закаты

лиза вроде как начинает жить. своими же холодными пальцами по утрам вырисовывает на запотевшем стекле в ванной одну-единственную, кажущуюся правильной строчку: «всё будет хорошо». и это хорошо достигает её. обволакивает нутро приятной дымкой, лезет в самое сердце, не видит никаких преград, чтобы доставить лизе хотя бы мимолётное счастье. и вроде как становится легче. чернота совсем не рвёт изнутри как раньше, лишь остаётся неприятным осадком где-то внутри, между сердцем и легкими, наверное в плевре. потому что дышать ставится тяжелее всё чаще и чаще. горе думает бросить курить, потому что совсем скоро фестиваль, а она без каждодневнего утреннего «припудривания» носика в десять слоёв тональника, только спустя пять минут активной физической деятельности выглядит как спелый помидор. поэтому грузит себя на день как можно сильней, возобновляет посещения универа, перестаёт вести мк. пытается сдавать хотя бы какую-нибудь часть гложущих-режущих долгов преподам, которые сильнее других ебут мозги. отвлечься от мыслей, что все, будто сговорившись, направленно и намеренно утекают в одно-единственное, в настоящий момент, неверное для хотелок лизы русло: надо покурить. по-началу с этим бороться тяжело, никотин, разлетающийся по всей москве от неравнодушных зависимых прохожих, подпитывающих страсть лизы с каждым мгновением всё сильнее и ярче, вдыхается носом, оседает на легких, а мозг требует ещё. ещёещёещё. будто в этом весь смысл её существования. а после становится легче. и вроде как даже не привлекательно это въевшееся явление — курить по утрам, перед тренировками, на балконе, с саней, задумываясь при этом о беспечном хаосе бытия… и за месяц упорного самобичевания, тяга к одноразкам уменьшается, всё же ненамного, но уменьшается. зато увеличивается тяга к эле. она как магнит. тянет и тянет, с каждым днём, встречей, касанием, всё сильнее и сильнее, сжимает горло всё больнее и больнее. а лиза не против. добровольно затягивает на шее ошейник туже, в крайнее время мечтает задохнуться и потеряться на время от собачьего кайфа. как друзья хвастали: ты сначала отключаешься, перед глазами чернеет, дышать не можешь, падаешь на колени, а потом всё возвращается. медленно, постепенно, тягуче. но эля не даёт забыться до конца. в каждое ее присутствие рядом — ошейник затягивается, а когда лиза только-только начинает входить в так называемую первую стадию: задыхаться приятными и нежными клубничными духами, - то в тот же момент эля испаряется, либо сама же ослабляет стяжку на ошейнике. у эли руки тёплые, приятные, когда обнимают, за талию притягивают старшую близко-близко, шелковистые волосы щекочут запотевшую шею, а дыхание сначала прерывистое и режущее, а позже медленное и размеренное, что лизе ни за что и никогда не хочется отпускать свой комочек спокойствия. рядом с младшей реально легче. как лиза и предполагала, они сдружились. перед тренировкой крутятся перед зеркалом вместе, пальцы переплетают часто-часто, отчего у лизы всё сводит внутри и не хочет отпускать. её внутренне волнение после эли отходит на второй план, когда она вливается в танец во время тренировки полностью. отбрасывает абсолютно все мысли из головы и отдается процессу от и до. когда выходит вперед и смотрит на себя в зеркало, как вытанцовывает под заезженную музыку партию, негромко подпевая под нос. у лизы движения резкие, прямо отдают ярой агрессией, заставляют чувствовать неумолимую уверенность, а у эли же наоборот: всё плавно, мягко и размеренно. в головы публике младшая въедается безо всяких раздумий и долгих решений, только потому что составляет с горе неоспоримый контраст: от младшей веет нежностью и приятно протекающим между пальцами щекочущем ладошки теплом, а от старшей тянет влаственностью и тяжестью, оседающих черным пеплом от брошенных и раздавленных окурков. но цвета им нравятся противоположные. горе тянется больше к светлому во многих аспектах своей никчёмной немногословной жизни, а эля, сама того не ведая, примыкает в в мыслях старшей (и не только её) к самому порочному и притягательно вяжущему на языке злу, часто одевая на тренировки чёрные облегающие тело топы и свободные спортивные штаны. знает же вкус в одежде и умеет удивлять. а чего только стоят длинные юбки, что плотно облегают зад, когда она повторяет перед старшей очередную въевшуюся благодаря трендам женскую хорягу. каждый раз горе непроизвольно сглатывает, ощущая жар её тела сквозь черную ткань. этот чертёнок учится в девятом классе, в очередной раз пробегает по черепной коробке колкая мысль, заставляя лизу задержать на десять-пятнадцать секунд дыхание, зажмуриться и войти в собственный вакуум. ненадолго, но всё же спасало от навязчивых мыслей по поводу крутящейся рядом разгоряченной блондинки. а так-то её всё устраивает. приступы ненависти к самой себе, людям и окружающему миру стали проявляться реже, жизнь стала ощущаться ярче и слаще. рядом с элей. только рядом с ней на языке вертелись приторно-сладкие нотки чего-то. духи? — нередко думалось лизе. но для духов как-то слишком сладко и приятно. это что-то другое, более большое и необъятное… последние две недели до тринадцатого мая они всей командой ходят как выжатые лимоны, тренируются день и ночь, все на нервах, особенно саша с женей, на которых лежала абсолютно вся организация их «великого переселения» на квартирку недалеко от места проведения мероприятия и весь-весь-весь номер. в зал проведения фестиваля за добрые три часа они входят яркие, воодушевлённые, а когда женя выводит их на сцену, то у горе башка вскруживается, как от лёгких наркотиков. здесь очень много места, расходись сколько и куда хочешь. эля всё время крутится возле лизы, пытаясь понять хотя б клочок её эмоций, которые она берегла в себе, потому что они были очень даже положительными. — горе, а ты волнуешься? — шепчет эля на ухо, подходя близко, телом прижимаясь к спине старшей, пламенным своим дыханием кожу обжигая. лиза чертыхается, оборачивается и также шепотом отвечает: — блять, напугала. нет. а что волноваться? мне не впервой. а ты чего, впервые на публике выступаешь? — нет, — стушевалась младшая, взгляд в сторону отводя. — просто… впервые танцую на такой большой сцене… — да не ссы ты, ёлы-палы, — успокаивает горе, оборачиваясь к ней лицом, встречаясь с ярко-голубыми глазами, кладёт руку на плечо. — станцуем, как станцуем. мы их там всех порвём. только не волнуйся и всё нормасик будет. у эли глазоньки блядски-красивые, в пучину свою забирают мгновенно. в дополнение к вышеупомянутому подарку, лизу добивает яркая и нежная улыбка. она задерживается в моменте, улыбнувшись в ответ и немного склоняя голову, оставляет руку на плече. — все поняли, где центр? — громко говорит женя, выкидывая лизу из мыслей. оказывается она что-то объясняла. — не, жень, давай-ка ещё раз, — парирует саша, смотря в сторону горе и эли. — вон, чудушки, отвлеклись. — о-о-а, да горе! фигли элю отвлекаешь! — потирает переносицу, перенося злобный взгляд в сторону отвлёкшихся. — так, давайте ещё раз… теперь они внимательно выслушивают наставления лидера, не хотя, чтобы она на них ещё раз злилась. за последнюю неделю они этой злости наслушались вдоволь. после лекции уходят со сцены, вроде как понявшие своё место, вместе отыскивают гримёрку, удостоверяются в том, чтобы никто не потерялся и в назначенное время все стояли возле «вот этой вот херни», как её окрестила женя, и по любезному соглашению лидера имеют право прогуляться до тц рядом. горе же первым делом рвётся туда, чтобы набить чем-нибудь желудок на предстоящие несколько часов и прикупить поесть на потом. предложила эле: та тут же согласилась и вот они уже в гримерке накидывают кожанки, хватают сумки, как вдруг женя, отлипнув от телефона, вещает: — эля, а ты куда? — как куда? с горе в тц… — я твоей маме буквально жизнью клялась, что ни на шаг тебя от себя не отпущу. вот в том, что горе будет также, я не уверена. — женя уверительно складывает руки на груди. протестует. — да женя не ссы, не убью я её. — лизе такая перспектива не нравится. она хотела прогуляться не в гордом одиночестве, коего в её жизни было выше крыши. — я в этом сомневаюсь, — парирует саша, — но! — возносит вверх указательный палец, — я считаю, что их всё же можно отпустить… — под твоим чутким надзором? — искоса глядит на ту женя. — да нет. я считаю, что можно отпустить и так, потому что я верю, что у горе уровень ответственности не как у спички. верно, горе? — да-да. я за ней, — треплет мелкую за волоса. — глаз да глаз. могу ошейник повесить, чтоб не убежала, если найдёте. — ошейник — крайность. эля не сбежит. идите уже. чтобы в восемь тридцать были тут. — машет им на прощание рукой сашка, мол «валите, я от вас устала». а лиза улыбается. они выходят из здания на свежий воздух, старшая тут же травит лёгкие никотиновым дымом, выдыхает его в другую от эли сторону, радуется её присутствию. они проходят пару кварталов, громко хохоча под хмурые взгляды прохожих, говоря на самые отречённые и отбитые темы, отборно матерясь, и время от времени отходя друг от друга на приличное расстояние, дабы не допустить очередной шлепок по заднице за какую-то идиотскую шутку или совсем неуместный подкол. — горь, — как-то отстраннёно щебечет эля, прекратив смеяться. — а почему ты про ошейник подумала? — а лиза не вдупляет. — ты о чём? — заходит в здание, доставая из кармана телефон. — какой ошейник? — ну. когда жене говорила, что не отпустишь ни на шаг и бла-бла… — пх, ты про это? хм… даже не знаю. а что так? подумала в плохом контексте? ай-яй-яй, эльвира, о таком думать — грех грешный… над этим они смеются, а у лизы что-то в животе перекручивается от такой простоты и прямоты. а сейчас нужно тупо отвлечься от выступления и промыть мозг. рядом с ней такое было горе под силу.

***

в назначенное время они уже одетые стояли, время, долго тянувшееся, в телефонах завлекали, пытались не отвлекаться на вездесущий гомон. саша с женей удивились, когда те пришли и не опоздали. «всё же саша права была. не убила ты элю» — именно с этой фразой встретила их лидер. остался ещё час. за сорок минут до выступления у эли начинается жесткий тремор, а лиза уходит в уборную подправить макияж. её саму немного потряхивает, переполняют переживания, она волнуется за младшую. а когда за двадцать пять минут до начала возвращается к команде за кулисы сквозь толпу плотно-плотно облегающую её, по щекам младшей стекают слёзы. у горе всё внутри переворачивается при виде этой картины. слёзы младшей — последнее, что она хотела видеть. рядом женя, саша успокаивают. — эй, эля, — лиза подбегает, садится перед ней на корточки, — ты чего? переволновалась? — м…мг… — отвечает, шмыгая носом. саша и женя отходят на пару шагов назад. в голову лизе приходит интересная идея. — эль, пойдём. — рукой подзывая, тут же за неё хватается, ведёт сама не зная куда. по пути бросает жене: — мы сейчас. одна нога здесь, другая там. — давайте, не задерживайтесь. они, сцепившись за руки и переплетя пальцы, уходят подальше от сцены, где музыка не так сильно долбит по ушам. на лестничном пролёте лиза останавливается, младшую к себе лицом вертит и выдаёт: — иди ко мне. ну ты чего, — лиза, руки эле за спину заводя, прижимает к себе, по волосам поглаживая. — не волнуйся, — уже шепотом. — не нужно, не плачь, тебе слёзы совсем не к лицу. у тебя всё получится. я в тебя верю. — и они молчат, может минуты две. лизе не очень удобно, младшая наваливается на ту всем телом, сгребает в мертвой хватке в силу своего роста. но старшая кой-как всё же держится. люди за ними ходят туда-сюда в этом коридоре, будто специально каблучками на шпильках громко цокают, но сейчас на тех абсолютно похуй. слёзы эли сводят с ума, за несколько секунд настрой «ебашить до потери пульса» сбивается напрочь. ноги начинают подрагивать, плечо немного мокрое от слёз, а младшая тычется носом в шею, пытаясь дышать горей. у лизы мурашки, а эле спокойней. старшая едва слышно вздыхает от нахлынувших эмоций. приятно. по телу разливается чуткое и нежное тепло. отлипает от младшей, поглаживая по щеке заглядывает в самую глубь голубых глаз, спрашивая. — рассказать анекдот? — давай. — знаешь, почему черепашки-ниндзя нападали вчетвером на одного? — почему? — потому что у них тренер — крыса. — пх, горе, — эля улыбается и тихонько хохочет, а у лизы внутри цветы расцветают. видеть её улыбку — единое и целое счастье. счастье. это слово намного приятней многих других, от него на языке оседает приятный привкус клубники, собранной летом на даче. — легче? — лиза до сих пор поглаживает младшую по спине, давая и себе и ей спокойствие. — эля, не волнуйся. выступим, как выступим. я знаю, что ты лучше всех. и ты не ошибёшься. мы их всех там порвём у них нет шансов и пускай идут нахуй со своим недовыёбыванием. у тебя тушь водостойкая, да ведь? — да. — смущается. и горе переплетает пальцы на руках. улыбка лечит, но не до конца. за десять минут до номера тремор настигает и лизу, а младшая прижимается к ней, поддерживая. хихикает, касаясь дрожащих рук старшей, мягко шепчет успокоения на ушко, щекоча чувствительную кожу волосами. а лиза её почти не слушает. лизе кажется, что на сцене она развалится, растечётся лужицой и совсем не сможет собрать из себя совсем ничего. но лиза не разваливается. когда она выходит на сцену, все беспокойства отходят на второй план. когда выскакивает вперед на своей партии, изнутри наружу херачит эйфорией. именно так она называла это чувство. здесь всё будто вновинку, будто впервые. движения не кажутся такими заезженными, и музыка по ушам долбит приятно, оставляя после себя приторно-сладкое послевкусие в виде непроизвольных подрагиваний мышц конечностей. она в очередной раз шевелит губами под музыку, вырисовывает руками образ, где-то в черни звёздного неба, вновь вливается с девочками в линию, движется чуть назад. крики и оры, полная отдача танцу, неприятно липнущие к шее волосы и свет софитов. её дурманит. вот они переходят в последнюю связку, остаётся совсем немного времени до их триумфа. до её триумфа. лиза хочет оставить, выжечь у себя в голове эту картинку, эту колюще-режущую сотнями осколков атмосферу вседозволенности и власти над другими. хоть мимолётной, но всё же власти. над эмоциями других. её обжигает не по-детски, когда последний аккорд ударяет по барабанным перепонкам и она встаёт в последнюю позу. её триумф. она победила. в районе висков чувствуется пульс, откуда-то слышится «elevate gonna elevate.», тяжёлое дыхание обжигает лёгкие, а когда она облизывает губы, то чувствует металлический привкус крови. перед глазами яркая вспышка света, которая совсем не хочет уходить. а лизе и не надо. она хочет остаться в моменте эйфории как можно дольше. на ватных ногах уходит со сцены, а в реальность возвращается лишь когда оказывается за кулисами под громкие вопли всех участников. с сознания спадает пелена блаженства. — да, мы сделали это!!! у-у-у-у-у-у-у-у, — почти срывая голос орёт женя, не опасаясь ни чьих претензий за такое поведение. — elevate gonna elevate!!! — женю подхватывают и другие участники. все измученные, зато счастливые. лиза прижимается к каждому, обнимает, саша что-то шепчет на ухо, на что лиза просто кивает, нихера не поняв. почти самой последней подходит эля, выдавая на выдохе: — спасибо большое. а то я бы ёбнулась сразу на первой связке. — да что я помогла? — лиза заглядывает в глаза напротив, — просто тебя это волнение вообще ебать не должно. я же говорила, ты лучше всех. — ага. — очередная улыбка. а потом всё как в тумане. туда-сюда, какие-то предложения организаторов, папарации с подписчиками. а после музыка и танцы. всё, что лиза любила и знала. все лагерные песни. она полностью отдаётся танцу, кричит слова песен и улыбается. отпустило… после — разочарование. лучшие в своём блоке, а приз зрительских симпатий — не им. сорванное голосование, расстройство команды и путь до квартирки посреди холодной москвы. за окном машины жениной подруги темно и тускло. как и на душе. если честно — она даже немножко расстроилась. если говорить ещё честнее — она устала. от всего. мимо пролетают ночные огни, украшающие эту тусклость хоть какими-то красками, высоченные дома. конечно же, серые. за окном всё равно течёт жизнь. даже в два ночи. светофоры, люди, пешеходные переходы, круглосуточные магазинчики. свет не бьёт прямо в глаза из-за тонировки. она нелепо улыбается, когда отводит взгляд в другую сторону. на плече сопит эля. за младшей — саша, на переднем сидении — женя. а за ними на третьем ряду пассажирских сидений — тая. где сейчас остальные — не волнует. волнует только объект, что спит на плече. горе тормошит её, немного крутит, укладывая, как ей кажется, поудобней, приобняв рукой за спину. женя и саша о чём-то шепчутся через сидение. эля вздрагивает, а лиза шумно выдыхает. «спи, спи,» — шепчет ей на ушко, мягко улыбаясь и поглаживая пальцами ладонь, лежащую на бедре. — эля тебе не мешает? может ко мне положить или назад ей голову перекинуть? — шепчет саша через элю, немного наклонившись вперёд. — не, нормально, я доеду. — отзывается лиза также шепотом. — точно? — не унимается сашка. — точно. — отрезает, достав из кармана кейс с наушниками. последующий кусок дороги она проедет с музыкой в ушах и не будет отвлекаться на постороннее.

***

в квартирке их встречают друзья, что решили поехать с ними, слащавый аромат одноразок, уличная прохлада и пять коробок пиццы. горе опять натягивает на лицо улыбку. они пересматривают выступление раз десять точно, под негромкие разговоры всех присутствующих, имеющих силы на обсуждение выступления. горе опять тыкает пальцем в экран смартфона и ласково просит заткнуться всех присутсвующих, потому что начинается её партия. а в этот момент начинаются визги публики. услада для ушей. саня лежит прямо под боком и поглаживает её бедро рукой. а лиза не против. ему можно. они друзья. за подобными действиями не подразумевалось никакого скрытого контекста, они такого не стеснялись и не тушевались. их дружеские отношения всегда были такими: если плохо — приеду, успокою. нужна близость — я её устрою. кто-то бросил — бутылка коньяка и моё общество в помощь. всё заебало — помогу обматерить весь мир. горе встаёт, отходит и садится на островок кухни. ребята лежат на диване в пяти шагах. ей просто хочется посидеть одной, здесь. смотрит на вопросительный взгляд сани, рядом с которым уже уселась тая, сохранив небольшую дистанцию. лиза улыбается ему, показывая фак без жестов. взглядом. он закатывает глаза и опять смотрит в телефон. чаще в поддержке нуждалась лиза. особенно после шестнадцати лет, когда она впервые разочаровалась в тех, кто был ей близок. тогда она полностью воссоздавала себя и общество, которое стала называть друзьями. недоверие, страх близости, равнодушие, боль утраты… всё перемешалось в горький приторный коктейль чувств, который стал её любимым лакомством. она принимала его, когда оказывалась одна. в дополнение к нему появились порезы, и о них знал только саня. мерзкие и болючие. но не на запястьях. на лодыжках. «ошибка молодости» — так она это назвала. хотя, как говорит саня, у лизы молодость ещё впереди. в некоторых аспектах он умнее. как минимум в умении понимать, принимать боль и отпускать её. а она такое не умеет. ей это чуждо. горе держит всё глубоко внутри себя, потому что боится своих же чувств. потому что она…

монстр, не способный ни на одно человеческое чувство. не умеет дружить, уважать, радоваться за других, любить…

— горе! — из пучины мыслей выбивает чей-то голос. эля. — будешь? — тянет коробку с последним куском пиццы. — да, давай. — хватает в руки, сморит на кусок. — это какая? — переводит недоумённый взгляд на элю, сводя брови к переносице. — пепперони? — мгм. — отвечает младшая, улыбаясь. — а у нас ещё осталось? — эта — нет, вот эта… — эля читает название на упаковке. -… маргарита ещё есть целая. лиза смотрит на эмоции младшей, не отводя взгляда. у той всё всегда на лице написано. задумчивость, серьёзность, радость, разочарование. если бы лизу попросили показать человека, который умеет выражать любую существующую на свете эмоцию, то она бы показала элю. — хорошо. а как тебе сам фест? понравилось? — переводит тему лиза. — классно. мне понравилось. я бы ещё выступила где-нибудь… но попозже. летом, например. когда экзамены сдам. — младшая на мгновенье переводит взгляд на окно, улыбается, закусив губу, и впервые во время разговора переводит взгляд на лизу. — блин, ну тема с татушками — огонь. я когда маме фотку отправила, она сказала что всё, эля, никуда я тебя больше не отпущу, ни под каким предлогом, пока тебе восемнадцати не будет… потом я ей позвонила, сказала, что она переводная, мама успокоилась. а ещё… слушать элю — приятно. её глаза мечутся от предмета к предмету, иногда переходя на лизу. эля спокойна. даже слишком. её будто совсем не парит ситуация, произошедшая с ними. и горе тоже становится спокойней. в машине обратно лиза ехала морально убитая, готовая убить организаторов мероприятия с женей вместе, а сейчас будто расцвела. а спать не хотелось совсем. хотелось общаться с элей до утра, слушать легкую хрипотцу её голоса, смеяться с ней над нелепыми шутками, рассказывать тупые анекдоты, вызывать улыбку. а наутро — убежать. подняться раньше всех и с ней сбежать куда подальше. не задумываться о наличии денег в кармане, о состоянии здоровья и необъятных размерах города. хотелось перестать думать, дышать во весь объём лёгких и…

…вновь начать жить без боязни людей.