(Sigh)

      Эту девушку звали Ангелина. Кристина познакомилась с ней на форуме бывших сиделиц и прочитала историю весьма незаурядную в понимании людей обычных, но достаточно типичную для тюремного контингента.       С пятнадцати лет Ангелина встречалась с парнем, в семнадцать они оба поступили в университет и съехались. Если прежде её парень (Серёжа его звали, но Ангелина во всех своим постах ласково кликала его «мудаком» и «припизднутым яйцетрясом») был образцовым джентльменом и пылинки сдувал со своей пассии, то совместное проживание явило другую сторону его характера. Серёжа любил выпить, а как выпьет — любил пошуметь и потрахаться, чего Ангелине хотелось далеко не всегда. Не единожды он брал её силой. Потом начал поднимать руку. А зачастую совмещал и то, и другое. Ангелина была достаточно откровенна в своих постах на форуме: рассказывала, например, как Серёжа (то есть припизднутый яйцетряс) привязывал её к батарее, а потом сношал сзади, как собаку. Пару раз он разбивал о её голову бутылки — много чего там было… И в конце концов Ангелина не выдержала. Когда он снова поднял на неё руку, она схватилась за нож — только ударила неудачно. Бывший её истёк кровью и умер ещё до приезда скорой, а самой Ангелине впаяли шесть лет за превышение самообороны.       Она отсидела пять из них, вышла по УДО, но, очутившись на воле, оказалась ни с чем. Хватило на полгода — потом совершила кражу, чтобы прожить хоть как-то, но попалась с поличным и загремела ещё на двойку лет. Освободилась только в январе-месяце, смогла, вроде как, найти относительно приличную работу и теперь желала женской ласки. На последнее Кристина и повелась: ей ведь было нужно то же самое.       Ангелине было двадцать семь, старше неё на пять лет; но Кристину это не волновало, равно как и её слезливая история. Всё, что было важно — это её тёмные, как горький шоколад, волосы и умопомрачительные карие глаза. Излюбленный типаж Кристины.       В квартире, где Ангелина снимала комнату, сегодня не было больше никого, а значит, они могли хорошенько поразвлечься. Кристина прижимала её к стене, жадно целовала, углубляясь языком в ротовую полость, и, конечно, не забывала блуждать руками по исхудавшему телу.       — А там, — спросила она, отпрянув от Ангелины, — ты была коблой или ковырялкой?       Та смущённо потупила взгляд. Кристина усмехнулась:       — Всё ясно. Ну… — Она схватила Ангелину за грудки и опрокинула на кровать, а потом принялась поспешно избавляться от низа одежды. — Тогда поковыряешься у меня.       — Так скоро? — Ангелина растерянно вскинула брови.       — А что? Хотела ещё на пару свиданий сходить? Честно, я могла бы просто снять проститутку, но у меня нет на это бабок. — Кристина упала на кровать рядом с ней и раздвинула ноги. — Принимайся за работу, да побыстрее.       Ангелина принялась лизать. Кристина прикрыла глаза и откинула голову назад, постаравшись как можно скорее утонуть в ощущениях, прежде, чем сознание стало бы подбрасывать образы той, кого она хотела попросту забыть.       С женщинами всё намного приятнее, если так подумать…       Первый подобный опыт Кристина приобрела на малолетке, когда спуталась с девкой по имени Карина. Та, кокетливо улыбаясь, как помнится теперь, предложила ей «побыть мужем и женой», на что Кристина согласилась из-за… Да не помнила она уже, почему. Просто на тот момент это показалось самым правильным решением. Будто это было именно то, чего ей недоставало всю жизнь. В свои семнадцать именно с Кариной она и лишилась девственности: от её пухлых пальцев и проворного языка.       Продолжилось всё уже в женской — взрослой — колонии. Кристина быстро нашла себе парочку юных — таких же, как и она — девиц и сделала их своими «жёнами». Настю, глупую белобрысую курицу с шикарными, однако, сиськами. Олю, настолько посредственную, что она и вспоминалась-то с трудом. Дашу, которая была страшно тупой (настолько, что в свои двадцать читала по слогам), но которая оказалась весьма изобретательной в отношении подручных предметов в плане секса. И, конечно, Женю. Она-то была любимицей Кристины… Шатенка с прекрасными кофейными глазами и оливковой кожей, пухлыми губами и широким носом, стройная и высокая, так сильно похожая на неё. Если Настю, Олю и Дашу Кристина могла ещё как-то делить с остальными (а Олю так тем более, её только ленивая не имела), то Женя… Женя лишь для неё была.       Хотя, конечно, не обходилось без происшествий. Как-то раз Женя чуть не спуталась с Любкой — Кристина за это последнюю отметелила так, что она три дня со шконки подняться не могла. Но и Жене, конечно, тоже перепало. Сломанный нос и фингал под глазом — достойная плата за предательство доверия и любви Кристины. Но впредь Женя была послушной и покорностью отличалась до самой последней секунды, проведённой Кристиной в тюрьме.       По Жене даже можно тосковать, оказывается. Если что Кристина и потеряла, выйдя на свободу, так это её. Но даже Женя — лишь копия. Все кругом копии. Копии, копии, копии… Причём нелепые и несуразные. Но оригинал недостижим. Не теперь.       Ангелина орудовала языком между её ног, но Кристина ничего не чувствовала. Тело словно было каменным, безжизненным; единственное, что в ней теплилось, так это чувство: захлёстывающее, едкое, бурлящее. Просто она вспоминала её. Машу. Свою Плаксу.       Все вокруг — лишь копии её. В карих глазах, тёмных волосах и оливковых телах Кристина попросту пыталась найти то, что — она знала — никогда не будет ей принадлежать, но к чему влекло и тянуло с астрономической силой. Кристине потребовались годы, целых восемь лет, чтобы в полной мере осознать истинную природу своих чувств к Маше. Это были едкие, токсичные, животные эмоции, в которых ненависть граничила с обожанием и, в конце концов, выливалась в самую что ни на есть одержимость.       Когда Ангелина закончила своё дело, она не издала ни звука. Девушка легла рядом с Кристиной, вытянувшись, и уткнулась носом ей в бок. Если не видеть её лица, а смотреть лишь на волосы, можно было представить, что это Маша. Кристина глубоко втянула ноздрями воздух и прикрыла глаза, обняв Ангелину.       Но Маша никогда не лежала бы с ней вот так. Спокойно, тихо и безмятежно. Маша ненавидела её, вероятно, если не боялась, и Кристина знала это.       — Твоя татуировка, — произнесла Ангелина, глядя на рисунок на теле: сердце, пробитое стрелой. — Кому она посвящена?       Кристина не ждала этого вопроса, хотя его появление было закономерным. Такие татуировки на зоне не бьют просто так. У самой Ангелины была такая же, только не на плече, а на лодыжке: посвящённая её бывшему, которого она сама же и убила. Об этом Ангелина тоже писала на форуме.       — А то ты не догадываешься, — язвительно буркнула Кристина.       — Кто он? Что он сделал?       — Не он, а она.       Ангелина приподнялась на локте и пытливо посмотрела на Кристину, тем самым просто вынуждая продолжить. Хотя, возможно, она сама хотела об этом поговорить. Кристина не из тех, кто любил озвучивать свои чувства, но всё же она признавала, что это помогало понять их получше. Да и душу, в конце концов, облегчить.       — Она училась со мной в одном классе. Я ненавидела её. Презирала. И завидовала. И… Наверное, была в неё влюблена. — Не «наверное», а совершенно точно, и это длилось до сих пор. — И попыталась убить её.       — А что она такого сделала?       — Была лучше, чем я. Меня пиздец как это бесило. И тогда я подожгла здание, в котором она репетировала песню к музыкальному конкурсу. Но я не хотела её убивать. Я просто… Я не знаю. Просто сделала это, потому что мне так захотелось.       Так было всегда. Кристиной руководили импульсы, которых она не могла понять и которыми совершенно не способна была управлять. В такие моменты её мозг словно бы отключался, здравый смысл отходил куда-то на периферию, уступая место животным инстинктам, а потом случалось какое-то дерьмо.       — И что было потом?       — Она выжила. И уничтожила меня. И я попала в тюрьму.       — И ты до сих пор… — Ангелина замялась, неуверенная, правильным ли будет слово, которое она собиралась сказать: — любишь её?       — Наверное. Но это уже неважно. Я больше никогда её не увижу. Но знаешь… Она была для меня всем. Во всех смыслах. Я ещё никого так не ненавидела в своей жизни, и ещё ни к кому меня так не тянуло. Это сложно объяснить… Я как будто бы хотела быть с нею, но одновременно и быть ею. — Кристина нахмурилась и вдруг с отвращением отпихнула Ангелину от себя. — Зачем я вообще рассказываю тебе это? — выплюнула она с омерзением. — Ты своё дело сделала — всё, я пошла.       Впопыхах собравшись, Кристина вылетела из квартиры и из подъезда.       На улице лил дождь. Тоскливая, скверная погода. А у неё ни зонта, ни капюшона; в одной майке недолго и простуду схлопотать… Ладно. Кристина плюнула на всё и закурила.       Дым клубился, растворяясь по ветру, и вместе с ним уходили и все дурные мысли.       Докурив, Кристина вынырнула из двора, дальше шёл рядом ларьков. В одном из них купила себе стаканчик колы и двинулась дальше. Хотелось поскорее вернуться домой и предаться сладкой неге сна, хоть и было только восемь вечера.       Какая-то сука налетела на неё так резко и внезапно, что Крис выронила стакан. Кола расплескалась по асфальту и на её новёхонькие белые кроссовки. Кристина уже готовилась разразиться гневной тирадой, как девушка вдруг выпалила:       — Простите! Я вас не заметила… — Подозрительно знакомый голос…       Кристина подняла глаза, и её чудом как не перекосило. Это была она. Пряталась под капюшоном бледно-голубой толстовки; но Кристина всё равно смогла её узнать.       Чёрт.       Не произнося ни слова, Кристина отпихнула её в сторону и резво направилась дальше по улице, торопливо ступая в такт биения собственного сердца, которое теперь грохотало с такой силой, что грозилось вдребезги разбить грудную клетку.       Уже дома, отмывая обувь, Кристина неожиданно расхохоталась.       Так значит, Маша Терехова вернулась домой…