Рок Элизиум. Дым в глаза.

Солнце слабо спасает от прозябания. Особенно когда касается кожи только через мутные стёкла и лица трамвая, да пока идёшь по кривым прогалинам тротуара к участку. К этому почти привыкаешь, но вот слово “почти” всё портит. Ким останавливается на ступенях, чтобы дотянуть табак и дать себе с пару минут борьбы с удручающей привычкой. Она - явно не то, что хотелось бы делать частью своей жизни, и без того хватало бесконечного смога. Смог проникает даже в пустую проходную, и Кицураги щурится. Свет ещё не включили, да и не для кого. Дежурный почти дремал на стуле, а рыжие лампы в ночную смену нагоняют только больше тоски и сонливости. Как солнце, которое не греет, но заставляет смыкать глаза. - Доброе утро. Ключи от четвёртого, пожалуйста. - Мгм… Мужчина переносит вес на спинку стула, балансирует на двух его ножках, пока пальцами пытается нащупать на доске за собой нужную связку. Голову не поворачивает, мешает зевок, и Ким терпеливо наблюдает, как подушечки скрипят под пустым крючком. Даже немного интересно, как быстро дежурный сообразит. - Да твою… - дерево стучит о плитку. Кажется, трескается, но это происходит даже если на стуле никто не сидит. Раздражённый взгляд поворачивается вместе с хрустом затёхших позвонков. - А-а-а… Точно. Не сдавали его вчера. - Не сдавали? - Не, - мужчина потирает шею, как бы для приличия пялится в журнал перед собой. - Пометок о сдаче нет, ключа нет, не сдавали, значит. - Понял. Спасибо. Мало что было понятно. Кицураги прокручивает в голове варианты. Решает остановиться на том, где Госс просто ушёл с ключом в кармане, забыв сдать его на проходной. Это было бы неудивительно, всего второй день работы, Айзек навряд ли успел так быстро привыкнуть к здешним порядкам. Лишь бы не привык настолько, что и дверь забыл закрыть, ведь ждать в коридоре ещё по меньшей мере двадцать минут лейтенанту не виделось приятным исходом. Ручка поддаётся пальцам. Скрипит, не хочет, как и всё и все здесь, но поддаётся. Для Кима это маленькая победа среди слишком длинного утра, всё же не просчитался. Лейтенант даже сдержанно выдыхает. В коридоре светлее, чем в кабинете, но куда холоднее из-за отсутствия ещё хоть кого-нибудь. Поэтому лейтенант закрывает за собой дверь, ставит дипломат на пол, вылавливает в окружающей черноте концы своего шарфа. Не мешало бы проветрить, прогнать духоту. Сколько времени Госс провёл здесь после ухода Кицураги? Мужчина говорил, что хочет получше освоиться, поизучать бумаги. Видимо, достаточно долго, чтобы на коже ощущалось фантомное тепло и дыхание, больше похожее в тишине на сопениие. Или…

Ким щёлкает выключателем.

Кабинет слишком миниатюрный и безжизненный, чтобы на его фоне не выделялись живые габариты. Кицураги немного опешил, палец было дёрнулся за очередным щелчком, чтобы не прерывать сон. Но уже не было для него времени. Лейтенант возвращается к своему шарфу. Стягивает его аккуратно, не давая шуршать по форменной ткани. Вешалка у них слишком лёгкая, чтобы вообще быть вешалкой, и от тяжести пряжи и куртки опора со стуком опускается на казённый линолеум. Айзек лишь слабо дёргает уголком губ. -...доброе утро. Ким не чувствует себя неловко, скорее застанным врасплох, и не знает, как лучше себя вести. Нарочито громко начать раскладывать документы на столе? Нет, точно нет. Мужчина убирает руки за спину и вежливо, - как ему кажется, - ожидает чужого пробуждения. Взгляд деть особо некуда: вздувшуюся краску на стене он изучил ещё задолго до этого, а больше четвёртому кабинету нечем было привлечь внимание. Тёмные ресницы начинают подрагивать под жаром света. Прогресс. - Вы ночевали здесь? Вопрос скорее риторический, заданный лишь чтобы не затягивать пробуждение. Мужчина выдыхает носом, лицо становится живее - начинает лениво морщиться, раскалывая маску сна. Киму всё равно немного неловко, что трещины на ней оставил именно он. - До начала работы около получаса в лучшем случае. - Бля… И это “бля” звучит так глухо и смиренно, что Кицураги не сомневается: Айзек проснулся. Осталось самое тяжёлое. Для Госса, не Кима. Заставить себя подняться, преодолеть ломоту затёкшего на софе тела. Мужчина и правда походил на опрокинутого солдатика из старых наборов игрушек. Травмированная нога спущена с сиденья и стоит на полу, пока вторая согнута и опирается коленом о спинку; левой стороной лица мужчина вжался в рваную и затёртую кожу подлокотника; одна рука на груди, вторая пальцами касается узоров на линолеуме. Может быть, солдатик вовсе и не опрокинутый? Может быть, таким он и задумывался, павшим на поле боя. Поэтому так и скрипит старой краской, хрустит шарнирами, пока пытается подняться, сломать задумку. Только скрипит обивка дивана, а хрустят суставы. У лейтенанта слишком разыгралось воображение. Первым делом широкая ладонь накрывает лицо, потирает кожу. Ким уже не смотрит, отвлекается на свой дипломат, подхватывает его. Потому что не знает: сделал так Айзек, чтобы привычно скрыть шрамы, или потому что пытается разогнать кровь и растворить следы трещин дивана. Пальцы напарника начинают слепо искать дужку очков. - На воротнике, - но Кицураги уже не смотрит. А Госс надевает очки. - Пиздец. Лейтенант не отвечает, а напарник за ткань брюк подтягивает левую ногу в нужное положение и приваливается лопатками к спинке софы. Складывает руки на груди, широко зевает и тут же ёжится, вжимая голову в плечи. - Нет, это 57-ой участок. Шутка запоздалая, Ким как будто старается скрыть её за щелчками застёжек на дипломате, а Госс её не сразу понимает. После сонно улыбается, обнажая выступающие клыки. - Ну, раз есть настрой шутить, значит не такой уж и пиздец. - Так почему вы не отправились домой? Для утренних шуток? Лейтенант занимает себя раскладыванием привезённой канцелярии. Даже с ней в участке перебои. В любом случае своё в пальцах и на бумаге ощущается приятнее. Кицураги уделяет особое внимание тому, чтобы новый блокнот лёг аккурат в центре стола. - Да я… - Айзек ещё улыбается, но клыков уже не видно. - Говорил же, с документами получше разобраться. У нас вместо ваших номерных реестров и бланков были просто штампы. Куча штампов. А тут куча номеров. Муть полная. - Реестры и бланки помогают систематизировать. Всё. Это облегчает работу с документацией в дальнейшем. Обычные штампы ненадёжны, как показала практика. Госс согласно кивает и поджимает губы. Вечная борьба форм и методов в хранении документов его мало интересовала. Ким понимал это, но замял паузу, ведь Айзек не хотел говорить и о том, что же, кроме непонятных ему бланков, стало причиной не возвращаться домой.

Причин было достаточно.

Их не хватило бы заполнить архив, но пару офисных ящиков - под завязку. О чём ему было говорить?

О том, что служебная квартира больше напоминает музейный постамент и экспонат вместе? Обычно награды и заслуги выставляют на виду, трофеями гордятся. А вот Госса списали куда подальше, неудавшимся чучелом в тень покорёженных памятников.

Рассказать о том, что мужчина ощущает себя не экземпляром военного искусства, а ржавой винтовкой в подвалах Ревашоля? Он никогда не мечтал нежиться на бархате под стеклом, но побег от сырости и холода закончился круговой за мутными окнами.

Айзек не хочет туда возвращаться, ещё и так далеко через вагоны, где ему зачем-то уступают место старики. Раньше мужчина любил стук и рельсы, но сейчас пока слишком много грохота и железа в памяти, в чужих глазах их вообще столько, что уже не отмыться.

Мыться. Рассказать, что Госс предпочтёт помыть голову кусковым мылом в раковине туалета? В зеркале ванной дома от себя некуда спрятаться, но здесь хотя бы тени принадлежат кому-то другому, а не тебе.

Пока он не вернулся туда, куда его отправили, мужчина чувствует себя немного лучше. Будто дорога по пути сменится и приведёт к чему-то ещё. Идти он будет медленно, бегать ведь больше не может.

Это Кицураги хотел услышать?

Они вроде взяли курс сегодняшнего утра на саркастические шутки, так что точно нет. - Завтракать будешь? - Спасибо, я уже завтракал. И на что Айзек надеялся? Разрядить обстановку, которую сам нагнетал двухминутным молчанием. Теперь оно рискует затянуться ещё больше. Мужчина задумчиво скребёт слабую щетину, а после хлопает ладонями по коленям. - Ладно, пойду хоть умоюсь, а то совсем… - плохо, - Станет получше, в общем. А то совсем заржавею, вот. Лейтенант кивает, но не решается провожать взглядом. Ни то, как Госс вылавливает в тенях ручку трости, ни как медленно поднимается. Пол скрипит от тяжести, когда Айзек опирается о дерево, и Кицураги всё ещё удерживает взгляд на блокноте. Ким решает, что надо бы повесить напротив стола что-то вроде календаря, пока напарник выходит из кабинета, ведь облупившаяся краска изучена уже вдоль и поперёк.

Лейтенант потирает переносицу под очками.

Чайник закипает медленно.

За годы службы стенки от накипи стали такими крепкими, что могли бы выдержать натиск пули. Кицураги не смог найти ничего, кроме полупустой банки кофе. И чем же Госс собирался здесь завтракать, если бы Ким согласился? Ладно, ещё было печенье, но им при желании можно убить даже без потребления. Лейтенант пытался вспомнить, приносил ли Айзек в участок кружку. Фигурировало ли это слово в их диалоге вчера? В памяти всплывает только: “Чтобы хлебнуть здесь дерьма, кружки не надо”, - и уголок тонких губ слегка дёргается. Даже если посуда и была, Кицураги не знает, как она выглядит. Поэтому берёт свою. Задумчиво ковыряет ложкой кофейный концентрат, пока не решает просто отдолбить небольшой кусок. Повезло, что не вместе со стеклом банки. Вода наконец закипает, и лейтенант отталкивается поясницей от тумбы. Это мелочи, ведь столовая вопреки логике устройства таких организаций здесь находилась на втором этаже. Ким не знает, сколько бы Госсу потребовалось времени, чтобы тоже найти здесь только кофе. И он надеется, что Айзек вообще не в курсе, где здесь столовая, иначе это покажется слишком… неловким. - Свеж и прекрасен, готов снова стать похожим на труп. И голос звучит привычно бодрее, даже звеняще в холодном воздухе из открытого окна. Кицураги кивает, откладывая очередной бланк в сторону, хотя успевает заметить, что кончики рыжих волос потемнели от влаги. Видимо, не к военной стрижке напарник тоже пока не очень привык. - Вы вчера разобрали все бумаги? - почерк Госса неаккуратный, но разборчивый. Лейтенант пробегает глазами по документу из стопки на общем столе. - Да. Не хотелось с этим возиться ещё и сегодня. Там… Что это? Не заметить кружку на разобранном столе было бы тяжело даже с тёмными линзами. - Кофе. - Кофеман, да? Я вот… - Это для вас. Чтобы легче было приступить к работе. Всё лучше, чем ничего. Айзек поджимает губы. Удобно, наверное, когда не понятно, куда направлен твой взгляд. Может быть Киму тоже стоит купить тёмные очки? - Ага… Спасибо. Я, да… Тоже пью. Госс не любил кофе. Как-то не приглянулась ему горечь с терпкими нотами. Когда Айзек был ещё подростком, мать, наверное, была этой нелюбви даже рада - парень и так не давал покоя гиперактивностью. Мужчина постукивает большим пальцем по ручке трости, после проскальзывает за свой стол. В целом, с сахаром не так и плохо. Пар заставляет линзы запотеть во время глотка. Он без сахара. Может быть, холодный будет лучше? - Так вот, - Госс сгоняет горечь с языка сглатыванием, немного опускает кружку от лица. - Пока разбирался, решил все бланки и обработать, чтобы сегодня этим опять не заниматься. - План был хороший. Но вы его немного не продумали. Мы всю неделю работаем с бланками. Мужчина морщится во время глотка, и эмоции что от кофе, что от слов лейтенанта одинаковы. - Стебёшься что ли? Не, серьёзно. - Если бы. Мы дежурим эту неделю в участке. Помогаем документариату. Обычно на такое дежурство отправляют тех, кто как-то напортачил. Либо новеньких. Госс делает очередной глоток. Эмоции от него и слов снова одинаковы. - Пиздец. - Нет, это 57-ой участок. - Синонимы, получается. Тяжёлый вздох проходится по кабинету вместе с хохотом офицеров за окном. Те уже курят на крыльце перед началом смены. Линолеум снова скрипит под весом трости, и Айзек медленно проходит к подоконнику. - А нет, ну не знаю, чего-нибудь не такого душного в этом документариате? Опросы же какие-то вы проводите штатные? По району. На безопасность, опасность, порядок, беспорядок и всю такую штуку. Люди внизу кажутся даже весёлыми. Госс им отчасти завидует. А после делает новый глоток, морщится и замечает цветочный горшок рядом с собой. Неудивительно, что цветок в нём давно сдох, если заметить его можно только в упор. Обычно тот спрятан за старой шторой. - Может, и есть. Это нужно уточнить. Кицураги занят проверкой бланков. Айзек кидает на спину лейтенанта взгляд, чтобы понять, насколько тот внимателен. Достаточно, чтобы начать тонкой струйкой сливать напиток в грунт. - Давай я схожу, уточню. А ты пока проверишь мою домашку. Ответом послужил очередной немой кивок. За это время Госс успел вылить половину кружки. Сгодится, вполне правдоподобно. На пути к двери мужчина оставляет кофе на своём столе. - Тогда позже допью, надо успеть, а то все опросы разберут. - Очень сомневаюсь. - Не недооценивай то, насколько люди ненавидят работать с бумагами. Посмотри хотя бы на меня. Тёмный взгляд проступает поверх очков, но улавливает лишь плечо, скрывающееся за дверью. От сквозняка по загривку и плечам пробегают мурашки, пора уже закрывать окно. Рама поддаётся тяжело, и Ким наваливается весом на руки, опуская голову. На глаза попадается цветочный горшок. Как он раньше его не замечал? Грунт влажный. И даже медленно выпрямляясь, лейтенант чувствует от него стойкий запах кофе.

Кицураги любил новые блокноты, обложка приятно скрипела в пальцах.

На первой непронумерованной и недатированной странице Ким выводит аккуратным острым почерком: “Не любит кофе”.

Кладёт блокнот во внутренний карман форменного пиджака и возвращается к бланкам.