Актриса

Весело присвистывая, разливали по бокалам шампанское, пританцовывали под музыку мужчины в старомодных бархатных костюмах с накрашенными запудренными лицами и девушки в длинных, пышных платьях, с нарисованными мушками на щеках. В темном полумраке, среди множества зеркал и столиков с дефицитной, дорогой косметикой лилась на не менее диковинном проигрывателе музыка. Сегодня впервые отыграли на сцене пьесу "Гроза". В главной гримерной актеры и персонал громко и радостно праздновали это дело. Достали складной длинный стол, едва стоящий на тонких ножках, он ломился от яств: оливье, вафли, шоколадки и даже мандарины! Рыжеволосая Настя, приставленная к более опытной Тане смотрела на нее волком, попивая шампанское. Сафарова не особо хотела пить, зная, что по темным улицам возвращаться в ночи - не самая лучшая идея. Алкоголь мог бы лишь усугубить опасную прогулку. Девушка переоделась в строгие широкие брюки и красный свитер с горлом, собрав волосы в высокий хвост. Она сидела в углу на мягком стуле в свете теплой лампы, не хотелось подходить к столу, притрагиваться к еде. Хорошо здесь к ней относились не все - несколько опытных актеров, добрая буфетчица и, конечно, Валера. — Танечка, это просто потрясающе! Ты живешь на сцене, звезда моя! — разглагольствовал парень, чистя мандарин длинными, тонкими пальцами, стараясь не испачкать дорогую, белую рубашку. Он подсел на стул рядом, загораживая пляску пьяных коллег от девушки. Его темные, длинные волосы чуть распушились. Валерий Булавин - сын главного постановщика и ее хороший приятель. Он своей странной живостью, резкой угловатостью весь напоминал ей диковинного, длинного и худого аристократа, сошедшего со страниц любимых романов. Наивностью и даже внешностью Валера поначалу Таню напрягал. Друзей она особо заводить не умела с детства, поэтому первое время обходила стороной странного длинноволосого парня, почти все время проводящего в театре. Позже они сошлись на взаимной страсти к кино, и вот почти полгода, как он стал единственным человеком, кому можно было здесь довериться. — Спасибо, Валер,— она моргнула, глядя на протянутую половинку почищенного мандарина, приняла угощение,— но, думаю, мне правда пора. — Конечно-конечно, мне просто еще отца дождаться нужно,— он неловко взъерошил вьющиеся пряди. Таня подхватила свою сумку и накинула темную шубу, застегивая пояс. В помещении уже стояла духота и стойкий запах алкоголя, тянуло скорее выйти на воздух. Девушка позволила себе немного сморщить нос и двинулась на выход, огибая стол. Недобро блеснули глаза Ильдара - мужчины средних лет, сыгравшего Бориса. Кто-то остановил музыку, когда девушка была почти у двери. — Стойте, стойте, стойте,— провозгласил низким голосом актер, заставив ее развернуться, и, сложив руки на груди, выгнуть бровь в ожидании очередной издевки,— Предлагаю поднять тост за нашу красавицу Таню и за ее умения,— он указал на шампанское,— без твоих талантов, мы бы, конечно, не сыграли так успешно. Торопишься куда-то? Собачьим лаем подхватила Настя, смеясь. Явные оскорбительные намеки сквозили в тоне мужчины. Таня лишь закатила глаза и, усмехнувшись, шутливо отвесила красивый реверанс. Когда-то она достаточно грубо отказала Ильдару в ухаживаниях, чем явно задела нарциссическое эго. — Благодарю, но без твоего таланта умело играть бесхребетных и обиженных мужчин, мы бы тоже не справились, вот это мастерство перевоплощения! — несколько коллег подавили усмешки, а Валера в конце помещения громко прыснул, особо не скрывая рвущийся на всеобщее обозрение смех. Лицо Ильдара перекосило. И все же ей не стоило так задерживаться в гримерке. Уже было очень поздно, темнота укрывала хмурые кварталы, пугающие корявые тени норовили окружить ее и сжать в своих тисках. На улицах неспокойно. Среди кварталов Казани теперь водились чудища пострашнее курчавых темных отблесков деревьев и неприглядных домов. Таня запрыгнула в полупустой старенький и хлипкий автобус, где ехало лишь несколько загруженных мужчин с большими портфелями и одна пожилая женщина. Сидела почему-то объятая незнакомой доселе тревогой, глядя по привычке в окно, где из-за желтоватого света мелькала кромешная темнота, отражение собственного лица и редкий блеск фонарей. Несколько остановок быстро проехали...В животе узлом скручивалось неприятное чувство. К сожалению, прямого пути не было, поэтому пришлось выйти в пятнадцати минутах быстрой ходьбы до пункта назначения. Выпрыгнув из автобуса, она сразу утонула в сугробах нечищеного снега и картинно закатила глаза, неловко уходя в сторону. Ничего удивительного. Один холодный фонарь серым горел на улице, диковинные снежинки мерно кружили в танце на свету. Некоторое время шла в своих мыслях, прислушиваюсь к треску снега под ногами, мечтая поскорее оказаться в тепле, пока странное покалывающее ощущение в затылке не заставило обернуться. Сердце ушло в пятки. За ней двигались три крупных мужских силуэта, судя по темным здоровенным фигурам. Они были еще далеко, но Таня по развязанной походке догадывалась, кем они могли быть. Говорила же себе. Нельзя оставаться в театре дольше положенного! Она обычно всегда отпрашивалась раньше других, чтобы не бродить по темноте улиц одной. Группировщиками, вот кем могли оказаться страшные силуэты корявых теней на каждом черном углу неосвещенных улиц. Они делала с девушками страшные вещи. Таня с жадностью читала все криминальные сводки некоторое время назад. Она ускорилась и обернулась, понимая, что преследователи тоже стали идти быстрее. Сердце уже отбивало чечетку, когда было принято решение бежать, потонув в сугробах и хватая ртом воздух, на благо выживания. Она бросилась без оглядки, слыша возмущенные крики и свист за своей спиной, так подстегивающий желание нестись вперед от холодного дыхания смерти. Страшные заголовки мелькали в голове, когда пришлось свернуть в малознакомые дворы, чтобы срезать путь. Местами лед заставлял скользить, удерживая равновесие, а сугробы замедляли движения и делали ее неповоротливой. Голоса преследователей громче, а топот их ног отчетливее торопил. Они, как подбитую лань, загоняли ее на знакомой территории. Впереди виднелись теплые огни яркого света, что было удивительно среди безнадежных дворов. В душе медом растекалась надежда на помощь. Ей нужно было бежать туда, к людям, на свет. Вылетая из темной арки, она завидела приветливые огни кафе "Снежинка". У самого входа стояло несколько человек. — Помог...— оборвала себя на полуслове, когда подбежала ближе. Мужчины в длинных темных куртках и плащах или шапках-петушках смеялись, громко говорили и курили. Еще одни группировщики, будь они неладны. Помощи ждать было особо неоткуда. В этот миг произошло несколько пугающих вещей. Из темноты арки, словно чудище, ее резко схватила чужая сильная рука и потянула назад. Несколько мужчин, куривших у кафе, подняли лица, обернувшись на шум в паре метров от них. В панике Таня лягнула нападающего локтем, на ощупь и с силой, по ощущениям заехав по лицу. Мужчина сзади гаркнул от боли, словно стервятник, и в спину девушке снова неожиданно прилетел удар. Сапогом. По ребрам. Боль, честно, была резкой и до тошноты мерзкой настолько, что Таня даже не сдержала приглушенный девичий вскрик и пошатнулась, падая, проезжая коленями по льду. Адреналин, видимо, брал свое, потому как она, не растерявшись, мгновенно бросила свою сумку в лица нападающих, без раздумий вскакивая со снега и бросаясь дальше. У нее совсем не оставалось сил. Со всех сторон окружали бандиты, а ребра и спина начинали отдавать тягучей болью, от которой хотелось согнуться пополам. Она едва пробежала пару метров, когда другие группировщики перегородили улицу. — Это че за хуйня? — смуглый крепкий мужчина в красной куртке у кафе громко выругался, обращаясь к мужикам за ее спиной. Он сразу бросил взгляд на другого, того, что стоял в центре, рядом с ним, — Желтый? Хоть он и был моложе многих своих приятелей, судя по взглядам, являлся негласным лидером. Таких называли на улице "авторами", Таня однажды читала об этом. Молодой, высокий мужчина в дорогом темном пальто и хорошей, статной шапке, остро прошелся по ней быстрым взглядом. Все расступились, когда он сделал несколько шагов вперед. — Вы чьи?— голос низкий и одновременно какой-то бархатный. Профессиональная деформация вызвала в ней нетрезвую для обстоятельств мысль о том, что он бы мог быть отличным актёром озвучки. — Разъезд,— пробасил один из недавних преследователей через улицу, недовольно глядя на нее. На грубом лице багряным пятном растекалась свежая ссадина, видимо, от ее локтя. Троим на вид не меньше тридцати, неприятные, отекшие черты,— отдайте нам девку. Мы ее уважению научим. Желтый, как его назвал другой мужчина, спокойно смотрел на преследователя, он, не отрывая взгляда, затянулся сигаретой, и, выдохнув дым, сделал шаг вперед, тем самым загородив широкой спиной Таню. Отчего-то стало чуть легче дышать. В отличие от отморозков, гнавшихся за ней, не строил какого-то грозного лица и говорил очень спокойно, но в миг настроение потяжелело, и от него потянуло пугающей холодной угрозой. — Если мне не изменяет память, вопрос границ давно обговорили. — И че? — борзо вскинул голову, — мы вас не трогали. Да че, разве это ваша баба? Отдайте ее, без возни. Желтый усмехнулся недобро, в теплом, чуть позеленевшем свете витрин кафе на его лице плясали пугающие тени. — Беспредельщиков на территории Домбыта мы наказываем,— он кивнул своим, несколько крупных амбалов с готовностью и кровожадными ухмылками бросились к преследователям. Таня сглотнула, когда завязалась громкая драка, но нескольких группировщиков с разъезда быстро схватили и скрутили. На того, кто говорил, незнакомец в красной куртке сел, держа его руки, и заставил проехаться по асфальту лицом, наклонил над Желтым. Автор Домбыта спокойно смотрел на сопротивляющегося, побитого мужчину, как на диковинную зверушку, он поставил ногу прямо ему на шею, заставив того подавиться. — Суки,— пропыхтел преследователь. — Подними глаза, — сказал Желтый, прижимая ногой мужчину сильнее, не давая ему лицо от земли оторвать,— Перс,— обратился, и второй, усмехнувшись, блеснул ножом в в руке, склоняясь к пленнику. Ночь разрезал душераздирающий, визгливый крик. Несколько капель алой крови рассыпались по снегу дорожкой. Таню замутило, когда она увидела, как медленно бандит резал один из пальцев на руке недавнего обидчика. Крик и плаксивый визг раздавались еще несколько секунд, пока Желтый не поднял свою руку в останавливающем жесте. Он легким движением затушил окурок об чужую голову, чем вызвал новый вскрик. Жестокость. — Лучше передай Косе мои слова, а то в следующий раз он вас получит по частям,— спокойно отозвался он, убирая ногу с чужой головы. — Валите, отбросы,— мужчина с ножом брезгливо отшвырнул тушу группировщика. Очень скоро все вскочили и, сверкая пятками, поспешили скрыться в темноте улиц. — Совсем берега попутали,— сплюнул на землю "Перс". Желтый кивнул остальным, и все мужчины, о чем-то разговаривая и посмеиваясь, направились внутрь кафе, не обращая на нее внимания. Таня стояла, словно столб, глядя на то место, где недавно извивался от болей ее обидчик. Что этот отморозок мог сделать с ней? Нашли бы ее тело после этой ночи, если бы не "благородные" бандиты? Желудок свело от поведения этого ужасного и страшного человека по кличке Желтый. Хоть он и спас ее сегодня, завтра мог оказаться на месте тех, кто гнал по переулкам, как раненое и слабое животное. Автор Домбыта обернулся на нее и впервые ясно оглядел, что-то в его глазах блеснуло, то ли удивление, то ли интерес. Он наклонился за ее сумкой и приблизился, а Тане захотелось сделать шаг назад, но ее лицо все еще оставалось непроницаемым, застывшим. Руки в карманах шубы чуть тряслись. Желтый протянул девушке ее вещи, не разрывая зрительного контакта. Спокойный. Она приняла сумку, продрогшими, предательски дрожащими пальцами, сразу же нащупав внутри заветную пачку "примы". — Вам ничего не сделали, девушка? — спокойно поинтересовался он. От тона и обращения захотелось вскинуть брови. Настроение, исходящее от этого человека, резко переменилось. — Ничего,— пробормотала она, судорожно доставая сигарету и засовывая ее в рот. Спичек нигде не было. — Врете, — холодно отозвался мужчина, вынимая из кармана зажигалку, импортную. Татьяна блеснула на него густо-накрашенными темными глазами, позволяя подкурить. Вспыхнул оранжевый огонек среди морозного холода, он отразился в серых глазах Желтого. Девушка быстро затянулась, благодарно кивнув, и легкие наполнил расслабляющий никотин. Она выдохнула дым и прикрыла глаза на миг. — Пара царапин, сегодня они могли мне стоить жизни,— изрекла она наконец, и, поджав губы, снова посмотрела на спасителя,— спасибо Вам. Взгляд мужчины потяжелел, обрел суровые блики. Таня позволила себе разглядеть его крупные черты лица, нос, губы, высокие скулы, чуть выпирающую челюсть. Несмотря на это, он не был лишен привлекательности. Какой характер. — Таких тварей мы наказываем, и все же ходить по улицам так поздно одной не стоит. Таня не сдержалась и выгнула бровь. — Они тоже группировщики. Желтый усмехнулся. — Как и я, да? Домбытовцы женщин уважают, только опущенные поведут себя как эта скорлупа с разъезда,— максимально серьезно ответил он. Тане снова захотелось выразить сомнение, но инстинкт самосохранения позволил не потерять спокойное выражение лица. Нужно было покинуть это место поскорее. Группировщики никогда не делают ничего просто так. — Я Вас подвезу,— кивнул мужчина в сторону новенькой Волги, стоящей у входа в кафе. В животе узлом снова скрутился страх. Садиться в машину к бандиту не хотелось, он был огромным, отчего голову при диалоге приходилось запрокидывать, даже ей. Такой скрутит одной левой и сделает с ней что-нибудь страшное, тем более теперь, когда она - должница. Преследовать правильно сказал, Таня не "их", Домбыт был не обязан заступаться и сделал это только из-за своей территории. Девушка не сдержалась и слегка попятилась, сразу же взяв в себя в руки. — Мне тут недалеко совсем, не стоит,— она пыталась выглядеть дружелюбной. Желтый вздохнул, глядя на нее, как на маленького ребенка. — Вы снова хотите нарваться на неприятности? — почти поучающе спросил он. "Какой странный человек!". — Тут всего пять минут пешком,— продолжала стоять на своем. — Хорошо, если Вы боитесь сесть в машину, я провожу так. Не глупите,— предупреждающе. Таня посмотрела на него, чуть нахмурившись. Сложно было отмазаться теперь от такой пугающей компании, поэтому она вспомнила все, что читала об этих людях, и решила рискнуть. — Дадите слово пацана, что Вам можно доверять? — спросила она, чувствуя себя ходящей по грани лезвия. Желтый склонил голову набок и чуть усмехнулся, по-доброму. — К сожалению, не могу. Даже при желании. Слово пацана только для пацанов. Если кто-то даст его Вам, он соврет. Сафарова выдохнула, у нее не было выбора. Выкинув окурок, она поравнялась с мужчиной и повела его по дворам, пристально следя за каждым его движением. — Как Вас зовут? — спросил Желтый. Она замялась на пару мгновений. — Татьяна. — А я Вадим,— непроизвольно бросила взгляд из-под ресниц,— откуда Вы так поздно шли, Татьяна? — Из театра,— врать было нецелесообразно, он наверняка мог бы сам узнать все это, если бы захотел, — я учусь на актерское искусство в Казанской Государственной консерватории. — Актриса,— уголки пухлых губ приподнялись в улыбке, не враждебной. — А Вы чем занимаетесь? — чувствуя потребность во взаимном обмене информацией, спросила она, поздно осознавая неправильную поставку вопроса. — У меня свое кафе,— он осмотрелся по сторонам. Впереди показалось потрепанное здание общежития. Желтыми огнями горел теплый свет в окнах. Сердце наконец успокоилось. Чувство безопасности уже грелось где-то внутри. Ну и вечер выдался... — Мы пришли, до свидания, Вадим,— она быстро махнула, ускоряясь и надеясь, что их пути разойдутся и больше не сойдутся никогда. — Доброй ночи, Татьяна.

***

Комендант окинула ее строгим взглядом, но пустила, осуждающе покачав головой. Ее глаза заискрились предвкушением новых сплетней, вдохновленных потрепанным внешним видом студентки. — Скромнее надо быть, Сафарова, — крикнула ей вслед. "Старая мочалка"— выругалась про себя Таня, поднимаясь на свой этаж, продрогшая испачканная, со спутавшимися волосами. Даже сейчас она держала спину ровно, ловко передвигаясь по темным, старым коридорами, мимо пышного фикуса. Повернула ключ - в комнате темно. Значит, соседка еще не вернулась. Таня сбросила грязные и мокрые вещи, позволила себе пялиться в стену несколько минут, не двигаясь, переваривая произошедшее и прогоняя нервную дрожь. Ни за что больше не будет ходить по такой темноте. Над ее скрипучей кроватью, застеленной красным, вязаным, мягким пледом, висели постеры с вырезками Мэрилин Монро и фотографии известной советской манекенщицы Регины Збарской. А письменный стол и тумба были завалены классической литературой, статьями и книгами по актерскому мастерству. Не включая света, она просидела еще какое-то время, нервно теребя длинными пальцами воздух. Нужно было выдохнуть, прогнать шок. Таня встала и накинула на себя большой черный свитер с мужского плеча, когда-то принадлежавший ее отцу, и короткие домашние шорты. Она распустила и расчесала спутанные волосы. В сумке девушка нащупала три мандарина. Точно Валера подсунул. Завтра ее ждал ранний подъем и все же хотелось есть. После всего пережитого стресса, она даже не помнила, оставила ли чего-то с утра себе на ужин. Глубоко вздохнув, Таня отправилась на кухню. Старые холодильники издавали противный треск, лампа в коридоре мигала, на обои тут денег не хватило, так что стены выкрасили в зеленый, отдающий особым "шармом" подъезда, а краска еще пару лет назад пошла неровными трещинами. Таня удивилась, застав на кухне знакомую светлую макушку. — О, привет, ты поздно сегодня,— улыбнулась ее соседка - Наташа, накладывая себе жаренной картошки. — Я думала, ты в ночную,— недовольно пробормотала Таня, уводя глаза, словно ее поймали на чем-то стыдливом. — Завтра,— улыбнулась светлая Наташа, пока брюнетка заглядывала в холодильник. Пусто. Она ничего не готовила на вечер. Подавив разочарование, Сафарова закрыла дверцу, собираясь уже пойти спать. — Хочешь?— проследив за ее движениями и мимикой, Наташа пододвинула почерневшую от пригари сковороду с картофелем. — Нет, я не голодна, — постаралась холодно ответить Таня, но ее живот громко, предательски заурчал, а глаза расширились непроизвольно,— ладно... спасибо. Наташа звонко и приятно рассмеялась, накладывая в тарелку соседки еду. Неловко. Она не любила оставаться перед кем-то в долгу, пусть даже и перед Наташей. Так-то они не были подругами, у Тани вообще не было подруг. Да, делили комнату и не ссорились между собой, но виделись редко, потому, как учеба и работа занимали у обеих девушек все свободное время. Наташа была миловидной и дружелюбной, никогда не смотрела косо и не верила сплетням, по крайней мере так казалось. Уже несколько лет они соблюдали взаимный нейтралитет. В комнату пошли вместе, помыв всю посуду. А перед сном, скованная странным смущением Таня бросила Наташе на кровать три мандарина. — Ого! Ты наверное огромную очередь за ними отстояла! Спасибо большое, — девушка лучезарно улыбнулась, вычесывая свои белоснежные кудри. Таня лишь нахмурилась и кивнула, не собираясь объяснять про сабантуй актеров после пьесы. Рано утром Сафарова уже стояла в комнате перед зеркалом одна - собранная, причесанная, одетая с иголочки, накрашенная, и с пакетами в руках. Распущенные волосы прикрыла светлым платком - уже своеобразная традиция так ездить по выходным. Думала о приключишься с ней событиях, как о дурном сне. О помощи Желтого, жёсткого лидера группировки «Домбыт», так галантно с ней обошедшегося. Многие девочки в ее институте мечтали познакомиться и стать подружками группировщиков. Это считалось «крутым» и, конечно, давало неприкосновенность, «крышу» перед другими. Какая нелепость. Не было ничего красивого в том, чтобы связать жизнь с криминалом, с бандитом. Страшный исход ждал таких женщин. Никакой романтики. Только насилие, опасность, нищета и смерть. Загубленная жизнь, загубленные мечты. Она не понаслышке об этом знала. Улицы петляли знакомыми тропками, снег рябил в глазах белизной, автобус подпрыгивал на каждой ямке и кочке разбитых дорог, от чего хмурые пенсионерки то и дело недовольно кричали что-то водителю. Утром эти страшные районы выглядели безопаснее, но и это впечатление бывало обманчивым. Вскоре безликие панельки сменились более низкими постройками, и совсем маленькими деревянными избами пригорода. Таня вышла с двумя пожилыми женщинами, привычно по щиколотку утопая в сугробе, вдыхая родной воздух, совсем какой-то свежий и приятный. Вокруг стояли одни старые избы и невысокие частные домики, где-то кричали дети, заметенная пургой, дорога протоптана калией автобусов и чьей-то парой ног. Она быстро дошла до небольшого деревянного домика с покосившимся от времени и влаги трухлявым крыльцом, постучала в дверь. — Кто там? — раздался скрипучий женский голос. — Свои-свои,— усмехнулась девушка, сразу же слыша поворот замочной скважины. — Здравствуй, доченька! Мать Тани - Аксинья Ильинична была сухой, вытянутой женщиной с тугой высокой прической и строгим взглядом зеленых глаз. Образованная, но простая и добродушная она работала в местной небольшой школе учительницей русского языка и литературы. Сейчас она крутилась у стола в деревянном зале, совмещенного с кухней. Интерьер колоритный, красные ковры на стенах, диван-раскладушка, бордовые занавески на маленьких окошках, печь, несколько тумб и заветный проигрыватель, приобретенный совсем недавно, благодаря Таниным накоплениям. Сафарова получала не огромные суммы, работая в частном театре на полставки, и все же главные роли приносили свои привилегии. Ее зарплата считалась выше средней среди бедности и мрака, укрывавших Казань. Почти все она отдавала матери до недавнего времени, остальное тратила на продукты, косметику и одежду. Носила Таня только хорошие вещи, пусть их было немного. Благодаря дружбе с Валерой знакомые спекулянты регулярно доставали для нее духи и элементы гардероба. А свою шубу она получила некогда в подарок от богатого ухажера, с ним было покончено спустя пару свиданий и настойчивых намек, но часть дорогих подарков остались. Таня знала, что о ее кошельке ходили грязные слухи, о богатых родителях или щедрых спонсорах. Все равно... В уютный домашний угол родной избы посвящать совсем никого не хотелось. — Алеська!— крикнула мать, разливая суп, — иди поздоровайся, сестра приехала. Из спальни раздался топот ног и выбежала ее тринадцатилетняя головная боль. Длинноногая, худая, светловолосая и крикливая. Девочка сразу же высунула язык и скривилась. Отношения у них были не то чтобы идеальные. — И ради этого меня оторвали от дел! — возмутилась девочка, взмахнув неловко ручками. В бордовом приглушенном свете на ее лице плясали красные всполохи. — И чем же это ты таким важным занята, малявка?— бросила на нее ехидный взгляд брюнетка, — опять роешься в моих вещах? — А, если да? — Если да, я тебе волосы повырываю, меньше будешь чужое брать,— закипая, как свистящий на плите чайник, накинулась Таня, снимая шубу и сапоги. — Ах ты!! Больно мне нужны твои шмотки, жадина!!! — Не ссорьтесь, не устраивайте балаган!— прикрикнула мать и обе девочки затихли,— ну что же это такое, только приехала, уже скандалы. Ты же старшая, Тань, должна быть умнее... — Извини, мам,— пробормотала себе в тарелку, хмуро глядя в щи. — Да привыкла к вам уже. Как у тебя дела на учебе? Не обижает никто, я надеюсь? Время нынче... неспокойное, — женщина глубоко вздохнула. —Да все нормально у меня, со всеми хорошие отношения и по ночам я не хожу, поэтому все в порядке, — каждое слово выверенная ложь, звучащая с искренней актерской игрой, словно сердечная правда, — слушай, у тебя нет снотворного, чтобы спать лучше? — Такая молодая и уже пить лекраства, ладно, поищу,— недовольно пробормотала женщина. После еды Таня помыла посуду, пока мама с сестрой сидели на диване и читали газету. — У тебя сестра, конечно, вредная, — Таня обернулась на Аксинью Ильничну, — но она мне, знаешь, что недавно сказала? — Ну мам!— вспыхнула краской маленькая негодяйка. — Что она хочет вырасти и стать такой же красивой и умной, как ты, и поступить в театральное, — что-то непривычно в груди екнуло, и Таня сморгнула туманную теплоту, усмехаясь, вытирая белым полотенцем тарелки. — Пусть книжек побольше читает и кино хорошее смотрит. — Ну у нас особо не посмотришь... — Так сходите с мамой в кино,— предложила студентка, расставляя посуду на место. Она обернулась, сталкиваясь со знакомо поджатыми материнскими губами. Ну вот опять. — Да недешево это, по кино ходить,— изрекла женщина. — А я хочу! Давно не были же, — загорелась Алеся. — Мам, деньги я дам, в чем проблема? — нахмурилась девушка. Она не раз отдавала часть зарплаты Аксиньи Ильиничне на покупку нового стола или школьной формы для сестры, мебель в избе обычно оставалась прежней, а сарафан покрывался заплатками. Смутные сомнения поселились в душе Тани, и она решила, что будет сама покупать все, что им нужно. Конечно, в воздухе висел вопрос. Куда уходили деньги? Весь день занимались вместе хозяйством, а вечером слушали проигрыватель и пили чай с печеньем. Тепло, уютно, хорошо. Больше всего Татьяна любила выходные, они давали ей отвлечься от всего хаоса и рутины, спрятаться ото всех, избавиться ненадолго от толстого, защитного панциря. Перед сном старшая Сафарова поцеловала сестру в лоб и запрыгнула под одеяло разложенного дивана. Они всегда спали в зале вместе, как бы сильно не ругались. Проваливаясь в дрему, прижавшись к худенькой спине Алеськи, грезила, вырисовывая в голове мутные образы далеких мечтаний будущего, о театральной карьере, известности и ролях в кино. Татьяна даже не подозревала, что около ее общежития с вечера и до самой глубокой ночи стояла новенькая Волга.