Часть 3
11 января 2024 г. в 18:40
Тилля откровенно тошнило. Отвратительная, мерзкая муть стояла в горле комом. Таким острым и маслянисто вязким, что избавиться от него было невозможно. Это был тот момент, когда он бы и сам с удовольствием вывернул желудок в унитаз, уж слишком много было в него понапихано. Но позволить себе такое мужчина никак не мог — неудачно ляпнутая Кристиной шутка была воспринята обоими с невероятной долей серьезности. Воспринята и принята к действию с большим удовольствием.
Тилль знать раньше не знал о многих затаенных тараканах, которые кишели в голове клавишницы, а теперь не мог понять — когда успел проглядеть столь очевидные тревожные звоночки. Но, даже заметь он раньше, что бы сделал? Отвез бы сопротивляющуюся Флаке к врачу и травил против воли таблетками, давя на жалость и превращая любимую в подобие овоща? Нет, это было бы не лечением, а настоящим насилием. Кристина бы никогда не простила ему такого, будь побуждения Тилля хоть сто тысяч раз благими. Да и он бы потом не смог смотреть клавишнице в глаза. Потому из всех зол и возможных исходов мужчина шел по пути наименьшего сопротивления. Сейчас ему было невероятно важно не спровоцировать больное сознание и суметь убедить Кристину в том, что ей нет нужды себя больше мучить. Даже, если это будет мучить уже Тилля.
— Черт. — Даже, если мучение может сначала таковым не показаться.
Тилль мог бы так же, как и Флаке, гипнотизировать тарелку, но совесть не позволяла. А ведь вначале он думал, что это будет легко. Всего-то немного набрать в весе, чтобы сделать контраст между собой и Кристиной еще ярче. А для этого — всего-то лучше и больше питаться. Ага, всего-то. Можно переесть один, два, три раза. Особенно под застольные тосты или хороший вечерний фильм, когда не смотришь, сколько ешь, и отвлекаешься, не концентрируясь на еде. Но заставлять себя даже не переедать, а безобразно обжираться каждый раз, не забывая об этом, тратя на это время и силы, когда непривыкший организм протестует против такого насилия… Это равносильно подвигу. И почти так же невыполнимо. Ибо не все способны на подвиги.
Кристина же… Кристина постаралась. И была явно утешена и довольна получившейся ситуацией. В данный момент она сидела рядом, бессонными, опухшими, но полными нездорового интереса глазами следя за Тиллем. В буквальном смысле заглядывая тому в рот и провожая взглядом каждую ложку. Словно она была каким-то мистическим существом, которое не могло получить удовлетворение от еды и вместо этого смотрело за трапезой других. Хотя, что-то близкое к этому и было. Только вот Флаке была человеком. И есть ей было жизненно необходимо, как бы она не "не хотела".
Насчет этого они тоже договорились. Раз я насилую себя ради тебя, то будь хотя бы благодарна — заставь. Заставь себя жрать и не сдохнуть, чтобы мне было ради кого стараться. Эдакая система. Как перевод денег. Курс — десять к одному. Тилль через не хочу и не могу глотал десять ложек опротивевшей от избытка пищи, чтобы с надеждой посмотреть, как Кристина пихает в себя одну и жалобно морщится. Главное, чтобы не случился очередной кризис этой хрупкой системы.
Кристине об этом приходилось напоминать, на что она каждый раз мученически вздыхала, но не протестовала, придавая Тиллю уверености — делают они всё как надо, может, не совсем правильно, но, за неимением другого варианта, этот подходил лучше всего. Флаке в последнее время заимела практически манию — всё её существование крутилось вокруг еды. Будь то внезапно проснувшаяся любовь к готовке, пристальное наблюдение за трапезами любимого или строгий контроль собственного чувства голода. Иногда ей не верилось, что они правда это делают, ведь она была уверена — стоит Тиллю узнать о её проблемах, как унижающие любое человесеское достоинство, нескончаемые часы приёмов у психиатра войдут в обычное расписание, наравне с репетициями.
Казалось, то, что Линдеманн не поспешил навесить на неё ярлык сумасшедшей, даже поддержав в какой-то мере, заставило Лоренц чувствовать нежность к партнёру ещё сильнее обычного. Выглядела она теперь всё чаще как довольная кошка. С чеширской улыбкой, ввинчиваясь пристальным взглядом горящих глаз в зрелище, заставляющее её практически мурчать — любой приём пищи любимого. Сосредоточенное и довольное выражение её лица при этом давало понять — каждый момент сего действа доставляет ей ни с чем не сравнимое удовольствие, и отвлечься хоть на секунду она просто не может себе позволить.
Наверное, подобное должно было бы пугать любого нормального человека — эта неотрывная слежка глазами. И конечно же, это не было нормально. Но Тилль достаточно сам провертелся в коллективах, полных разномастнейших извращенцев. Достаточно прочитал и сам написал историй о маньяках и насильниках, по сравнению с которыми нынешнее состояние Кристины было хотя бы не настолько жутким. Просто ему было трудно представить, что нечто такое найдется в тихой клавишнице. Но он был готов принять любое извращение, лишь бы Кристине стало от этого лучше.
«Возможно,» — подумалось ему — «просто стоит найти в этом что-то хорошее».
В конце концов, нравилось же ему смотреть на пухлых девушек. Да, почему нет. Изменять было не в стиле Тилля, уж слишком верной собакой он был. Но просто смотреть и отмечать красоту не было изменой. Да и снимать этот злосчастный клип тоже было забавно, хоть и проблематично. Это хоть немного утешало. Тилль старался не задумываться наперед, не желая лишний раз расстраиваться. Повторять образ из клипа было страшновато, и Тилль честно надеялся, что до такого доходить не придется. Но сейчас первее собственных желаний стояла психическая стабильность Флаке.
Закончив наконец-то тяжкую трапезу, мужчина счастливо выдохнул, насколько мог. Хоть какая-то радость от этого есть. Радость окончания. Раньше бы Тилль никогда не смог сказать, что не любит вкусно поесть. Можно было бы перевести дыхание, если бы не обрезавшаяся моська Кристины, которая с заинтересованным видом придвинулась ближе. Тилль вопросительно глянул на неё, отмечая подрагивающие длиннопалые руки. — Что?
Кристина задумчиво пожёвывала губы, словно готовясь к чему-то, на что до этого не решалась.
— М-можно? — наконец, будто соберясь с силами, выдохнула она со странной интонацией. Тонкая рука, от внутренних метаний, кажется, побледневшая ещё больше обычного, скользнула к тяжело вздымающемуся животу Тилля, до которого не до конца дошёл смысл вопроса. Взглянув в умоляющие глаза Флаке, Линдеманн кивнул, думая, что, по большому счёту, пусть та делает вообще что хочет, только бы не смотрела так жалобно.
Клавишница издала немного задушенный торжествующий звук, схожий, с, разве что, мурчанием, и опустила подрагивающую руку на вздутый после обильной трапезы живот любовника. Тилль внимательно следил за выражением лица Кристины, и практически не удивился, отметив расползающиеся пятна слегка болезненного румянца и прикушенную губу. В конце концов, в тихом омуте черти водятся, как он уже успел убедиться.
Движения руки были удивительно неловкими, что объяснялось взволнованностью Флаке. Но в какой-то мере приятными. Она не попыталась надавить или сделать больно, а больно бы было, слишком переел Тилль, и любое движение пробуждало тошноту. Кристина принялась лишь осторожно и медленно поглаживать полный живот любимого. Когда пальцы её касались оголенных мест — а одежда кое-где задралась, давая увидеть кусочки кожи и дорожку волос, уходившую к паху — Кристина особенно розовела, на секунду зажмуривая глаза.
Казалось, что это доставляло ей невероятное удовольствие. Тилль и сам мог бы сказать, что это приятно. Невесомые поглаживания облегчали муторное тягостное ощущение внутри. Будто бы даже отпускал всякий дискомфорт. Нет, не полностью. Но хоть немного. Под прикосновениями мужчина даже немного разомлел.
Кристине, до конца не верящей в собственное счастье, пришло на ум сравнение Тилля с опасным хищным животным, умиротворённым после еды, и расслаблено нежащимся под руками хозяина. Это чувство пьянило. Чувство практически власти над кем-то, кто может с лёгкостью уложить её саму на лопатки, но почему-то, позволяющего наблюдать себя в столь расслабленном незащищённом состоянии.
От долгого сидения затекла спина, и Тилль неловко пошевелился в попытке размять мышцы. Кристина от этого встрепенулась, будто испугавшись, и потянулась было убрать руку.
— Перестать? — В её глазах мелькнуло некое разочарование, словно Тилль её смертельно обидел. От этого стало как-то гадко на душе, и мужчина поспешно покачал головой.
— Нет. Спина затекла. — Тилль неловко улыбнулся. — Продолжай пожалуйста.
Хоть в лице Кристины и читалось сомнение, но руку она вернула обратно, теперь куда внимательнее всматриваясь в глаза и выражение губ любовника. Боялась? Возможно, хотя и не самого Тилля. Тому же хотелось одновременно и прекратить это странное действо, чтобы не было так мучительно стыдно и непонятно. И продолжить, чтобы Флаке стало лучше. Чтобы она почувствовала себя счастливой. Лоренц сама себе объяснить не могла точно, что ей так нравится в зрелище сытого Тилля, в возможности дотрагиваться до него. Первоначальная причина — чувство разницы в их габаритах, от чего она себе казалась меньше, конечно, приносило удовольствие, но было что-то ещё. Признаваться себе в этом катастрофически не хотелось, да и думать особо желания не было, ведь под её руками лежит такой притягательный, разомлевший после обеда, любимый. О чём тут вообще думать, когда нужно только гладить довольного мужчину, да радоваться, что ему тоже сейчас тепло и спокойно.
Тилль немного вздрогнул, когда тонкие ладошки забрались туда, где от их холодных прикосновений кожа покрылась гусиными пупырышками. Флаке явно задумалась и сидела с таким одухотворенным лицом, что казалось — мысленно она сейчас находится в совсем другой вселенной. Как довольная домашняя кошка, она аккуратно наминала пальцами урчащий живот, а глаза её были остекленелыми и блестящими. Кажется, даже не моргала.
Это выглядело так… Прелестно. И пусть в облике дохудевшейся до ужаса длинношеей девушки с вечно грязными волосами сложно было найти красоту, но Тилль ее увидел. И влюбился еще больше в этот момент. И еще острее понял — он не имеет права потерять этого человека. Допустить её уход туда, откуда нет возврата. Но посметь сломать такую красоту грубостью, насилием, сломом воли — нет, это попросту невозможно. Если запереть и сковать по рукам и ногам это эфемерное создание, оно зачахнет от тоски. И убивать не понадобится. Такая помощь будет хуже смерти. Только осторожно. Только ласково. Поддерживая и помогая. Всегда. Тилль улыбнулся. И внезапно наклонился, с любовью коснувшись сухими губами взмокшего влажного и горячего лба.
Кристина с удивлённым вздохом словно вернулась в здесь и сейчас. Очень неловко было осознавать, что, вероятно, выражение её лица сдало все эмоции, что бушевали в тонком теле. Хотя, даже если и так, Тилль её всё равно любит. Вот, не шарахается как от прокажённой, а целует и смотрит с необъятной нежностью и пониманием. Открытие было невероятным, вызвавшим бурю чувств, различала которые она хоть и плохо, но точно могла сказать, что они исключительно самые тёплые и положительные. Слова казались совершенно лишними, поэтому она просто смотрела на любимого поверх очков с таким вдохновлённым и чувственным выражением, что дополнять взгляд ещё и корявыми замечаниями было совсем не обязательно.
— Что-то меня подразвезло. — Тилль ласково хмыкнул, не в силах налюбоваться на смущенно-радостную Флаке. Ради такой тихой счастливой улыбки — хоть на край света. За последние месяцы Тилль и забыл, что Кристина умеет улыбаться.
— Как насчет перебраться в спальню? — Предложил мужчина. Руки его оплелись вокруг костистого стана, на котором практически висела одежда. — Если хочешь, мы могли бы… Или просто отдохнем? Что ты хочешь? — «Ты» он особенно выделил. Опять. Тилль не рассчитывал, что Кристина согласится на секс сейчас, и сам не чувствовал себя особенно способным на какую-либо деятельность после плотной еды. Да и было понятно, что сейчас у между ними натянулась такая тонкая ниточка чувств, что нельзя нарушить её грубой пошлостью. Поэтому для Тилля вовсе не было удивительным, когда Кристина чуть покачала головой.
У Лоренц в груди будто раздувался гелиевый шарик, немного мешая дышать, но наполняя потрясающей лёгкостью, не смотря на то, что в желудке покоилось несколько ложек обеда, которые она честно съела, соблюдая договорённость. Она и не помнила, когда в последний раз чувствовала себя такой по-настоящему счастливой. Пусть ей всё ещё было слегка неловко, когда её обнимают, но в данный момент она почти не обращала на это внимания. Клавишница не чувствовала, что на самом деле заслужила такого участия в своей жизни, такой искренней заботы, но чувство защищённости, того, что Тиллю на самом деле не плевать, было столь прекрасным, что углубиться в самокопания она решила когда нибудь в другой раз.