Че на улице то происходит?

– Лиля.. всё в порядке? – Младшая долго не замечала пропажи сестры, была слишком увлечена болтовнёй с Турбо. Он выглядел особенно поникшим, из-за чего девчонка долго-долго выпытывала информацию, тот врал искусно, убеждая, что просто с отцом немного повздорили, праздник не удался. Не рассказывать же, что они вдвоём с Кащеем водяру в качалке глушили, если бы Адидас со своим салютом не пришёл, Валера бы на стену лез, да душу старшему своему изливал, о тяжести жизни с отцом алкоголиком. Становится всё сложнее отрицать, что поговорить об этом хочется, чтобы выслушали, обняли и успокоили, как мама в детстве, ему не нужна помощь и советы, только понимание. А с кем о таком говорить? Пацанам слабаком боится показаться. Вова, конечно, кажется понимающим, но откуда ему о знать, каково это, когда отец родной бьёт так, что искры из глаз летят. Амилю проблемами грузить не хочет, да и она, совсем как Суворовы, в любящей семье росла. Вот и приходится уже который год гнойную рану под сердцем нести, она нарывает, кажется, ещё немного и заражение по всему телу пойдёт, а он терпит всё равно, сам не понимает, сердце это болит, или синяк, отцом на память оставленный. С ней легче, даже если стоять и молчать, врать в лицо налог, всё равно легче. И Туркин забывает обо всём, будто всё в мире теперь не важно совсем, лишь бы она подольше тут стояла, смотрела с изумлением на яркие огни, отражающиеся в расширившихся зрачках. Но она уходит, даже попрощаться не успевают как следует, просит не провожать, торопится, а он всё равно идёт следом, долго сидит на скамейке у дома, ему то торопиться некуда, снова думает, о всяком, о ней, об этой боли под сердцем, о будущем своём, это Туркину совсем не нравится, он привык по правилам улицы жить, а там думать много не надо, дают - бери, бьют - бей сильнее, а лучше бей первым, уважай старших, с чушпанами и помазками не водись. А она заставляет думать о том, что раньше Валере бы в голову не пришло - о будущем. Раньше приходилось думать на день, ну максимум на два вперёд, и мысли эти ограничивались тем, что нужно своровать из ларька, чтобы не помереть с голоду, и как стрясти денег с чушпанов в автобусе. О будущем Валера не думал, а теперь понимает почему. Потому что страшно, потому что нет у него будущего совсем, станет, как отец, если не хуже, куда ему податься, он школу еле-еле закончил, если работать, то только на завод, что равноценно превращению в собственного отца, он же не умеет ни черта, как матери не стало, сразу кулаками на улицы махать пошёл. Она, наверное, тоже о будущем думает, только по нормальному, потому что у неё будущее есть точно. А у них? – Всё в порядке.. ложись спать, Амилечка, не волнуйся, я приду скоро. – Она прячет лицо в ладонь, стараясь скрыть следы от слез и потекшую тушь, из-за которой под глазами теперь два черных круга. Лиля сама не до конца понимает причину своих слез, списывает всё на обиду, злиться на него бесконечно, жалеет, что не набралась смелости для удара. Возможно, теперь ее жизнь спокойная будет, он поймёт, что был не прав, вычеркнет её из своей жизни и всё снова встанет на круги своя, она всё ещё надеется, ведь надежда умирает последней. – Лиля, ну я же вижу, как ты плачешь. Расскажи мне, я не уйду никуда, пока не расскажешь. Уговорить сестру не получается, она лишь рукавом слезы вытирает и её перестаёт повторять, что всё в порядке. Уснуть не удаётся, на подушке отпечатываются остатки туши, глаза становятся опухшими от слез, нос краснеет, гнев, обида и разочарование находят выход в истерике, вместе со слезами, всхлипами и прерывистым дыханием. Прийти в себя приходится лишь к утру, Лиля своего отражения пугается, кожа тусклая, глаза красные, под ними едва заметные синяки, лицо опухло, стыдно в таком виде показываться кому-то. Благо до пробуждения семьи ещё много времени, успеет привести себя в порядок, чувства поутихли, больше не хочется рвать на себе волосы и биться головой о стену, теперь она могла бы трезво оценить ситуацию, но думать не хочется вообще, особенно о нём. На рассвете на кухне ещё уютнее, чем обычно. Стены комнаты заливаются нежными цветами, по небу плывут перистые облака, изредка перекрывающие поднимающееся солнце, снег поблескивает и тоже выглядит теперь разноцветным. Она приникает к окну, наблюдая за пустынными улицами, это, наверное, единственный день в году, когда утром в Казани не кипит жизнь, кажется, что девушка единственная бодрствующая сейчас, разум ласкают мечты о том, что сейчас весь город принадлежит только ей, и если бы не трескучий мороз, Лилия бы точно воспользовалась возможностью обойти свои владения. Время бежит слишком быстро, часы уже указывают на половину десятого утра, старшая, думающая, что сможет бодрствовать двое суток, уснула прямо за кухонным столом, даже доесть не успела, оставив рядом на половину пустую тарелку и ложку в руках. Мать, проснувшаяся раньше других жильцов, возмущённо ахает, видя старшую дочь в таком состоянии, гладит её по голове, тихо приговаривая. – Лилька моя.. волнуюсь, что ж ты спишь так плохо, мучаешь себя, детка.. Жизнь в квартире начинает кипеть лишь к одиннадцати часам, двойняшки ставят на уши весь дом, заставляя проснуться и Амилю, которую порой даже пушечный выстрел не разбудит. Младшая впервые за несколько месяцев чувствует себя так свежо, с лёгкостью встаёт с кровати и не жалеет, что проснулась этим днём. – Так, девочки, бутерброды доедайте, а то испортятся. Вы вчера как-то долго на улице были, ты особенно, Амилька, не задерживайтесь больше так, я волнуюсь же, мало ли, случится что, ну понятно, что вы с мальчишками, но всё равно аккуратнее надо, нельзя им полностью доверять, столько историй, девчонок в машины затаскивают компаний, и всё.. – Женщина расставляет на столе оставшуюся еду после празднования, говорит это всё скорее для себя, чем для девочек, младшая в очередной раз закатывает глаза, ведь подобные нравоучения слышит каждый день, старшая тоже реагирует не слишком положительно, из-за чего мать лишь недовольно цокает и отмахивается от дочерей. – Так, детки, мы с папой вашим сейчас довезем Тимура с семьёй до вокзала, потом ещё к коллегам нашим заедем, в общем, ждите к вечеру, себя ведите хорошо. Старшая вспоминает о своём разговоре с дядей, только когда тот уже стоит почти полностью одетый в коридоре. Она спешно надевает что-то, что выпадает из шкафа, накидывает отцовскую куртку и, хватая дяду под руку, выводит из квартиры, мол, в коридоре тесно, все толпятся, они их на улице ждать будут, чтобы не мешаться. – Дядь Тимур, я с тобой поговорить хотела.. ты только родителям не рассказывай об этом, ладно? – Мужчина в недоумении вскидывает брови, он всегда готов послушать и дать совет, но что могла натворить племяшка, раз родителям нельзя об этом знать. – Ты просто лучше разбираешься.. в общем, я познакомилась с одним парнем, случайно совсем вышло, а он оказался группировщиком.. в общем, мы ещё пару раз виделись, он взял мой номер телефона и.. потом познакомил с другими ребятами из своей группировки, а я теперь совсем не понимаю, чего он от меня хочет, наказал, чтобы я всем говорила, что хожу с этой группировкой, ночью меня до дома провожал, но на отношения не намекает, как это бывает обычно. – Она, по очевидным причинам, умалчивает, кем является в группировке тот парень, да и название её не говорит, старается описать всё чётко, но без лишних подробностей. Тимур чешет бритый затылок и упирается взглядом в пол, обдумывает слова племяшки, видно, что немного взволнован и озадачен, обычно он резок и прямолинеен, когда даёт советы или поясняет что-то, а тут берёт паузу на подумать, что не может не пугать. – Нравишься ему, наверное. Просто он либо тебе пока сказать не готов, либо сам не до конца осознал всё. Хочет, чтобы ты была защищена, под крылом у него, так сказать.. Я сто раз говорил, таким с романтикой тяжело, их улица растила. Ты, главное, для себя реши, хочешь ты с таким быть или нет, подумай, какая судьба у него, и не окажется ли через пару лет он за решёткой. Лиля ничего сказать не успевает, из подъезда выходят остальные члены семьи, приходится прощаться в сильной спешке, кричать в след, что будут ждать их в гости снова. Младшенькая с интересом расспрашивает, о чем они с Тимуром говорили, но Лиля лишь отмахивается, в очередной раз говоря, что это не важно, пустяки, да и вообще не её дело. Сестру начинает раздражать, что старшая стала совсем скрытной, догадывается, конечно, почему, но принимать это не хочет, думать о том, что Лиля, которая будет отстаивать свои убеждения, даже если весь мир будет говорить об обратном, пляшет под дудку какого-то мужика, который её, судя по всему, ещё и обижает. Старшая сестра старается улыбаться, заставить Амилю поверить, что всё и правда в порядке, да и саму себя убедить, нужно жить дальше, прошлое не изменить, а страдать она больше не собирается, слова Тимура о любви её не сильно вдохновили, не похож Кащей на того, кто искренне и чисто любить способен, трудно представить, что он вообще может какие-то светлые чувства испытывать, да и говорят, что не тот ещё бабник.

***

– Вова блять, я тебя позвал не для того, чтобы тоску нагонять, а чтоб ты помог мне, сечёшь? – Последний раз вдвоём с Вовой они сидели в этой каморке ещё до того, как он ушёл на Афган, это могла бы быть приятная встреча, можно было бы вспомнить прошлое и поговорить по душам, но Кащей явно не в лучшем настроении, из-за чего мужчины вновь устраивают словесную перепалку, кидаясь оскорблениями и готовясь в любую секунду вцепиться в чужую шею. – Ну а кто виноват, что ты ситуацию не мог проанализировать? Мало ли, что тебе щенок твой сказал, а ты так сразу и поверил, ещё и на девку накинулся с обвинениями. Че, думаешь, букет принесешь, и она в миг простит? Это не одна из шлюх твоих, которой лишь бы шапку, да шубку, думай бошкой хоть иногда, или у тебя уже спиртяга там вместо серого вещества? – мужчина не выдерживает, подрывается с табуретки так, что та с грохотом валится на деревянный пол, приходится сдерживаться, чтобы не проехаться кулаком по этой кучерявой роже, адидас уже в который раз задаётся, как человек с таким мышлением смог стать авторитетом группировки, пускай далеко не самым успешным, но всё же авторитетом. Успокоиться помогает уж совсем жалобный вид старшего, взгляд вниз уводит, руку пускает в тёмные волосы, перебирая короткие пряди, Вова давно не видел его таким, сам видимо отчаялся и понимает, что заглаживать вину, как перед другими девками, не получится. – Поговори с ней. только по нормальному, по человечески, дай высказаться, даже если она кричать будет. Извинись. Ну, не прямо, конечно, но чтоб она поняла точно. А лучше.. не морочь голову девке. *** Как только Амиля перестаёт допытывать сестру, раздаётся звонок в дверь. Девушки переглядываются, так как никто не ждал гостей, может быть родители что-то забыли и решили вернуться, или непутёвым соседям снизу снова нужны спички, пока сестры думали над тем, кто бы это мог быть, звонок зазвенел ещё раз, теперь уже дольше и явно настойчивее. Младшая бежит к двери, ожидая увидеть кого-то из уже перечисленных, возможно Андрея, или даже Валеру, но в дверном проёме появляется рослая мужская фигура, нежданный гость сразу проходит в квартиру, а Амиля не решается ему что-то сказать, стоит и смотрит широко раскрытыми глазами. – Сестру позови. – Говорит Кащей совсем хриплым голосом, закашливается, по дороге к этому дому выкурил три сигареты, это легко можно понять по не успевшему выветрится запаху табака. Сестру звать не приходится, Лиля сама выглядывает из кухни, сразу ясно, что не в лучшем расположении духа. Во взгляде уже нет страха, смирения, глаза не бегают по комнате. Мужчину это слегка забавляет, но вскоре приходит осознание, что им предстоит долгий разговор, даже если девушка попытается выгнать его из квартиры, он без боя не уйдёт. Кащей вешает кожаный плащ в коридоре, скидывает массивную обувь, он так торопился, что даже шапку надеть не успел. Как только Вован вновь начал давать советы и критиковать авторитета, тот незамедлительно отправился к обиженной девушке, то-ли себе, то-ли младшему хотелось доказать, что брехня его слова, особенно про то, что он голову ей морочит. Она молчит, ходит по комнате кругами, теребит в руках кончики волос и лишь изредка поглядывает на мужчину. А он говорит и говорит, лишь бы заполнить чем-то это молчаливую пустоту кухни. Часы навязчиво тикают, дверь закрыта, даже окна завешены, Кащей чувствует себя заключённым, отсчитывающим часы до смертной казни, он то и дело глядит на циферблат, но время словно стоит на месте, минуты тянутся, как часы. – Лиля, я знаю, что ты злишься. И мне жаль, что так вышло. Если бы я знал всё, не поступил бы, так клянусь. Да, блять, сглупил, с кем не бывает.. этот, конечно, тоже идиот, наплёл чуши мне. Лиль, хватит уже, взрослые люди, ты скажи, че сделать, чтоб ты в себя пришла, а? Цветы, конфеты, че ты там любишь. – Кащей не мастер красивых речей, особенно, когда приходится извините, особенно перед девушками. Глядя на её лицо, выражающее то полное безразличие, то тоску вперемешку со злостью, в голове диссонанс, язык заплетается, в голове каша, и вот Кащей снова маленький мальчик, оправдывающийся перед мамой за разбитую вазу. Сейчас он, как и девушка, тоже злиться. На ситуацию, на подопечного своего, который дядю от ухажёра не отличил, баклан. Ну и на неё, конечно. В голове совсем не укладывается, как женщины могут из-за таких пустяков обижаться, тем более, он перед ней едва ли не на коленях стоит, уже и подарки предлагает, что ещё женщинам надо. На себя злиться, не помнит, когда в последний раз вообще о чём-то толковом с бабой говорил, об извинениях и речи не идёт, что-то не нравится - пусть гуляет, хотя обычно Кащей избавлялся от пассий ещё до того, как те подавали голос. А сейчас беспомощным и жалким себя чувствует, унижается перед ней, а она смотрит так надменно, молчит. Он и сам не понимает, почему пришёл, убеждает себя, что всё это слова Адидаса и попытка себе что-то доказать, но что-то под рёбрами так болезненно давит, когда он слышит её дрожащий голос. – Знаешь, мне просто обидно.. даже не из-за тебя, наверное, ты то по своим законам живёшь, по правилам улицы, ты сам эту жизнь выбрал. А я.. я её не выбирала, и я так жить не хочу.. – Она смахивает подступившие слезы и пару минут молчит, стараясь унять тревогу и избавиться от кома в горле, говорить тяжело, кажется, ещё хоть звук издаст и сразу реветь начнёт. – Я не хочу жить по каким-то правилам, не хочу лишать себя общения.. не хочу быть заложницей уличной жизни. А ты почему-то решил, что мне это нужно.. и теперь я вынуждена жить так, как этого хочешь ты. Зачем ты это делаешь.. я.. я разве в чём-то провинилась или.. что тебе нужно от меня, я тебя не понимаю совсем.– Сдерживать себя не получается, слезы подступают к глазам и рекой катятся по алым щекам, оставляя за собой влажные дорожки, девушка пытается смахнуть их лица, но только сильнее размазывает. – Послушай меня, Лиля. Кащей почти мгновенно подрывается из-за стола, стоит первой слезе прокатиться по её щеке. Он всматривается в девичье лицо, желая утереть слезы, успокоить, но от него лишь отмахиваются, поворачиваются спиной, стараясь спрятать заплаканное лицо в ладонях. Она чувствует, что мужчина совсем близко, как тогда, но теперь он не пытается заставить её чувствовать себя дискомфортно, хочет прикоснуться, быть ближе, но лишь осторожно проводит ладонью по спине и кладёт её на чужое плечо. – Ты ещё совсем наивная, тебя жизнь не ломала. Я просто хочу, чтобы ты.. – Я не хочу ничего слышать, просто уходи, пожалуйста. – Девушка сбрасывает крепкую руку со своего плеча, выпрямляет спину, но лицом не поворачивается и продолжает шмыгать носом. – Послушай меня. Я не хочу, чтобы ты была в опасности, тебе нужна защи– – Хватит, прекрати! Я не хочу тебя слушать, уходи сейчас же. Она взрывается, толкает мужчину в грудь, заставляя того пошатнуться, пускай и совсем слегка. Ответная реакция не заставляет долго ждать, он вспыхивает за секунду, словно спичка, адреналин и злость снова дают по голове, заставляя делать быстрее, чем думать. Девушку грубо хватают за предплечье, не обращая внимания на крики и попытки вырваться, на удары по груди свободной рукой, они кажутся совсем невесомыми, глупо бить группировщика и надеяться, что это заставит его отпустить тебя. Ещё ближе. Между ними остаются миллиметры, одна рука всё ещё скована, а сил не хватает, чтобы оттолкнуть крепкого мужчину, он даже немного не сдвигается, словно гвоздями себя к полу прибил. Он склоняется над девичьим ухом, не кричит, говорит в полтона. – Тебе нужна защита. А защитить тебя могу только я. – Лиля старается отвернуть голову, заткнуть хотя бы одно ухо или всё же освободиться из чужой хватки. – Хватит быть такой наивной, я даю тебе шанс, ты же знаешь, что с тобой сделают, если так и будешь одна. А они обязательно сделают. – Её руку сжимают ещё сильнее после каждой попытки выбраться, оттолкнуть мужчину от себя. – Я очень не хочу принимать радикальные меры. Это всё ради твоего блага, пойми. – Но даже сквозь собственные крики, всхлипы и истерику она слышит всё, что ей уже почти шепчут. – Я не уйду. И ты не уйдёшь. Со временем ты поймёшь, что так нужно, и будешь благодарна. Они стоят так ещё какое-то время, он точно не знает сколько, больше не глядит на циферблат и не вслушивается в тиканье, слышит только её тихий плачь, вскоре сменяющиеся всхлипами и рваным дыханием. Он даёт ей поплакать, позволяет ударить себя ещё несколько раз, позволяет повиснуть на своей шее, почти полностью теряя контроль над своим телом, становясь тряпичной куклой в чужих объятиях. Она без сил, едва стоит на ногах, заплаканные глаза стали совсем красными, а на руке остался след от сильной хватки. Кащей ещё долго сидит на краю её кровати, пришлось уложить девку, иначе та точно осталась бы сидеть на полу в кухне. Он гладит её по волосам, перебирает пряди, подмечая, что кудри Лилины совсем не как у него, сам понять не может, что в них разного, но чувствует, что не такие. Они говорят обо всём и ни о чем сразу, диалог этот такой непринуждённый, словно ничего не произошло, словно алый след от пальцев на тонкой девичьей руке не горит, заставляя Лилю жмурится он неприятных ощущений, словно он ещё несколько минут назад не был в миллиметре от неё, словно снова не хотел ударить, чтобы быстрее дошло. Он думает, что она нескоро всё поймёт, и он, наверное, прав, ведь пока девушка понимает лишь то, что по чужим правилам жить придётся.