no 4 shy, yes 4 sex

      Мо Жань видит, что Чу Ваньнину неловко и даже неприятно от происходящего, но он уверен: так будет лучше. Если сейчас они не поговорят, их отношения зайдут в тупик. И они будут стоять по разные стороны стены. — А-Нин, я… Я не совсем понимаю, — Мо Жань врёт: он вообще ни черта не понимает. Лишние волосы на теле? Волосы. На теле. У Чу Ваньнина нет лишних волос на теле! Что этот мальчишка себе выдумал? Мо Жань находил и находит Чу Ваньнина воплощением божественной красоты. Ни самая ценная бордельная проститутка, ни дочь богатейшей заклинательской семьи, ни императрица Небесного Пантеона, — никто из них и в подметки не годится любимому ученику Господина Мо. Жаль, что у Чу Ваньнина завязаны глаза, и он не осознает, насколько прекрасен. Он не замечает ни робких, полных восхищения взглядов своих ровесников, ни похотливой, животной жажды взрослых мужчин, которым только в радость обесчестить такую прелесть. Мо Жань не такой. Ему от Чу Ваньнина не только тело нужно. — Если я покажу, Вы… — начинает и тут же осекается Чу Ваньнин. — Я…? — продолжает тупить Мо Жань. — Вы перестанете желать меня, — звучит честный и обескураживающий ответ. Всплеск воды заставляет Чу Ваньнина резко поднять голову. Его чёрные зрачки сужаются до крошек-точек, а сам он едва способен пошевелиться от удивления. Обезоруженный, он может только наблюдать, как его учитель, не снимая с себя одежды, забирается в воду и идёт прямо к нему. — А-Нин, — благоговейно выдыхает Мо Жань, как только встаёт напротив своего ученика. Чу Ваньнину в спину упирается стенка горячего бассейна, а спереди стоит не менее горячий Мо Жань, чьи мокрые одеяния облегают литые мышцы, вид которых давным давно свёл юного заклинателя с ума. Ох. Ему и вправду не сбежать. Мо Жань смотрит на него серьёзно, не давая ни единого шанса к отступлению. — А-Нин, — снова зовёт Мо Жань, — ты, судя по всему, не понимаешь всей глубины моих чувств к тебе. — Не понимаю, — кивает Чу Ваньнин. Такой ответ раскалённой иглой втыкается Мо Жаню между рёбер, но он быстро берёт себя в руки, не обращая внимания на колючую боль. Это же Чу Ваньнин. Он всегда прямолинеен. Это одна из причин, почему Мо Жань не просто любит, но и испытывает искреннее уважение по отношению к своему ученику. Чу Ваньнин никогда не станет льстить и падать на колени в поисках чьего-то одобрения. — Чу Ваньнин. — Да, учитель? — Я люблю тебя. Чу Ваньнин кусает внутреннюю сторону щеки, пребывая в смятении. Ему так страшно, что все эти признания потонут в омерзении, когда учитель узнает, увидит, прикоснется… Мо Жань подходит ещё ближе, кладёт свои большие ладони на чужие плечи, наклоняется и целует Чу Ваньнина в лоб. Потом в переносицу и в нос. Спускаясь вниз, наконец достигает губ и льнёт к ним своими в нежном поцелуе. Поцелуй не длится долго. Чу Ваньнин мягко отстраняет мужчину от себя: — Учитель… — Скажи, что тебя гложет. Ты говоришь «лишние волосы». Какие волосы, Ваньнин? Брови Чу Ваньнина сдвигаются к только что поцелованной переносице. «Блять, — думает Мо Жань, — я действительно тупой». — Там, — еле слышно шепчет Чу Ваньнин. — Где «там»? — аналогично переходит на шёпот Мо Жань. Одежда неприятно липнет к коже, и резкое желание снять хотя бы верхнее одеяние отпадает сразу же, как только мужчина видит, каким напряжённым и одновременно разочарованным выглядит его любимый ученик. —… там. Чу Ваньнин буквально на долю мгновения опускает глаза, и Мо Жань делает то же самое. Он смотрит вниз, туда, где под толщей воды не видно самого сокровенного, и волна осознания отпускает тетиву. Десять тысяч стрел врезаются в его тело с огромной скоростью. Мо Жань готов признать: столь жестокая карма абсолютно заслужена. Он должен был догадаться сразу. Должен был! Но не догадался. Мало того, что сам опозорился отсутствием интеллекта, так ещё и Чу Ваньнина довёл: тот стоит ни живой ни мёртвый, не зная, куда себя деть от стыда. — Ваньнин, это… было проблемой? — уточняет Мо Жань. — Это и есть проблема, — поправляет его Чу Ваньнин. — Нет, — ласково отзывается мужчина, — это совсем не проблема. Наличие волос «там» — человеческая норма. Они у меня тоже есть. Чуть не сказав «Хочешь, покажу?», Мо Жань вовремя прикусывает свой язык, но потом одергивает себя: он же сам только что сказал, что это норма. — Ты же ходишь в общественные купальни, — вспоминает Мо Жань. — Больно мне надо на других смотреть, — фыркает Чу Ваньнин. Он всё ещё пытается держаться достойно в сложившейся ситуации, но маска самообладания трескается, спадая с его лица осколок за осколком. Не будь рядом его драгоценного учителя, он этими осколками поцарапал бы себе руки, но его драгоценный учитель здесь. Стоит близко-близко, пока в его глазах плещутся высокие волны незабвенной любви, что накрывают мальчишку с головой. Чу Ваньнин больше не знает, что сказать, но это и не требуется, ведь Мо Жань снова целует его в лоб: — Я помогу тебе с этим, — разворачивается и выходит из воды. Его мощный силуэт почти сразу теряется среди облаков душистого пара, и Чу Ваньнин остаётся один. Грызущее напряжение не рассасывается, а кусает всё больше, норовя оторвать от бедняги все самые лакомые кусочки. Оно вгрызается в плоть своими острыми клыками, проделывая путь до пульсирующего в груди сердца. Чу Ваньнин не успевает и глазом моргнуть, как его учитель возвращается с миниатюрным лезвием для бритья. Острое и блестящее. Таким можно перекосить целый орден, если захотеть. Но не это привлекло внимание Чу Ваньнина, а одежда Мо Жаня. Точнее… — Учитель? — все слова застревают в горле большой персиковой косточкой. … её отсутствие. Мо Жань был, чёрт возьми, голый. Чу Ваньнин вспыхивает всем своим существом и, не смея смотреть туда, куда нельзя, крепко зажмуривается. — Я ничего не видел, — поспешно оправдывается он. Опять слышится всплеск воды. Мо Жань подобно хищному зверю приближается к нему, и вся эта горячность и похоть ощущаются почти физически. Чу Ваньнин с позором хочет отхлестать самого себя да посильнее, когда чувствует болезненное напряжение внизу. — Как жаль, — откровенно кокетничает Мо Жань, — я рассчитывал, что ты всё-таки посмотришь. И целует Чу Ваньнина в макушку. Ему хочется ближе, хочется посадить Чу Ваньнина на край источника, раздвинуть ноги и вжаться лицом прямо туда. — Я помогу тебе, — повторяет своё обещание Мо Жань и делает то, что задумал: приподнимает, садит, раздвигает. И смотрит. — Не смотрите туда, пожалуйста, — затравленно умоляет Чу Ваньнин. Мо Жаню больно-больно, что его самый чудесный ученик не может принять себя. Мужчина готов отдать ему свои глаза, чтобы тот смог увидеть то, что лицезреет его учитель каждый божий день. — Всё хорошо, Ваньнин, — пытается подбодрить Мо Жань, — то, что я вижу, отнюдь не уродство. Чу Ваньнин, у меня точно такие же волосы «там». Это нормально. Слышишь? — Вы не понимаете, — шипит кошкой, которой наступили на лапку, Чу Ваньнин. — А вот и понимаю, — возражает Мо Жань и прижимается губами к острой коленке, — именно поэтому я и помогу тебе. Золотце, я не сделаю тебе больно. Доверься своему учителю. Он обо всём позаботится. Любовно поглаживая эти невообразимой красоты ноги, которые снились ему множество раз, Мо Жань двигает Чу Ваньнина на себя, а сам подходит как можно теснее. Член как член. Красивый, как его хозяин, и наверняка такой же вкусный. Не прикасаясь к возбужденной плоти, Мо Вэйюй берёт из новой — она всё время здесь была? — корзинки бутылек, выливает на свою ладонь пузырчатую воздушную материю, напоминающую мыльную пену, и похлопывающими движениями распределяет её близ самых чувствительных мест. И аккуратно, словно Чу Ваньнин — дражайшая императорская особа, начинает сбривать лобковые волоски так, чтобы не причинить ни малейшего вреда. Чу Ваньнин буквально забывает как дышать, и от недостатка воздуха у него всё сильнее кружится голова, а картинка перед глазами расплывается. Он погибает и воскресает вновь. — Тебе не больно? — услужливо интересуется Мо Жань. Время от времени он промывает лезвие в блюдечке — да откуда здесь все эти вещи? — с водой. От его манипуляций эрегированный орган выглядит до жалкого требующим ласки, и ему самому не терпится коснуться губами красной головки. — Нет, — бурчит Чу Ваньнин. — Это хорошо, — кивает Мо Жань. — Учитель, вы всем ученикам так помогаете? Он хочет услышать «нет». Желание быть единственным для своего учителя — самая настоящая алчность, за которую Чу Ваньнину безумно стыдно, но он не может отказаться от этой грешной сладости. — А-Нин, А-Нин, — хриплый смех подобен чарующей мелодии, — как я могу? Ты ведь мне нравишься. — А кто Вам не нравится? — подозрительно щурится Чу Ваньнин. — Хм, дай-ка подумать, — выражение активного мыслительного процесса ложится на идеальное лицо Мо Жаня, но не проходит и пары мгновений, как он отвечает, — тот, кто не Чу Ваньнин. Заканчивая с волосами на лобке, Мо Жань обращает свой взгляд чуть ниже. Следующие слова, что срываются с его уст, бьют наотмашь по остаткам чужой гордости и целомудрия. — Можешь встать на четвереньки и «раскрыться» для меня? Это звучит ужасно. Но Чу Ваньнин, мелко подрагивая, послушно выполняет просьбу. Ещё никогда в своей жизни он не испытывал подобного унижения, но сейчас, стоя в до жути неприличной позе, он боится признаться самому себе, что, возможно, ему бы хотелось, чтобы Учитель Мо без каких-либо промедлений взял его прямо здесь, в этой купальне, в которую в любой момент может кто-нибудь зайти. Мо Жань выходит из воды и становится на колени позади Чу Ваньнина. Ему нравится то, что он видит. Какое-то время он просто разглядывает. — Не смотрите туда, — сквозь зубы цедит Чу Ваньнин. — Прости, прости, — Мо Жань словно просыпается от долгого сна. — Давайте закончим это побыстрее. Пожалуйста. — Я надеялся немного повеселиться с моим самым любимым учеником. Мо Жань обхватывает своей большой ладонью левую ягодицу юноши, отводя в сторону, второй рукой проводит лезвием по ложбинке, сбривая волоски и там. Кажется, он настолько увлёкся этим делом, что упустил момент, когда начал слышать сдавленные всхлипы. — Ваньнин? — мужчина тут же прекращает все свои действия. — Что случилось? Я поранил тебя? Но ни царапин, ни следов крови на коже не обнаруживается. Совершенно случайно Мо Жань задевает пальцами маленькое отверстие, и Чу Ваньнин заходится в рваном кашле. — Я в порядке, — гнусаво отвечает он. Лезвие скользит вверх-вниз, проходится по яичкам, и совсем скоро Чу Ваньнин становится гладким. Целиком и полностью. — Готово, — торжественно объявляет Мо Жань, любуясь проделанной работой. Его пальцы как бы невзначай пробегаются по всем интимным местам, и на эти прикосновения нетронутое никем прежде тело отзывается более чем стремительно. Чу Ваньнин не может ни сказать ничего, ни моргнуть лишний раз, — настолько эта ситуация выбила его из колеи. Он боится своих желаний, боится быть опозоренным и отвергнутым, но ведь это Учитель Мо. Учитель Мо любит его. Разве может он причинить ему вред? — Спасибо, — тихо благодарит Чу Ваньнин. Его голова опущена, а веки сомкнуты. Он млеет под чужими руками, и жажда большего побеждает в борьбе со здравым смыслом. Так долго утопая в пучине страха и недоверия, он не понимал, что это — не стыдно, не плохо и тем более не мерзко! Внезапно Мо Жань мажет губами по правой ягодице ученика. Чу Ваньнин машинально подаётся вперёд, но вцепившиеся в узкие бёдра сильные руки останавливают его и притягивают обратно. — Чу Ваньни-и-ин, — игривым и сочащимся мольбой голосом тянет Мо Жань. Его дыхание опаляет чужой зад, заставляя юношу смутиться ещё больше. Что… Что его учитель собирается сделать? — Ты у меня такой красивый, — исполненное горячим шёпотом собственническое "у меня" сводит с ума. — Такой хороший. Такой добрый. Такой чудесный. Самый-самый лучший. — Не надо, — Чу Ваньнин не готов. — А-Нин, позволь мне помочь тебе ещё кое с чем. — С чем? — С этим. Вместе с этими словами длинные пальцы берут в кольцо аккуратный, блестящий от предэякулята член. С губ Чу Ваньнина срывается то ли писк, то ли стон, и он жмурится оттого, как много ощущений испытывает за раз. — Позволишь? — ладонь ведёт вверх, большой палец надавливает на кончик головки. — Учитель… — Одно твоё разрешение, и я сделаю всё, что ты пожелаешь, — ладонь съезжает вниз и сжимает член у основания, — я буду служить тебе до конца наших дней. «Блять, блять, блять!» — проносится в голове у Мо Жаня, когда до него доходит, что он творит. А именно — соблазняет, развращает, да, блять, боже, оскверняет своего ученика! После смерти он будет сотни лет гореть в пышущем ядом пламени за то, что разлил чернила на белые облака. — Разреши, — умоляет Мо Жань. — Нет, нет, не… не там, — дрожит Чу Ваньнин. — А где? — не унимается Мо Жань. — Не сзади, — настаивает Чу Ваньнин. Он не готов к таким играм. — Мой ученик хочет, чтобы рот его учителя оказался спереди? — Мо Жань прижимается совсем близко, его член трётся между чужих ягодиц. — Не рот... — Рука? — Перестаньте, — в глазах у Чу Ваньнина двоится, — разве так можно? — Можно, — с задоринкой в голосе отвечает мужчина, — тебе можно всё. Я уже говорил — для тебя мне ничего не жалко, Золотце. Он кусает аппетитные половинки ещё несколько раз, пока его рука набирает скорость, небрежно скользя вверх-вниз. Ему хорошо, потому что Ваньнину хорошо. Когда Чу Ваньнина начинает потряхивать сильнее, он предлагает то, отчего ученик распахивает глаза в неподдельном ужасе. Из ушей валит пар, а изо рта — следующее: — Что Вы сказали?! — Сожми. Ноги. Пожалуйста. И Чу Ваньнин делает так, как его просят, чтобы после первого же толчка его голова вскружилась от похоти, а он сам не отключился от реальности, утонув в бескрайнем море наслаждения, чьи сладкие воды затягивали его всё глубже и глубже. Слишком приятно. Слишком хорошо. Слишком много этих «слишком», чтобы здраво оценивать происходящее. Он тонет, но тонет вместе с учителем, а значит всё не так страшно. — Золотце, — Мо Жань целует его в загривок, цепляя зубами нежную кожу. Он говорит много обольстительных слов. Золотце. Сокровище. Любимый. Драгоценный. Самый лучший. И много чего ещё. Чу Ваньнин перестаёт слышать слова, когда разрядка вот-вот должна была настигнуть его. Влажные зрачки плывут под веки, и что-то мокрое стекает вниз по его бёдрам, лопая былой образец чистоты, праведности и недоступности.

Заблудшая душа наконец нашла своё пристанище. И ей не найти дорогу назад.