***
Для новоприбывших зимняя Казань кажется до ужаса унылым городом. Панельные пятиэтажки с заплесневелыми стенами, ржавеющими подъездными дверьми и разбитыми бордюрами. Старые детские площадки, которые в большинстве своём состоят лишь из обледенелых горок и разваливающихся качелей, изредка встречаются подобия футбольных полей, чаще всего на таких вместо ворот лишь пара деревянных столбов. Фонари тускло освещают улицы, иногда приходится идти едва ли не по кромешной тьме. Но старые жильцы города давно научились видеть во всём этом красоту, пускай и своеобразную. И Амиля научилась, хотя тёмные улицы всегда будут пугать её, заставляя крепче сжать руку Валеры и ускорить шаг. Даже её дом, на стенах которого заметны сырые пятна, где-то отваливается плитка, а подняться по лестнице к подъездной двери равноценно испытанию на ловкость и выносливость, кажется ей вполне симпатичным и родным, пускай и со своими недостатками. Ключ несколько раз проворачивается в замочной скважине, раздавшийся шум оповещает всех соседей и возвращении жильцов (и не только) в квартиру. - Ноги отряхни, в ботинках дальше коврика не ходи. Потом тапочки наденешь. - Командует девушка, едва они с Туркиным ступают на порог её жилища. Ютятся в узком коридорчике, спешно снимая обувь и верхнюю одежду, которую уже можно выжимать. По полу бежит уже знакомый холодок, Лиля снова забыла закрыть окно в комнате, уходя из квартиры, совсем дурная девка, а если воры залезут. Квартирка то не бедная, что сразу подмечает Валера. Ремонт, конечно, не такой вычурный, как дома у Суворовых, но видно, живут на широкую ногу. Затвердевшие конфеты так и остались лежать на кухне, Яматова старшая не нашла в себе сил их съесть. Ножки табурета противно скрипят по полу, когда Амиля тащит его поближе к ящичкам, в которых всегда запрятано что-нибудь вкусное. Когда девочки были маленькие, родители прятали туда сладости, а иногда и какие-то подарки, ведь даже встав на стул никто из сестёр не мог дотянуться до ручек ящиков, ростом обе не вышли. Сейчас же в крайнем левом ящике всегда стоит чай, кофе, сахар и что-нибудь вкусное, у всех это уже вошло в привычку. – Печенье есть. Вафли.. ещё какие-то конфеты.. тебе чего? Или ты голодный сильно? В холодильнике борщ стоит, Лиля готовила. - Не упади только. Ну давай вафли, я сладкое не ем особо. – Табуретка то и дело пошатывается, скрипит, да и в целом выглядит совсем ненадёжно. Туркин придерживает девушку за штанину, кивая на её расспросы о том, с чем же чай пить. Сам Валера давно сладостями не балуется, некому их больше покупать, да и не на что зачастую, дай бог на обед что-то будет, тут уж не до сладостей. После смерти матери дела стали совсем плохи - отец окончательно не спился лишь из-за работы, благодаря которой можно купить чекушку водки и уйти к собутыльникам в гараж. О сыне он вспоминает, лишь когда тот поздно появляется дома, отвешивает подзатыльник, а иногда и чего посильнее, да только воспитывать уже поздно, отца никогда за авторитета в этой семье не считали, он почти не принимал участия в воспитании Валеры, единственные детские воспоминания о нём сопровождаются слезами и болью от ударов ремнём. Он старается не думать об этом, а на вопросы об отце лишь отмахивается, ведь сам давно считает себя сиротой. Чайник своим свистом привлекает внимание юношей, его спешно снимают с конфорки и разливают кипяток по кружкам. Валера хрустит вафлями, за несколько глотков опустошая кружку на половину, не обращая внимания на то, что кипяток обжигает гортань. Амиля же уже которую минуту не отрывает взгляд от кружки, перемешивая ложкой несколько кубиков сахара, давно растворившихся в чае. Диалог снова совсем не идёт, тишина давит, и обоим как-то слишком некомфортно. – А родители где ваши? – Туркин наконец прерывает молчание, спрашивая то, что давно вертится на языке. В это время, к сожалению, остаться без родителей не такая уж проблема, а учитывая, что девчонка говорит лишь о сестре, Валера начинает волноваться. – Уехали. Они вечно в разъездах, то в Москву, то в Питер, то вообще за границу куда-то. Завтра вернутся, наконец-то. Папа обещал подарков привезти, но мне уже ничего не нужно.. я по ним с мамой скучаю, Лиля ради меня даже из Челнов вернулась, тяжело это, иногда себя сиротой чувствую. – Амиля лишь грустно поднимает уголки губ, так и не взглянув на Турбо, заставляя того ощущать себя совсем подавленно, тема родителей навсегда останется у юноши гниющей раной, которая лишь на время обрастает корочкой. Они с Амилей совсем разные, а проблема одна, и обоих она так сильно волнует, вот только девочка кричит об этом во всеуслышание, а Валера прячет эту боль глубоко в душе, не желая показаться слабым. Но девчонка всё равно чувствует напряжение, видит, как губы его стягиваются в тонкую линию, как он дёргает ногой и бегает глазами по кухне, он ещё не готов говорить, не готов поговорить даже сам с собой, разрешить себе боль, заставляя рану гноиться лишь сильнее. – А тебе, ну... какая музыка нравится? У меня пластинки в комнате есть, хочешь посмотреть? Они удобно усаживаются на кровати, что издаёт громкий скрип, прогибаясь под весом Туркина. На покрывале стоит уже старенькая коробка, в которой по цветам разложены пластинки на любой вкус. Юноша принимается искать пластинку с одной из своих любимых песен - Седая ночь. Познания в музыке у него немного скудные, ведь слушает он только то, что играет на дискотеках в ДК, а в последнее время там одну седую ночь и крутят. Амиля укладывается на подушки, прижимаясь поближе к холодной стене и наблюдая за Валерой, который с таким усердием роется в коробке. – Нет там седой ночи, не ищи. Тебе Цой нравится? Там пластинка есть с песней «восьмиклассница». Комната наполняется звуками, голос музыканта ласкает слух, заставляя девочку прикрыть глаза, тихо напевая слова себе под нос. Туркин снова как-то неуверенно обнимает её за плечи и прижимает поближе, слушая теперь только её пение. Пальцы путает в её русых волосах, губами совсем легко прижимаясь к её виску, исследуя границы дозволенного. – Валера, не начинай, я не такая. – Девчонка моментально подскакивает с кровати, во взгляде читается страх и явное недовольство, он ведь с ней сейчас что угодно сделать может, только познакомились, а уже целоваться лезет, нахал, правильно ей все говорили, нечего с группировщиками связываться, девушек они ни во что не ставят. Валера в удивлении хмурит брови, подрываясь вслед за девушкой, неужто она его за кого-то извращенца принимает? Заглядывает в её зелёные глаза, а сам смотрит так расстроено, атмосфера такая романтичная была, он ведь и правда ни о чем не думал, и мысли о том, что она девчонкой на пару раз станет не допускал. – Тебе пора, наверное.. Лиля скоро вернётся. – Амиль, ты че, я о таком и не думал, я ж знаю, ты нормальная, не профурсетка там какая-то. Хлопок дверью раздаётся эхом по лестничной клетке. Хочется выпустить пар, дать кому-нибудь в фанеру хорошенько, ну или хотя бы сломать что-то, этот мусоропровод, к примеру. Турбо с огромным усилием удаётся сохранять хоть какую-то трезвость ума. Дура, сама себе напридумала чего-то, обиделась, ещё и на улицу выгнала. Он ведь едва её губами коснулся, ханжа малолетняя. Сигареты уходят из пачки одна за одной, обдавая горло горечью и неприятным вкусом, самые дешёвые взял, чтоб не жалко было и всю пачку за раз выкурить. Ходит кругами между домов, пиная камушки и льдинки, попадающиеся на глаза, в голове путаются мысли, Валере вредно много думать, но сейчас это необходимо, хотя одному лишь богу известно, к какими гениальным умозаключениям он придёт. – Ну я ж блять не виноват, так ведь? Ты меня понимаешь же, ну кто знал, что она ханжа такая. – В качалке Туркин находит доброго друга - Вахита, которому, не тая, выкладывает всю ситуацию, с живыми эмоциями, рукоплесканиями и обилием бранных выражений, он, конечно, думает, что Зима на его стороне будет, столько лет друзья, всегда друг за друга горой, опора, поддержка, ну не может же он на сторону какой-то бабы встать. – Ты ж сам всё понимал, она девчонка скромная, не зря с Пальто они кенты. Ты сам для себя реши, хочешь ли ты быть Ромео и добиваться её расположения, или тебе просто хочется чистую, но падкую девчонку, чтоб в подъезде с ней пообжиматься, да присунуть пару раз. Вы с ней пару дней знакомы, а ты уже лобызаться полез, напугал, ясен хуй. Ты подумай хорошенько, приглядись к девчонкам в ДК, с ней перетри, не кипятись раньше времени. – Лысый подбадривающе хлопает друга по плечу, а Валера чувствует, как из ушей у него валит пар. Лучший друг на сторону какой-то бабы встал, всё сегодня против него. Вахит иногда излишне ударяется в философию, причём свою собственную, которой на протяжении всей жизни следует, но так до сих пор и не усвоил, что Туркину не нужен совет, ему нужно, чтобы его мысли посчитали правильными, ведь быть неправым, значит быть глупым, слабым и никчёмным, а считать себя таким Валера больше никогда не станет.***
Казанские улицы, заключённые во власть чёрного неба, встречают очередную гостью, что явно не рада столь "радушному" приветствию. В лесу посреди ночи так темно не будет, к в этих чёртовых дворах, словно кто-то специально все фонари побил. Гостья не из робкого десятка, она крепко сжимает ключи в кармане, которые должны спасти её от любого нападения, и погружается во мрак, идёт едва ли не на ощупь, ведя рукой вдоль пыльных стен арки, ругая себя за то, что вновь поперлась неизвестно куда по темноте, вновь нарывается на неприятности, Лиля и сама удивляется, как до сих пор не лежит в земле сырой рядом с бабкой, видимо сама судьба на её стороне. Или нет. На пути встречается непонятная преграда, пускай глаза девушки уже почти привыкли к темноте, различить препятствие удаётся не сразу, уж больно мягкое и тёплое оно, чтобы быть стеной. Поняв, что врезалась она в человека, Лилия инстинктивно делает несколько шагов назад, надеясь, что это такая же непутёвая девчонка, пытающаяся найти дорогу домой. – И снова вы невесть где ночами ходите, Лилечка. – Этот голос схож с холодным душем по утрам. Отрезвляющий, жёсткий. И у Лили снова отнимаются ноги, бегут мурашки по спине, а глаза расширяются от ужаса, встречаясь с хитрым мужским прищуром. Всё таки жизнь её ничему не научила, однако ей повезло встретить тут Кащея, а не какого-то мерзавца, коих в столь поздний час пруд-пруди, пускай думает, что это всё таки удача и спасение, а не подстроенная авторитетом встреча, он прекрасно знал, что они ещё увидятся. – Мне надо идти, извините. – Наспех выпаливает девушка, пытаясь поскорее удалиться, но ей снова преграждают путь, на этот раз намеренно. Крупные мужские ладони ложатся на девичьи плечи, давая почувствовать ощутимую тяжесть и заставить Лилю остановится. Ну всё, точно изнасилует - уже кричит голос в голове, хотя сейчас стоило бы продумать план спасения, связка ключей вряд-ли поможет в схватке с автором, да и руки у неё дрожат так, что ключи и схватить не удастся. – Куда ж вы так торопитесь. Сестрёнка дома ждёт? Недавно ж вроде в ДК с пацаном моим плясала. Провожу вас, Лилечка. – Сведения о сестре совсем не удивляют, но пугают, а впечатлительная девушка едва ли в обморок не падает, с ней пускай делает, что вздумается, но сестру она и пальцем тронуть не позволит. До дома они доходят в тишине, Кащей лишь изредка спрашивает, куда им идти, хотя скорее всего лишь делает вид, что адреса не знает. Настаивает, чтобы провести до самой квартиры, а Яматова старшая лишь послушно плетётся рядом, надеясь, что если будет вести себя достаточно тихо, мужчина забудет о её существовании. Девушкой она всегда была яркой, самой энергичной, болтливой, но рядом с ним невозможно чувствовать себя открыто и в безопасности, ему и самому, кажется, это совсем не нужно, ведь авторитет каждый раз скалится, когда поглядывает на её бледное от ужаса лицо. Лиля с трудом вставляет ключ в замочную скважину, трясущимися руками открывая входную дверь, душа ликует возвращению и тому, что далеко не самая приятная встреча приближается к завершению. Кащею не приходится долго выпрашивать номер телефона, он вообще не привык к отказам, а девушка согласная сделать всё, стоит лишь легко нахмурить брови. – Всем теперь говоришь, что ты с универсамовскими ходишь, поняла? С пацанами может как-то позже тебя познакомлю, чтоб не трогали тоже..