Бархат

На работу Лиза встала даже без будильника, каким-то чудом проснувшись почти вовремя, не считая лишних десяти минут. Завтракать не хотелось, только остывшего чаю она глотнула немного, затем убрав бутерброд в холодильник — может Кощей, когда вернется, поест. То, что его нет дома, было очевидно — загробная тишина, стоявшая в квартире, не дала бы соврать. А если он не вернется? — …я тебя здесь оставлю, хорошо? — усадив плюшевую собаку на стол, девушка неловко трепанула ее меж ушей, затем скользнув в ванную. Снова монотонная чистка зубов, быстро умывание, собирание коротких волос в тугой низкий хвостик. Интересно, в больнице будут рады ее видеть? Или милиция там уже успела побывать во главе с Ильдаром Юнусовичем? Бред. Даже думать о таком нельзя, а то точно сбудется. Величайший страх медсестры сейчас заключался в том, что за ней непременно придет мать, может быть даже и под руку с отцом, но это было столь маловероятно, что сознание отбрасывало панику, старательно загоняя все дурное в собственные глубины. Если бы Лиза беспокоилась еще больше — точно бы поехала крышей окончательно и бесповоротно. Застегнув опустевший рюкзак и закинув его за спину, она с сожалением отметила, что порванная ранее лямка опять начинает расползаться. Надо будет отыскать нитку с иголкой… если хозяин квартиры вернется, то у него наверняка где-то должны быть швейные принадлежности. Не свои, так родителей. А ведь у него тоже была семья. Корни. Выбравшись на улицу, девушка направилась в сторону остановки, перебрав копейки в кармане. На дорогу «туда» точно хватит, а вот «обратно» уже, возможно, придется добираться пешком. Не прицепился б кто… вспомнились слова Кощея о «Хадишевских», которые все одно ее загребут. Когда это произойдет? При каких обстоятельствах? Нужно ли их бояться? Инструкций не было, как не было и точного понимания происходящего. Все смешивалось, сгущая краски. Автобус был полон, и пришлось стоять, тоскливо прислонившись виском к поручню. — Вчера в ДК так весело было! — шептались неподалеку девчонки, ехавшие явно не на работу, скорее домой. Одна — черненькая, невысокая, похожая на Машу, только одетая иначе, явно в комиссионное. Друг, значит, вещичками отдарился. Вторая — светлая, повыше, на каблуках, стояла напротив. — А теперь снова домой, блин. — Снова поедем, как будет. Хочу опять с Ленькой танцевать. — Мечтательно закатила она глаза. Как все, оказывается, просто в это жизни. Лиза улыбнулась, приподняв уголки губ, затем помотав головой, стараясь лишний раз не вслушиваться. Выходило так себе — живой интерес победил напускное безразличие. — Только эти, с «Кинопленки», бесят, из-за них весь танцпол занят. И девки у них так себе, даже не поболтать, только губы дуют. — Вновь заговорила темноволосая тусовщица, подперев щеку кулаком. — Хотела я с одной подружиться, у нее духи такие… — Мамка ругаться будет… — вздохнула ее подруга. До больницы идти было недалеко, особенно быстрым шагом, а потому девушка даже не опоздала, сунувшись в окошко регистратуры за пять минут до начала работы. Жени в нем не было, значит и правда в отпуск ушла, осталась только Залина с собранными в тугой пучок угольными волосами — очередная серость, которую девушка даже не смогла запомнить. Поправив старенькие очки, та спросила тихо-тихо: — Ты в порядке? Тебя Николай Геннадьевич искал, случилось что? — Уже искал?.. — в такую рань? — нет, точнее не знаю. — Запнулась Лиза, тщетно промотав в голове воспоминания. Что произошло? Что могло произойти? — Давай к нему, тут такая буча с этим трупом была вчера-позавчера, ты-то на выходных… родители приходили, в истерике мать билась, ужас! Повезло Женьке, она у своих в о-отпуске. — Поделилась сотрудница, пролистнув журнал, чтобы отметить присутствие Стрельницкой. — Все, иди, иди! А то наругают. Переодевшись в пустой сестринской, попутно поправив хвостик, Лиза не без сожаления отметила, что пол совсем грязный — похоже, эту работу негласно оставили на ней. Ну и черт с ними, лучше уж так, чем совсем ничего не делать. До кабинета травматолога дошла она быстро, очередей еще не было, только на каталке в коридоре лежало накрытое простыней тело. Почему не в морге?.. приобернувшись и сделав так несколько шагов, чтобы рассмотреть развернувшуюся перед глазами картину повнимательнее, девушка спиной наткнулась на кого-то еще. — Аккуратнее будь, — буркнул худенький практикант в перепачканных кровью перчатках, сведя брови, — а то сшибешь. — Хорошо, буду. — Быстро кивнула. — Что случилось? Вся больница на ушах, — немного преувеличила она, не став даже пытаться рассматривать собеседника — наблюдательности кое-как хватило на Залину. — Под утро стычка была, грабанули комиссионку, зацепились, и вот тебе три трупа, этот последний — прямо из реанимации. Не дотянул чуть-чуть. — Ответил интерн, оперевшись о край кушетки. — Я тебя раньше не видел, ты новенькая? — неподдельный интерес в его голосе смешался с железным запахом телесных жидкостей, и Лизу замутило. — Нет, я д-давно работаю. С училища практику прохожу. — Отмахнулась она, боком обойдя неожиданного собеседника. — Спасибо. — Ты заходи в ординаторскую, если что. — Ага, — очередным кивком девушка только подтвердила свое нежелание к контакту, шустро умчавшись во тьму коридора, в котором кто-то разбил последнюю лампочку, излишне громко «цокая» подошвами босоножек. Вести бесед не хотелось, сбежать от них казалось лучшим решением… — Чего запыханная такая? Садись. — Кивнул на кушетку Николай Геннадьевич, как раз накидывавший на свой свитер белоснежный халат. — В регистратуре что-ли напугали? — он не дал опомниться, сухо объяснив: — Со мной сегодня поработаешь. Там милицию постреляли доблестную, привезут скоро свои на подшив. — Мне уже сказали про к-комиссионку. — Выдохнула с видимым облегчением Лиза, послушавшись травматолога и плюхнувшись на белую простынь. — А из-за чего произошло все? — Да черт их разберет… у какого-то авторитета часы свистнули, нашли у других, но это так — догадки, — объяснил врач весьма жизнеспособную версию произошедших событий, подмигнув, — ты только не говори никому, ясно? Тебе-то дела, в общем, и не должно быть. Постреляли и постреляли, наша работа — сделать так, чтобы остальных в тот мир не отправили. Хирургша-то в отпуске, ночью не дежурил никто. Вон Славку дернули, а он… бездарь, тьфу. Даже кишки подшить не смог. Значит, вот как… история с появлением на руках книги обрела болезненную обложку, и очень хотелось надеяться, что все не так прямолинейно, но к сожалению строить причинно-следственные связи еще удавалось. — Я такого не знаю. Славки. — Вот и не надо тебе. Теперь вон главному ждать «гостей» в пиджаках, а нам молиться, чтобы у него язык длинным был. А то быстро к стенке припрут, за целую жизнь не расплатишься, — травматолог нервно постучал кончиками пальцев по плашке стола, — поэтому тебя сюда и прибрал, ты у нас теперь при делах, правильная, если на их языке говорить. В коридор не высовывайся, тут принимать будем. Карточки заполнишь. — Хорошо. — Согласилась девушка, взяв из карандашницы синюю ручку. — Спасибо, что пригласили. Вскоре в кабинет выстроилась небольшая «очередь» из милиционеров, их было всего двое, а потому впустили сразу, чтобы не пугать остальных граждан. Одному незначительно рассекли кожу на плече касательным пулевым, второму пришлось хуже — заехали «розочкой» водочной бутылки по лицу. Изуродованная щека, истекающая красным, к которой он прижимал носовой платок, в скором времени должна была покрыться жуткой сеткой шрамов. Исполняющий обязанности хирурга Николай Геннадьевич только вздохнул, взяв себе пациента сложнее, а простейшее зашивание доверив Лизе, уже прекрасно знавшей, где брать нитку с иглой и чем дезинфицировать. — Воспалится и болеть будет, обрабатывать местно, лучше зеленкой, повязку менять каждый день… на всякий случай, чтобы ничего внутрь не попало, — девушка старалась не смотреть на того, кого штопает, уж больно знакомое у него было лицо, не успело выветриться из кратковременной памяти. Так странно было думать о том, что совсем недавно этот человек допрашивал ее же. — Обезболивающее еще пить, — вбросил совет врач, пинцетом выдернув из лица пациента микроосколок под тихое шипение последнего. — На «Тройчатку» рецепт же не нужен тогда? Вот его пейте. — Точно, «Тройчатка»… — протянула медсестра шепотом, очередным стежком подтянув края раны поближе друг к другу, а затем, завязав узел, аккуратно остригла торчащие кончики, чтобы не сильно бросались в глаза. — Придете снимать через неделю, должно будет зажить к тому времени, если сильно заболит — можно раньше. Скажете, что к Стрельницкой. Ко мне же? — спросила она у травматолога, скосив на него взгляд. — К тебе, к тебе… Все, свободны, молодцы. — Николай Геннадьевич, однако, быстро осекся. — Точно, еще карточки ваши не заполнены, тогда задержим вас еще на пару минут. Сидеть с «волками в погонах» в одной комнате не хотелось, но спорить было глупостью, тем более что работа в любом случае оставалась работой, а люди — людьми. Можно было только жалеть о том, что не все соблюдают этот простой порядок, по выходу из кабинета превращаясь в зверей, способных утащить в недра отчего дома по кривой указке сверху. — А ты свое дело знаешь, — похвалил Лизу милиционер, но та и бровью не повела, взявшись за лист бумаги и ручку. — Давайте ФИО и даты рождения, этого хватит. Что еще написать? Раневого канала нет, чисто все. — Девушка обтерла руки салфеткой, пока травматолог подсчитал количество небольших кусочков стекла, извлеченных из порезов. — Напиши, что пять было. — Сёмин Александр Витальевич. — Представился пациент медсестры. — Шестьдесят пятый год, двадцатое марта. — Коновалов Николай Юрьевич, шестьдесят восьмой год, тринадцатое сентября. — Назвался и второй, после чего оба они были отпущены «на волю» в белоснежные коридоры с грязными окнами. Немного помолчав, Лиза на всякий случай протерла ладони спиртом, помахав ими, после чего вперила взгляд в лицо врача, спросив вдруг: — К-как Вы считаете, Николай Геннадьевич, это мое призвание? Быть медсестрой? Или я где-то ошиблась? Простите, что спрашиваю, просто… я не знаю, все идет не так. — Сглотнув, она глянула в сторону полуприкрытой двери. — А какая разница, что я считаю? Это ведь твоя жизнь. Будь хоть балериной, — честно усмехнулся травматолог, затем выдержав небольшую паузу, чтобы все же подтвердить: — Но медсестра из тебя выходит хорошая. Не отличная. Отличная — это если не будешь таких вопросов задавать. — Поняла. С пару часов все было спокойно, и даже удалось отлучиться в сестринскую на чай. Сидевшая там Арина Анатольевна поприветствовала устало, предложила печенье, попутно посетовав на то, что снова приходится по кабинетам сидеть «из-за этих чертовых уголовников». Группировщиков не любил никто, а особенно — их вожаков, чье появление сулило проблемы. На самом деле девушка никогда не задумывалась о том, какая ответственность лежит на ее плечах, пока тот парень не выпал из окна. Воспоминания о нем остались лишь смазанным пятном в сознании, но… Что-то его смерть в ней переменила. Может, сказался испытанный шок, может — адреналин ударил в голову, но как же ей повезло, что следующий день был выходным! Не пришлось беседовать с родственниками, снова давать показания не вызвали, а дома хоть и было нервно, но в целом терпимо, Кощей не обижал, как и всегда, а скорее резал по живому, наблюдая за тем, как его слова оставляют порезы, выворачивают ее наизнанку. Травмировать надо уметь. — Главный где? — Послышался громкий мужской голос из коридора со стороны регистратуры, и у Лизы сжалось все внутри, а сама она попятилась по лестнице наверх. Пришли, значит. До травматологии бежать было недолго, а около кабинета как раз собралась очередь, с охами-вздохами пропустившая ее. — Все только тебя ждут! — буркнула в спину старушка с явным вывихом ключицы, а люди завторили ей, перемежая свои возмущения перешептываниями, слышными на всю больницу. Притворив дверь, медсестра коротко кивнула врачу, как раз заканчивавшему вправлять чей-то палец — обычная травма при падении или на производстве, таких было по пять человек в день, шустро пройдясь до кушетки, опустившись на ее край: — Здесь они. — Ну, здесь так здесь, к нам заглянуть не должны. — Успокоил Николай Геннадьевич, закатав рукава свитера под тканью халата, затем цокнув на пациента языком: — Видите, а Вы волновались! Кончайте трястись уже, сейчас опишем Вас — и будете свободны. Карточку же не брали? Вижу, что не брали. Анисимов, Коваленко, Стоцкий, Арбузова, Евтушенко… людей было достаточно, скопившаяся на столе кучка шоколадок становилась все увесистее с каждым новым скрипом двери. Каждый нес что мог, искренне надеясь на радушный прием, но в этом кабинете всем было все равно на угощения, что Лиза, что уважаемый ею доктор просто делали свою работу, не задаваясь лишними вопросами. Казалось, беда и правда обошла стороной, но… Сунувшийся под гимн из гробовой тишины в кабинет мужичок в кепке смерил взглядом сначала травматолога, затем медсестру, задав один-единственный вопрос: — Ты оперировал? Обычно замещающий хирурга врач явно был известен здесь, но он только покачал головой, поправив воротник халата: — Не я. — Так это-за тебя, козла, выходит, честные люди в могилах будут гнить? — вот как обернули ситуацию, значит, чтобы виновного найти. — Что, проснуться не смог? — дверь захлопнулась за спиной представителя бандитской фауны, и девушка вжалась спиной в стену, держа на коленях заполненный фамилиями листок. — Гнида. — Неоперабельным были Ваши товарищи, без печени долго не живут. Ищите лучше, кто в одного из них три пули всадил. — Опасно высказался Николай Геннадьевич, явно привычный к подобному. — Я в этой больнице — единственный человек, сидящий от звонка до звонка внеурочно, знаете, сколько через меня людей проходит каждый день? Ошибки иногда случаются. И это не моя вина. Обращайтесь к руководству. Воздух потяжелел, накалился, как медная проволока над пламенем. — А мой братишка теперь покойник, и это ты виноват. — Рыкнул собеседник, но хотя бы оружие не расчехлил, уже хоть что-то. — Должен мне теперь. Лиза вздрогнула, стараясь глядеть только себе под ноги. Наверняка врач знал, что это произойдет, но тогда почему он решил закрепить ее в своем кабинете? Едва ли надеялся, что пронесет, скорее даже наоборот — был уверен, что станет обвиненным. Тогда зачем ему нужна была медсестра? Разве что… неужели захотел показать, как на самом деле выглядит вся эта «блатная романтика»? С высокой вероятностью он был движим подобными мыслями, только направление их понять не получалось. — Я знаю, кто Вашего братишку убил, этого достаточно? От адреса до имени. С волками жить — выть с ними в один голос. У девушки в это мгновение что-то треснуло в груди, а сердце пропустило удар. Ну конечно… если бы действовало правило «глаз за глаз», то весь мир ходил бы полуослепшим. И даже взрослые, совестливые примеры для подражания тоже оставались людьми. У него ведь наверняка семья есть. Дети. Внуки. И вот так… — Выкладывай. — Лиза, сходи за карточками, пожалуйста, — с минимальной настойчивостью в голосе попросил травматолог, и бровью не поведя. Стало ясно — не шутит. Они все так поступают… продают одних другим, обменивают собственные шкурки на чужие. Месть ведь не заставит себя ждать. Месть — оружие. Месть — пистолет у виска. — Х-хорошо, сейчас. В коридоре было душно, страшно хотелось прокашляться, свалившись на колени, но девушка только быстрым шагом направилась в сторону регистратуры, за которой и находилась «библиотека» со всеми документами. Оставалось лишь подыскать нужные, сориентировавшись на год рождения и узнанную ранее фамилию. Оставалось только продать совесть. Ей тоже есть, что терять. И речь о самоуважении. Немного о родителях тоже, но они теперь на другой чаше весов. — Залин, там… — Я знаю, что там. Просто возьми что нужно, тогда никто не тронет, — заверила слишком бледная для того, чтобы быть настоящей, шапочная знакомая, покосившись куда-то в глубины больничных коридоров, — они же не за тобой. У тебя выходные были, повезло… — Не убьют же? — копаясь в архиве, Лиза задала самый важный вопрос, трясущимися руками отыскав наконец первую карточку. Может, это и к лучшему? Меньше привязок к Ильдару Юнусовичу, меньше внимания со стороны милиции… с киллерами лучше не шутить, это все знают, их нужно сразу уничтожать — этим люди в погонах займутся капитально, временно избавив от себя улицы, устроив облаву на рыбу покрупнее, чем какие-то пацаны. Тогда никому не будет дела до какой-то беглянки. — Если все сделаешь как надо, то нет. Это случается… никто не защищен. Никто не защищен. И на букву закона всем побоку — лишь бы прикрыться самим, спрятаться в кокон понадежнее. Она отдала врачу карточки, вновь опустившись на свою кушетку, не поднимая взгляда, пока тело бил колотун. Не позвонила никому. Не сказала. Знала — бессмысленно. Понимала — только хуже сделает. Это не «доброе утро», не простенький налет. Это — опасность. Таким же духом веяло от Кощея. У него ведь тоже была «волына». — Вот. — Переписав нужную информацию под пристальным взглядом бандита, Николай Геннадьевич протянул ему клетчатый лист. — Я Вас не видел, Вы меня тоже. — Живи пока. Грозный посетитель покинул кабинет, сплюнув на пол, и тогда травматолог обратился уже к медсестре, зачесав назад пальцами короткие седые волосы: — Думаешь, самому не тошно? А это, Лизавета, и есть истинное лицо нашей Казани. И вот ради этих людей и ты, и я сидим здесь по локоть в крови на ста рублях. — Это не было оправданием, скорее горькой правдой. — Молись, чтобы никогда не беседовать с этими ублюдками лично. — Он выдохнул. — Зови следующего. Приговор был подписан. — Он все на Вас спихнул? Главврач? — спросила девушка, не вставая, лихорадочно сцепив тонкие пальцы. — Почему? — Потому что сволочи все на одном языке общаются, вот почему. Ты права во всем, что думаешь, ясно? И я сожалею. Но сожалею сейчас, а когда надо — просто делаю все для того, чтобы спасти свою шкуру. Будь уверена — твой отец гнется под своей крышей так же, если не хуже… — тщетно пытаясь сбросить с плеч груз вины, он, кажется, только глубже закапывал себя. Хотел показать темную сторону людей, но случайно явил свою. Не предусмотрел. Не справился. — Я же карточки отдала. — Холодно отозвалась Лиза на все его слова, одним только недвижимым выражением лица подтвердив, что дело сделано. Ничего уже не исправить. Горевать она будет потом. А сейчас — как дома. Вытереть слезы, собраться, сжать руки в кулаки и… Идти. — Проходите, пожалуйста, — пропустила, наконец, ворчащую бабушку с вывихом в недра кабинета, на мгновение задержав взгляд на белоснежной скамейке. На ней остался сидеть только один пациент, которого раньше здесь не было, смотрящий прямо перед собой смиренно и гордо. Вахит. Они не обменялись ни единым словом, хватило только соприкосновения теней.