Я буду жить?

Через некоторое время ко мне заходит мой бывший ментор. Мне кажется, что он смотрит на меня сквозь какую-то пелену. — Привет, Солнышко. — Привет. — Ты стала реагировать на людей. Похвально Я не отвечаю и отвожу взгляд. Что ему от меня нужно? — Если ты думаешь, что от тебя сейчас все отстанут, то ты ошибаешься, Солнышко. — Почему? Почему меня нельзя оставить подыхать? Почему ты лишаешь меня такого выбора? — Я не могу тебя оставить. Я всегда выбирал тебя. И я сейчас выбираю тебя. Не заставляй меня жалеть о своем выборе. Я ничего не отвечаю и просто жду, когда он уйдёт. Но у ментора, видимо, другие планы. — Ты болеешь. И я хочу помочь тебе. Ты сама не справишься. Но знаешь что? Если ты сама не захочешь себе помочь, то сколько бы лекарств в тебя не впихивали, никто не сможет помочь тебе. Поэтому хотя бы попытайся начать жить. Ради Прим. Ради них всех. — Зачем? — я еле-еле заставляю себя сказать это. Мой голос такой тихий. — Чтобы их смерти не были напрасны. — конечно же, он услышал. Я жду, когда он скажет что-то ещё, но он молчит. Я обдумываю. Прим. Моя маленькая Прим. Любимый утёнок. Её больше нет. Никого больше нет. Я одна. Всё, что я хотела — спасти её. Я не смогла. Я начинаю плакать. Сначала тихо, потом всё громче и громче. Хеймитч не выдерживает и начинает обнимать меня, чтобы успокоить. Он никогда так не делал, так что же изменилось? Я уже не плачу, я рыдаю, и это становится похоже на истерику, изматывающую и уничтожающую. Я чувствую, как мне подносят стакан воды и успокоительного раствора, я выпиваю его, но легче мне не становится. Спустя какое-то время я засыпаю. Я не знаю, сколько времени прошло, просыпаюсь я на том же диване. Я замечаю, как в соседнем кресле тихо спит Хеймитч. У него в руках нет ножа. Непривычно. Реальность с новой силой догоняет, слёзы снова душат меня, и я даю им волю. Мне кажется, проходит целая вечность, пока я плачу. Я вижу, как просыпается ментор. Он смотрит на меня так, будто узнает во мне себя. Видимо, мы действительно похожи. Своевольные и отдавшие за это слишком многое. — Выпивка помогает? — Успокоившись, тихо спрашиваю я, и вспоминаю свой опыт, когда мой добрый Пит вылил всё к чертям, а я долго не могла отойти от самогона. — И да и нет. — твердо говорит он — Сначала кажется, что да, но потом всё возвращается с удвоенной силой. — Как же ты так живёшь? — А кто сказал, что я живу? — Тогда почему ты ещё здесь? Или я окончательно свихнулась и разговариваю с мертвыми? — Ну уж нет, Китнисс, меня, конечно, сломали Игры, но я не позволю никому наслаждаться своей смертью. Зря что ли выжил? Я обдумываю эту мысль. Казалось бы, такая простая истина. — А я? — Зависит от тебя. Можешь медленно убивать себя и стать похожей на меня, а можешь начать жить. — Она хотела бы, чтобы я жила. Я так думаю. Я не могу сказать её имя. Четыре буквы. Такие близкие и родные. Я вспоминаю её светлые волосы, голубые глаза. И опять плачу. И понимаю, что нужно это сделать. Назвать её имя. Как бы признать, что её больше нет. Но я не могу. Я сильно задумываюсь и не замечаю, как Хеймитч уходит. Только сейчас я начинаю понимать, что нужна ему и, возможно, Сэй. Хоть весь мир и отвернулся от меня, и удача явно не на моей стороне, я кому-то нужна. Я иду на кухню и попадаю как будто в совершенно другой мир. Если подумать, я ничего не делала тут с тех пор, как меня забрали в Капитолий на 75-е Голодные игры. А, может, того и раньше. Я ведь всегда избегала кухню и не то чтобы умею хорошо готовить. Мама и ОНА да, я — нет. Я открываю шкафчики один за другим, чтобы понять, что есть и где всё расположено. Мне даже это простое занятие даётся с трудом. Наконец, я нахожу ромашку и листья малины. Ставлю чайник на конфорку, ищу кружку. Вскоре я пью вкусный чай. И вспоминаю всё, что у меня забрал Капитолий, Сноу и Койн. Отец. Он научил меня стрелять и любить лес, и умер таким молодым так несправедливо. Мать. Она перестала существовать в моей жизни после смерти отца, и сейчас я это поняла окончательно. Возможно я напоминаю ей о нём? Никогда об этом не думала. Рута. Маленькая девочка, которая могла бы прожить счастливую жизнь. Я чувствую, как по щекам начинают течь слезы. Её смерть стала для меня символом изменений. Символом того, что никогда ничего не будет как прежде и что мир, в котором дети убивают других детей, не должен существовать. Пит. Сноу выбрал самую изощренную пытку: оставить его в живых, но при этом сделать так, чтобы он хотел убить меня. Но я искренне боролась за Пита. Старалась, но что я могу, если я не могу позаботиться даже о себе. Гейл. Его забрала революция. Он в ней растворился, и в нём не осталось ничего. И он ушел. Прим. Маленький ангел, которого я любила больше жизни. Она всегда смотрела в корень проблемы и видела то, чего я не замечала. Мой мечтательный утёнок. Слишком добрый, слишком талантливый. Я только хотела, чтобы она смогла жить в мире, в котором не будет Игр, не будет жестокости. Но у судьбы были другие планы. Я не смогла её сберечь. Потом идут Финник, Боггс, Мессала, Цинна. То есть все, в смерти кого я виновата, и за что я никогда не прощу себя. Я не знаю, сколько я так сижу. На улице темно, а у меня нет сил включить свет. Слёз уже нет. Слышу как заходит Сэй. — Боже, Китнисс, что ты тут делаешь? — она пугается. Я сначала смотрю в пустоту, а потом прихожу в себя — Извини, я просто пью чай… — я начинаю опять всхлипывать, но собираюсь с духом и говорю — Спасибо тебе. Сэй смотрит на меня недоверчиво, а затем садится рядом и обнимает. Получается, я никогда не была одна. Только в своей голове. — Ничего, моя дорогая, ничего. — она меня гладит по спине, а я не отстраняюсь — Давай ты поешь, а потом пойдешь к себе, помоешься и ляжешь спать? — Хорошо. В следующие полчаса она готовит ужин и ставит на стол. Она что-то рассказывает, но я этого не слышу. Я снова ухожу в себя и свои размышления о жизни и том, когда же она свернула не туда. К концу трапезы она произносит — Прекрасный весенний денек, — говорит Сэй. — Тебе нужно гулять, так сходила бы на охоту. Значит, уже наступила весна. Сколько я так существую? Месяца два-три? Я еще ни разу не выбиралась из дома, и даже из кухни, если не считать походов в ванную, которая находится всего в двух шагах. — У меня нет лука. — Посмотри в прихожей, — отвечает Сэй. Когда она уходит, я думаю о том, чтобы прогуляться до прихожей, но отказываюсь от этого намерения. Правда, через несколько часов я все равно иду туда, неслышно ступая по полу в одних носках, как будто не хочу будить призраков. В кабинете, где мы с президентом Сноу пили чай, я нахожу коробку, в которой лежит отцовская охотничья куртка, наша книга с рисунками и названиями растений, свадебная фотография родителей, трубка для живицы, присланная Хеймитчем, и медальон, который Пит подарил мне на арене с циферблатом. На столе лежат два лука и колчан со стрелами, которые Гейл спас в ночь, когда сбросили зажигательные бомбы. Я надеваю куртку, а к остальному не прикасаюсь. Потом засыпаю на диване в гостиной.