The sweetest in the universe

      Дазай чувствовал себя очень разбито, пока они ехали до дома. Внутри него боролись две личности — бывшего исполнителя Портовой мафии и нынешнего детектива из ВДА.        Он определённо стал мягче, когда перестал принимать подавители. Будто его омежья сущность вылезала наружу, взывая к инстинктам.        Для него было поразительно то, насколько Чуя умудрялся оставаться собой и не поддаваться. Хотя… он ведь был сильным альфой? Что он вообще может знать о том, что чувствует Дазай?        Прямо сейчас он перебирал в голове то бесчисленное множество ситуаций, когда его ранили на заданиях. Несмотря на умение драться, владение оружием и накопленную внутреннюю ярость, он всё равно часто попадал под открытый огонь. Во многом из-за идиотской способности.       Быть неполноценным человеком — вот его судьба и приговор на всю жизнь.       Анти-эспер был полезен по-своему, но уязвим к физическим атакам. В тех ситуациях, где нельзя было выиграть противника путём хитрости и изощрённых манипуляций, он проигрывал. Каждый раз накладывая новый слой бинтов на свежие раны, Дазай ненавидел себя. Он был вынужден всегда прятаться за спинами более сильных товарищей.        Плевался ядом, унижал, доминировал словами и безжалостными взглядами просто потому, что не оставалось ничего другого.        Он очень редко плакал. В основном, в одиночестве. В своей комнате в общежитии агентства, но рядом с Чуей… чёрт. Будто все эмоции вылезали наружу.       И как же было стыдно, что напарник спустя столько лет впервые увидел на его лице страх, боль и искренние переживания.        Тёмная часть личности душила светлую. Дазай ломался изнутри. Он должен быть сильным, неубиваемым, достойным. Должен быть человеком, которого боятся. Которого никто не может остановить.        Но прямо сейчас он лежит на коленях своего альфы и просто плывёт от того, как его руки в перчатках теребят волосы и успокаивающе гладят спину.        Ему становится от этого ещё больнее. И это чувствуется в воздухе.        Солёная карамель подгорает на сковороде, наполняя всё пространство запахом жжёного, чёрно-горелого сахара. Не хватает только клубов чёрного дыма, чтобы окончательно задохнуться и начать кашлять.        И Чуя так пытается дать ему максимум своей заботы, но не может ничего с собой сделать, потому что его паре больно сейчас. И потому что он в этом виноват.        Каждая ситуация, в которой Дазай страдал на общих миссиях, всплывает перед глазами, оставляя болезненные уколы в сердце. Он хочет, чтобы всё было хорошо. Хочет, чтобы они были счастливы. Хочет создать новый мир, в котором будут царить честность, справедливость, уважение, равенство. Где никто не позволит себе нападать на человека.        Сухой лёд трескается, погружая в холодные воды северно-ледовитого океана. Вишня тонет в волнах, превращаясь в безжизненные красные ягоды, уплывающие далеко по течению в бесконечное «никуда».        Дазай поднимает на него глаза, полные страха и непонимания. Такие тёмные, будто в мире закончились краски. Ему жаль, что всё это произошло.        И Чуя смотрит на него беспомощным взглядом, разделяя эту боль пополам. Он бы убил мудаков ещё три миллиона раз подряд, если бы это могло что-то исправить. Ему тоже очень и очень жаль.       Машина останавливается около его дома, он выходит первый и подаёт омеге руку, а затем так мягко и крепко обнимает его сзади, утыкаясь носом в позвоночник.        Дазай смеётся. Кажется, придумал очередную шутку про рост.        Чуя болезненно улыбается. Он был бы совсем не против, чтобы тот сейчас пошутил.        Они стоят так несколько минут, никуда не двигаясь с места, пока Дазай не разворачивается прямо в его кольце из рук. Он так же крепко обнимает альфу в ответ и притягивает к себе. Целует своими покусанными из-за стресса губами.        Снова становится сладко и тепло.        Когда они поднимаются в квартиру, альфа тут же бежит в спальню, даже не снимая обувь. И возвращается оттуда с огромным, пуховым одеялом.  — Что это, Чуя? — смеётся Дазай. — Ты хочешь показать фокус с исчезновением?  — Нет, раздевайся давай, — фыркает он.  — Да я уже, — отвечает он, расстёгивая эту дурацкую рубашку, которая больше похожа на клочки тряпья.  — Вот, — Чуя накидывает ему на плечи одеяло и аккуратно запахивает концы с двух сторон.        Дазай улыбается самой глупой улыбкой в мире, придерживая одеяло двумя руками.  Так уютно. Спокойно. Безопасно.  Пахнет Чуей.        В этой квартире всё пахнет им.       Это идеальное место, чтобы провести остаток жизни. И не нужно воровать шляпы и коллекционировать пальто. Можно просто находиться в этом логове альфы и дышать полной грудью.        Кажется, запах впитывается в кожу, потому что Дазай чувствует, как внутри него расцветает вишнёвый сад. Цветочки сакуры такие маленькие, нежно-розовые. На ладошке может поместиться целая ветка прекрасных соцветий. В душе будто зажгли тёплые фонарики с иероглифом «Любовь».        Чуя подхватывает его на руки и прижимает к себе. Какой же он сильный. И очень хочется сказать, что да, с таким ростом просто незаконно иметь такие физические данные.       Но это его альфа, поэтому Дазай лишь улыбается и прижимается к нему щекой.        Щёки сами собой розовеют, когда они приземляются на кровать.        Кажется таким несправедливым то, что Чуя лежит рядом в одежде. Её слишком много, потому что хочется касаться.        Потому что эта комната ощущается, как истинный рай на земле. Настолько светлая и уютная. Просторная и до умопомрачения родная.        Мягкой вуалью сладкая карамель укутывает молодые вишнёвые плоды, обволакивая их вокруг, когда Дазай в впутывается из одеяла и накрывает их обоих.  Больше всего на свете он не хочет отпускать Чую.        Он чувствует тотальную взаимность в ответ вместе с тихим дыханием около своей шеи.       Никаких слов в этом мире не хватит, чтобы сказать, какие чувства были между ними. Это было совершенно не нужно.       Слова были просто лишними.       Поэтому их заменили касания и самые мягкие поцелуи в объятиях.