Рок Элизиум. Дым в глаза.

Обычно чтобы скрыться без лишнего внимания времени уходило куда больше. Но этим вечером чужие взгляды оказались слишком быстро замылены блеском ребристых рюмок и раздражены их наполнением. Ребята веселились. Госс уже давно безразличен к горячительным, а потому чувствовал себя довольно унылой холодной прогалиной трезвости на фоне ярких красок общего триумфа. В штабе было почти тихо, если не считать весёлых возгласов, долетавших сюда из столовой. Петляя между столами и ящиками Айзек казался себе мальчишкой, который слышит плески салюта где-то за стенами. Но он уже не ребёнок, поэтому даже не подходит к окнам не пытается отыскать их взглядом. Скорее спрятаться куда подальше. Мужчина грузно и лениво опускается за стол, вытягивает под ним ноги и прикладывается затылком к холодному дереву спинки. Сегодня празднование его вполне весомого достижения, но победителем Госс себя точно не чувствует. Это как получить бесполезную картонку со своим именем за успехи, к которым ты и не думал прикладывать руку. Выкинуть бы её сразу после награждения в урну, да жаль тех, кто тратил время на распечатку и подписи. Пойти спать, чтобы промотать время, вариант заведомо провальный - Айзека наверняка потревожат пьяные толпы, которые завялятся в казармы через пару часов. После пробуждения он уже не сможет снова уснуть. Пытается каждый раз, игнорируя то, насколько хорошо себя знает. Но сегодня решает себе довериться. Пальцы рук будто сами бегут по столу шуршать бумагой. Со скуки. Потирают печатный текст, перекладывают с одного места на другое. Взгляд и мысли к изучению документов не подключаются, и Госса это вполне устраивает. Мужчина слишком привык к режиму автопилота в своём теле, чтобы осознанно заморачиваться, чем себя занять. Сколько этому режиму лет? Айзек предпочитает думать, что он работает с рождения. Осознавать, что так было не всегда, как-то рискованно, ведь обязательно осознаешь и что-нибудь ещё. По темноте проходится шорох входной двери. Госс медленно опускает бумаги, старается не скрипеть ни стулом, ни кожей собственных ботинок или ремня. Наверняка кто-то из штаба заглянул, чтобы достать из заначки пару припрятанных бутылей. Взгляд медленно скользит по тонким стенам вслед за чужими шагами. Те то и дело затихают у открытых пустых кабинетов, но предательски продолжают путь. Айзек часто считает почти несправедливым то, что его прекрасное зрение не позволяет видеть сквозь препятствия. Хотя бы сквозь драную фанеру. Почему он просто не запер дверь? Наблюдать, как тень неизвестного приближается к проёму, почти жутко. Может быть, сослуживец его и не заметит? Мужчина чувствует себя вполне бесплотным, но это ощущение идёт вразрез с внушительными габаритами. Когда носок ботинка оказывается в поле зрения, Госс понимает, что ситуация проигрышная. Пора прекращать надеяться и снова дать то, что хотят видеть. Айзек расправляет плечи. Щёлкает переключателем настольной лампы. Склизкий рыжий свет заставляет глаза плавиться. Солдат в дверном проёме стремительно встаёт в строевую стойку, пальцы разрезают воздух на пути к виску. Ноги так резко поравниваются, что оба служивых морщатся не только от света, но и хлопка резиновых подошв. Этому их учат многие годы: секунда, и вот ты уже оловянная негнущаяся фигурка. Таких фигурок у Айзека целая коллекция. Сколько из них ушло в утиль? - Майор Госс, сэр. Извините, что потревожил, сэр. - Вольно, - мужчина вяло отмахивается от звонкого голоса. - Если ты у нас из разведовательных, я тебя переведу. Слишком шумный. Даже в тёплом свете парнишка выглядит бледноватым. После команды его широкая грудь сдувается, спина ссутуливается. Госсу кажется, что сейчас солдата прибьёт к полу под тяжестью собственного скелета. - Расслабь зад. Даже если рискуешь сказать что-то, за что тебя отымеют, так будет легче, - но шутку не оценили, лишь послушно кивнули и поджали губы. Обстановка не располагает к нужному настрою аудитории. - Ладно. Что ты хотел? Похоже вместе с рваным воздухом из тела парня вышла и прежняя уверенность в том, что стоит говорить о цели визита. Но бежать некуда. Ни Айзеку, поэтому он начинает вертеть в пальцах карандаш. Ни солдату, ведь он, похоже, выглядывал майора на общем застолье и проследовал за ним до штаба. Поэтому он наконец подаёт голос. - Майор, вы приставлены в качестве командующего к нашему шестому отряду на миссию пятнадцатого марта. - Да? А я думал, что весь наш штаб идёт пятнадцатого марта на заезд мотокарет, - по растерянному взгляду Госс понимает, что второй подкол летит в молоко. Как же Айзек иногда скучает по школьным годам, где ровесники даже серьёзные фразы воспринимали за шутку. Он прокручивает карандаш на костяшке указательного пальца. - Ладно. Иду пятнадцатого марта с вашим шестым отрядом на миссию. Хорошо. С этим есть проблемы? - Да. То есть… Нет, сэр. То есть… - солдат шумно втягивает спёртый воздух кабинета. Майор замечает, как тревожится пыль под нагретой лампой. - Моё обмундирование не соответствует моим параметрам. - Так. - Шлем, сэр. - Слишком большой? - Маленький. Они молча смотрят друг на друга. Карандаш снова проворачивается, в этот раз на фаланге среднего пальца. - Ну… Тебе придётся потупеть до пятнадцатого марта, чтобы он налез. Справишься? Айзек-Глаз-Госс прекрасно стрелял. Но почему-то сегодня из трёх выстрелов ни одного попадания. Мужчина вздыхает. - Тебе нужно подать заявление о замене обмундирования с указанием точных размеров и сдать старое. Запрос будет обрабатываться пару недель, через месяц уже получишь свой шлем. А пока я заменю тебя кем-то другим, ты побудешь на базе, тут полно тыловой работы. - Нет, - парень выпаливает это слишком резко. Майор роняет карандаш на стол под растерянным взглядом, и отвечает на него вопросительным. - Я знаю о порядке замены обмундирования. Но это слишком долго, сэр. Мне нужно на эту миссию. Я думал, сэр, что вы можете как-то ускорить процесс. Вас уважают. Послушают. Уважают. Скорее знают, что Айзек мягче чёртовой грязи сейчас на улице. - Слушай, даже будь я самой Невинностью, мне не совладать с бюрократами. Разве что открытку с извинениями за задержку бы выпросил. И то передаренную, - Госс задумчиво скребёт пальцами скулу. - Зачем тебе так нужно выходить с отрядом? - Выплаты. Я пересылаю деньги семье. Сейчас нужно больше, - солдат в подробности не вдаётся. Майор не спрашивает. - Попроси в долг. - Просил, сэр. Но все, к кому я обращался, либо уже в долгах, либо в такой же ситуации. Либо просто не хотят помочь, и оба это прекрасно понимают. Айзек и сам мог бы дать парнишке денег, но последнее пособие уже отправлено Линде на подарок для племянницы и матери, потому что пенсии в Ревашоле номинальны, как и правопорядок. Сам Госс довольствовался местной столовой и койкой в казарме. Плата небольшая - всего лишь риск для жизни. Майор почему-то чувствует себя виноватым. Наверное, за то, что не видит, как стареет мать. Или что его не было рядом с племянницей последние четыре дня рождения. - Давай так. Ты завалился слишком поздно, чтобы решать этот вопрос прямо сейчас. Завтра после строевой я буду в складах, там и разберёмся. А пока свободен. - Да, сэр. Парень снова отдаёт честь, и от хлопка подошв Айзек теперь не морщится - слишком сосредоточен на карандаше, опять оказавшемся в пальцах. Свежий воздух из-за входной двери добирается до кабинета и тревожит пыль под лампой.

Госс щёлкает выключателем.

Кидает карандаш на стол.

Плечи ссутуливаются, грудь сдувается.

Его прибивает собственным весом к спинке стула.

***

Пальцам нагрудник поддавался с таким трудом, что мужчина не стал тратить время на попытки. Отвёртка и плоскогубцы дело другое. Пластины уважают их куда больше майора. У медблока по выходным никого не было. Незачем корчить из себя больных и травмированных, если и без подписи дежурного у тебя официальный отгул. Госс уместился на излюбленной третьей ступени второго выхода. Ни любопытных глаз, ни лишних ушей. Только пустырь перед лицом, упирающийся в блёклое небо. Айзек рисковал, и делал это осознанно. В конце концов, иначе не выпьешь шампанского, правда? Мужчине раз за разом напоминали о том, что он не пьёт. Сухие шаги из коридора за спиной - очередное такое напоминание. Отвёртка соскакивает с пластины и впивается в палец, майор прикладывает набухающую кровью царапину к губам, но это слабо спасает. Оборачиваться не имеет смысла, Айзек прекрасно знает темп этих шагов. - Ну и как тебе, в новом звании? - А как тебе на старой должности? - слова выходят глухими через натиск кровоточащей руки. - Пожалуй… никак. Как обычно. - Вот и мне никак. Хирург обычно не садился рядом с Госсом, слишком брезговал морозить зад на грязном бетоне. Но в этот раз майору пришлось немного сдвинуть свой собственный, чтобы Сэмюэл уместился. Врач хмурился, как и всегда, если делал то, что ему не особо нравится. Почему бы просто не остаться стоять? Привычно прислониться плечом к дверному косяку? Краем глаза Айзек замечает, как Сэм выуживает из нагрудного кармана халата спички и полупустую пачку сигарет. Если кто-то перед разговором с Госсом закуривает, он может не ждать ничего хорошего - правило, выученное на горьком опыте. Дешёвый дым тоже горчит. Мужчина чувствует, как вяжет и сохнет язык, хотя затягивается хирург. Вдыхает медленно, выдыхает ещё медленнее, будто хочет выпустить из тела даже кислород в крови. Кровь майора за это время успевает остановиться. - Через месяц я ухожу в отпуск, Айз. - Слышал. Только из отпуска и снова в отпуск. Свадьба, да? Вместо ответа Сэм стряхивает пепел, по случайности - прямо на носок своего ботинка. Замечает на глянце серую муть, ведёт стопой в разные стороны, лениво его сбрасывая. Айзек всё знал, и это понимали они оба. Из-за этого любые слова казались какими-то нелепыми. - Это круто, Сэм. Я рад за тебя. Нашёл всё-таки ту, кто будет терпеть твоё занудство всю-ю-ю жизнь. - Она… По залёту, если в общем. - А если в конкретике, то не солдату учить врача последствиям сования членов в вагины. Хотя о конкретике Госсу не хотелось особо задумываться. Не сейчас, пока рядом кто-то есть, а на улице достаточно светло, чтобы продолжать отвлекать себя вознёй с нагрудником. Сэм упирается локтями о колени, майор видит, как покачиваются тёмные кудри, когда хирург поворачивается к нему лицом. - Почему ты… такой? - Вопрос почти философский. А я не философ. А Сэмюэль - точно не тот, кто должен задавать такие вопросы. Хотя он всё равно тяжело выдыхает, запускает пальцы в свои волосы, роняет голову на предплечье майора, из-за чего отвёртка снова соскакивает. Айзек ненавязчиво поглядывает, чтобы сигарета не подпалила патлы. Ещё не седеющие, Аркарт должен благодарить за это собственную стойкость к возрасту. - Что ты хотел услышать, Сэм? Или как я, по-твоему, должен себя вести? Злиться? Грустить? Обижаться? - Не знаю, Айз. Просто… - Не парься. Мы подрочили друг другу пару раз. Это никого ни к чему не обязывает. Майор ненавидел такие вот разговоры. О ситуациях, которые уже не исправить. И даже если вы поймёте, хочет ли кто-то из вас вообще париться, это ни к чему не приведёт. Оставит только знание и понимание. Но спокойнее от этого не будет. По крайней мере Госсу. - Тебе будто плевать. - А если мне не плевать, ребёнок сам абортируется и это сбросит с тебя ответственность за него? Дай-ка. Айзек выуживает из пальцев хирурга почти дотлевшую сигарету. Вдыхать дым самому ещё более мучительно, но майор достаточно стойкий, чтобы не выпускать из себя ни кашель, ни лишние слова. Гарь ощущается приятнее последних. Госс гоняет её по рту, а после отщёлкивает порыжевший фильтр куда-то в сторону горизонта. - Я всё ещё тебя уважаю. Уважаю, что ты готов отвечать за свои действия. Кто знает, может семейная жизнь тебе даже понравится. Со службы уйдёшь, - Сэм хмыкает, - осядешь там в городке с жёнушкой, устроишься в поликлинику. Станешь ещё большим занудой. Заведёшь кота. - Белого, - Аркарт достаёт новую сигарету. - Белого кота. Он будет ссать тебе по углам. Ребёнок будет орать ночами. Ты начнёшь спать на диване в гостиной. Вас сожрёт быт. Начнёшь напиваться по пятницам. Ребёнок станет подростком, будет тебя ненавидеть за то, что ты вообще есть. Тебя впереди ждут прекрасные восемнадцать лет. Здорово? - Здорово. - Подержи, не могу провернуть. Сэм зажимает сигарету в зубах, принимает в пальцы одну из пластин, с которой никак не хочет съезжать застёжка. Айзек обхватывает двумя руками плоскогубцы, зажимает заклёпку и с усилием вытягивает её из гнезда. - Спасибо. А потом, Сэм, когда ты поймёшь, что уже на грани развода, может быть найдёшь меня, если я ещё не сдохну. И подрочешь мне, как в первый раз. - Иди нахуй, Айз.

Аркарт молча докуривает, не обращая внимания на хлопья пепла на носках своих ботинок.

Ветер на пустыре нещадный, но здесь их защищает стена медблока.

Свист воздуха делает паузу в разговоре намного легче.

- Так быстро всё. Было тогда. Мне кажется, я влюбился. Не знаю. - Ого, - Госс не поднимает взгляда от царапин на защитной пластине, пока вминает заклёпку обратно. - Тогда тебя точно ждёт полный крах. Толчок локтём под рёбра ощутим, но Айзек даже не пошатнулся. Не двигал ничем, кроме пальцев, вооружённых отвёрткой, пока Сэм поднимался со ступени, пока вдавливал окурок в дно консервной банки у двери.

Пока отряхивал халат. Пока уходил по коридору за спиной майора.

Госс поднимает перед собой нагрудник. Видны следы махинаций, но на миссии никому не будет дела до сколов на стыках. У них с тем солдатом был почти один размер. Шлемов так точно. Обменяться обмундированием было единственным верным решением. Другие Айзек не рассматривал. Было бы неплохо вот так, плоскогубцами и отвёрткой подогнать собственную броню для защиты от всего кругом. Но Госс слишком высох внутри, чтобы в зазоры не попадали шальные пули. Лезвия. И локти.

Майор поднимается со ступеней.

И правда как-то морозит зад.