Воспоминания было трудно классифицировать, особенно в таком затуманенном и разбитом сознании, каким был его разум. Каждый раз, когда он думал, что ухватился за что-то важное, то оно сразу же исчезало, просто оказываясь вне его досягаемости.
Вначале он много кричал, чтобы справиться с этим.
Вскоре стало очевидно, что его крики, рычание и, в конце концов вой не будут услышаны. Каждый раз, когда он видел, что воспоминание проясняется в его сознании, он начинал надеяться. Но надежда была опасной штукой, потому что она легко могла превратиться в агонию, а проблески сознания утекали сквозь его пальцы, как вода.
Нет, не пальцы. У него были лапы с острыми как бритва когтями.
Раньше он был кем-то другим. Он точно был кем-то другим, возможно очень давно. Ночные кошмары и вспышки прошлого убедили его в этом.
Но этого было недостаточно, чтобы дать ему надежду на то, что ему когда-нибудь снова станет лучше. Возможно, он просто бредил.
Он всегда был этим существом. Он всегда был монстром, охотящимся на улицах Зауна, вонзающим свои когти в тех, кто больше всего в этом нуждался. Это успокаивало и избавляло его от иллюзий.
Охота показала, кем он был на самом деле, и за это он был ей бесконечно благодарен.
Все началось в пещерах глубоко под землей. Он вообще не был до конца уверен, как туда попал, но к тому времени, когда он обрел способность лучше слушать окружающий его мир, его зубы уже были покрыты кровью мертвого, разлагающегося трупа. Это еда не была сытная, но она помогла ему отвлечься, чтобы мыслить лучше.
Ему этого хватило на некоторое время. Глубоко в пещерах было достаточно любителей Мерцания, он мог легко их найти.
Но в конце концов они закончились. Его разум начал затуманиваться. Ему нужно было поесть. Он больше не мог просто сидеть в глубоких закоулках этой пещеры, ему нужно было охотиться, как подсказывал ему каждый инстинкт его тела.
Первый живой бродяга, которого он убил, не оказал особого сопротивления, так как все равно был уже почти мертв. Его добыча даже не заметила, как зверь выскочил из тени, пока не стало слишком поздно. К тому времени его рот был наполнен теплой свежей кровью, это разожгло в нем новый огонь. Это было не похоже ни на что, что он когда-либо испытывал раньше. Его когти впились во все еще дергающееся тело, не позволяя ему двигаться, пока он не насытится полностью.
Это было невероятно.
И все же в глубине его сознания, в той части, откуда ему приходили кошмары и проблески воспоминаний, стали мелькать разные образы. Огни, цвета, силуэты людей - все это сопровождалось всепоглощающим чувством, которое гнездилось в центре его груди.
Это было не то чувство, которое он мог заглушить, отведав еще немного остывающего трупа, на самом деле, оно, казалось, становилось все тяжелее и тяжелее, пока не осело у него в желудке.
Тогда, и только тогда, монстр впервые услышал фрагмент воспоминаний. Сначала он подумал, что это обман его огромных и чувствительных ушей, но чем больше он слушал, тем больше начинал понимать, что звук был у него в голове.
"
...доброе сердце. Не потеряй его."
Когда слова осели в его сознании и он начал их осмысливать, вспыхнула раскалывающая боль. Монстр опустился на все четыре лапы, запрокинул голову и издал мучительный вой. Его когти впивались в пропитанную под ним кровью грязь, а мышцы сокращались с каждой волной мучений, которые пронзали его тело.
В конце концов, мышцы его живота сжались. Желчь подступила к горлу, прежде чем чудовище выплюнуло остатки своей трапезы на землю.
Боль прекратилась.
Он огляделся. Тело рядом с ним, которое всего несколько мгновений назад было аппетитным, превратилось в груду гнилого мусора, от которого у него скрутило желудок. Он закрыл глаза. Он больше не хотел на это смотреть. Это заставило его что-то… почувствовать. Он не знал, что это было, но боль, которая пронзила его, была чем-то таким, чего он больше никогда не хотел испытывать.
Вернувшись в свое импровизированное логово, заваленное костями от предыдущих трапез, зверь изо всех сил старался вспомнить слова, которые возникли в его голове всего несколько мгновений назад. Он мог это сделать. Он знал, что сможет. Он сел и крепко зажмурил глаза.
Думай. Просто думай. Постарайся вспомнить.
Может быть, так было не всегда. Может быть, все было по-другому. Может быть, ему не нужно было так рыться в своей голове. Может быть, у него что-то было.
Возможно, у него было то, о чем говорил голос.
Ему было трудно подбирать слова, несмотря на то, что он прекрасно понимал их. Иногда он слушал разговоры бродяг с большого расстояния, где они не могли его видеть. Он не знал почему мог их понимать. Он даже не помнил, чтобы его учили этим словам.
Но он был готов поспорить, что, возможно, если бы он мог понимать слова, которые слышал, то возможно, смог бы тоже издавать такие звуки. Возможно, он тоже мог говорить. Это может быть непросто, и он знал это, из-за его огромного клыков рта, но он мог попытаться.
Все началось с рычания, что было достаточно легко. Затем он перевел низкое, гортанное рычание в верхнюю часть горла и почувствовал, как звук превратился во что-то, больше похожее на вой.
— Д... ооо...
Вот оно! Начало! Его сердце учащенно забилось, а хвост задвигался в разные стороны.
Теперь ему просто нужно было закончить. Сначала воспроизвести последний звук было сложно. Он мог рычать, а затем выть, но не мог понять, как имитировать последний звук, пока в отчаянии не прищелкнул языком и не услышал это.
— Д... ооо... - он начал пытаться произнести это снова, но последний звук снова пропал у него из виду. Он покачал головой и продолжил пробовать дальше. — Д-д... ооо... доб... о. Доб...р. До-б... рое.
Зверь облизал свои зубы, глубоко вздохнул и попробовал в последний раз.
— Доброе. - он смог это сделать. Его слова было грубыми, отрывистыми и совсем не походили на голос в его голове, но это были его слова. Это было всего лишь первое слово, но, тем не менее, это было хоть что-то.
Именно тогда он обнаружил кое-что интересное. В отличие от воспоминаний, за которые он пытался зацепиться в своей голове, и которые так и не закрепились за ним, это смогло закрепиться. Эта надежда исчезла не сразу.
— Доброе. Доброе. Доброе, доброе, доброе - заговорил зверь, его слова становились все громче и энергичнее, а хвост вилял в разные стороны. — Доброе!
Он смог это сказать! Он мог говорить!
— Доброе! Доброе! Доброе!
Он прыгал по своей берлоге, выкрикивая это слово столько раз, сколько мог, чтобы попробовать его форму на вкус. Он произнес это сначала тихо, а затем проревел это же слово так громко, что его голос начал отдаваться эхом.
Он глубоко вздохнул, едва сдерживая на лице клыкастую улыбку, и приготовился выкрикнуть это еще раз. Он приготовился, а затем сделал это еще раз.
— Доброе сердце!
Он тут же застыл. Это было его второе слово. Он не понимал, как произнес его. Но он это сделал. Он произнес второе слово.
— Доброе сердце!
И снова, несмотря на то, что он не практиковался и даже не пытался произнести второе слово, у него получилось! Как будто он уже знал, как это сделать, или, может быть, знал в прошлом. Может быть, он просто забыл.
— Доброе сердце!
Он положил коготь, который не был покрыт металлом, на свою пушистую белую грудь и почувствовал биение. Это было то, о чем говорил голос? Скорее всего да. Он похлопал себя по груди, ощущая биение внутри.
— Доброе сердце.
Вот что это было. Глубоко внутри него. Это было оно.
Но второе, что сказал ему голос, что это было? Он закрыл глаза и попытался вспомнить.
— Доброе сердце... - бормотал он себе под нос, надеясь, что слова слетят без усилий с его губ. — Доброе сердце... доброе сердце... д-доброе… сердце... п-по... терял... его. Потерял его.
Он сильнее ударил когтями по груди, мотая головой в разные стороны.
— Потерял... доброе сердце… потерял его! Потерял его! - монстр начал кричать, с каждым мгновением все более неистово и испуганно. Его глаза расширились, а дыхание участилось. Он метался по своей берлоге, возбуждение прошлого исчезло, и теперь его сменила та же самая пустота в груди, которую он чувствовал раньше.
У него было доброе сердце.
Он потерял его.
Существо царапало когтями стены своей пещеры, отчаянно ища что-нибудь, хоть что-нибудь, не зная, что ничего не найдет. Он прижал оба своих когтя к ушам и умолял голос вернуться. Оно должно было подсказать ему, как вернуть его сердце обратно.
— Доброе сердце! - закричал монстр, когда из его глаз потекли струйки теплых слез, он отчаянно вцепился лапами в собственную грудь. — Доброе сердце!
Его крики, как и всегда, остались без внимания. Он совершил ошибку, снова надеясь. Он был не больше, чем тем, кем был сейчас. Все это было просто заблуждением, которое заставляло его думать по-другому. Он был зверем, хищником, ему никогда не суждено стать другим.
Но все же, когда его разум вернулся к голосу, который он слышал, его глаза снова наполнились слезами, и он свернулся калачиком на полу своей берлоги, все еще сжимая грудь одной лапой.
— До-доброе… доброе… с-сердце... - захныкал он, а затем закрыл глаза, заткнул уши и стал ждать, когда туман снова затуманит его разум.
***
Боль в груди становилась все более терпимой по мере того, как шли дни, пока он выслеживал все больше полумертвых бродяг. Ему не нравилась боль, и он старался ждать как можно дольше между приемами пищи, чтобы избежать ее, но в конце концов чувство голода в его сознании пересиливало страх возвращения боли.
Однажды, выбравшись из своей берлоги в поисках утоления голодных мук, он увидел кое-что интересное. Две фигуры вдалеке. Одна фигура была намного больше другой и, судя по всему, била фигуру поменьше. Он подкрался поближе к месту суматохи и глубоко вдохнул через нос. Обе фигуры были бродягами. Он также чувствовал следы Мерцания в их венах. Но что более важно, он мог слышать их разговор.
— ...гребаная сука! Отдай мне это! - тот, что покрупнее, крикнул бродяге поменьше.
— У меня его нет! Отпусти! - закричал младший бродяга. Монстр в тени почувствовал, как у него потекли слюнки, когда он уставился на беспомощную, легкую добычу. Это будет быстро. Это будет вкусно.
Но вспышка боли в груди заставила его задуматься, из-за чего он позволил своему взгляду переместиться на более крупного бродягу как раз вовремя, чтобы увидеть, как тот снова ударил меньшего. Сам того не желая, он издал тихое рычание, слышимое только ему. У него снова потекли слюнки, но на этот раз боль в груди не сопровождалась этим.
Монстр выскочил из тени и бросился к более крупному бродяге. Со свирепым ревом он повалил его на землю и вонзил свои когти ему в грудь.
Несмотря на крики и метания под ним, то, что обычно вызывало у него боль в груди, теперь он этого не чувствовал. На самом деле, он чувствовал себя намного лучше, чем в любой другой раз, когда охотился раньше.
Когда он вонзил клыки в горло бродяги, то не почувствовал ничего, что могло бы его отвлечь от остальной части трапезы. Он стал еще более прожорливым, разрывая, пережевывая и поглощая больше, чем ему хотелось.
Голод прошел. Он был сыт.
И это было чудесно.
***
После нескольких недель испытаний он вскоре понял, что может обойтись не просто поеданием трупов, но и уничтожением очень специфического вида добычи. Он наблюдал за теми, кто проходил мимо бродяг. Они выглядели гораздо лучше них. Их глаза бегали в разные стороны и держали руки в карманах, очевидно, что-то пряча. В конце концов, когда они оставались одни, он быстро с ними расправлялся.
В перерывах между приемами пищи он продолжал отрабатывать слова. Люди, которых он слушал, вели интересные беседы. Очевидно, они начали обращать внимание на его действия. Что ж, никто не прожил достаточно долго, чтобы рассказать другим, что за зверь обитает в глубинах пещер, но они уже прекрасно знали, что что-то убивает всех в глубинах Зауна, и в конце концов дали ему имя.
На самом деле, они дали ему много имен, но ни одно из них не задержалось в его памяти надолго, чтобы он смог его запомнить, за исключением одного.
Это было произнесено бродягой, который клялся, что слышал вой зверя, прежде чем раздался звук скрежета металла по камню. Существо внимательно слушало, когда бродяга понизил голос и прошептал имя.
Когда он вернулся в свое логово, то сразу же изо всех сил попытался издать звуки, которые делал тот бродяга. Это было тяжело, так как они были непростыми, вроде рычания или воя, но он старался изо всех сил.
— В... Ва... Ваах...
Он прочистил горло и сделал вдох.
— Ва... Вахр...
Он мог это сделать. Ему просто нужно было произнести это слово.
— Вахр... Вар... в-ви...
Как бы тяжело это ни было.
— Вахр... ви... к. Вахр... ви-вик.
Неважно, насколько неправильным это имя казалось на его языке.
— Вахр-вик.
Неважно, как заработали насосы на его спине, когда он произнес это имя, как вспышка боли возникла глубоко в груди, или как его рот наполнился слюной, когда он подумал о крови. Это было оно. Это было его имя. Так и должно было быть. Они называли его так, и теперь он будет требовать этого.
Если это казалось неправильным, он заставит это казаться правильным. Он найдет способ. Он всегда так делал.
Монстр произнес это имя еще раз, прогоняя вспышки и отдаленное эхо звуков в своем сознании. Больше никаких отвлекающих факторов. Больше никаких иллюзий.
Вот кем он был.
— Вар-вик. - монстр зарычал, на его губах появилась ухмылка, пульсирующая боль в груди утихла.
Это заставило его почувствовать себя хорошо. Более чем хорошо. Это заставило его почувствовать себя неудержимым. Он набрал в грудь воздуха, задержал его в легких всего на мгновение, а затем выпустил с могучим ревом слово, которое возвестило о его прибытии в этот мир.
— Варвик!
