More than enough (2 be loved)

— Есть у меня одна наметочка, но она тебе не понравится… Юнги притормаживает всасывать в себя лапшу и шмыгает покрасневшим носом. А еще смотрит пристально, мол, продолжай, че замолчал-то? Хосок смотрит на него в ответ и очень сильно сомневается, стоит ли. Они же тут, вроде, план по спасению рожают, а не наоборот, пытаются хёна похоронить по экспресс-программе. Пока он об этом думает, Юнги расправляется с лапшой и с тяжелым вздохом откидывается на продавленном диване. Взгляд у него слегка стеклянный, то ли от наконец-то набитого живота, то ли он уже махнул на все рукой и готов к экспресс-программе, если потребуется. — Страшная? — спрашивает он совершенно без интереса. — Да нет… Я бы не сказал. — Я ее знаю? — Не, — мотает головой Хосок. — Ягода не нашего полета. — А ты тогда откуда ее знаешь, раз она не нашего? Опять твои блядки по клубам, Хоби? Ты сомневаешься, потому что нам, если что, помогут, а не мы сами кони двинем? Хосок пожимает плечами: — Если есть другие предложения, то вот тебе мои уши — начинай. Юнги поднимает бровь. Впрочем, сил на пререкания у него явно не осталось. Когда впахиваешь за бесценок столько, сколько он, их как-то в целом не слишком много, и приходится четко для себя разграничивать, на что ты готов их тратить, а на что нет. — Почему сам не возьмешься? — спрашивает Юнги задумчиво. — Во-первых, типаж не тот, — начинает Хосок издалека. Почему издалека — и это точно не основной затык, — ясно по тому, как соскальзывает в сторону его взгляд. И Юнги молчит, потому что ему немного нервно от того, что он может услышать, и от чего, возможно, ему нельзя будет отказаться. — А во-вторых, ориентация. — Ты решил подложить меня какому-то мутному дяде? Надо же, Юнги даже не может обидеться. Отчасти потому, что иногда кажется, что все самое неприятное с ним уже произошло. Он все еще так наивен. — Что? Нет! — всплескивает руками Хосок. — Не надо ни под кого ложиться. Суть не в этом. По крайней мере, ничего такого в предложении не было. Не на поверхности, бро, — все-таки считает он нужным уточнить. — Если не надо ложиться, то почему ты сам не возьмешься? — повторяет свой вопрос Юнги. — Потому что я не в его вкусе, — огрызается Хосок и смотрит себе под ноги, отковыривая остатки черного лака с ногтей. — А я? — Не знаю. И подробностей предложения — тоже. Только затравку — одному знакомому мальчику нужен фейковый бойфренд на ужин-встречу с партнерами его родителей. — Это в Корее-то? — Да, потому что они его морозят, а он хочет выморозить их в качестве ответной любезности. И смотреть, как они будут жрать фуагра с каменными ебальниками. — И сколько дают? — Очень. Много, — проговаривает Хосок отрывисто. — И как этот мальчик выглядит? Хосок вздыхает и преувеличенно долго шарится в телефоне. Юнги считывает, что тот вхолостую мотает одну и ту же страницу вверх и вниз по тому, как Хосок кусает губы и морщит нос, нервно вздрагивая кадыком. — Ты не уверен, что не придется изъебываться как-то дополнительно, — озвучивает свои мысли Юнги. — Это большие деньги, — роняет Хосок. — Я бы не стал даже предлагать, если бы не последние события… — Неужели не нашлось других претендентов на такой заманчивый куш? — Он всех отшил. — Ах он еще выбирает… — бормочет Юнги. — То есть я смогу с ним увидеться и узнать подробности, прежде чем ввяжусь хрен знает во что? — Ну наверное. Да. — Фотку-то покажешь? Или ты все-таки предлагаешь мне какого-то старого деда? — Единственный дед тут — это ты… — ворчит Хосок, но разблокирует погасший телефон и после короткого колебания все же протягивает Юнги. Блядь, думает Юнги, разглядывая чужие черты лица и впечатляющее телосложение. И проблема даже не в «мальчике», отнюдь нет. В этот момент Юнги думает лишь о себе, а именно: такой на меня не клюнет. Эта мысль отдает противной горечью, которая буквально привкусом собирается во рту. Не то чтобы Юнги хотел понравиться какому-то незнакомому засранцу, который вздумал разбрасываться деньгами ради собственной прихоти. Но Юнги не мог не представлять, кто бы мог понравиться такому, ставил себя в этот ряд и испытывал оглушительное разочарование: худой, но не изящный, немного смазливый, но вечно угрюмый, талантливый, но так и не получивший свою музыкальную «вышку». Не девственник, конечно, но и не порнозвезда из-за врожденной замкнутости и похеренной под неиссякаемой нуждой работать без продыху романтичности. И уж точно не холеный, не завернутый в брендовые шмотки, не находка и не чья-то мечта. — Он на меня не клюнет, — говорит Юнги, возвращая телефон Хосоку. — Ты… готов попробовать? Юнги с недоумением моргает. — Ты меня не слышал, что ли? Я сказал — ОН. НА МЕНЯ. НЕ КЛЮНЕТ. Хосок открывает рот, замирает так ненадолго с совершенно идиотским выражением лица, а потом неожиданно заканчивает: — Так я договорюсь о встрече, если ты не против? Юнги тоже открывает рот. А потом ему в голову приходит мысль, что если без музыки, то в целом ему уже пофиг, как подыхать. Видит бог, он пытался, и ему еще ни разу не повезло. Так какая разница, попыткой больше или меньше. — А валяй, — машет он рукой, сворачиваясь на скрипнувшем диване в клубок. И усталость забирает его сном еще до того, как поднявшийся с пола Хосок накрывает единственным в доме теплым одеялом. Чон Чонгук назначает встречу в Соул Супе. Юнги немного ненавидит этот район, потому что, поднимаясь из метро, сложно избежать чертов небоскреб SM прямо на выходе. Это Хайб и YG стоят немного в стороне от своих станций, и при небольшой сноровке можно с успехом игнорировать факт их существования и притворяться, что смотреть на них не больно. С другой стороны, именно злость, вызванная огромными экранами с визитками молоденьких музыкантов, выдергивает Юнги из его нервозного и нестабильного состояния. Юнги успокаивает себя тем, что при свете дня посреди одного из самых известных сеульских парков с ним по умолчанию не может произойти ничего шокирующего. Возможно, самое шокирующее в этой ситуации то, что он готов за деньги стать для кого-то фейковым бойфрендом, а этот кто-то готов купить его на такую роль. Но Юнги задвигает подобные мысли поглубже, туда, где потемнее и потише, сейчас они точно ему ни к чему и не помогут. — Юнги… хён? — раздается за спиной, когда Юнги крутит головой в поисках знакомых по фото глаз и рук. — Чонгук… щи? — Можно просто Чонгук, — пожимает тот плечами. Да, он крупнее и выше, и одет не в пример дороже, хотя без лишнего понта. Юнги не знает, что ему ответить, потому что Чонгук уже сам перешел на неформальное «хён» и теперь, не скрываясь, с жадным любопытством его разглядывает. — И как? — не выдерживает Юнги секунд через двадцать ожидания приговора. — О, мне все нравится, — хмыкает Чонгук. — Мороженое будешь? — Я не ем сладкое. — Пиво? — И не пью с незнакомцами. Чонгук задирает бровь и тянет с весельем: — Кофе, ваше кошачье величество? А то вы выглядите невыспавшимся. Юнги делает глубокий вдох, потом еще один, чтобы унять в груди возмущение вместе с остатками тревоги, и только после этого кивает: — Я сам за себя заплачу. — Ох, нет-нет, ваше величество, позвольте мне, — хихикает Чонгук, чтобы затем с легким поклоном пропустить перед собой. — Не дразни меня, — цедит на это Юнги. — Если мне нужны деньги, это не значит, что я позволю издеваться над собой. — Я дразню не потому, что собираюсь тебя нанять, хён. А потому что ты миленький, — просто отвечает Чонгук. Миленький? Юнги от изумления останавливается, и шагнувший было следом Чонгук врезается в него, обхватывая руками для равновесия. Вблизи он оказывается еще больше, чем казалось, а еще твердый, рельефный и вкусно пахнущий. Ну и, само собой, засранец. — Мяу, — улыбается он бархатно, — что-то не так? — То есть все-таки наймешь? — мямлит Юнги, потому что сейчас это волнует его немного (или намного) сильнее, чем то, что они столь скоро оказались так близко, тогда как их переговоры еще даже не начались. — А обниматься будет можно? — мурлычет Чонгук. — Вообще-то я рассчитывал не быть проституткой, — напряженно настаивает Юнги. — Только обниматься, — тоже не сдается Чонгук. — Ты же будешь моим парнем, а я очень тактильный мальчик. — Чонгук, — вздыхает Юнги, и тот всем своим видом демонстрирует ожидание продолжения, спасибо, что хоть не лапает, а просто держит. — Тебя обманули — ты уже не мальчик. И такие на объятиях обычно не останавливаются. В глазах Чонгука на секунду мелькает лед и тут же тает. Первым делом Чонгук отпускает Юнги, чтобы позволить ему наконец сделать шаг в сторону. А вторым говорит: — Давай поспорим. Если я позволю себе лишнего, то заплачу вдвое больше. — Это сомнительная приманка, учитывая, что мы сейчас не обговариваем, что означает твое «лишнее», — возражает Юнги и, сам того не замечая, отступает еще на шаг. — Не хотелось бы мне, знаешь ли, потратить эти деньги на больничные счета и… — Юнги!.. — перебивает его Чонгук и обманчиво мягко заканчивает, — хён. Если я плачу тебе за услугу, это не значит, что ты можешь оскорблять меня своими домыслами. Мое большее — это максимум поцелуй. На случай, если я вдруг по какой-то причине не сдержусь. Обычно мне не нужно платить людям за то, чтобы они меня хотели. Насилие — удел тех, кто не умеет пользоваться другими своими достоинствами. Юнги несколько мгновений обдумывает его слова и с согласием кивает: — А если выиграешь ты? То ты не заплатишь? — Фу, ты такой мрачный котик, хён, — морщится Чонгук и проходит мимо Юнги, чтобы как ни в чем не бывало отправиться в сторону ближайшей кофейни. — Так что? — догоняет его Юнги и не сразу приноравливается к широкому шагу. — В чем подвох? Что будет, если спор выиграешь ты? — Хм, быть может, ты сам меня поцелуешь? — Это что получается, проиграешь ты или выиграешь, ты все равно получишь поцелуй, так, что ли? — Я очень целеустремленный, — соглашается Чонгук. — Люблю получать то, что хочу. — Но… зачем тебе мой поцелуй? — недоумевает Юнги. Теперь уже резко тормозит Чонгук, однако Юнги, успевший в жизни всякого повидать, успевает отскочить на безопасное расстояние. — Потому что ты миленький — не достаточно? — Нет, — дергает подбородком Юнги. Чонгук стучит пальцем по губам и улыбается еще шире: — Тогда ради спортивного интереса — смогу я удержаться или нет. И вообще, вдруг это ты не устоишь первый. — Да с чего мне не устоять-то? Я вижу тебя первый раз в жиз… И тем более теперь, когда я знаю условия. — Точно, — говорит Чонгук, как будто не слышит Юнги. — Нам нужно придумать, что будет, если ты поцелуешь меня первым. — Блин, парень, я за тобой не успеваю. Разве мы не собрались здесь, чтобы насолить твоим партнерам или родителям? Откуда вообще взялись эти пляски вокруг нашего поцелуя? — Должно же что-то быть и для меня. Тебе деньги — мне спор. — А фейковый бойфренд — это не тебе? — Так он же фейковый, — подмигивает Чонгук. — Имей в виду, без обнимашек и спора наша сделка не состоится, я так решил. Они как раз останавливаются на перекрестке перед зеркальной витриной одного из кафе, увитой по периметру диким виноградом, и Юнги ловит в отражении их парный лук: на фоне высокого крепко спаянного Чонгука Юнги выглядит почти болезненно хрупким и нескладным. И это отдается внутри противным звоном и легкой тошнотой. Юнги привык смотреть в зеркало и видеть в нем только себя, ему казалось, упрямого, настойчивого, сильного, упорного и тоже целеустремленного. А сейчас на сравнении он будто замечает, насколько жалкими выглядят его иллюзии. Быть может, поэтому его жизнь складывалась так, как складывалась? Потому что Юнги в принципе недостаточно для нормальной судьбы. — Хён, — осторожно касается его плеча Чонгук, и этот жест Юнги тоже видит в отражении витрины, такой деликатный для их диковатого знакомства, что Юнги замирает и не может сдвинуться с места, пораженный этим несовпадением. — Какой кофе ты обычно пьешь? — Не сладкий. — Это я уже понял. Но я все равно куплю тебе что-нибудь к нему. А то ты выглядишь, словно сейчас в обморок грохнешься. Ты завтракал? — Н…да? — Понятно. Подождешь здесь? — Ага. Чонгук уходит, а Юнги остается стоять перед витриной и думает, что со стороны, очевидно, может показаться, будто он совсем отчаялся — готов довериться незнакомому парню за одни объятия, пару добрых слов, посул поцелуя и чашку еще не принесенного кофе, разве это нормально или достаточно? Деньги, прежде всего ему нужны деньги, уговаривает себя Юнги. И эту полуправду он вручит Хосоку. Себе за десятью замками Юнги оставит то, что впервые за долгое время он просто хочет отпустить весла, не пытаясь выбраться из водоворота, и чтобы этот немного бесячий, вкусно пахнущий, едва знакомый Чонгук принес ему кофе, тормошил шутками, дурацкими намеками и, возможно, еще раз обнял на прощание, даже если не заплатит. Чтобы позаботился о нескладном несложившемся музыканте, которого поглощают его пессимистичные мысли чуть чаще, чем семь дней в неделю… — Я придумал! — объявляется за плечом Чонгук, вручая в руки Юнги матовый теплый стакан с изображением зайца и какое-то невероятно пахнущее великолепие, завернутое в шуршащую бумагу. — Если ты поцелуешь меня первым, то — барабанная дробь! — сводишь меня на свидание. Юнги от неожиданности гулко сглатывает. Да, можно было бы спихнуть это на соблазнительные запахи еды и занывший от пустоты желудок, или на страх притаившегося подвоха, или на то, что у Юнги нет таких денег — сводить этого мажора на мало-мальски достойное свидание. Но Юнги думает о другом. Он возвращает бумажный сверток обратно в руки Чонгука… — Ладно, хён, — бормочет тот, — это слишком, да? И освободившейся рукой дергает за ворот толстовки к себе, чтоб поймать губами чужой удивленный выдох.