З. С. Ты мне нравишься

Проявление неких норм этикета у наших гостей никоим образом не изменило манеры моей семьи. В ту секунду, как папа произнес слово «аминь», братья набросились на тарелки с едой. Остальные двинуться не успели, а ребятня уже похватала все кусочки индейки. На кухне развернулась бурная деятельность: мама снимала со всего крышки и фольгу, папа требовал индейку, сестра разливала напитки, бабушка с дедушкой руководили из-за стола, тетя пыталась утихомирит племянником и усадить их за стол, дядя пытался всех вразумить, Итэр шустро наполнил две тарелки и увлек прочь из кухни Фурину, так же поступили и Люмин с Сяо. Кадзуха словно примерз к плитке, не зная, что делать. Перед визитами в наш дом гостям стоило проходить тренинг. Я посмотрела на часы на духовке. Пять минут третьего. Час, не больше, Казах продержится, прежде чем придумает предлог для ухода. Ставлю на это свою сломанную гитару. Я ухмыльнулась ему: – Я тебя предупреждала. И если хочешь поесть, придется сделать решительный шаг. Так Кадзуха и поступил. Он взял тарелку и начал ловко ее наполнять. Он умело маневрировал между присутствующими, пока не дошел до конца стойки, где Гань Юй протянула ему напиток. Теперь к полу пристыла я. Пустая тарелка из-под рулетов явно насмехалась надо мною. На тарелке Уа опасно балансировали три рулета, и я ухватила один, проходя мимо. – Эй! Я похлопала братишку по голове и откусила кусочек. Стол был забит, как и барные стулья у стойки. Поэтому, наполнив тарелку, я вышла на улицу к столику для пикника, за которым уже устроились Итэр, Фурина, Люмин и Сяо. Здесь можно было с комфортом поесть даже в феврале, потому что мы жили в Ли Юэ – этот регион каждое лето испытывал своих жителей на прочность: жара стояла невыносимая, – но заглаживал это крайне мягкой зимой. Проходя мимо кролика, я бросила ему в клетку зеленую фасоль. Затем присела к ребятам. Вскоре к нам присоединилась Гань Юй(и ее гость). А потом вышел Кадзуха. У меня скрутило живот. Он был гостем Уа. Разве он не должен был остаться в доме вместе с ним? Ма Рэй приуныл, его взъерошенные волосы к этому времени слегка улеглись. – Здесь гораздо спокойнее, – сказал он, с облегчением осматриваясь вокруг. – Ненадолго, – хмыкнула я. – Ну, я все равно не могу остаться надолго, – признался он. Ого, прошло десять минут, а он уже разрабатывал план побега. – Не можешь? – спросила Гань. – Я же говорил тебе, правда? – смутился парень. – Меня ждут бабушка с дедушкой. Я ждала, что Кадзуха скажет нечто подобное, но он был слишком занят едой. – Нас вроде еще официально не представили, – сказала Гань Юй Кадзухе. – Ты тренер Уа, верно? Он поднял голову и сглотнул. – И друг Ху Тао, – ответил он, подмигнув мне. – Вы друзья? – спросила Люмин удивленно, чем слегка покоробила меня. – Скорее, знакомые, – холодно поправила я сестру. Которые ненавидят друг друга, едва не добавила я, но вовремя прикусила язык. – Мы тусуемся в совершенно разных компаниях. Распахнулась задняя дверь, и выбежал Джо и Уа. Джо направился к кроличьей клетке. – Эй, тренер! – крикнул Джо. – Хочешь увидеть Багза Рэббита? – В смысле, Базга Банни? – спросил Кадзуха. – Нет, это кролик. Кадзуха осмотрел всех за столом и остановил взгляд на мне, и я улыбнулась. – Это кролик, – повторила я. – Конечно же кролик. – Кадзуха кивнул Джо. – Да, я вижу его. Очень крутой. Джо открыл клетку, и мы с Фуриной одновременно закричали: – Не выпускай его. – Я только подержу его. – Джо достал кролика и принес показать его Ма Рэю и Кадзухе. – Вы когда-нибудь ели кролика? – спросил гость сестры. – На самом деле очень вкусно. У Джо отвисла челюсть, и Гань Юй со смешком толкнула Ма Рэя в плечо. – Он просто шутит, Джо, – сказала она. Секундой позже Ма кивнул: – Да. Просто шутка. Мы не будем есть Багза Банни. – Багза Рэббита, – исправил Кадзуха, опередив Джо. Кадзуха почесал кролика за ушками, и Джо, должно быть подумав, что тот хотел его подержать, бросил кролика ему на колени. Парень крякнул от удивления и не успел вовремя схватить зверька. Тот запрыгнул на стол и умудрился всего за пять секунд проскакать по всем тарелкам, пока мы все тщетно пытались поймать его. В конце концов я встала и взяла кролика. Я впервые брала в руки это вредное существо и, понятное дело, не знала, как это правильно делать, его задние лапки враз превратились в мини-пилы, и когти знатно прошлись по моим рукам. Я вскрикнула и уронила кролика, и тот понесся по двору. Я изучила руки. Большинство царапин оказались поверхностными, но одна была очень длинной и покрылась капельками крови. Подняв голову, я увидела, как Кадзуха преследовал Багза, а Джо бежал за ним по пятам. – Серьезно, кролики очень вкусные, – повторил Ма Рэй и усмехнулся собственной шутке. Кадзуха нырнул вперед, вытянув руки, и умудрился удачно приземлиться, захватив в плен мелкого вредителя. Джо заулюлюкал, и Сяо с Итэром, которые присоединились к погоне, зааплодировали. Кадзуха на земле перекатился на спину, прижимая кролика к груди. И теперь, когда он ласково гладил кролика по мохнатой шерстке, этот паршивец выглядел как послушный котенок. – Он на тебя написает, – крикнула я. Кадзуха засмеялся, словно это была шутка, теперь Джо и Уа сидели на траве возле него и гладили кролика. Нет, это не было самой милой картиной в мире. Я отказывалась это признавать. Кадзуха сорвал несколько травинок и попытался накормить ими кролика. – Ему не нравится трава. Он ест морковку, латук и зерна, – проинформировал его Джо. – Что за зерна? – спросил Казах. – Не знаю, но пахнут они отвратительно. Парень снова засмеялся. Смех его был искренним, и дети к нему присоединились. Я была рада, что Кадзуха отдыхает. Письмо, где он рассказывал о своих обычных семейных праздниках, было довольно грустным. Думаю, сегодня я могла за него порадоваться. А завтра все вернется на круги своя. Джо освободил Казаха от кролика и засунул животное в клетку. Люмин, Гань Юй и Фурина понесли грязные тарелки в дом. Итэр с моими братьями начал обсуждать во чтобы им всем поиграть когда вернуться девочки. Сяо присел у клетки кролика будто ментально с тем общаясь. Кадзуха остался лежать на траве, сцепив руки за головой и скрестив щиколотки. Ноги сами собой понесли меня к нему. Каэдэхара покосился на меня: – У тебя милый брат. – И он это знает. Как и кое-кто другой, мне знакомый, – пробормотала я, прежде чем успела остановиться. Кадзуха хохотнул: – Ты же не обо мне говоришь, верно? Потому что у нас перемирие. Это была шутка вроде как, но Казах был прав, у нас перемирие. – У тебя теперь на коленях пятна от травы, – засмеялась я. Кадзуха приподнял одну ногу и посмотрел, потом опустил ее и похлопал по траве возле себя: – Присядь. Обычно я не жаловала приказы, но мой мозг, казалось, не контролировал тело. Я присела. Кадзуха перевернулся на бок, лицом ко мне, оперся на локти и стал просто смотреть на меня. Так долго, что я заерзала под его пристальным взглядом. Мне не хотелось первой начинать разговор, но я не могла сдержаться: – Тебе стоит рассмотреть ловлю кроликов в качестве основной работы. У тебя неплохо получается. Он улыбнулся: – Это было бы почти так же здорово, как стать ковбоем. Я хихикнула. – Кстати, а какие у тебя карьерные планы? – спросила я, осознав вдруг, что мы даже не поднимали эту тему в наших письмах. Кадзуха вздохнул: – Ты говоришь как моя мама. Я заметила, что он не сказал «мачиха», хотя предполагала, что именно её он имел в виду. – Это ответ? – Бейсбол. Таковы сейчас мои планы. Хотя дай мне знать, если узнаешь о вакансии ловца кроликов. Отговорка. Но я привыкла, что Кадзуха делился со мной своими планами – по крайней мере, в своих письмах. И хотя в этом не было никакого смысла, мне было немного грустно оттого, что он не желал лично поговорить о будущем. Ну конечно, Кадзуха не откроется мне. Я ему не нравилась. И он даже подумать не мог, что автор писем я. – Ты еще голоден? – спросила я, меняя тему. – Дома, наверное, еще осталась еда. – Да нет, я наелся, – улыбнулся Казах. – На самом деле, я поел дома до приезда сюда. – Тогда почему приехал? – Потому что меня пригласил твой брат. Он хороший парень. Я провела рукой по траве, позволив стебелькам щекотать ладонь: – Это единственная причина? Я хотела, чтобы он поговорил о доме. Высказался откровенно, как в письмах. Если у него было плохое утро, я хотела, чтобы он рассказал о нем. Возможно, я хотела доказать Кадзухе, что со мной можно обо всем поговорить. – А ты хочешь, чтобы была другая причина? – Парень наклонил голову и слегка улыбнулся. Я поняла, на что только сейчас намекнула. - Нет! К-конечно же нет, – протараторила я, молясь, чтобы мое лицо не покраснело. – Мне просто интересно, почему твои родители не заставили тебя остаться дома. Мои не разрешают мне уходить на праздники. Уверенность Кадзухи как ветром сдуло, и он снова лег на спину: – Да… Уверен, моим родителям тоже хотелось бы, чтобы я остался дома. Маме нравится, когда мы проводим время вместе. – Правда? – Раньше он не это говорил… точнее, писал. – Конечно. Какой маме не нравится, верно ведь? У этого парня самая толстая броня в мире. Я не знала, как заставить его быть самим собой вне писем. – Ну, не все мамы хорошие. Или папы, – вздохнула я. Кадзуха даже не вздрогнул, не закрыл глаза. Просто повернул голову и снова пристально посмотрела на меня: – У тебя рука в крови. Я опустила голову и заметила на руке несколько красных капель: – Ох! Багз меня поцарапал. Ничего страшного. – Лучше промыть ссадину. Ваш кролик уж точно не самое стерильное создание в мире. Судя по тому, как Кадзуха прикрыл глаза рукой, будто готовясь подремать, наш разговор закончился. И мне стало очень грустно. Уже половина шестого, а Кадзуха до сих пор в моем доме. Я дала ему один час, а он продержался больше трех. Я в пух проиграла пари, которое заключила сама с собой. Ма Рэй уже давно ушел. Он даже не дотянул до ежегодных историй от бабушки с дедушкой о прошлых праздниках морских фонарей, когда моя мама, будучи подростком, устраивала голодовку. Эти истории терпеливо выслушали Фурина и Сяо. Итэр и Фурина уехали к её родителям, но они договорились об этом заранее, что половину праздника они пробудут у нас, а вторую половину в доме Дэ Фонтейнов. Сяо тоже уехал домой к родителямтак не дождавшись пирога. Пирог! Этого события я ждала последние часы. Кадзуха не может быть здесь во время семейного чаепития. В любую минуту он уйдет. Должен уйти. Именно такие мысли крутились у меня в голове последние сто двадцать минут. Когда мои маленькие братья цеплялись за его ноги, пока он ходил по дому. Когда мой папа объяснял ему каждый свой шаг при постройке книжного шкафа в гостиной. Когда мама измеряла его запястье для «мужского браслета», который она делала. Она громко заявила Кадзухе: «Я собираюсь сделать мужской браслет. Дай посмотреть твое запястье». Не сосчитать, сколько раз я краснела, сколько раз Казах выглядел растерянным или удивленным. Интересно, что из этого он позже расскажет Кэ Цин? – Кстати, где Кэ Цин? – вдруг спросила я, когда мы сидели на противоположных диванах; запястье Кадзухи все еще было обвязано коричневой кожаной веревочкой, которую использовала мама. Парень пожал плечами: – Семейные дела. А где Аль Хайтам? – Аль Хайтам? Как ты… Откуда мне знать, где он? – Я видел вас вместе на концерте. У меня скрутило живот. – Ты был там? Я знала, что ты… – Я замолчала, пока не закончила предложение словами «их полюбишь». Кадзуха наклонил голову: – Знала, что я «что»? – Пойдешь туда. Слышала, как Кэ Цин что-то такое говорила. – Она не ходила. – О… должно быть, она знала, что ты пойдешь. – Знала. – Мы с Аль Хайтамом… – Мне правда нужно объяснять свои отношения с ним – или их отсутствие – Кадзухе? Он не заслуживал объяснения. Особенно в присутствии моей мамы. Она знала, что я ходила на концерт с Янь Фэй, Хэйдзо и там уже встретила друзей, но про Аль Хайтам я не говорила. Но, к счастью, сейчас она не обращала на нас внимания. – Повеселились! – быстро закончила я. – Мы повеселились. Мама перевернула руку Кадзухи: – Не двигайся. Мне нужно сделать застежку. – Она поднялась и ушла, и впервые за сегодняшний день в гостиной стало тихо. В другой комнате шел фильм, который смотрели дети. Мои тетя, дядя, папа и бабушка с дедушкой на кухне мыли посуду, и я не знала, куда исчезли Гань Юй и Люмин. Я кивнула на запястье Кадзухи: – Извини. – Это здорово. У меня будет мужской браслет. Я улыбнулась: – Не думаю, что мама отдаст его тебе. Она просто использует тебя в качестве модели. – Модели? – Это факт, не комплимент. – Ну конечно, ведь если ты сделаешь мне комплимент, то тебя хватит удар. Я хихикнула: – Может, не удар, но мой мозг определенно восстанет. Кадзуха не поддержал мой смех, только посмотрел на веревочку на запястье. – О, прекрати, тебе не нужно мое подтверждение того, что ты сексуален. Ты и так это знаешь, – усмехнулась я. – Ты в порядке? Голова не болит? – спросил парень. Я пнула его по ноге, и парень засмеялся: – Так ты считаешь меня сексуальным? – Глаза Кадзухи блестели. – А разве не все девушки так считают? – хмыкнула я. К моему удивлению, щеки Каэдэхары слегка порозовели. Я не могла понять, почему его это смутило. Парень провел рукой по волосам. А потом еле слышно сказал: – Ты не все. Мой взгляд метнулся к нему, я сомневалась в том, что верно все расслышала. Он поддразнивал меня, как и весь день? Что он этим хотел сказать? Это было оскорбление? Наше перемирие закончилось? Прибежала мама. – Прости, прости, – пробормотала она. – Не могла ее найти. Осталось меньше пяти минут до окончания фильма, и мы переходим к пирогу. – Она подмигнула мне. – Нет! – Слово вылетело из моего рта. Мама замерла, присоединяя застежку к веревочке: – Что такое? – Еще рано. – В самый раз. Уже довольно поздно. – Мы обычно делаем это только в кругу семьи. – Ху Тао, – пожурила меня мама. И в этот момент пришли Гань Юй и Люмин, последняя держала в руках мой блакнот. – Пора, – произнесла Гань Юй с улыбкой. Я совсем забыла о намерении сестры заставить меня прочитать песню. Ещё и союзника себе нашла. Меня омыло волной ужаса. – Нет! Я резко вскочила и бросилась вырывать блокнот из рук сестры. – Ты обещала, – обиженно сказала Люмин. Теперь я никак не могла прочитать текст песни. Единственная песня, что была наполовину закончена, была про Кадзуху. А он был здесь. – Я передумала. – Я так и знала. – Нет, я собиралась, но… Гань Юй бросила на меня разочарованный взгляд и вышла из гостиной, в то время как в нее вошли остальные родственники. Папа нес в руках повязку для глаз. Я старалась быстро что-то придумать. Это станет полным разоблачением. Если это произойдет, Кадзуха сразу поймет, что я писала те письма. И тогда он придет в ужас. Нельзя устраивать это представление перед всей моей семьей, потому что тогда мои родственники поймут, что на самом деле думают обо мне все дети в школе. – Это особое событие, – сказала я папе, из-за паники мой голос стал резким. – Не думаю, что посторонние должны присутствовать. – Ху Тао, – одернул меня папа, его брови опустилась в неодобрении. – Мне так жаль, – сказала мама Кадзухе, извиняясь за меня. Он поднялся, развязал веревку на запястье и протянул ее маме: – Знаете что? Все нормально. Мне в любом случае пора выдвигаться. Все же праздник морских фонарей. Мама хотела, чтобы я пораньше был дома. Большое спасибо, что пригласили меня. Все было потрясающе. Я была ужасным человеком. Заставила Кадзуху уйти, потому что боялась. Боялась, что завтра он снова станет самим собой. Что я снова стану самой собой. Что он не был тем, за кого я его принимаю. Что он был тем, за кого я его принимаю. Что я хотела это выяснить. Я боялась. Я пошла проводить Каэдэхару, силясь придумать объяснение, почему он должен уйти, взамен настоящей причине. Парень дошел до двери. – Значит, у перемирия есть временное ограничение? – спросил он, не оглядываясь. – Или в этот час ты снова превращаешься в… Кадзуха не закончил предложение, но я могла восполнить пробел. Это помогло мне придумать объяснение. Я открыла дверь и сказала: – Три часа – вот сколько я могу вынести твою компанию. В ту же секунду, как слова вылетели изо рта, я о них пожалела. Мне хотелось сказать ему, что я не это имела в виду, что сегодня я отлично провела с ним время. – Другие девушки говорят иначе, но ты уж точно не обычная девушка, правда? – спросил парень с кривой улыбкой. – Пока, Каэдэхара Кадзуха. – Ху Тао! Парень кивнул и пошел по темной дорожке к машине. Я закрыла входную дверь и прижалась к ней лбом. Дверь была холодной, и я поняла, что у меня горело лицо. От стыда или злости – я не знала точно. – Ху! – позвала меня мама из другой комнаты. – Мы начинаем. – Иду! Пирог, который я поглощала в течение следующих пятнадцати минут, не показался мне таким же вкусным, как обычно. Видимо, у чувства вины плохое послевкусие.