еще увидимся

А оторваться оказывается уже невозможно - Минги поддается слишком быстро, сраженный и расплавленный чужой внезапной инициативой и…признанием? Нет, не время об этом думать, когда Хонджун сам целует его и, пусть робея, все же льнет ближе. Скользит рукой за ушком, по шее, по плечу к груди; чуть изламывает брови, когда Сон напирает - откладывает тетради, подтягивает к себе, поймав под коленом, и опирается руками по бокам. Нависает сверху, погладив теплой ладонью по талии, проскальзывает промеж губ языком и толкается внутрь, вместо сопротивления встречая лишь покорность. Хонджун чувствует неумолимо подступающий к щекам жар, но вместе с ним нет былого страха. Интерес внутри разгорается из крохотной спички, разрастается в желание неизведанное ранее в такой полной мере, чтобы он решился сам…Но Минги приручил его точно так же, как Хонджун сделал это с ним. А потому они в руках друг друга добровольно. И эти руки обвиваются вокруг сильной шеи, пальцы проскальзывают в темные пряди и Минги едва не урчит, выцеловывая Хонджуна, вылизывая с удовольствием и бесконечной, копившейся так долго жаждой. Сминает мягкие губы и бледные бока, проскользнув под рубашку, гладит ребра; вырывает тихий стон и тут же ловит в поцелуй, нарочно задев чуть твердые соски. Чужая чувствительность и отзывчивость заводит с пол-оборота. — Носишь все-таки, — хмыкает Ги удовлетворенно, когда расстегивает пуговки рубашки и, оторвавшись с трудом от мягких губ, замечает свой подарок на тонкой шее. — А как иначе? — Ким тихо ахает, когда Минги ведет носом по линии челюсти, заставляя запрокинуть голову, и припадает поцелуем к адамову яблоку. Наконец он принимает ласку без боязни, наконец под кожей искры не впиваются болью в рассудок. Наконец он может отпустить все и не быть идеальным…но быть желанным. И снова жалобный вздох, когда опускают лопатками на кровать, когда шею и грудь пронзают десятки поцелуев; таких мягких, что никогда и не подумаешь, что Сон на них способен. Когда его ладони гладят бедра прижимая к себе ближе, когда он устраивается между них удобнее и почти теряет голову от осознания, что это не очередная фантазия. Вдыхает запах у шеи, пускает его по венам в саму свою суть и сжимает пальцы под тазовыми косточками. Ким чувствует, как быстро тяжелеет от этого в чужом паху, но, вопреки этому, Минги расправляется с его молнией на брюках. И замирает вдруг. Вскидывает взгляд к заалевшему лицу с немым вопросом - можно? И Хонджун кивает, даже для самого себя неожиданно. Но осознанно - осознанно дает зеленый свет тому, кто, как он думал, пренебрежет его согласием, но Минги…Не перестает удивлять. И вновь Джун не сопротивляется, лишь подавляя нервную дрожь в коленях, когда брюк вместе с бельем его совсем лишают; обнажают совсем, пусть в полумраке сумерек, быстро заполонивших комнату после заката. Минги гладит бедра, гладит ягодицы, позволяет привыкнуть к наготе. Прикусывает за губу нетерпеливо, когда на пробу скользит пальцами по промежности, и Хонджун всхлипывает - ни то желая уйти от прикосновения, ни то повторить его. Собственная уязвимость перед Соном заставляет дрожать все крохотное тельце. — Боишься, — констатирует Минги, чувствуя дрожь в руках, прижимающих его к себе так близко и крепко. — Немного, — едва выдыхает Ким от ощущения теплых ладней его буквально повсюду, на каждом миллиметре оголенной кожи. — Но не тебя, а.. Прохладная вязкая смазка между ног оказывается ощущением абсолютно новым до испуганного вздоха и сжавшихся в чужих волосах пальцев, но Минги спешит успокоить, лишь распределяя ее мягкими движениями. Старается не торопиться, но руки сводит от бесконечного желания взять все. — Я не сделаю больно, — обжигает он ухо и припечатывает под ним поцелуй. Хонджун жмурится, силясь совладать с дрожью, но небольшой член его дергается каждый раз, когда Сон касается колечка мышц. — Веришь мне? Тот только активно кивает, но жмется ближе, когда чувствует, как погружается внутрь один палец. Кажется, будто он может кончить только от этого, когда легкий дискомфорт кажется всего лишь от непривычки, а Минги медленно двигает им внутри. Там, где он касается, все горит огнем, плавится и стекает на простынь, как стекает с головки смазка на впалый живот. — Так…странно.., — шепчет он, не открывая глаз, и чувствует шеей выдох. — Я так…я.. Закончить мысль не позволяет вскрик - в глазах темнеет в миг, вселенная плывет бензиновыми пятнами, позвоночник прошивает током, бедра судорогой, но свести их не дают специально - когда он вдруг кончает, не прикоснувшись к члену, стоит только Минги задеть что-то внутри. Разум глохнет, забывает дышать, не воспринимает даже урчащий шепот на ухо. Только чувствует, как тянет сильнее внизу, но тело нежное и ватное, едва ли поддается. — Что.., — голос не слушается, проседая общей слабостью, но, отдышавшись, Ким повторяет попытку. — Что это было?.. — Феерический оргазм, вот так, — смеется Минги, вновь нарочно касаясь той самой точки и Хонджуна выгибает над постелью до капелек в уголках глаз и немного стона на распахнутых губах. Едва ли развязавшийся узел возбуждения медленно скручивается вновь, усиливаясь осознанием, что внутри уже два пальца и Сон вводит их до костяшек - сгибает внутри, где надо гладит, где надо надавливает на горячие узкие стенки, растягивает почти безболезненно. Рассыпает на бледной груди поцелуи и метки, не в силах себе отказать расписать под собой фарфоровую кожу; смыкает губы на сосках по очереди, играя языком и прикусывая, с каждым задушенным всхлипом желая развратить все больше. Он так долго ждал, так долго грезил этим моментом и вот он - его паинька - по своей воле развел под ним ноги, позволил стать его первым. Хонджун шипит с третьим пальцем, вздрагивает и сжимает пальцы на плечах, заставляя Ги остановиться. Успокаивающе погладить по бочку. Но Ким не уходит от его рук, старается расслабиться, дышит несколько долгих секунд, не давая себе шанса дать заднюю, и кротким знаком, кротким поцелуем и кивком призывает продолжить. Кожа горит, но не успевший толком обмякнуть член вновь твердеет, как тяжеелет и дыхание, становясь глубже, с каждым новым толчком и ощущением. Минги в самом деле делает это с ним и это не идет в сравнение ни с одним его влажным подростковым сном… — Пусти, я никуда не денусь, — шепчет вдруг Ги, погладив по ребру, и Хонджун понимает, что все это время держал его в объятиях, словно боясь отпустить. Хватка слабеет, а Сон выпрямляется, вынимая из тела и пальцы. Неужто он правда.. Он звякает молнией джинс и наконец, с блаженным выдохом, освобождает собственный член, напряженный почти до болезненного. — Я бы вас познакомил, — усмехается он, раскатывая презерватив со смазкой. — Но вы уже и так.. — Минги! — вспыхивает Хонджун, тут же пряча лицо в сгибах локтей под бархатный смех и стараясь снова рефлекторно закрыться. — Прости-прости, Хонджуни, — улыбается тот осторожно поглаживая острые коленки и потираясь щекой. — Дай мне все загладить, а? Ты не пожалеешь. Ким выглядывает недоверчиво из-под рук одним глазом, но тут же смущается еще сильнее и прячется обратно, не в силах смотреть в ответ, когда нерешительно разводит подрагивающие ноги. — Хороший мальчик, — урчит мучитель, стараясь подлезть носом под укрытие из локтей и целуя поджатые губы. Он подтягивает ближе одну из подушек (как знать, может, ту самую), подкладывает под хрупкие бедра; приставляет к сжимающейся от нервов мышце смазанную головку, но не входит сразу, чтобы не сделать больно, не напугать новым ощущением. Ждет, когда слабые руки вновь оплетут шею; окольцовывает пальцами аккуратный член и после тихого всхлипа наконец чуть толкается внутрь, только на головку. Ким задушенно скулит, зарывается лбом в горячее плечо и впивается ноготками, но не просит остановиться. Разум его вновь мутится от осознания происходящего в действительности, а то и вовсе отключается, когда Минги входит глубже - не весь, но ощутимо. Член Минги внутри него. Боги. Кажется, будто в первые медленные и слабые толчки он не дышит вовсе. Голова пуста. Все ощущается слишком остро, слишком ново, даже губы на коже вновь искрят током меж оголенных нервов - он сводит с ума, он лишает рассудка, он сжигает заживо. — Хорошо…Так хорошо.., — едва выдыхает Хонджун, жмурясь от подступивших слез переизбытка ощущений на сантиметр кожи; охваченный пламенем жара внутри он почти не соображает, особенно когда Минги надрачивает ему в такт мягким неспешным движениям своих бедер. И этот Хонджун пленяет безвозвратно. Он стонет в голос, забыв о стеснении, выгибается навстречу, когда темп становится быстрее, когда Минги каждый раз погружается все глубже, пока их бедра не соприкасаются; позволяет выпрямиться, стискивает в пальцах мягкий плед, давая возможность придеживать себя за талию, пока Минги с гортанным удовольствием трахает его как своего очередного. Но иначе. Чтобы не причинить боли. И распробовать как следует самому. Пальцы на ногах поджимаются сами, когда Хонджун снова кончает первым и так ярко, пачкая чужую ладонь, собственный живот и даже грудь. А Минги только больше заводит вид изломанных бровей и раскрытых губ, взмокших волос в хаосе и дорожек слез на висках - он почти срывается. Входит глубоко и резко, с характерными звуками шлепков кожи о кожу; утыкается носом в сгиб шеи, сжимает пальцы на боках почти до синяков, вызывая звезды от сверхстимуляции, но заканчивает раньше. Заполняет презерватив, хотя хотел бы его, но отказал себе в этом него же ради. Дышит загнанно, трется лбом и носом, словно просит, и тогда обмякшие руки вновь гладят ласково, лениво, по затылку и плечам. Хонджун снова на грани отключки от всего пережитого и даже упускает то, как его тело покидает чужой член с резинкой. Но Минги не дает пропасть, после нехитрых манипуляций, чтобы привести себя в порядок, подхватывая на руки и унося в душ, найденный интуитивно. Потому что в конче спят только лохи.