Энциклопедия жизни

      Скарамучча теперь ненавидит слёзы. После рыданий он почти сразу завалился спать, будучи слишком вымотанный после всего того стресса, который ему пришлось пережить. И вот, сейчас стоит перед зеркалом в ванной и негодует. Глаза ощущались жутко опухшими, да и выглядели не лучше. Как люди вообще плачут с такими-то неприятными последствиями? А некоторым это даже нравится… Жуть.       Плещет в лицо прохладной водой, хмурясь. Надо привести себя в порядок. А то ещё Альбедо встретит в гостиной или на кухне, неловкого молчания не избежать. И чего он только разревелся вчера? Ой дурак…       Но чужие слова до сих пор вызывали в нём некий диссонанс. Глупо, но он не может поверить.       Пару секунд держит руку на ручке двери, колеблясь. Почему-то чувствует волнение, словно сосед вдруг передумал и сейчас налетит на него. Тряхнул головой, сбрасывая с себя навязчивые мысли, после чего открыл дверь из ванной комнаты.       Альбедо сидел на диване и тупо глядел на погасший экран телефона, не моргая, зависнув в раздумьях о чём-то. Но когда услышал сзади шаги очнулся и повернул голову, также задумчиво поглядывая на неспокойного от непонятного взгляда Скарамуччу. И сколько времени эта неловкость и напряжение между ними будет рассасываться?!       Темноволосый тихо вздыхает, на секунду прикрывая глаза. Ему явно надо переосмыслить своё бытие. Чем он сейчас и займется, перед университетом. Правда, времени у него не так много, но и плевать.       Плюхается на другой край дивана под чужой нечитаемый взор лазурных глаз, поджимает колени к себе, обняв их, и начинает думать обо всём произошедшем, раз уж вчера шанса такого не далось.       Он сам себя не понимает. Вроде и рад, что его наконец приняли, вроде, если ему это не приснилось. А вроде и…что-то ощущается не так. Пытается вспомнить момент, который заставляет его так думать, но быстро сдается. Вместо неприятных воспоминаний приходят хорошие. В голову невольно лезет момент, когда Альбедо с нежностью осматривал его руки, по-хорошему изумляясь наличию шрамиков на пальцах. Когда Альбедо вчера отдал ему свою верхнюю одежду, чтобы не мерз ещё сильнее, сам оставаясь в одной жилетке. Когда проявлял редкие, незаметные, но жесты заботы. Когда…принял.       На губы случайно заползает слабая улыбка. Всё же, он не прав. О таком человеке он не мог и мечтать. Сразу так тепло стало. — Что делать с моими глазами? Они опухшие… — вдруг заговорил Скарамучча, потирая один глаз. Ужасное ощущение, если честно. Как будто веки прибрали в весе. — Хмм… Можно приложить что-то холодное, но можно заморозить нерв, так что-о… — задумчиво тянет гласную Альбедо, отводя взгляд в потолок. Опустим момент, что бесстыдно пялился на соседа, пока тот о чём-то думал. — Но отек к середине дня уже должен спасть. — Только к середине… — устало выдыхает он, прикидывая себе, как будет сидеть на парах, узкими глазами глядя на преподавателя, как самый настоящий азиат. Не зря же японец. — Я так-то впервые плакал… Будут ещё сюрпризы, у меня ничего больше не опухнет?       Не замечает этого, но чужие светлые брови слегка подлетают, а затем озадаченно сводятся к переносице. — Да, не волнуйся, только глаза, — заторможенно улыбается Альбедо, в голове отмечая, что позже надо будет поразмышлять над очередной странной фразой, ненароком сказанной темноволосым. Вдруг это частички пазла, и таким образом он найдет ответы на свои вопросы.       Потихоньку их неловкий сперва разговор начал трансформироваться в более спокойный, будничный и непринужденный, какой у них был много раз до случившегося. Вновь диалоги на различные темы без какой-то сильной мозговой нагрузки, вновь легкие улыбки и смешки от нелепых шуток, вновь лазурные глаза смотрят на чужое умиротворенное и уже не такое унылое лицо со странной теплотой. Напряжение быстро рассосалось, словно его и не было вовсе. — Это рыжее создание?! — изумленно восклицает Сёки но Ками, только сейчас узнав об этом факте. Тема каким-то образом полилась в русло прошедших дней, и сейчас они говорят о случае, когда Скарамучча упал в голодный обморок. — Я не знал даже… Вообще плохо помню тот день, но я думал, что, вроде как, дошел до дома сам и там отрубился. — Не-а, — с мечтательной улыбкой бормочет художник, едва ли не засыпая от уютной атмосферы. — Я прихожу домой значит, а там Аякс стоит с телефоном в руках, и смотрит на меня, будто я спас целое человечество. Он, кстати, тогда узнал, что я твой сосед, — на последнее высказывание темноволосый наплевательски махнул рукой.       Ему кристаллически побоку, если кто-то такой безобидный, как Тарталья, узнает о том, что они живут вместе. А если узнают однокурсники… Тело пробила мелкая дрожь. Он до сих пор сильно печется о репутации Альбедо, раз уж тот зависает с кем-то таким, как он. Страшно даже подумать о возможных слухах и сплетнях…       Не хочется о таком думать и убивать чудом поднявшееся настроение, поэтому он резко мотнул головой в сторону, захватив внимание художника. Край глаза случайным образом зацепляется за настенные часы. Чёрт. — Мы опаздываем, — в состоянии аффекта спокойным тоном бормочет он, пока до его мозга не дошла вся прелесть ситуации. Прелесть дошла быстро и одинаково и них обоих, поэтому они синхронно соскочили с дивана и побежали собираться кто-куда.       Во время появившегося окна вдруг вспоминает этот их диалог и подумывает поблагодарить Аякса, а то как-то неправильно ничего не сказать. Но, если посмотреть с другой стороны, столько времени утекло, и вдруг рыжий вообще забыл об этом и опустил ситуацию… Да и тот приставать с того дня, вроде как, перестал. Он вообще редко видит Тарталью в последнее время, что ощущается даже как-то непривычно, если подумать. А раньше ему было плевать…       Скарамучча кратко вздыхает от внезапного осознания, что за эти пару месяцев изменилось слишком многое, сжимает лямку чёрного рюкзака и направляется в сторону, где видел рыжего чаще всего.       Как и ожидалось. Слава архонтам, в этот раз студентов, окруживших Аякса, гораздо меньше, чем обычно. Они даже быстро прощаются, пока он тихо наблюдает со стороны, почему-то чувствуя себя нервозно. Сильно закусывает щёку, чтобы привести себя в чувства, и аккуратно подходит к популярному парню, который выглядел донельзя усталым, но всё равно улыбался всем. Со стороны это выглядело…странно и глупо. Обворожительная и сияющая улыбка на пол лица с редкими веснушками очень контрастирует на фоне глубоких синяков под потухшими глазами цвета океана, неумело скрытые тональным кремом, который за день уже успел скататься в виде еле заметных трещин. Что-то ему это напоминает, но он не может понять что именно. Или кого… — Эй, морковка, — прозвище было придумано секунду назад, ведь обращаться по имени или фамилии к малознакомым тоже ощущается странно. Кличка более, чем подходит. Рыжий мигом отзывается, оборачиваясь на оклик, и густые брови подымаются, когда видят темноволосого. — Не ты ли просил оставить тебя в покое? — со смешком спрашивает тот, оглядывая Скарамуччу с ног до головы нечитаемым взглядом. — Ты почти не изменился. Разве что стал чуть-чуть живее. — Живее? — фыркает он, но не отрицает. Пожалуй, это правда. Однажды случайно глянул на себя в зеркало и удивился, потому что цвет кожи стал мене похож на трупный, мешки и синяки под глазами начали медленно пропадать. Кто ж знал, что нужно всего-то есть и спать относительно нормально, чтобы выглядеть, как человек, а не как вампир. Ну, или не только еда и сон помогли… — Ты, в таком случае, наоборот. — Так заметно? — неловко улыбается Тарталья, почесывая затылок. — Очень устаю просто, преподаватели так строги ко мне, что приходится переделывать почти каждую работу, — с ноткой тоски оправдывается рыжий, отводя взгляд в сторону.       Скарамучча относится с пониманием, у него самого учителя не душки и задают ему кучу дополнительных заданий, объясняя это тем, что у него отвратительные рисунки. Но он не считает их такими уж плохими. По крайней мере пока. — Я хотел сказать спасибо за тот случай, когда я, ну…свалился в обморок, — медленно говорит он, хватаясь рукой за заднюю сторону шеи. — Говорю это так запоздало, потому что узнал только недавно.       Аякс замер, недоуменно хлопая синими глазами. Сёки но Ками клянется, что видит, как активно крутятся шестерёнки в чужой голове, перебирая всевозможные воспоминания. — А-а, ты про это, — спустя долгую одну минуту удосужился ответить дизайнер, смеясь из-за собственной забывчивости. Хотя, если учесть тот факт, что то, о чём они говорят, произошло в начале осени, а сейчас первый месяц зимы, то это обоснованно. — Да не за что, мне несложно. Тем более, тот твой…сосед, вроде, да?сделал больше меня. Я был так бесполезен, когда у тебя поднялась температура, хотел скорую вызывать, но пришёл он, спровадил меня, и так за тебя переживал…       Скарамучча улыбается краешками губ. Альбедо говорил об этом сам. И от этой информации, что о нём действительно кто-то беспокоился, в груди что-то щекочется. Переживание, беспокойство, тревога за него… Всё это так потешило его хрупкое эго, заставляя глупо и столь эгоистично улыбаться в никуда, эти, на первый взгляд, негативные чувства распространяло непонятное тепло по телу, приятное до покалывания кончиков пальцев. И это ощущалось так странно. Сам ведь он не любит испытывать вечную тревожность, бесцельно ходить весь день туда-сюда, будучи в неспокойном расположении духа. Но когда его одолевает понимание, что беспокоятся за него и о нём— всё сразу перестает иметь былой смысл. И трепет, ох, такой приятный, зарождается в груди, как бы говоря ему, что он жив и всё реально.       Он тускло разворачивается на пятках, даже не попрощавшись в рыжим, как-то грустно смотрящему ему вслед, словно побитая собака. — Наконец я тебя нашёл! — слышится звонкий и полный какого-то предвкушения голос неподалеку. Знакомый голос.              Сёки но Ками тут же вырывается из дебри сомнительных мыслей, выйдя, примерно, в центр университета, где у них висит расписание на доске объявлений. Оборачивается и даже не успевает ничего сказать, как вдруг Альбедо, не спросив, мягко хватает его за руку, уводя его куда-то в сторону диванчиков, которые обычно всегда заняты.       По пути к месту назначения художник всё так же молчал, а Скарамучча не решался задавать вопросы. Точнее, ему было не до вопросов, ведь он прямо пялился на их сомкнутые руки без единой здоровой мысли в голове.       На одном из диванов сидит такой же озадаченный Сяо, явно не счастливый тем, что ему ничего не объяснили. Рэйндоттир садится рядом, утягивая за собой и соседа тоже.       Архиктектор и темноволосый переглядываются, давая друг другу понять, что находятся в одинаковом положении, поэтому синхронно переводят взгляд на сияющего Альбедо, у которого сейчас искры из глаз пойдут. Он втягивает воздух полной грудью и они ожидают какой-то непонятной тирады, но получают только… — Я узнал, что в Китае празднуют Новый год по-другому, Сяо, расскажи, — невинно и бескорыстно улыбается студент. Он правда не знает и правда интересуется. Почему не узнал в прошлом году? Потому что уехал обратно в Мондштадт, не задумываясь, а сейчас…хочется чего-то другого.       Скарамучча едва сдерживается, чтобы не ударить себя ладонью по лбу, но это делает Сяо. Звонкий шлепок разнесся по повисшей между ними неловкой тишины, Цзиньпэн убирает руку и на лбу красуется розоватый след. Нехило так шлепнул. Устало, озадаченно и непонимающе глядит на Альбедо, кратко вздыхая. — А меня зачем притащил? — с долей любопытства спрашивает Сёки но Ками. Не помнит, чтобы он когда-нибудь показывал свою так-то мизерную любовь к данному празднику. — Чтобы был, — коротко и очень понятно кидает железобетонный аргумент светловолосый, на который Скарамучча не находит достойного ответа, так что замолкает, скрещивая руки на груди. — У меня дома больше ценят и любят Рождество, поэтому ещё более интересно. — Так, ладно… — вдруг сипло заговорил Сяо, тотчас откашливаясь. — Ну, Китайский Новый год длится пятнадцать дней. В этом году он начинается, если не ошибаюсь, с двадцать третьего января. Каждый празднует по-своему, но, в основном, люди проводят время с семьей или близкими, гуляют, ужинают, фейерверки запускают. А в последний день будет Праздник фонарей, там всё самое красочное.       Цзиньпэн замолкает, и это значит, что рассказал окончен. Он взглядом спрашивает, свободен ли он теперь, но Альбедо его искусно игнорирует, представляя у себя в голове очень яркий Новый год. Конечно, он любит скромно праздновать любые праздники, но иногда-а всё же хочется попробовать и посмотреть на что-то неординарное. — Альбедо, нам скоро уже пора, — посмотрев время на телефоне, говорит Скарамучча, не особо удивляясь тому, что поведал им Сяо. В Японии что-то похожее. Весело, наверное, но он не особо любит плотные скопления людей, да и шумно там будет, и цвета наверняка будут вырви-глазные. Но его сосед, по-видимому, относится к этому иначе. — О, кстати, после пар задержись немного и подожди меня, вместе пойдем, — резко вспоминает художник, вставая с диванчика, Цзиньпэн следует тому же примеру. — Хочу тебе кое-что показать. — И…вы до сих пор вместе живете? — заинтересованно вопрошает Сяо, глазея на них двоих. Он нечасто проявлял любопытство к отношениям и событиям, происходящим между Альбедо и Скарамуччей, потому что его это мало волновало. Но, судя по всему, эти двое сдружились и больше не грызутся, как собаки. — И как? — Нормальн- — Прекрасно, — с уверенностью и милой улыбкой отвечает Альбедо.       Сёки но Ками нечитаемо смотрит на чужой профиль. Криво ухмыляется в попытке сдержать лезущую улыбку, невозмутимо прокашливается, пытаясь угомонить какое-то надоедливое и щекочущее чувство в груди. — Нам надо не опоздать, пошли уже.       Светловолосый согласно кивает, как болванчик, бегло прощается с Сяо и уходит вслед за Скарамуччей. Цзиньпэн, наблюдавший за этой сценой со стороны и увидев обе реакции, хочет опять стукнуть себя ладонью по лбу. Надо почаще интересоваться, что у них там происходит…а то Альбедо за пару месяцев уже поменял своё мнение кардинально: С «Архонты, только не он» до «Он прекрасная компания».       На паре Сяо думал о чём-то другом, но никак не о информации, связанной с учебой. Вдруг приходит к замечанию, что Скарамучча будто угомонился, уже не такой прилипчивый и бесячий, не такой по-странному улыбчивый, и явно стал спокойней, архитектор бы даже сказал апатичней. Это, в какой-то степени, радовало, что больше не придется быть на иголках при виде тёмной макушки, но и смущало тоже. Уже непривычно видеть Сёки но Ками, как молчаливого, совсем не энергичного человека с камнем вместо лица.       Послушно ждёт Альбедо у входа-выхода в университет после окончания последней пары, то и дело оглядываясь по сторонам. Косые взгляды, смешки и шёпот от уходящих одногруппников. Он впервые это игнорирует целиком и полностью, даже не имитируя усмешку над ними же и не ощущая себя ходячим куском дерьма, который не заслуживает жизни. С последним он, конечно, всё-таки согласен до сих пор, но не так критично. В общем, игнорирует их, будучи полностью погруженным в свои мысли ни о чём и обо всём одновременно.              Он весь день какой-то рассеянный. Совершенно не помнит как прошли пары, что они проходили или повторяли. Забыл натянуть будничную приветственную улыбку, когда случайно пересекся с Сяо после их разговора о Новом годе. Забыл «нарисовать» себе живой огонек в глазах, когда смотрел на учителей, Альбедо, однокурсников, и сперва этого не заметил, поэтому не понимал, почему многие тушевались от его взгляда.       Да и в целом, в разуме приятно пусто, но что-то продолжает его смущать в глубине души. Будто он в себя запихнул целую пачку таблеток-подавителей тревоги или стресса, и сейчас не до конца осознает своё существование. Но если задуматься…не имитировать никаких эмоций так приятно и спокойно. Сразу лицо наконец может расслабиться вместе с мозгом. Весь день прошел словно в тумане. — Пошли? — не замечает наконец подошедшего соседа, поэтому вздрагивает слегка, но больше никак не реагирует. А может…? Может, денёк походить без поддельных эмоций?       Кратко кивает и они вместе двигаются через просторные двери университета, прекрасно ощущая морозный воздух, тотчас подувший им в лицо. На мёртвой траве небольшим слоем осел снег, а дорожку от выхода до ворот уже почистили. Да, в Ли Юэ холодно и ветрено, но снега мало, к сожалению или к счастью.       Когда выходят на тротуар, ведущий к их дому, скрипят ботинками по слегка мокрому, протоптанному снегу. Скарамучча с мелким интересом наблюдает за облачком пара, вышедший из его рта, когда он устало выдохнул. Жмурится от очередного резкого потока холодного воздуха, в котором теперь ещё и есть мелкие кристаллики снега, и чувствует, как щеки неприятно покалывают. Честно, уже не хочется видеть нечто, что Альбедо хочет показать.       Но, видимо, ветер удачно решил сменить направление и они дошли в тишине и спокойствии. Даже солнце выглянуло из-за бледных облаков.       Когда он собирается завернуть за поворот, который прямиком ведет к их дому, Альбедо вдруг дергает его за локоть в противоположную сторону, куда-то в переулок. Скарамучча молча сдается, идя за соседом, почему-то всё так же тянущим его за локоть, будто темноволосый в любую секунду может сбежать.       Они останавливаются у большого мусорного контейнера, занимающего почти весь узкий проход между зданиями, и у простенького металлического мусорного бака, стоявшего напротив другой помойки. — Шни, ты тут? — Художник ищет кого-то по странному имени «Шни», хотя кроме них никого в переулке больше нет, вроде. Аккуратно садится на корточки, оглядываясь.       Вдруг за мусорным контейнером послышалось легкое копошение. Из-за зелёной конструкции выглядывает кошачья морда серого цвета и лишь один носогубный треугольник был белоснежно-белым. Когда оливковые глаза тонкими-тонкими и острыми зрачками заметили Альбедо, то кот сразу приветливо мяукнул, начиная небольшими шажками на мягким лапках идти к человеку, вытягивая хвост трубой.       Любитель погреть уши уловил чужие мяуканья, и резко запрыгнул на металлический мусорный бак, перепугав там сразу всех. Другой кот, удержав равновесие на шатком возвышении, важно выпрямился, дернув ухом. От его кошачьего взгляда ярких голубых глаз, схожие с глазами Альбедо, сразу веяло легким высокомерием и величественностью. Шерсть его казалась белее самого снега, местами мокрая из-за капель, капающих с краев крыш. — Сапфир, и ты здесь! — радостно восклицает художник, раскрывая руки для объятий, но кот не двигается с места, лишь глядит на людей, как на насекомых. Рэйндоттир сдается и опускает руки, обиженно фырча на белого кота.       Скарамучча встает чуть поодаль, опираясь спиной об холодную и немного сырую стену, слегка прикрывая глаза. — Разве не хочешь с ними поздороваться? — слышится откуда-то снизу, Альбедо до сих пор сидит на корточках, но темноволосый не видит, что тот делает. — Комки шерсти меня испугаются, — он понятия не имеет откуда у него взялась привычка называть вещи не своими именами. То Аякса морковкой назвал, то котов комками шерсти. — С чего ты так решил? — голос был полон недоумения. Он уверен, что чужие брови изогнулись в вопросе. — Не знаю, — неопределенно двигает плечом Скарамучча, фырча. — Так было с детства. Меня ещё многие дети боятся, видишь какой я страшный, — хмыкает он монотонно и слегка с иронией ухмыляется. Глаза держит закрытыми. — Странно, — озадаченно бормочет Альбедо, шурша одеждой. — Ты так уверен в этом? — Да, пожалуй. — А кто тебя не боится? — Хмм… Бабочки, крабы, хорьки, — медленно начал перечислять он, всерьез задумываясь. — …Ты, — это звучит на грани слышимости, ведь в следующий же миг он ойкает, испуганно вздрагивает и распахивает глаза, вжимаясь спиной в стену, когда чувствует что-то мокрое на своём носу.       Перед ним стоит довольно и хитро улыбающийся Альбедо, держа Шни под мышками, который находится в подозрительной близости с лицом Скарамуччи. А если заметить, что кот вдруг облизывается, то можно догадаться, что кончик носа темноволосого беспардонно лизнули. Уже возмущенно давится воздухом, собираясь начать гневную тираду, но Альбедо внезапно начинает легко смеяться, поставив кота на землю. Темноволосый тут же замолкает, лишь хмуря брови. — Видишь, ты ему понравился, — гордо объявил художник, и Сёки но Ками заторможенно понимает, что кот его всего-то лизнул, а не расцарапал всё его лицо от страха. Яркие ультрафиолетовые глаза в изумлении расширяются и он осторожно переводит взгляд на Шни, мирно ластившегося к ногам светловолосого.       Скарамучча медленно опускается на корточки, беспрерывно глазея на ничего не подозревающего кота. Вытягивает руку вперед, на пробу, но не касается животного. Чуть болезненно щурит глаза, ожидая болючих царапин на ладонях от острых когтей, отворачивает голову немного в сторону, будто боясь спугнуть Шни своим слишком уж пристальным взглядом.       Кот наконец обращает внимание на человека, отрывается от ног Рэйндоттира и мягко шагает к Сёки но Ками. Когда тот чувствует щекотку от шелковистой шерсти на пальцах, то невольно вздрагивает, боязливо глядя на комок шерсти исподлобья.       Шни сперва принюхалась к чужой руке, едва касаясь мокрым дергающимся носиком кончиков бледных пальцев. После чего совершенно спокойно начала притираться к человеческой руке, макушкой настойчиво бодаясь в ладонь, характерно мурча.       Скарамучча глядел уже беззастенчиво, и с явным шоком, что аж рот чуть приоткрылся. Он не шевелился и иногда побаивался даже дышать, а то вдруг спугнет животное.       Обычно, любые коты, и домашние, и уличные, к нему относились настороженно, враждебно, постоянно пытаясь найти способ его поранить. Так было всю его жизнь, но в детстве он постоянно хотел это исправить, ведь эти существа пробуждали в нём сильный интерес.       У добрых старушек, сидящих на скамейке на площадке, просил погладить различных кошек у них на коленях. Они ему разрешали, редко отказывали ребенку, но комки шерсти вечно были против, царапали, шипели, и шерсть вставала дыбом. Наверняка чувствовали его неправильность.       Он любил котов, даже если они его нет. Затолкал в глубины души эту глупую детскую мечту — хоть раз погладить пушистое создание. Ведь считал это ересью, «Кто вообще мечтает о чём-то таком?».       И сейчас, когда мягкая и приятная наощупь шерсть щекочет его руку, у него возникает вопрос: «А не сон ли всё это?».       Улыбается самыми краешками губ, поглаживая макушку Шни, иногда почесывая за ушком, радуется довольному урчанию комка шерсти. Совершенно забывается и не замечает молчаливого наблюдателя, смотревшего на очаровательную картину с той же нежностью и теплотой в лазурных глазах.