Чистокровный

      Когда очередной узел спал и позволил выскользнуть из невозможно горячего тела Джисона, Минхо устало выдохнул. Его глаза прикрывались от подкатившей сонливости, стоило накрыться одеялом и притянуть пылающего лихорадкой из-за течки Хана ближе к себе. Тут же уткнуться носом в его шею и поглощать сладкий запах, ещё более распалённый от страстной близости. Покрытая испариной спина приклеивалась к такой же влажной груди, но Ли мало это беспокоило, хотя жажда до душа вновь стала чрезмерно явной. Однако он лишь водил кончиком носа по чужой шее и утыкался им в затылок, где неторопливо стекали капельки пота с мокрых волос, не предпринимая никаких попыток подняться. И вот только, казалось, наступил момент счастья — долгожданного сна, как Джисон зашевелился и перевернулся лицом к Минхо, таращась на него своими сияющими золотистым мерцанием глазами. Уголки его губ подрагивали, будто в улыбке растянуться хотели; светлые волосы, пушащиеся местами после недавнего приёма ванны, прилипли ко лбу и определённо раздражали, поэтому ласково были откинуты подрагивающими после очередного оргазма пальцами Ли. На лёгкое прикосновение Хан прикрыл веки, заходясь шумным дыханием, прильнул ближе, дабы позволить почувствовать своё возбуждение, на что сам Минхо лишь тихо простонал. Ему досталась определённо самая ненасытная омега, которая высушила его до дна, привязала к себе и не планировала отпускать. Даже получасовой сон Хана мерещился островком спокойствия, когда можно было разогреть еду, а после насильно заставить поесть: негласное правило заботы альф о своих партнёрах в течку. И как же Джисон противился, шипел, клацал зубами, при этом абсолютно позабыв о возможности разговаривать, но с грозным рычанием Минхо всё же позволил накормить себя, отпоить водой. Хуже дела обстояли только с чисткой и душем. — Ханни, тебе надо нормально поспать, — зашелестел севшим голосом Ли, потому что последние несколько часов он только и делал, что скулил и стонал, погрязая в порочности столь восхитительной близости, пока Хан потирался об него.       Вместо ответа последовало неоднозначное качание головой, а губы всё же растянулись в улыбке. Какая позволила Ли увидеть, как поверх массивных зубов сквозь розовые дёсны пробились клыки. Острые, пугающие, те, какими совсем недавно Джисон и прокусил ему предплечье. Взгляд сам соскользнул на собственную руку, неаккуратно заклеенную в месте укуса. Ну не мог Минхо знать, что омеги в течку не любят чиститься, не хотят избавляться о того, чем их наградил альфа. Он с трудом в интернете, пока Хан позади него ныл и извивался в ванне от льющейся воды, вычитал, как вообще это всё делать, ведь распухший низ живота явно пугал. Но пугал только Ли и не заботил самого Джисона. Битва закончилась полным затоплением пола ванной комнаты, разбитым зеркалом и сломанной полочкой Бан Чана, однако Ли победил и даже постарался игнорировать горькие стенания. А в подарок получил сильный укус, как только закончил и осторожно погладил подушечками пальцев растянутый и раскрасневшийся анус. Даже закричать не успел от осознания, а ведь Хан лишь углублялся, выпуская свои клыки всё сильнее. У самого кровоточила зашитая рана, причиняла грубую боль, но важнее было всё вокруг, чем это. Когда же их взгляды ожидаемо встретились, Ли понял, что вести какую-то беседу было бы определённо неуместным — Джисоном всё ещё правили инстинкты и природа. Хотя именно восприятие этого факта заставило, пусть и со слезами на глазах от острой боли, но улыбнуться: ему доверились всецело, отдались, позволили то, чего никогда и никому. Комочек счастья завозился под рёбрами активнее, а ещё ярче разгорелся, стоило в постели Хану подвалиться ближе и заурчать. Редкие омеги умели делать такое, выражать такими звуками свою благодарность и любовь, и то только в беременность. — Засыпай, — приказал плаксиво Минхо, потому что сам устал и хотел хоть немного вздремнуть. — Пожалуйста…       Глаза Джисона распахнулись резко, забегали удивлённо по бледному лицу альфы, прежде чем он подорвался на смятой, заляпанной смазкой и спермой кровати. Грубо толкнул Ли в плечо, заставив улечься на спину, однако чуть позже передумал. Сложил у изголовья кровати подушки и ткнул пальцем, безмолвно прося устроиться в них, ведь от гнезда уже ничего не осталось. Минхо был вынужден сморгнуть сонливость и усесться там, где хотелось неугомонной омеге, чтобы она тут же оседлала его бёдра. То, с каким вожделением и желанием Ли смотрел в пылающие светом тёплых звёзд глаза Хана, не представлял даже он сам, потому и не понимал проявившейся в чужом теле дрожи. Опустил свои руки на красивую, узкую, до одури манящую для объятий талию, чуть поглаживать большими пальцами начал смуглую кожу, растирая испарину, и ждал. Просто ждал, позволял вести себя в омут порочности и пряности, потому что было слишком хорошо, пусть и зарождались мысли, что хотелось большего. Оно необходимым стало. Оттого и украсть Джисона всё меньше и меньше чувствовалось чем-то бредовым. Но это определённо не должно было быть лишь его решением, поэтому он просто наслаждался тем, как его, только его омега осторожно опускалась на вновь возбуждённый член, и позволяла естественной смазке, смешавшейся со спермой, вытекать. Хан двигался плавно, руками за широкие плечи держался, иногда сходил до лёгких фрикций и сам же от этого скулил. Этим звукам вторил Минхо стонами, ведь очень нравилось, чудилось правильным, пусть и чрезмерным, но видеть довольное и удовлетворённое лицо омеги было самым приятным. И Джисон вскоре сорвался, почти прыгая, принимал всю длину и голову назад закидывал, словно пытался себя контролировать, дабы когти не выпустить и не разорвать Минхо ими. Звуки стояли самые что ни на есть непристойные: хлюпающие от обилия вытекающей смазки, шлепки кожи о кожу, стоны звонкие, поскуливания просящие. Ли не мог сдерживаться, позволять вести всё дальше Хану, потому и сделал так, как было бы лучше обоим.       Кинулся выцеловывать невероятную грудь, часто вздымающуюся от сбившегося дыхания; прикусывал небольшие соски, тут же зализывая; одну руку уложил на поясницу замедляющемуся в движениях Джисону, ведь ноги того дрожали от усталости; вторую опустил на низ живота, снова чуть взбухший. И принялся заставлять Хана удерживаться на всей длине, при этом толчки совершал глубокие и резкие, прямо по простате, отчего омега кричала в голос, окончательно забывшись. Именно это всё и позволило ей кончить столь быстро, вновь проигнорировав некрупный член, сжаться неимоверно сильно, даже до боли, что заставило и Минхо излиться в очередной раз. Только теперь Ли вышел быстрее, чем разбух бы узел, а Джисон заплакал из-за этого, ведь в его представлении он справился плохо, и это не понравилось его альфе. Но не сопротивлялся, когда его понесли в ванную, не шипел, когда его чистили, лишь что-то бормотал. Слова Минхо разобрать смог только тогда, когда закончил, и его сердце пропустило удар слишком охотно. — Мой альфа. Минхо мой альфа. Лучший альфа. Мой альфа.       Эта бессвязность выглядела бредовой, словно всё являлось отражением течки и первой близости с тем, к кому была необъяснимая тяга, но Ли хотел верить в это. В эти слова. Потому что желал и мечтал забрать Джисона себе. Заявить на него свои права и никогда не отпускать. В кровать сонного его уложил осторожно, нервно откинув грязную простынь в сторону; натянул на узкие бёдра свои же боксёры, которые совсем немного были великоваты; тело спрятал за широкой футболкой; и только после укрыл одеялом, расправив перед этим мокрые светлые волосы, продолжающие переливаться серебром от каждого касания. Хан, наконец, уснул. Крошечная мысль о том, чтобы лечь рядом и подремать тоже, закралась и уже начала цвести, но Ли вырвал её с корнем. Бардак в комнате и на кухне сам себя бы не убрал, да и омеге после сна точно понадобилась бы еда. Поэтому он с ленцой привёл себя в порядок, натянул домашнюю, ужасно мятую одежду и поплёлся в сторону кухни, плотно закрыв за собой дверь. Аромат Джисона продолжал опьянять, хотя уже ощутимо поселился под кожей и будто сплёлся с полынью, становясь одним целым.       Но стоило выйти в коридор, как послышалось копошение за входной дверью. Минхо напрягся, тут же принюхиваясь в попытках распознать чужака. Но в квартиру ввалился взъерошенный и напряжённый Бан Чан. Их взгляды встретились в полумраке, прежде чем Чан зажёг свет, от вспышки какого Ли вздрогнул. Несколько мгновений они пялились друг на друга, пока один втягивал в себя пропитавшийся сладостью воздух, а второй хлопал пушистыми ресницами, ведь видел на лице друга злость. — Какого хуя? — выдохнул Бан. — Ты совсем забылся?! — Ч… Че-ч-чего? — попятился Минхо от наступающего на него альфу, который загонял его в свою комнату. — Ты приволок домой течную омегу, когда здесь Джисон? Как у тебя ума хватило? — глаза мерцали красным от каждого нового вдоха. — Я никого не приводил, — тихо ответил Ли. — Это Ханни… — Это Джисон? У-у-у него-о-го течка? — заикаясь, Бан закрыл нос. — Это не его запах. Какой же он сладкий… Хочу…       Только в момент упоминания запаха Минхо осознал, что Хан не старался спрятаться за мятой, отдавшись полностью во власть природы, и теперь это чувствовал не только он. От этого ему стало крайне неприятно, будто он не такой и особенный. Омега за стенкой принадлежала лишь его альфе, поэтому Ли раздражался с пробуждения Бан Чана, кого манили феромоны течки, хоть они и угасли в своём ярком пламени. А тот лишь зверел, его глаза приобретали багровый оттенок, зубы непроизвольно сжимались, что аж желваки на лице играли, откуда-то из груди начинал вырываться требовательный вой. Вероятно, Минхо разделил бы это состояние, будучи ведомым на Джисона, но ранее никогда на любую другую омегу он так не реагировал, даже на течную. Но не зря Хан и был не таким уж обычным, да и сам Ли потерялся в его феромонах и аромате на долгие пять часов, однако его злило оказанное внимание от Чана. У того уже когти вырвались, дышал шумно, открыв рот, выл и медленно приближался к двери, чтобы сорваться в соседнюю комнату. Короткое и звучное «хочу», повтором слетевшее с пухлых губ, заставило окончательно разъяриться. Минхо зарычал, за несколько шагов преодолел расстояние до друга и впечатал его лицом в дверь. Клыки вырвались резко, порвали нижнюю губу своей остротой, жар мгновенно прилил к щекам, а рука с когтями ухватилась за чужое плечо. — Эта омега, — невероятно низко прорычал Ли, неосознанно выбросив в воздух подавляющие феромоны, чем заставил друга испуганно скулить, — моя.       Кое-как Бан обернулся через плечо, не смолкая в стенаниях из-за полного подчинения чужому запаху и силе, и посмотрел заслезившимися глазами на Минхо. Лицо того приобрело хищные черты, взор был неистово свирепым в своём зареве, ручейки крови стекали по подбородку, пока клыки вонзались всё глубже. Казалось, что достаточно было бы ещё нескольких секунд, и Ли бы обернулся волком, ведь его человеческая сущность будто утонула в развернувшемся ревностном безумии. Как только хватка ослабла, Чан, скуля, сполз по двери к полу и подтянул к себе колени, напуганный до пробудившейся икоты. Его разум резко протрезвел, а обоняние не могло уловить тот самый запах, какой свёл с ума, будучи заглушаемым яростной мощью альфы. Полынь и сухостой просто забились в нос, пока чужие феромоны довлели над телом и заставляли сдаться. Слёзы текли по щекам непроизвольно, оттого даже и не чувствовались, но зато оказались замеченными Минхо. И он смог прийти в себя, не на шутку перепугавшись произошедшего. Опустился на колени перед другом и дрожащей рукой кинулся утирать влажные дорожки слёз, пока взглядом улавливал зашедшиеся тремором руки. Некоторое время они просидели в звенящей тишине, в которой, казалось, можно было расслышать, насколько ошалело стучало сердце каждого. Дыхание старшего постепенно приходило в норму, оцепенение спадало, ведь рассеивалась концентрация запаха и феромонов, а сам Минхо выглядел привычно глупо и растерянно. Дикая сторона утихла, не посмела вырваться без дозволения, пусть и причинила скромный вред — но ранки быстро затянулись в моменте остывания волчьей крови в венах. Несколько раз Чан открывал рот что-то спросить, однако терялся слишком быстро, потому что не понимал, что же именно «что-то» необходимо было узнать. Изначально он пришёл, чтобы отругать непоседливого альфу за то, что ни разу не взял трубку, а теперь проблемы раскрылись совсем иного характера. В запахе Хана, успокоившимся и приятном, осталась полынь, и уж Бан знал, что это могло значить. — Ты кто? — зашептал Чан, вглядываясь в привычно карие глаза друга. — А? — Ли встрепенулся. — Я тебя… Головой приложил? — Во-первых, да. Во-вторых, кто ты? Как ты можешь иметь такую силу? — Какую «такую» силу я могу иметь? — снова становился попугаем Минхо. — То, что ты сделал… Со мной, — признание давалось тяжело, ведь осознавать чужую власть над собой не главным альфой, не вожаком, а собственным другом детства, мерещилось унизительным, — на это не способны такие, обычные, как мы, альфы. Поэтому я и спрашиваю, кто же ты? — Ли Минхо, — поднялся с пола Ли вслед за парнем. — Я ничего такого не сделал! — Ты буквально за несколько секунд подавил меня. Ничего. Совсем. — Ты тоже много раз так делал. Чтобы нас с Хёнджином угомонить. — Не путай «подавить» и «успокоить». Я не обладаю способностью к такому. Отпугнуть, указать место, защитить, да, я способен. Но не взять под контроль стороннего альфу. Тем более, ты. Ты вообще даже в волка обращаться не умеешь. Откуда в тебе такая мощь? Тебя точно не усыновили? — завалил информацией друга Чан и вышел из комнаты, торопливо минуя комнату с течной омегой. Хвостиком Минхо тащился сзади и раздумывал. — Отец у тебя альфа, мама бета, верно? — Да. Родители мамы — беты, отца — альфа и омега, — Ли послушным волчком уселся на стул, куда ему указали. — Все обычные. И я даже не уверен, что кроме отца кто-то мог волком становиться. — Значит смешение крови есть. Ты не можешь быть чистокровным, если тебя, конечно, не усыновили, — Бан Чан подобрал со стола чужой телефон и разъярённо ткнул им в лицо друга, где высветилось около восьмидесяти семи пропущенных. — К тому же, котёнок, ты совсем не подходишь на роль главного альфы. Потому что в тебе нет ни капли ответственности!       Растерянный Минхо икнул, будто его отчитывал отец, и продолжил слушать ругающегося, недовольного Чана, каким тот был невозможно редко, если его не доводили. Ли довёл. Гневным шёпотом тот вещал о том, что произошло в их маленьком мире, пока кое-кто придавался грехам излишне активно, чем заставлял кончики ушей полыхать в стыде. Однако Минхо понимал, что к самой сути негодования они ещё не подобрались. Поэтому впитывал то, что четырёх альф чужой стаи поймали, пока те ошивались на границе с лесом, пытаясь по следам крови отследить перемещение Джисона. Одного, про которого даже Хан не знал, словили с другой стороны поместья. Тот должен был быть загонщиком в случае появления нужной омеги, или какой-либо другой. Найти самого вожака и его трёх оставшихся прихвостней не удалось, а пойманные на вопросы категорически отвечать отказались даже под пытками, какие главный альфа поместья пообещал им за охоту на собственного сына. Несколько десятков альф отправились на обход территории, усилилась охрана поместья, потому что период течки многих омег стаи выпал как раз на этот момент наглости чужаков. Бан Чану пришлось клятвенно заверить всю семью Джисона, что с ним всё в порядке и он в безопасности. И если бы не его выстроенная годами репутация, то вряд ли бы разговор закончился так, как закончился: пока не выследят вожака, Джисону в поместье лучше не приезжать. Стоило от такого решения выдохнуть, ведь состояние напуганной омеги всё ещё отчётливо ощущалось кожей, как дома ждал сюрприз, к какому Бан Чан медленно и подводил. — Вы переспали, — совсем не вопрос. — Как ты мог? — Всё было обоюдно. — Нет. Ты воспользовался его уязвимым положением, — тяжёлый вздох от непонимания выстраивания дальнейшей стратегии поведения. — Хотя не могу взять в толк, как течка могла так спонтанно начаться. Я ничего не чувствовал. И запах… Яблоки! Чёртовы яблоки! Я понял теперь… — Он сдерживал течку. Я не воспользовался им, Чан! — вскипел Минхо. — Как ты мог так подумать обо мне? — Из-за твоей одержимости. Мы же уже разговаривали, что не будет так, как хочется! Ну не может быть Джисон твоим. И я переживаю, что у глупого тебя теперь будут проблемы, понимаешь? Чистокровная омега невинной выдаётся замуж. А ты её осквернил. — Чан… — Почему запах-то другой? Почему яблочный? Как можно сдерживать течку? Почему именно ты вляпался во всё это? Законы стаи не шутки. И поверь, ты не хочешь видеть отца Джисона в гневе, — парень устало уронил голову на стол и с трагическим выражением лица уставился на рядом сидящего друга. — Я увезу его. Заберу и никому не отдам! — взгляд был серьёзным, но нижняя губа подрагивала. — Не будь придурком, — обессиленно отозвался Бан. — Ты рассуждаешь как маленький ребёнок. Мы не в сказке. Хан не сбежит, поджав хвост. На его плечах огромная ответственность. Прекрати себе же внушать то, чему не суждено быть, и просто живи свою жизнь. Ты же хотел уехать в Японию. — Не теперь. Это моя омега, почему же ты не хочешь меня услышать? — плечи Минхо дрожали, а сжатые в кулаки руки устроились на коленях, как у провинившегося мальчишки. — Не всё в жизни бывает так, как хочется, котёнок, — ласково заговорил Бан Чан. — Тем более при таких обстоятельствах тебе определённо не за что бороться. И лучше скрываться от главного альфы. — Мой отец ничего не сделает, — раздался за спинами тихий голос.       Парни одновременно дёрнулись и повернулись к сонной омеге, чуть переминающейся с ноги на ногу. Мгновенно Ли проморгался, не позволил слезам скатиться по щекам и разглядел очаровательного Джисона, отчего его губы тронула улыбка. Светлые волосы торчали в разные стороны, неровными волнами спадали на зарумянившееся лицо; на пухлой щеке красовался след от подушки; а губы были чуть надутыми, пока глаза медленно открывались и закрывались, трепеща длинными ресницами. Выданная светлая футболка прятала верх тела, но еле дотягивалась своей длиной до края немного завернувшегося белья, поэтому стройные ноги были выставлены на всеобщее обозрение. Минхо залип. На вывернутых внутрь носком стопах, на острых коленках и плотных бёдрах, красиво обтянутых тканью боксёров. Взгляд зацепился за почти затянувшуюся рану на руке и проследовал выше, к лицу. Смущение и растерянность отражались слишком ярко, потому Ли неосторожно отпихнул Чана дальше от себя, освобождая пространство, и жестом подозвал Джисона. Неловко, помявшись и стушевавшись, но Хан сделал те несколько шагов, их разделяющих. Чужие руки мгновенно улеглись на талию, чтобы направить, и омеге пришлось устроиться на коленях Минхо, кто тут же притянул ближе и позволил расслабиться. Дышал же Хан часто, взволнованно, ведь услышал достаточно, чтобы в его голове тут же начали выстраиваться планы дальнейших действий. Понимал, что Бан Чан был прав, у него слишком много ответственности перед стаей, особенно сейчас, пока ситуация не разрешится, только вот отказаться от своих чувств не был готов при этом. Однако, как и обещал, всю вину он решил взять на себя, потому что понимал, что даже если прикроется запахом мяты, его отец или мать всё равно всё почувствуют. — Но ты-то куда, Джисон? — осторожно заговорил Чан. — У тебя же должно быть благоразумие. — С Минхо оно теряется, — Хан облокотился на альфу, прислоняясь ещё ближе, дабы тот крепче обнял. — Это очень сложно. Объяснить. Я сам не понимаю, что за наваждение. Но я чувствую себя живым. Здесь. Не в поместье. — Вы выглядите так, словно уже давно вместе, — невесело улыбнулся Бан в созерцании той ласки, какую Ли дарил заметно ослабленному Джисону, пока сам он искренне отдавался лёгким прикосновениям. — Мне, жаль, Джисон, но есть правила. Традиции, какие-то нормы. — И я это всё уважаю, — глаза омеги вновь загорелись светом звёзд. — Но осознавать на эти мгновения себя не просто игрушкой, а обычным, любимым, лучшее, что я испытывал. Со всеми проблемами я смогу разобраться, как только восстановлю силы. Мне пришлось прибегнуть к использованию волчьей крови, чтобы исцелиться, — он выставил руку вперёд, — но даже этого не смог. Пробежка по лесу и заглушенная течка дали свои плоды. Зато теперь я в безопасности.       В скомканном разговоре о традициях Ли потерялся. Он сильнее обнимал Джисона и поглаживал по обнажённой коже ног, порой цепляя ткань нижнего белья. Пропитывался его жаром от вновь разгорающейся волны течки и смотрел в окно, где рассвет никак не мог победить сгустившуюся темноту серых облаков. Вьюга не стихала, оттого и представлять не хотелось, какой же хаос творился на дорогах. Но в эту непогоду мечталось шагнуть, выпустить все непонятные чувства громким криком, сокрушиться на непорядочность судьбы, которая даровала нечто прекрасное, нежное и самое нужное, а теперь собиралась отобрать. Ведь, пусть верить и так считать не хотелось, Хан не его омега, сколько бы он так его не называл. Краем уха улавливал слова Джисона о том, что тот готов был понести любое наказание от родителей за содеянное, хотя не считал себя в чём-то виноватым, ведь просто, как и все люди, хотел чувствовать себя счастливым. Угуканье смягчившегося Бан Чана тоже придавало веры в лучшее: вероятно, друг приобретал готовность пересмотреть свою точку зрения. И даже согласился обучить обращениям в волка, при условии полного подчинения Минхо. На это сам Минхо лишь хмыкнул и только тогда перевёл взгляд на Джисона, очевидно ожидающего от него чего-то. Затем посмотрел на Чана и понял, что пропустил какой-то вопрос адресованный именно ему. Заметил в руках старшего телефон и нервно проглотил слюну, чуть сильнее сжав чужое бедро своими пальцами. — Ты слышал, что я сказал? — уточнил старший, но сразу получил извиняющееся в тональности «нет». — Возле поместья нашли убитую омегу. Омегу нашей стаи. — Что? — моргнул Ли. — Как это?.. — Чанбин написал только что. Страж Ян Чонин обнаружил на границе тело с разодранным горлом, — очередной звук смартфона заставил всех дёрнуться. — Это Ёнгук оставил послание, — тяжело выдохнул Чан. — Какое? — Джисон задрожал в чужих руках. Привычное неприятное предчувствие кошмаром вновь зацвело под рёбрами. — Что там?.. — Приказ, чтобы немедленно тебя отдали ему. Или он убьёт ещё кого-нибудь. — Сука, — клацнув зубами, прошипел Минхо, — я его порву.       Испуганный, абсолютно потерявшийся, Хан подскочил на ноги, сразу же пошатнувшись. Оба альфы уставились на него, не понимая, что тот собрался делать в таком состоянии. Растерянный взгляд сияющих глаз метался от одного лица к другому, словно пытался найти ответы, но с губ сорвалось лишь тихое: «Мне срочно нужно ехать». Немного грубовато Минхо схватил замельтешившую омегу за запястье, но Джисон ловко вывернул руку, прежде чем застыть на месте. Сладкий аромат сочных яблок затопил небольшую кухню. Красные глаза обоих альф проследили на расставленными в стороны ногами Джисона. Течка снова взяла своё. Смазка обильно потекла по внутренней стороне бёдер, капая прямо на пол. Ощутимый спазм согнул Хана пополам в тот самый момент, когда рёв Бана оглушил всех — он пытался сдержаться, но не мог. Никакая выдержка, отточенная годами, не была готова спасти его жажду от столько сладкой омеги, находящейся совсем рядом. Пусть он с силой и влепил себе пощёчину, это сделало лишь хуже: горящий взгляд наблюдал за страданиями и мольбами об узле того, кто был его вожаком. Но даже рывок вперёд сделать не получилось, как над ухом угрожающе зарычал Минхо. — Не смей. Даже думать о нём не смей.       Снова феромоны придавили заскулившего в момент альфу к стулу, пока Ли, готовый вступить в нешуточную драку, бережно устраивал дрожащее тело на своих руках, дабы отнести в свою комнату, откуда секундами позже раздался первый звонкий стон. Стоило пелене возбуждения спасть, ведь даже сквозь стены и сладкий аромат секса, полынь и феромоны довлели и возвышались, приземляя, так взгляд Чана упал сначала на измученного голодом и шумом кролика, а после на телефон. Бинни (09.58) Мы нашли омегу той стаи в лесу. Ким Сынмин. Живой. Ёнгук и его шайка стоит за всеми теми убийствами омег. Приезжай скорее. Спрячьте Джисона. Они в Сеул направились.