и бесконечный холод ему порядком надоел. На кончик носа что-то легко опустилось, обжигая кожу резким морозом. Он поднимает взгляд вверх. С чёрного неба без единой звезды сыпятся сахарные хлопья. Пошёл первый снег. Иногда что-то странное…        : Скарамучча с позволения зашел в чужую комнату, чтобы одолжить на время линейку, ведь им опять задали проект что-нибудь там нарисовать. Мельком оглядывает помещение, замечая небольшую перестановку, но, в целом, ничего не поменялось. Подходит к столу, ищет на поверхности нужный предмет, вместо него натыкаясь на блокнот. Видимо, для рисования. Он, конечно, не любит врываться в личное пространство чужого человека, но это же Альбедо, наверняка там какие-то шедевры, которые грех миру не показать.       С легкой усмешкой берет вещь в руки, тихо перелистывая листы. Какая-то милая девочка, незаконченные цветы, пейзаж из окна… О! Что-то интересное. По бокам торчат тонкие, хилые деревья с костлявыми жуткими ветками. А чуть вдали рвано нарисован закрашенный чёрным силуэт, у которого нет чётких линий, лишь дымок и размазня. Сзади какой-то овал, отдаленно напоминающий озеро. Не до конца закрашенная красным карандашом земля…       Скарамуччу прошибло током. Брови взлетают вверх, а шестеренки в разуме начали лихорадочно складывать детали. Сон… Сон, после которого он самостоятельно проснулся, заорал, а Альбедо тогда нехило так испугался. Единственный сон, точнее кошмар, который он помнит.       Едва ли не выбегает из комнаты, держа блокнот в руках. Быстрым шагом подходит к Альбедо, сидящему на диване, тыкающему что-то в своем телефоне. — Где ты…это видел? — мозг с усилием формулирует вопрос. Он протягивает руку с чужой вещью, показывая рисунок. Его пугал тот факт, что кошмар он Альбедо не описывал. — А? — Альбедо, похоже, совсем не возмущен тем фактом, что Скарамучча рылся в его вещах. — Ну, мне приснилось- — Рассказывай.

***

      Очнулся он на грани надежды и отчаяния, прошлого и будущего, жизни и смерти. Слева густая темнота, поглощающая пространство давящей атмосферой. Справа место невообразимой красоты, словно сон наяву, самая настоящая фантазия. Кроваво-красное полотно блестящего снега без единой белой снежинки, вдали виднеется густой зимний лес. Он без промедлений делает шаг вправо, видя, как под подошвой тут же расползлось белоснежное пятно, словно раскрывающийся бутон какого-нибудь фантастического цветка.       Поднимает взор любопытных лазурных глаз на ночное небо, чувствуя, как освежающий ветерок щекочет щёки. Полярная звезда ярко заискрилась, указывая ему путь к лесу. Полная луна засияла, покрывая тёмно-синий небосвод легким туманом, смешиваясь с яркими белыми точками. Душу охватывает незабываемое чувство легкости и воодушевления. Это место придавало сил и вдохновения, хотелось ходить по бескрайним просторам заснеженной алым снегом степи и наслаждаться тихими видами, восхищаться магической красотой природы.       Идёт по кровавой дороге медленно, не спеша, осматривает ландшафты столь красивого и спокойного места. Вот именно здесь он чувствует, что абсолютно точно находится на своём месте. Иногда смотрит назад, недолго рассматривая оставленные после него белые следы. Один раз, на пробу, взял в руку горстку красного снега, который тотчас побелел при прикосновении к коже. Снег неторопливо начал таять, совершенно не обжигая ладонь холодным морозом, лишь немного щекотал. Сахарные кристаллики, снежинки, красиво разрушались и таяли от температуры человеческого тела, превращаясь в стекающую вниз прозрачную воду.       Наконец доходит до леса. Останавливается на самом входе, будучи завороженным прекрасным видом. Величественные деревья рядом выстроились по двум сторонам снежной тропы, которые чередуются — кровавое, укутанное алыми лианами дерево с кленовыми листьями, покрытыми красным снегом; за ним идёт белоснежное дерево, целиком и полностью покрытое инеем и льдом; и так далее. Громоздкие и густые красно-белые кроны хрустели ветками, осыпали на землю снег и иней, слегка колыхаясь на ветру.       Подходит к «белому» дереву, рассматривая свисающие с веток тонкие блестящие на лунном свету лианы, на которых есть полупрозрачные ромбовидные кристаллы, напоминающие текстурой снежинки. Мягко, с особым трепетом и восхищением в груди, проводит ладонью по твердому и могучему стволу древа, случайно сдирая пару щепоток инея.       Идёт дальше, не задерживаясь на каждом дереве. По пути встретил белку с пушистым хвостом, несущую в лапках красный желудь. Внезапно возникает желание порисовать прямо на снегу. Он, на пробу, кончиками пальцев провёл по алому покрову, и под его касанием снег длинной линией белеет. Чертит какой-то простенький рисунок непонятного цветка, встает с корточек, оставив после себя огромную белую лужу снега, и направляется ещё глубже в лес, где кроны деревьев потихоньку начинают терять свою густоту и мощность. Они, с каждым пройденным метром, становятся всё тоньше, болезненнее и мертвее. А снег в какой-то пропущенный Альбедо момент, вообще полностью побелел. Стал обычным, блестящим, привычным людям снегом, без изюминки в виде кровавого цвета.       Умиротворение начало рушится на глазах, он будто отчетливо начал слышать треск стекла. Беспричинная тревога начала зарождаться в груди. Край глаза зацепился за ледяную глыбу неподалеку. Он подходит к ней, смахивает рукой слой белого снега, обнажая прозрачный с оттенком синего лёд, внутри которого можно легко разглядеть тёмно-синие, цвета глубины моря розы со слоем инея на краешках замороженных лепестков. А рядом с ледяной тюрьмой для цветов рос небольшая кучка сиреневых незабудок. Альбедо вглядывается внутрь льда, размышляя каким же образом розы попали туда.       Практически стирает шероховатый слой льда ладонью, делая его более гладким, а потом видит внутри блеск. Хочет увидеть что же это, но его отвлекает внезапный, полный отчаяния крик, что земля едва ли не сотряслась.       Ноги сами понесли его дальше, сердце бешено колотилось о стенки ребер. Становилось холоднее. Он взобрался на небольшой холм и видит у подножья склона какую-то тёмную, туманную фигуру, сидящую на земле, а позади неё кровавое озеро с островками льда цвета бархата. У силуэта не было чётких очертаний, словно тень, которая приходит по ночам и прячется за углами, ветер раздувал её контур чёрной дымкой. Альбедо стремится подойти к загадочной фигуре, помочь встать на призрачные ноги, но лбом вырезается в невидимую стену, которая моментально издает неприятный глухой звук, будто об очень плотную воду, и от места соприкосновения невидимого барьера начали появляться «блинчики».       Потирает ушибленное место, вдруг испытывая такое…сочувствие к чёрной дымке, сильное желание помочь, уберечь. Фигура внезапно встает на ноги. Альбедо чувствует за неё беспокойство, словно она вот-вот готова упасть обратно. По инерции протягивает руку к ней, кончики пальцев врезаются в барьер. Он буквально лишь один раз моргнул, а чёрного силуэта уже не было, как сквозь землю провалился. На душе сразу стало тяжко, там заскреблись кошки и сердце заныло.       Проснулся он со стягивающими кожу засохшими дорожками слёз на щеках и с резким порывом зарисовать эту размытую фигуру.

***

— У меня был похожий сон, но всё было намного…тревожнее, — с озадаченным видом бурчит Скарамучча, после чего начинает рассказывать свой кошмар.       После того, как они поделились своими впечатлениями, повисло гробовое молчание. Оба были в своих мыслях, ведь «Не могло же это быть совпадением?!». Но ни к чему не пришли. Решили оставить этот странный феномен на потом, а точнее никогда не возвращаться к этому вопросу, поскольку всё равно не смогут найти ответ.       События во сне происходили так по-разному, но пугал факт, что их кошмары были как-то соединены между собой. Та светлая фигура, которая возвышалась на холме над Скарамуччей — это Альбедо, а та тёмная фигура, к которой художник испытывал жуткое сочувствие — это Сёки но Ками. Иногда что-то шокирующее…       Альбедо присаживается за барную стойку, рассматривая что-то в телефоне с хмурым, озадаченным и одновременно усталым видом. Скарамучча, приготовивший простенький завтрак в виде омлета, кладет тарелку с едой перед чужим носом, заинтересованно выгибая бровь. — Чё там? — спрашивает, зевая. Сел рядом, готовясь пожирать новоиспеченную пищу, чтобы выжить очередной день в университете. — Да так, — светловолосый вздыхает и откладывает мобильный экраном вниз на стол. — Одногруппники после окончания семестра хотят устроить вечеринку, чтобы «снять напряжение после экзаменов и зачетов», — с едкой иронией передразнивает он их, всплескивая руками. — Никогда туда не хожу. — Умница, лучше и не ходи дальше, — фыркает Сёки но Ками, отправляя кусок омлета в рот. — Я один раз пришел, мне не особо понравилось. — Ты ходил?… Но когда? — удивляется Альбедо, размышляя, когда же сосед успел. — После окончания первого курса, мой номер каким-то образом раздобыли и добавили в общую беседу без куратора, мол, вот, знакомьтесь это новенький, — двигает плечом он, без задних мыслей начиная рассказ. — Там они начали обсуждать вечеринку в честь того, что они выжили первый курс и начинаются летние каникулы. Ну, я и пришел, там со всей группой познакомился, даже с парой людей с другого курса тоже. Тебя там не было? — в ответ молчаливый кивок. Альбедо внимательно слушал. — Вот, а я-то думал, почему же ты не казался знакомым. Да и ты не похож на того, кто в курсе событий на вечеринке, из-за которых меня целая группа начала «недолюбливать», — с ноткой тоски и взаимной ненависти на однокурсников закончил Скарамучча, с агрессией протыкая омлет вилкой. — Что за…события? — осторожно интересуется Рэйндоттир, заметив, как его сосед отреагировал на поднятие этой темы. Надо не давить, а то спугнет. — Я переспал с парнем, кто-то пустил слушок, парень со стыда и страха отчислился, а меня стадом начали молчаливо гнобить. Гомофобы херовы, — шипит он с отчетливым раздражением, хмурясь и стискивая зубы.       А затем до него доходит. Темноволосый мелко вздрагивает и застывает на месте, таращась на свою уже слегка остывшую еду. Сердце забилось сильно-сильно, казалось, что оно скоро выпрыгнет у него через рот. Ему было страшно шевельнуться, страшно дышать, страшно представить, какое сейчас у Альбедо выражение лица. Страшно повернуться и увидеть отвращение или, ещё хуже, ненависть в потухших лазурных глазах. Его же сейчас точно не примут, оттолкнут и забудут, как страшный сон.       Почему он ответил? Знал же, что лучше Альбедо об этом не говорить, а то бросит его. Архонты, почему же он так облажался именно сейчас, когда всё начало налаживаться?! Почему Альбедо молчит? Всё, что угодно, хоть крики и оскорбления, но только не тишина, какой его морила его мать, без слов осуждая за рождение.       Руки мелко затряслись. Он вскакивает с места и, так и не увидев чужого лица, побоявшись посмотреть в глаза, быстро бежит в свою комнату, натягивает кофту потеплее, берет сумку со всем нужным и выбегает на улицу, приглушенно слыша, как Альбедо его окликнул.       На улице холодало с каждым днём, оповещая что уже скоро зима. На земле тонким слоем лежит пушистый снег, заставляя наспех натянутые на ноги ботинки скрипеть. Он приобнимает себя за локти, пытаясь хоть как-то согреться. Такими темпами можно и с температурой слечь, а потом кучу времени отрабатывать долги. Ну ничего, идти ему недолго, он потерпит, привык же. Тревога не отпускала.

***

      Разговоры кучи людей, громкая музыка, раздражающий и постоянно мигающий всеми цветами радуги свет. В помещении было душно из-за большого количества людей и какого-то плотного, слегка сладкого запаха, словно тут везде походили и попарили электронную сигарету.       Он стоял поближе ко входу, где был стол с напитками. Налил в пластиковый стаканчик какого-то розового пунша, почти не вызывающего доверия, который, к тому же, наверняка смешан с алкоголем. На таких вечеринках найти безалкогольный напиток, кроме воды — манна небесная.       Решается пройти вглубь, где людей уже побольше. Никогда не был в таких местах, очень непривычно, когда музыка из колонок подчиняет под себя стук сердца, отдавая в уши давлением. Кто-то ощутимо касается его плеча, он незаметно вздрагивает, разворачиваясь.       Перед ним стоял пригласивший его человек — Томо. Светло-русые, густые, слегка кудрявые волосы средней длины собраны в пышный хвост на затылке. Тёмно-лавандовый цвет чуть прищуренных глаз, словно молния в разгар грозовой бури. Одет в белую футболку, поверх которой натянута алая рубашка из плотной ткани, а также в широкие штаны серого цвета. — Осваиваешься? — с дружелюбной улыбкой спрашивает, с интересом наклоняя голову, чтобы рассмотреть гостя с ног до головы. — Спасибо за приглашение, — вежливо ответил Скарамучча со скупой улыбкой, разглядывая толпу танцующих и одновременно пьющих людей. — Не уверен, тут все, как мне кажется, не настроены на разговор. — Не боись, сейчас тебя тут со всеми познакомлю, надо только втянуться в атмосферу, — расслабленно тянет гласные Томо, закидывая руку темноволосому через плечо, видимо, он уже подвыпивший. — Хэй, Юнь, новенький пришел, — окликнул он кого-то в толпе, вытягивая руку вверх.       Бессмысленные разговоры, состоящие из бессвязных слов пьяных людей. Мигающий свет уже не так раздражал, ведь глаза привыкли. Плотно осевший на кончике языка привкус дешевого пойла с приторно-сладким вкусом, который Скарамучча терпеть не может, но почему-то выпил аж два небольших стаканчика. Мозг уже думал не так активно, словно заволоченный туманом, аж музыка казалась приглушенней.       Он и впрямь, похоже, втянулся. Подвыпившие люди не казались потенциальной опасностью, чтобы относиться к ним враждебно. Иногда заводил диалоги с более трезвыми студентами на различные простые темы. К нему даже клеились какие-то девушки, которых он мягко отшивал, пока не желая вступать ни с кем в физический контакт. До определенного момента…       Решает немного отдалиться от шумных колонок, встав к стене, облокотившись об неё спиной. От скуки начал рассматривать всё и вся, интерьер снятого на ночь дома, отжигающих на танцполе молодых девушек в коротких платьях и их парней. Но внезапно начал отчетливо чувствовать пристальный взгляд на себе. Сразу взбодрился, ведь на него иногда накатывает тревога, когда кто-либо слишком продолжительное время смотрит на него прям в упор. Начал оглядываться по сторонам, ища виновника.       Нервно покачивает пунш на дне стаканчика, вглядываясь в каждое попадающееся на глаза лицо. А затем замечает. Незнакомый парень, облокотившийся поясницей на очередной стол с напитками, скрыл рот и часть носа за приложенным к губам стаканчиком. Прям прожигает Скарамуччу взглядом глаз светло-коричневого цвета. Бурый цвет волос с выделяющейся тёмно-красной прядью у лица. Глубоко чёрная водолазка, поверх накинут светло-серый свитшот, и широкие джинсы цвета асфальта.       Сёки но Ками хмыкает, почувствовав взаимное влечение, как бы невзначай отклеившись от стены и начиная идти в сторону парня. Наливает себе немного ещё пунша, косясь на стоящего рядом человека, который так же косился на него. Следует чужому примеру и облокачивается на стол поясницей. — Я Скарамучча, новенький, — представляется он после нескольких минут тишины. — Нива, надеюсь ты…вживешься в коллектив, — медленно отвечает тот с легкой улыбкой. Явно пьяный.       Спина резко врезается в твердую поверхность двери, к которой его активно прижимают, напирая всем телом. Сомкнутые в глубоком поцелуе губы, горячее дыхание, глаза, полностью заполненные похотью и желанием. Слышатся два щелчка замочной скважины, Нива закрыл дверь комнаты на ключ, которые он сумел достать у кого-то.       Сёки но Ками цеплялся за плечи парня, сжимая ткань толстовки, сильно жмурясь от нахлынувшего жара. Не уступает Ниве, проводит языком по чужим губам, слабо пытаясь перехватить инициативу, проходясь своим языком по небу затормозившего шатена. Руки Нивы на бедрах стали ощутимо сжимать кожу.       Открыв второе дыхание, Нива прильнул ближе и уже более настойчиво сминал губы темноволосого, заставляя того даже удариться затылком об дверь. Оторвался от припухших и влажных губ со сбитым к чёрту дыханием, нетерпеливо припадая к шее мокрыми поцелуями, пока не оставляя следов.       Нива потихоньку начал сползать ниже, обхватывая губами дернувшийся кадык, наслаждаясь тяжелыми вздохами и несдержанным мычанием откуда-то сверху. Затем внезапно опускается на колени с глухим стуком, на недоуменный взгляд Скарамуччи лишь скромно улыбается, поддевая пальцами пряжку ремня. У темноволосого едва ли брови не улетают, что да как, а на минет он сегодня не рассчитывал, но и не против, не жалуется.       Блещущие в темноте ярко-фиолетовые глаза закатываются от наслаждения по самый лоб, ноги подрагивали и едва могли удержать равновесие, единственное что его держит — вертикальная поверхность двери за спиной. Рука зарывается в спутанные шелковистые волосы, слегка сжимая у корней. Рваные выдохи, мычания и упорно сдерживаемые стоны доносятся сквозь крепко стиснутые зубы. — Блять… — на выдохе шепчет он, хмуря подрагивающие брови. Ране бездушные глаза сейчас слезились из-за всего того удовольствия, что ему дают слегка неумелые движения головой снизу. — Умн-ница… — глухо хвалит Ниву и голос слегка дрогнул, становясь более хриплым из-за чрезмерного напряжения, которое накапливается, пока он сдерживает все свои стоны.       Первый, относительно громкий стон раздался по комнате, теряясь в громкой музыке за дверью, когда Нива случайно задел плоть зубами. Рука сильнее сжимает бурые волосы и он тихо позволяет себе похныкать, когда чужая рука начинает поглаживать бедро.       Еле слышно мычит в пушистое белое одеяло, чувствуя как слегка трещит голова от легкого похмелья. Слышит какой-то нервный бубнеж и громкое копошение со стороны. Вяло выползает из кокона из шероховатой ткани, оставляет руку висеть с края кровати, не до конца проснувшись сонно моргает, пытаясь убрать мыльную пелену с глаз. Шуршит покрывалом, когда догоняет что было прошлой ночью, и смотрит на другой край кровати.       На ногах стоит уже вставший Нива, который судорожно одевает на себя вещи, будучи с растрепанными и запутанными к чертям волосами, гудящей головой и крайне нездоровым видом. Бледный настолько, словно труп увидел.       Скарамучча молча наблюдает за парнем, пряча половину лица в изгибе локтя и одеяла. Уже понимает, что шатен жалеет о том, что произошло на вечеринке. Обычно так всегда происходило и ему было очень плевать, поэтому он вновь заваливался спать, но сейчас почему-то хочется остаться в сознании и посмотреть на чужую реакцию. Потом пожалел уже он.       Нива, наконец услышав тихую возню сзади, резко обернулся. Маленькие и еле заметные зрачки Скарамуччи дрогнули. Нива смотрел на него с нечитаемым выражением лица, с нескрываемым отвращением и отторжением во взгляде, смотрел на него с каким-то странным непонятным страхом, словно Сёки но Ками не человек вовсе. Смотрел так, будто переспал не с обыкновенным парнем, а с человеком, который убил сотни других людей на его глазах.       Быстро натягивает футболку и чуть ли не выбегает из комнаты, ненадолго затормозив из-за того, что она была закрыта.       Оставшись одному, Скарамучча вновь зашуршал тканью. Принял более-менее сидячее положение, пустым взглядом пялясь на складки одеяла. В груди скрутилось что-то вязкое, от которого тянет блевать. Оно разливается по венам, заставляя конечности и душу тяжелеть. В глазах защипало. Он глядит на свои подрагивающие руки, задаваясь миллионами вопросов «Почему». Почему он так себя чувствует именно сейчас, если до этого он спокойно и безразлично относился к любым взглядам, которые, по идее, должны бить больнее? Почему Нива смотрел на него так? Ладно отвращение и отторжение, это он ещё может принять, но почему страх?       Вдруг всё тело начинает казаться ему грязным, хочется сходить в душ и смыть с себя позор. Он кривится, испытывая омерзение от самого себя. Наконец до него доходит, какое он на самом деле ничтожество.

***

      Скарамучча вновь начинает избегать Альбедо. Отсаживается подальше, игнорирует чужой взгляд на себе, выбегает из аудитории практически первым, всю перемену прячась где-нибудь. Из-за роя тревожных мыслей он осознал, что за всё то время, пока они с Альбедо сидели рядом, общались, шутили друг с другом и обедали на перерыве вместе, могли распространиться самые разные слухи. Например о том, что они с ним встречаются или вообще переспали, а это ударяет по репутации светловолосого, что наверняка также заставит его ненавидеть Сёки но Ками.       Паника целиком и полностью охватила разум. Он не мог успокоиться ни на минуту, и всё из-за сильного страха увидеть всё-таки чужую реакцию. Но он с сожалением понимает, что это неизбежно, ведь занятия когда-то кончатся, а это значит, что надо топать домой, где ему не избежать разговора или просто криков. — …И слышу как из одной аудитории какая-то очень красивая мелодия на фортепиано играет, решаю заглянуть, думаю, что это просто музыка из телефона или ещё чего-то играет. Оказалось, что нет, там за этим фортепиано сидел парень, видимо, студент, и у него такие белые волосы, что аж интересно стало, крашенные или нет. Он играл так сосредоточенно и не заметил меня, я там вообще залип… Уж очень красиво он играл, — с восхищением над чьими-то музыкальными талантами рассказывает Сяо о его походе в другой корпус по поручению одного из преподавателей. И из-за активной жестикуляции совершенно забыл о своем остывшем обеде. — Потом ему позвонили и я случайно узнал его имя, он явно нездешний и… — затыкается, глядя на понурое, озадаченное и задумчивое лицо друга. — Ты вообще слушаешь?              Рэйндоттир чуть не утонул в своих мыслях, постепенно накручивая себя всё сильнее. Он не понимал такую странную реакцию Скарамуччи, разве светловолосый похож на человека, который бы осудил за что-то такое? Хотя, кто знает. У Скарамуччи явно какие-то проблемы со…всем. Эта непонятная Альбедо наигранность в эмоциях, глубокая задумчивость с пессимистичными мыслями, бесцельные сидения на диване без движения, которые длятся несколько часов, вон те страшные кошмары, беспокойный сон. Не зря же его сосед перед сном, каждую ночь, встает и зачем-то идет в кухню.       Особенно выбивала из колеи эта реакция Сёки но Ками. Художник её едва уловил, ведь сам был в легком шоке после услышанного, но он клянется, что видел отчетливый страх в чужих помутневших глазах.       Столько вопросов и ни одного ответа. Вот сейчас он достал ответ на один интересующий его вопрос, — Почему Скарамуччу сторонятся однокурсники? — но какой ценой? Почему когда речь заходит о темноволосом, относительно касаемо личной жизни, то тот сразу отшучивается и бегает от вопроса? Архонты, и почему сосед такой…загадочный и скрытный? Глупость, но интересно.       Правда, сейчас он практически потерял надежду на ответы на другие вопросы, ведь Альбедо пришёл к тому, с чего начинал. Опять чужая беготня от встреч, зрительных контактов, разговоров. Художника это уже не просто интересует, его это откровенно беспокоит. Ему правда очень хочется узнать больше о своём соседе. И очень расстроен тем фактом, что сейчас их относительно тёплые отношения, которые строились за пару месяцев, могут исчезнуть по одному щелчку пальцев. Он не позволит, в этот раз они точно поговорят.       Скарамучча бы наверняка не стал так тщательно скрывать что-то, если это неважно для него. Значит, вывести на душевный разговор будет ой как трудно, но это необходимо. Альбедо будет стараться не пугать и не давить. — Сяо, — внезапно серьезным, но полным сомнения и растерянности тоном окликнул Альбедо того. — Мм? — Цзиньпэн слегка опешил от такого тона, но навострил уши. Друга явно что-то беспокоит. — Как ты относишься к…людям не традиционной ориентации?       Сяо подавился воздухом от неожиданного вопроса, закашлявшись. Открыл рот, чтобы уточнить кое-что, но светловолосый его опередил. — Это не признание, если что! Тут у меня…просто ситуация сложная сложилась, — добавляет он, нервно щипая себя за подушечки пальцев. — А при чём здесь моё отношение к таким людям? — недоуменно вопрошает Сяо, делая акцент на слове «моё». — Я… Просто… — растерянно бормочет Альбедо, пытаясь объяснить что-либо. Как же мысли путаются. Он обреченно стонет от чрезмерных размышлений на сложную тему, опрокидывая голову на круглый стол в столовой. — Я так запутался, Сяо-о… — глухо хнычет он в изгиб своего локтя. — Сначала объясни, — устало вздыхает Цзиньпэн, подпирая кулаком щёку. Какая же всё-таки у Альбедо интересная жизнь. И, несмотря на его внешнее спокойствие, художник всё равно часто теряется в догадках, не может с холодной головой полностью оценить ситуацию, нуждаясь в объективном мнении. — У меня есть…знакомый, он мне проговорился, что не традиционной ориентации. Но дело в том, что знакомый явно не хотел этого делать и сейчас боится меня, как огня. — Не знаю как ты, но лично моё отношение нейтральное, — бурчит Сяо, слегка обиженный тем, что друг так и не дослушал его историю. — Как бы, если человек хороший, то нормально всё… — неумело объясняет он, еле подбирая верные слова. — А если этот твой «знакомый» сейчас тебя избегает, надо немного подождать, по идее, а потом в лоб сказать, как ты к этому относишься. — Сказать… — шепотом повторяет художник, на секунду задумываясь, а потом вновь падает головой на стол. — Санта-Мария, почему всё так сложно? — хнычет он, жалобно растягивая гласные. — Спасибо за совет. — Ну-ну, — понимающе кивает архитектор, поддерживая друга в период переживаний. Слегка приподымается на стуле, проводя рукой на чужим волосам в неуверенном, но успокаивающем жесте.       Днём температура, хоть и где-то на градус, но поднялась. Скарамучча неспешно вышел из университета, чувствуя себя ужасно вымотанным, словно пробежал сразу несколько марафонов. Ну, это немудрено, весь день как на иголках, а к концу учебного дня он всё же смог относительно расслабиться, ведь паника отступила, но заместо неё пришла жуткая тоска.       Кончики пальцев покалывали от холода, но он этого почти не ощущал, поскольку был с головой погружен в пессимистичные раздумья. Представлял себе отвращение на чужом лице, чтобы хоть как-то подготовить себя к неизбежному. Тёмные брови с каждой секундой и с каждым шагом по неровной дорожке тротуара всё сильнее сводились к переносице.       Он ощутимо замерз в одной кофте, да и саму душу холод пробрал. Вдруг в голову врезаются воспоминания человеческого тепла, коим его одаривал Альбедо из раза в раз, иногда как бы ненароком касаясь его ладони или приобнимая утром. С сожалением понимает, что такого уже наверняка не будет. Он всё испортил. И зачем он только открыл свой поганый рот?-       Вдруг на спину опускается что-то тяжелое и тёплое, о котором он только что мечтал. То тепло, что ощущается очень приятно, которого он жаждет всем сердцем каждый морозный день, но не имеет права говорить о своих желаниях вслух. Вяло поворачивает голову и как только бездушные глаза уловили кусочек светлых волос, тут же опустил взгляд в пол, вновь напрягаясь. — Ты скоро весь льдом покроешься. Я, конечно, помню, что ты почти всегда холодный, но если ходить вот так налегке, по улице, зимой, то заболеешь, — поучительно слышится со стороны.       Альбедо пытается улыбнуться уголками губ, но видя очень унылый вид своего соседа, бросает любые попытки. Вот просто не может улыбаться, даже натянуто, даже с целью поддержать, когда Скарамучча выглядит столь…опустошенно.       Натягивает собственное бежевое пальто на чужие плечи, придерживая за них сутулую фигуру. Плевать, что сам сейчас замерзнет. Лишь бы наш холодный принц согрелся.       Даже в первый день, когда Альбедо временно переехал в квартиру и в его комнате не было матраса, что пришлось поспать со Скарамуччей, тот был ужасно холодный. Светловолосый тогда не обратил внимания насколько заледеневшими были чужие руки, когда Сёки но Ками уснул во второй раз после кошмара и обнял.       Достает свои ключи-дубликат из сумки, проворачивая ими в замочной скважине. Ведет Скарамуччу внутрь, направляя его в кухню, даже не потрудившись снять пальто. Пусть греется. — Давай я чай сделаю, не сладкий, — малость грустно усмехнулся художник, усадив соседа на стул. Обходит барную стойку, обеспокоено глянув на всё так же поникшего Сёки но Ками, и собирается поставить чайник, как вдруг слышит хриплые слова сзади. Оборачивается с блеском надежды в глазах. — Почему…ты ведешь себя, будто ничего не случилось? — прибывая в озере сомнений нахмурился он, поджимая губы. Он правда не понимает поведение Альбедо. Потухшие глаза прожигали дырку в полу, горько прищурившись. — А что такого случилось? — Рэйндоттир не видит, что чужие глаза мигом расширились, а тёмная макушка случайно хотела дернуться вверх, по привычке. — Небо не упало, апокалипсис не наступил, — чай уже не был в приоритете. Альбедо вновь обошел эту чёртову барную стойку, вставая перед соседом. — Я… Моё отношение к тебе не изменится.       Скарамучча наконец поднял глаза, полные неверия. Он был уверен, что ему послышалось и из-за стресса уже напридумывал себе всякое. Но увидел чужое выражение лица — такое понимающее, без намека на осуждение. Уголки губ были слегка приподняты в попытке успокоить, а солнечный свет из окна так красиво падал на спину, создавая иллюзию, словно Альбедо светится. И тяжкий груз свалился с его шеи, аж он рвано и изумленно втянул воздух в легкие, беглым взглядом сканируя лицо художника, будто пытаясь увидеть хоть каплю отторжения.       Он приоткрыл рот, в попытке что-то сказать, ответить, но не мог найти слов. В глазах предательски защипало. Он хотел подняться, чтобы посмотреть не снизу вверх, а глаза в глаза, но запутался в своих ногах, упав в чужие руки. Сжал ткань шёлковой рубашки, сильно стиснув зубы. — Я тебя не понимаю, — остервенело замотал головой Скарамучча, чувствуя странное облегчение вперемешку с колкой и щемящей болью в груди. У него просто в голове не укладывается… — Как… Как ты можешь… — прячет лицо в чужой жилетке, когда ощущает как тёплые руки с поддержкой на приобняли за спину.       По щекам быстро покатилось что-то мокрое. Дыхание вдруг стало сбитым и дрожащим, а глаза не могли нормально видеть, хотелось их утереть, но сил оставалось только на удержания себя на ногах. Хотелось бы продолжить фразу: «Как ты можешь принять кого-то столь отвратительного?», но он не мог остановить собственные всхлипы. Не может принять и полностью осознать тот факт, что Альбедо способен принять такого, как он. Жалкого, омерзительного, ничтожного слабака, неспособного на самое банальное — эмоции.       Должно быть, он плачет. Наконец понял выражение «плакать в три ручья», потому что долбанные слезы не останавливаются, а Альбедо подозрительно молчит. Скарамучча сам от себя в шоке, ведь, вроде, никогда не плакал так сильно…никогда не плакал до недавнего времени. Вроде и рад тому, что имеется прогресс, но это начинает раздражать, поскольку он ни черта не видит и ощущение влажности на лице ужасно бесит.       А Альбедо замер, потому что его вдруг сковало щекотливое чувство дежавю. Чужие всхлипы доносились как будто сквозь толстый слой воды, а подрагивающая спина вовсе создавала впечатление, будто он ребенка успокаивает. Очень, кстати, похоже. Он так иногда Кли успокаивал после того, как ей показалось, что за ней наблюдает чёрная тень. Так…не об этом.