***
Мычит совсем тихо, моргая пару раз, чтобы сбросить с глаз сонную пелену. Потягивается на скрипучей и ужасно неудобной кровати, разминая затекшую спину. Живот ужасно скрутило от срочного желания поесть. Он питается мало и идет на кухню только тогда, когда слабость в ногах ощущается отчетливее, а перед глазами всё плывет, если повезет. Он бы, конечно, сходил и нашкрябал что-то по углам старенького холодильника, но страшно жуть. Отец взял выходной на работе, поэтому сейчас, вроде как, находится дома, в зале. А брат сейчас в школе. Он вдруг вспомнил, что у него как бы тоже школа, но, покопавшись в мозгу ещё немного, вспоминает, что вчера говорили об отмене из-за того, что трубы прорвало. Встает с кровати и пытается осторожно пройти в ванную, не наступая на скрипучие половицы. Стены здесь картонные, поэтому можно услышать всё и отовсюду. Ступает на ужасно холодный пол, морщась. В ванной всегда холодно, поэтому он ненавидит эту комнату. И тёплой воды здесь нет, поэтому приходится закаляться, моясь под ледяной. Плескает воду из проржавевшего крана в лицо, сильно жмурясь от обжигающих морозом капель на щеках и лбу. Вытирается предплечьем, поднимая глаза на мутное с небольшими разводами зеркало. Растрепанные русые волосы с вьющимися концами, небрежно подстриженные до подбородка, падающая на лицо и слегка влажная отросшая челка. Чуть блеклые серо-голубые глаза с заметными синяками под. Крайне унылое и усталое выражение лица, дополнение к которому бледность из-за недоедания, недосыпа и редких прогулок под солнцем. Альбедо Рэйндоттир, десять с половиной лет, четвёртый класс-младшая школа. Стягивает с запястья чёрную резинку для волос, подаренную братом, и пытается собрать челку, чтобы не мешалась. Заводит мокрые передние пряди назад, завязывая их и ещё другую часть волос вместе в малюсенький хвостик. Удобно. Уныние и скука, с которой он вынужден жить каждый день медленно убивает его. Единственное место, где он хоть как-то получает удовольствие — это школа. Там у него есть пара друзей, интересные уроки и много разговоров, с помощью которых можно с легкостью отвлечься от тягости бытия. Когда наступают выходные он бесцельно бродит по улицам, потому что не хочет лишнее время проводить в этом доме. Когда бывают дни, когда занятия отменяют, он откровенно разочаровывается, ведь вынужден сидеть в четырех стенах его с братом комнаты, боясь спивающегося отца за дверью. У брата первая смена, получается, если судить по положению солнца в окне, сейчас уже обед и он должен прийти. Помяни черта. Альбедо хорошо слышит скрежет замочной скважины, открытие двери и твердые шаги. А также с замиранием сердца улавливает недовольное отцовское кряхтение — проснулся. — Да блять… — слышится хриплое и раздраженное чертыхание пьяного человека. — Потише! — Пасть захлопни, — гневное шипение брата уже ближе к двери комнаты. — Щенок малолетний! — проглатывая буквы, рявкает отец, кажется, вновь заваливаясь спать, и Альбедо весь содрогается, сжимаясь, сидя на хлипкой кровати. Дверь с выразительной трещиной сбоку, оставленной когда-то отцом, с тихим скрипом приоткрывается и оттуда выглядывает тёмная макушка. Рэйндоттир поворачивается на вошедшего, с легким любопытством заглядывая в чужое лицо. Брат ободряюще улыбался, но светловолосый понимал, что эта улыбка чистого рода фальшь. Неискренняя, пустая, и Альбедо совершенно не догоняет зачем тот её напялил. Альбедо видит нервозность и проснувшуюся тревогу, видит бегающие туда-сюда глаза и подрагивающие руки. Зачем улыбаться, когда не хочется? Коротко и так же небрежно подстриженные чёрные волосы. Яркие глаза цвета дикой фуксии, под которыми виднеется чуть смазанный слой тонального крема, дабы прикрыть мешки. Даже не скажешь, что они родные братья. Альбедо внешностью полностью в отца пошел, а брат в погибшую при родах мать. Дурин Цитринитас, четырнадцать лет, восьмой класс-средняя школа. Когда мать умерла, отец, разбитый от горя и одновременно радостный, что второй сын так похож на маму, с дури дал Дурину фамилию матери, а не свою. Поэтому у Альбедо и него ещё и фамилии разные. Рэйндоттиру в руки всунули какой-то небольшой альбом и пара разноцветных карандашей. Он недоуменно взглянул на разбирающего рюкзак брата в немом вопросе. — Это чтобы не скучал, — вновь натянуто улыбается Дурин, решив оставить рюкзак в покое. Подходит к сидящему на кровати светловолосому и присаживается на корточки. Аккуратно берет чужую руку с карандашами в свою, улыбаясь уже более искренне и слегка устало. — Я это купил сам, нашёл…подработку, видишь, какой молодец? — Но мне не надо… — бурчит четвероклассник, чуть хмуря брови. Зачем ему альбом и карандаши? Он рисовать не умеет. — Лучше бы потратил на что-то более полезное, — Альбедо не очень нравилось рисование, потому что там, вроде, не надо думать. Да и не получалось у него ничего никогда. Когда у них идет художественный труд, — его не особо любимый предмет, — он, честно, очень скучал. Было ужасно скучно от всех этих творческих заданий, хотелось решать задачки или писать сочинения вместо лепки чего-либо из пластилина или рисования постера «Моя семья». — Рисование штука крутая, с ней можно занять руки, — хихикает брат чужой хмурости. — Не скучно, если подключить воображение. Можно отвлекаться, если тревожно, — треплет младшего по макушке, встав на ноги. — Не будь букой, ищи плюсы. Альбедо примирительно жмет плечами, откладывая альбом и карандаши в тумбочку. «Можно отвлекаться, если тревожно» — фраза как раз вовремя врезалась в напряженный мозг. Альбедо сидит за широкой двуспальной кроватью, обнимая себя за колени. Отец бодрствует, сидит на диване в зале, пьет дешевое пойло и смотрит какую-то хрень на телевизоре, громко комментируя. Не знает почему, но тело было напряжено до предела, а в груди осела неприятная и скользкая тревога из-за громкого голоса отца. Подрагивающими руками тянется к тумбочке, берет оттуда альбом и тщательно сосредоточивает внимание на пустующем листке, задумываясь что же нарисовать. Энергично водит простым карандашом по бумаге с вдохновленной улыбкой, уже не слыша ни голоса отца, ни звуков из телевизора, ни своего учащенного сердцебиения, одни лишь поющие за окном птицы являются ему фоновым шумом. В голове долгожданная пустота, перед глазами только рисунок, а телу и душе вдруг стало так легко, словно он ничего не весит. Так…хорошо, тихо и спокойно. Спустя непонятно сколько времени странным взглядом смотрит на полностью заполненный детскими художествами альбомный лист. Он давил на карандаш слишком сильно, поэтому линии толстые и некрасивые. Совсем не старался быть аккуратным из-за восторга от любимого спокойствия, поэтому штрихи резкие и расплывчатые. — Фу, ужасно, — строго критикует свою же работу он, хмуря брови. — А мне кажется очень даже красиво, — вдруг доносится сверху и Альбедо резко задирает голову. На кровати на животе лежит брат, со скучающим видом смотревший в чужой альбом. — Для четвероклашки более, чем отлично, — ловко выхватывает вещь из рук младшего, решаясь рассмотреть получше. — О-о, котики… — Отдай! Там всё не красивое и ужасное, я сожгу эту страницу! — Рэйндоттир вскакивает с пола, гневно топая ногой по ковру. — Ого, какие мы слова знаем, — с усмешкой дразнит брата Дурин, вытягивая руку вверх, чтобы светловолосый не смог дотянуться. — Да ну, хватит тебе, правда красиво, — лучезарно улыбается, что Альбедо аж останавливается прекращает тянуться за альбомом. Вдруг задумывается и приходит к выводу, что ему хочется верить в слова старшего брата. Они кажутся искренними, может, там и впрямь не всё так плохо? Сбавляет ход, идя домой со школы. Понуро пинает камешек на дороге, хмурясь. Идти в эту дыру совершенно не хотелось, ещё и тревога опять привязалась из-за того, что отец возможно дома. Присаживается в полумраке на пыльный бордюр коридора под мостом, забив на чистоту школьных брюк. Кладет рюкзак на колени, открывает его и достает не зря взятый с собой альбом. Начинает думать, что нарисовать в этот раз. Кошки и деревья уже были. Спустя пару минут сдается, со скуки решая нарисовать кого-то из одноклассников. Например, одного из друзей. О, можно Кэйю! Найдя все нужные цвета карандашей в пенале принимается за работу. Осторожно и неспешно начинает вырисовывать тёмно-синим цветом чужую неряшливую прическу, от усердия высунув кончик языка. Невольно вспоминает все моменты, связанные с одноклассником: То, как остроумно тот шутил, как гордо хвастался новенькими машинками, как иногда дразнил Альбедо, сравнивая с девочкой из-за прически. Ничего из этого не вызывало негативных чувств, они лишь глухие смешки. Полностью погружается в процесс, завороженно глядя на наполовину проделанную работу. Ну, волосы получились отличные, теперь бы лицо… И Альбедо только что понимает, что обычно рисовал людей по правилу «точка, точка, запятая, вышла рожица кривая…» А тут такое художество изволил нанести на бумагу, вот это талант. Гордо улыбается самому себе, самоуверенно покивав, как делал Кэйа, когда ему поставили пять с плюсом. Брат прав, у него хорошо получается. Осторожно закрашивает кончиком голубого карандаша небольшой глаз, получившийся, на удивление, ровно и даже немного реалистично, чередуя этот карандаш с другим, более тёмного оттенка, чтобы создать подобие градиента. Вспоминает одну мелкую деталь и на передней пряди у лица делает плавный штрих белым карандашом. У Кэйи такая красивая особенность…всего одна прядка совершенно другого оттенка, выделяясь на фоне тёмной копны волос. А Альбедо что…вообще ничего интересного, никак не выделяется. Максимум, что у него есть, и то оно плохое, так это странная фигня с кожей, название которой он не знает, ведь возможности бегать по больницам отродясь не было. Чаще всего это выбешивает, чем восхищает. Потому что как можно восхищаться синяку, появившемуся из-за слабого, шутливого и дружеского толчка в локоть?! Не замечает, что уже темнеет, слишком увлеченный рисованием ещё одного друга. Потирает уставшие от напряжения из-за плохого света глаза, чуть зевая. Оглядывается и запоздало понимает, что задержался…и надолго. Судорожно пихает в рюкзак альбом и раскиданные по земле карандаши, слыша только быстро колотящееся в груди сердце. Сразу почему-то начинает думать о самом худшем, накручивая себя, что на него сейчас нападут маньяки, сожрут дикие собаки, увезут в подвал наркоманы или попадёт от отца. Подрывается с бордюра, едва не падая от резкой слабости в ногах, параллельно отряхивая жопу от уличной грязи. Дрожащими от холода и страха руками проворачивает ключи в двери, тихонько открывая её, заглядывая внутрь. Нервно сглатывает, когда понимает, что отец не спит. Аккуратно запирает дверь обратно, пытаясь крадучись пробраться в комнату, но испуганно замирает, когда слышит невнятную и пьяную речь отца. — Эй, малой, подойд- сюда… Альбедо разворачивается и на негнущихся ногах плетется к дивану, за пару метров ощущая, как сильно от отца несет перегаром. В этот же момент распахивается дверь в их с братом комнату и оттуда вылетает Дурин, оттягивая светловолосого подальше. — Иди в комнату, — шепотом наставляет он, дергая уголками губ в попытке ободряюще улыбнуться. Младший кивает, но видит, что чужие глаза расширены от сильной нервозности и какого-то страха, да и язык тела об этом орет. Следует чужому указанию, плетясь внутрь, закрывая за собой дверь. Рэйндоттир скидывает с плечей тяжеленный рюкзак на пол, напряженно вслушиваясь в происходящее в зале. Отец, вероятно, также подзывает брата поближе, глухо прося о чём-то — Альбедо из-за слишком сильной тревоги не смог услышать. Цитринитас несдержанно рявкает отказ и шлет отца куда подальше. А затем Альбедо с замиранием сердца улавливает звонкий звук пощечины и дальнейшие оскорбления со стороны отца. После чего громкие шаги непонятно кого в сторону комнаты, отчего он весь сжимается, испуганно глядя на открывающуюся дверь. Подавленный Дурин прикрывает за собой дверь одной рукой, потирая пострадавшую щёку. Поджимает подрагивающие губы, всеми силами пытаясь сдержать позорные слёзы, стыдясь плакать при младшем брате, ведь всегда хотел казаться сильным в детских глазах. Но когда Альбедо порывается как-то помочь с щекой, оказываясь рядом, брюнет не сдерживается и крепко обнимает светловолосого, шмыгая носом. Брат всегда его защищал. Принимал физические удары и оскорбления на себя, заступался за младшего, уверенно противостоял отцу, несмотря на внутренний страх и обиду перед пьяным взрослым. И сейчас этот человек на грани плача в плечо четвероклассника. Вызывает странные чувства. — Я так…переживал, — честно признается он, стискивая опешившее тело в объятиях. — У тебя же ещё телефона нет, дурак… — срывается на тихий плач, мысленно извиняясь перед Альбедо за то, что приходится видеть его в таком состоянии. — Не задерживайся допоздна больше, пожалуйста… Рэйндоттир в успокаивающем жесте поглаживает дрожащую спину старшего брата, глядя куда-то в пустоту перед собой. Это один из редких случаев, когда брат его обнял. Но он до сих пор не понимает, зачем Дурин тогда попытался улыбнуться? Просто зачем, если был напуган за Альбедо? На душе сразу стало тяжело. Чувство вины за то, что слишком засиделся за рисованием. Почему когда взрослый плачет в руках ребенка, сразу так паршиво становится? И так раз за разом. Засиживался за рисованием где-нибудь на улице, пока небо не потемнеет. Желание рисовать, спрятавшись от всего мира и невзгод, было значительно выше всего остального, даже выше просьбы брата. Между ними что-то изменилось в тот вечер. Альбедо, незаметно для себя же, стал немного холодно и отстраненно относится к Дурину, полностью погружаясь в рисование, желая чувствовать эту легкость в теле и на душе ещё чаще. Отца уже не боится до дрожи в коленях, порой, спокойно выслушивает пьяные просьбы и не реагирует, уходя обратно в комнату, зная, что отцу будет слишком в падлу вставать или брат остановит взрослого, как по приказу. В комнате он смывает оставшийся неприятный осадок рисованием, забываясь в нём с головой. Но заметил, что стал гораздо наблюдательнее. Начал улавливать малейшие изменения в чьей-либо мимике, считывать выражения лица чисто из интереса чужой реакции на ту или иную просьбу, высказывание — наверное, это началось из-за брата и его зачастую натянутой дружелюбной улыбки. Начал подмечать некоторые особенности в окружающих его людях, делающие их уникальными — будь то единственная седая прядь, веснушки, родимые пятна или даже шрамы, растяжки, ожоги. Всегда восхищался любой подобной вещью, желая рассмотреть ближе, потому что на подкорке сознания жалел себя, ведь ничем таким не обладал. Потом, в какой-то день брат не вернулся домой. Альбедо сначала думал, что тот просто задерживается из-за нежелания существовать с отцом в одной квартире. Затем начал немного переживать, но быстро топил это чувство под кучей рисунков. Брата не было дня три, а потом он пришел в квартиру с органами опеки. Альбедо до сих пор не знает, что именно происходило с братом в эти дни, и никогда не имел возможности спросить. Спустя неопределенное количество времени походов по полиции, каким-то важным людям, суду, отцу дали небольшой срок за алкоголизм и домашнее насилие над детьми. Рэйндоттиру тогда было пятнадцать, поэтому его отправили в детский дом, а брата он больше не видел, поскольку тот совершеннолетний. Но слышал о нём…достаточно плохие вещи. Вероятно, Дурин также получил выговор за наркоторговлю. В детском доме всё было слишком непривычно. Много стресса из-за незнакомых людей, воспитательниц и кучи детей младше него. Непонимание правил там, непривычный распорядок дня, расписание. Напряжения в самом начале было, по ощущениям, больше, чем в доме. Корячился над рисованием день и ночь, захлебываясь им, чтобы успокоиться, даже иногда пропуская обеды. Одна воспитательница каким-то вечером зашла к нему с ножницами, предложив подстричь его «по-нормальному», хотя это больше было похоже на приказ. Сравнила его с девочкой, незаметно оскорбив его за внешность. А Альбедо нравились свои волосы, у него когда-то была короткая стрижка, как у остальных парней, но ему не понравилось. Лицо будто выглядело посвежее и красивее с волосами средней длины, до плеч. В тот вечер его это знатно выбесило. Он забился в угол, пока странная воспитательница подходила к нему с ножницами. Тогда он сорвался на неё из-за накопившихся нервов, наорал, что она не имеет права к нему прикасаться, поставил весь дом на уши, и даже оставил небольшой синяк на чужом запястье. Слава архонтам, совсем скоро в детский дом пришла милая дама, ищущая ребенка. Альбедо сразу представили, как невоспитанного подростка со сложным характером, который только и умеет, что рисовать. Эта женщина возвращалась ещё пару раз, уделяя какое-то особое внимание к нему, интересуясь как у него дела, и вообще вела себя так, будто они давно знакомы. А затем его позвали в кабинет директора. Там сидела эта женщина, улыбаясь, недовольная воспитательница, сам директор и документы на столе. Слова «тебя усыновили» вызывали смешанные чувства. Вещей у него было немного, поэтому он собрался довольно быстро и поехал на машине в его новый…дом. По пути женщина лишь представилась, как Алиса, а затем замолкла, словно понимая, что он до сих пор озадачен тем фактом, что он…ну, теперь приёмный. — Ах да, прости, я кажется забыла упомянуть… У меня есть дочка, ей годик, — неловко посмеялась Алиса, сворачивая на перекресток. Альбедо отрывает лоб от прохладного стекла машины, нечитаемо глядя на чужой затылок. — Вы меня взяли, чтобы я с ней нянчился? — быстро выстроил логическую цепочку он, высказав свою догадку. Это не вызывало у него обиды или какого-то разочарования, он всё понимает. — Ох, что ты, нет конечно! — тут же спохватилась она, помотав головой. — Просто сказала, чтобы ты не пугался. Сейчас с ней сидит моя хорошая подруга Джинн, — с широкой улыбкой поведала дама, постукивая по рулю, пока они стоят на светофоре. — Уверена, вы с Кли поладите. Она такая хорошая девочка, и ты тоже! Такой образованный, да и рисунки у тебя прекрасные, думаю, тебе стоит развивать этот навык! Не удивлюсь, если ты потом станешь известнейшим художником! — бодро делает громкое заявление, что Альбедо опешил сперва. — Не понимаю, почему воспитательницы так плохо о тебе отзывались. Когда сказала, что подумываю, чтобы тебя забрать, они сразу начали отговаривать, но я их не послушала, и хорошо! Рэйндоттир слегка приподнял брови от такой разговорчивости Алисы, но с интересом слушал. Фыркнул на подробное описание того, как ей понравилось с ним говорить. Не сдержал улыбку от эмоциональной речи опекунши, скрывая её за ладонью. — А так, я взяла тебя просто потому что ты хороший парень, — подводит итоги она, пожав плечами. — Конечно, ещё тут Кли сыграла свою роль. Мне кажется, ей будет не скучно с таким братом. Я в детский дом-то пошла ради неё, чтобы не росла без родственников, с одной только мамой. О, приехали! Видишь, как быстро проходит дорога при разговорах? — Альбедо хочет добавить, что это был скорее монолог, но решает промолчать. Отстегивает ремень, выбираясь из машины, шумно втягивая носом свежий воздух. Алиса живет где-то на окраине Мондштадта и это придает обстановке некий шарм. Не замечает, что улыбается непринужденно, смотря на чистое небо. На душе так же легко, как при рисовании. Прекрасно. Тут всё такое красивое, можно запечатлеть в малейших деталях! Фантазии есть место, где разгуляться. С приливом энергии оборачивается на хлопок двери машины, с благодарной улыбкой глядя на женщину, выглядящую так же обворожительно, как и просторы вокруг. Алиса в ответ мягко улыбается, умиляясь с восторга на чужом лице. Резкий поток тёплого весеннего ветра поднимает пыль и опавшие листья в воздух. Альбедо ловит себя на желании зарисовать открывшуюся перед его глазами картину. Льняные распущенные волосы цвета блонда взлетели вместе с воздухом, словно по магии повиснув в воздухе на несколько секунд, завивая самые кончики. Белая рубашка из хлопка со спущенными пышными рукавами, тёмно-красный корсет поверх и такого же цвета юбка до щиколоток. Золотисто-оранжевые глаза смотрели на него с легким прищуром и таким пониманием во взгляде, а на губах та же мягкая улыбка. Весь образ излучал легкость, свободу и такое умиротворение, что он готов прослезиться. Завидовал белой завистью, что от неё прям веет такой простотой, будто проблемы и тягость реальности пропадала, а от него, наверное, ничем таким не несет… Он же скучный, скромный и начинающий художник, подросток, сбившийся с пути. Сам не заметил, как года пролетели. Как вечное «Алиса, я могу взять…?», «Алиса, я дома», «Алиса, можно…», «Спасибо, Алиса» превратилось в «Приятного аппетита, мам», «Лучше отдохни, заработалась слишком», «Мам, я присмотрю за Кли, не волнуйся», «Выздоравливай, мам, поскорее…», «Спасибо за всё, мама…», «Я тоже тебя люблю, держись, пожалуйста». Она тяжело заболела. Альбедо был уверен, что она бодро выкарабкается, как делала обычно, но в этот раз…не смогла. Алиса стала ему ближе кого-либо. Ближе забытого отца, ближе матери, лица которой не помнит уже давно, даже ближе брата… А ведь когда-то Альбедо считал его самым близким, ну, времена изменились. С ней было легко, весело и по-настоящему радостно. С ней он чувствовал себя ребенком, свободным от любых проблем, видящий лишь хорошее. С ней ему хотелось рисовать из-за любимого вдохновения, а не только из одной лишь потребности утопить в рисовании тревогу. С ней он был готов делиться и горем, и счастьем. С ней он был готов глупо танцевать под какую-то попсу на кухне, подкидывая маленькую и звонко смеющуюся Кли на руках. С ней он мог часами разговаривать о своём увлечении: о том, что и как долго рисовал, о своих дальнейших идеях, о любви к рисованию, о восхищении пейзажами Мондштадта. А когда его достигло понимание, что всего этого больше не будет, было очень плохо. Он закрылся в своей маленькой квартире-студии, куда он приходит только за рисунками, и рисовал там днями и ночами напролет. Почти не ел, не знал сна и покоя, лишь водил карандашом и кисточкой по холсту, упиваясь мизерным ощущением призрачного спокойствия и легкости на душе. Пролил столько слёз, запачкав ими столько листов блокнота. Провел в этом состоянии он целый месяц. А вытащила его из него одна фраза, сказанная уставшей от Кли Джинн, которая присматривала за бушующим с вопросами о маме ребенком всё это время. «Ты о Кли подумай и не топись в горе». Тогда это звучало твердо и даже с каким-то раздражением. Альбедо тут же почувствовал резкий укол вины перед Джинн, перед Кли, перед мамой, и разрыдался как только закрыл за женщиной дверь. Забил на рисование на какое-то время, постепенно возвращаясь к прежнему темпу жизни. Начал есть чаще, улыбаться при Кли, вечно благодарил знакомых мамы за то, что очень помогали с Кли. Учился хорошо, чтобы поступить в нормальный университет. Возобновил общение с близкими друзьями, понимающих ситуацию. А затем удачно сдал экзамены, поступил в отличный университет, на время обучения переехал в Ли Юэ, чувствуя себя намного лучше. Тоска по Алисе, конечно, осталась с ним и до сегодняшнего дня, но уже не вгоняла в депрессию. Завел и в Ли Юэ пару друзей, жизнь стала легче. Сидеть за рисованием до беспамятства, чтобы приглушить негативные эмоции, уже не хотелось так часто. Он нашел Скарамуччу, которого хочется рисовать просто потому что. Которого хочется обнимать просто потому что. Которого хочется видеть каждый день, видеть чужую улыбку. Которым он восхищается, умиляясь каждому шрамику и родинке на бледных пальцах, каждой искренней улыбке, каждому нежному взгляду. Он был по-настоящему счастлив и сейчас, будучи уверенным, что Алиса тоже рада тому, что он не сидит и грустит на одном месте, а проживает жизнь во всех красках. Его весьма трагичное детство сейчас не вызывает почти никаких чувств, лишь небольшую жалость к маленькому себе, но и благодарность за то, что выдержал. Главное, что в настоящем времени он счастлив и избавляется от привычки решать всё рисованием.***
Из глубоких размышлений, начавшихся из-за воспоминания о недавней и неожиданной встречи с братом, его вырывает Скарамучча. — И это ты мне говорил не думать? — ворчит сосед, взъерошивая светлые волосы. — Хочешь отвлечься? — Хочу, — кивает Альбедо. Да, ему нужно было проанализировать поведение брата во время их встречи, но сейчас не самое лучшее время. Сейчас каникулы, нужно отрываться, а не сидеть и депрессовать по старым временам! — У меня нет идей, твои предложения? — почесывая щёку, честно признается Сёки но Ками спустя пару минут раздумий и перебирания различных вариантов. Сейчас уже почти вечер, мало что можно сделать. Рэйндоттир также тратит минуту на думы, и вдруг вспоминает то, что он так любил делать зимой с Алисой. То, что он любит вместе с Кли. То, что делало его счастливым. — Одевайся.