Стежки и швы

Another place I find to escape the pain inside You don't know the chances, what if I should die?! Ещё одно место я нашёл, чтобы убежать от боли внутри. Ты не знаешь судьбы. А что, если я должен умереть?! Korn — Blind

      Утро выдалось на удивление прохладным по сравнению со вчерашним. Не так давно чистое лазурное небо обустроили для себя взбитые массы кучевых облаков. А солнце то выглядывало, то снова пряталось за ними, как наивное дитя, прячущееся от взрослого, не подозревая, что ноги за шторой видно за милю.       Отец остался у него на ночь, и этот факт поразительно совпал с тем, что ему не снились кошмары. Фишер чувствовал себя свободно, разговаривая с папой вот так весь вечер.       Он рассказывал о новых знакомых, о коробках, о соседях, смотрящих на него искоса. Как он пожалел о том, что не нанял грузчика.       Больше всего Фишера-старшего заинтересовала добродушная Лиза. Он весь как-то приосанился, экий франт, оправдываясь тем, что просто рад, что такая прекрасная дама соседствует с его сыном. Но с каждым заданным вопросом протезник понимал, что это не так. Вообще он не осуждал отца. На своём опыте Сал знал, как тяжело находить новые знакомства после 20, что уж говорить о любви или друзьях, когда ты старая развалина. Согласно популярному мнению, старики хрупкие, как и их либидо. Будто тебе исполняется вдруг 60, и ты не можешь влюбляться и испытывать влечение. На самом деле эти старики те ещё развратники и дадут фору молодым. Слава богу, они не знакомы с интернетом. В общей своей массе.       Славно, если Лиза и его отец, Генри, сойдутся. Лучшей кандидатки в любящие жёны отцу он и представить не мог. Примет ли Ларри как маменькин сынок эту гипотетическую новость или нет, можно было только догадываться. У кого-то сверху, играющего в людские жизни, как в карты, очень специфическое чувство юмора и дурацкие анекдоты.       Выбравшись из постели, Сал, пошатываясь спросонья, проложил свой путь в ванную. По привычке он первым делом осмотрел месиво на месте лица с той же надеждой увидеть что-то новое, с какой поздним вечером сотый раз смотришь на содержимое холодильника.       Вымытые волосы торчали во все стороны, спутавшись во сне; подаренная отцом пижама выглядела такой же мятой, как и его лицо. Сал сжал жирок на животе и поиграл с ним, глядя на то, как забавно тот трясётся. Хотя, если честно, он скучал по годам, когда был тощим, как вешалка. Модельные агентства, которые сейчас вовсю делают обложки журналов с «некрасивыми и непривычными взгляду» людьми, упускают их счастливую звезду. Он бы поглядел, как какой-нибудь фрик купил бы номер журнала с его лицом. Вот, посмотрите, мол, мы смотрим на красоту под разными углами, но загримируем вас так, что мать родная не узнает, а потом ещё отфотошопим ваши поры. Ну и бредятина.       Его психотерапевт настаивал на бодинейтральности, но эта миссия кажется почти утопией, когда каждый так или иначе считает своим долгом высказать, как, что и где должно торчать, а где и вовсе торчать не должно. Сал с чувством выдохнул.       Фишер вспомнил упражнение, которое предложил ему доктор Откин. Просто стоять и разглядывать себя обнажённого в зеркале и не давать себе никаких оценок. Просто смотреть.       Мужчина честно пытался, но всё заканчивалось тем, что он чувствовал себя неуютно. В зеркале отражался какой-то стрёмный волосатый мужик вместо молоденького подтянутого парня с лёгким напылением волос на груди и тонкими костлявыми ногами. Ощущение себя и приземлённая реальность разнились между собой, вызывая разочарование.       Ненавидя своё тело в подростковом возрасте, сейчас Сал отдал бы всё что угодно, чтобы быть снова young and beautiful. И когда он станет ещё старше, то будет думать так же. Замкнутый круг.       Но, как он понял по своему вчерашнему опыту, время необратимо. И ему придётся стоять как кретин перед зеркалом, чтобы принять своё нынешнее тело. Сал займётся этим ритуалом в другой раз.       Салли взял специальное уходовое средство, выдавив приличное количество на ладонь. Судя по инструкции по применению, оно должно бережно удалять загрязнения и не сушить кожу и, что самое забавное, делать шрамы менее заметными. Вот бы она сделала его лицо менее заметным так, чтобы ему не пришлось видеть его по утрам. И чтобы это работало и для окружающих его людей. Своего рода цензура чувствительного контента, как какое-нибудь предупреждение для жестоких игр на приставках в видеомаркете.       Растерев между ладоней вкусно пахнущую белую массу, Сал аккуратно нанёс средство на отдельные части физиономии, стараясь не попасть в дыхательные отверстия, оставшиеся от носа. А потом внезапно подумал, что слишком уж осторожничает, и не постеснялся втереть как следует. Хоть слизистые носа и немного пощипывало от инородной жидкости, теперь он мог надувать носом пузыри, как пластиковой штучкой. Это странным образом подняло ему настроение.       Другие «лосьоны» и тюбики прошлись по той же дороге. Это был своего рода ритуал, начиная с самого детства, когда ему приходилось ухаживать за ещё свежими шрамами и швами. Будто в самом акте нанесения чего-то жидкого на лицо было что-то магическое, мотивирующее его на бо́льшую заботу о себе и своих нуждах. Например, есть чаще, чем пару раз в день — утром и вечером. Поскольку есть в протезе было нереально, а без него людям в забегаловках пришлось бы лицезреть, как пища норовит сбежать из «дырки» в левом углу рта, и слушать, как он сопит носом, словно какой-то раскормленный мопс, Фишер не спешил прислушиваться к голосу разума. Можно было, конечно, есть всё время дома, но поиски нормальной работы точно лишат его такой привилегии. Если он хотел оплачивать и дом, и свою холостяцкую жизнь.       Закончив свой многоступенчатый уход, Сал вышел из ванной, осмотрел весь дом и не обнаружил то, что искал. Генри Фишер, если судить по оставленной грязной кружке и запаху растворимого кофе, улизнул ещё ранним утром, стоило только солнцу забрезжить на горизонте. Старость несла с собой ещё одну удивительную особенность — уменьшение потребности в количестве необходимого сна, когда старпёры могут спать всего четыре или пять часов и уже чувствовать себя как огурчики. Сал завидовал такой способности, желая, чтобы пяти часов сна ему было достаточно. То ли из-за таблеток, то ли по другой какой причине он мог спать сутками, либо не спать вообще и чувствовать себя одинаково дерьмово. Другое дело — его отец, успевающий за утро позавтракать, привести себя в порядок, посмотреть телевизор и до кучи выйти на экспедицию по незнакомому району.       Оставив поиски отца, Фишер предусмотрительно промыл протез, прежде чем надеть его и закрепить застёжки.       Нежный ветерок снаружи мягко пробивался в открытые окошки на кухне, играл шторами, будто зовя его наружу насладиться собой и отсутствием жары. Проникнуться мелодичными трелями птичек в самой гуще листвы.       Сал не стал сопротивляться этому приглашению, относительно бодро шагнув за порог. Страшно хотелось курить.       Мужчина осматривал всё вокруг так, словно видел это место впервые, и ощупывал карманы в поисках своей красно-белой любимицы. Будто не было того знойного вечера в компании коробок и Ларри, его мягкой улыбки и ответных шуток. Он чувствовал себя таким молодым последний раз, дай бог память не даст соврать, когда щупал симпатичную девчонку на последнем звонке. Но с Ларри — хоть тот и вызывал у него симпатию разных сортов, с позволения сказать, физический интерес, — хотелось по-другому. Узнать не о жаре кожи бедра под тканью штанов, по-юношески в спешке, а о том, какую музыку он слушает, какую еду предпочитает на завтрак, чем живёт и какой шампунь использует. Что-то настолько человеческое и принадлежащее лишь Джонсону, что растопило бы его сердце.       Вдруг слева на дороге вдоль его дома послышалась бодрая и звонкая трель велосипедного звонка мальчика-почтальона, как он позже узнал, Терренса. Резвый мальчуган катил по дороге на красном велосипеде без каких-либо наклеек и раздавал газеты. Если бы Сала спросили, как он видит англичан, то он бы показал фото Терренса. Всё в нём говорило о принадлежности к типичным бриттам, приплывшим в свой бывший доминион. Мальчик ловко вытянул завёрнутую газету и бросил её точно на его лужайку, успев прокричать задорное: «Доброе утро, сэр! Милая пижама, сэр!» — оставив хозяина дома стоять в растерянности.       Пижама, ну конечно. Она была усеяна принтом с милыми призраками и привлекала ненужное внимание. Домашняя одежда на то и домашняя, чтобы разгуливать в ней в безопасности своего дома. Другое дело, что он был сейчас на улице среди людей, которые и так считают его поехавшим.       Раздражаясь из-за собственных тревожных мыслей, Сал чуть не пропускает интересные звуки, доносящиеся откуда-то сбоку дома. Кокетливое хихиканье и чей-то хрипленький басок.       Медленно, почти на цыпочках, мужчина прокрался в конец веранды, чтобы не спугнуть очевидно романтичное мгновение. Сал молил, чтобы половицы оказались крепкими и не выдали его скрипом. И он бы двигался дальше, если бы не заметил краем глаза рыжего мужчину на другой стороне дороги у пастельно-розового домика. Тот косил симпатичную переднюю лужайку с садовыми гномиками и улыбался, так как видел со своего места всю картину целиком, предвкушая развязку. Когда незнакомец заметил, что Сал смотрит на него, то нерешительно помахал ему в приветствии. И Сал ещё сильнее осознал глупость своего положения. Взрослый мужик в стрёмной маске и в пижамке крадётся, как партизан, чтобы поглазеть на то, как кто-то милуется возле его участка.       Успешно добравшись до угла дома, Сал аккуратно выглядывает, смотря на разворачивающуюся сцену, и… выдыхает.       Точно Ромео и Джульетта, у забора миловались никто иные, как его древнее ископаемое Генри Фишер и очаровательная миссис Джонсон. С теплотой на сердце Фишер-младший наблюдал, как его отец вытаскивает полевой жёлтый цветочек из общего букета, который он собрал во время своей утренней экспедиции, и аккуратно закладывает за чужое смуглое ушко, вызывая мягкий смех. Как же Лизе шёл жёлтый цвет! Наверняка, по логике вещей, он шёл и Ларри.       — Это вам мой маленький подарок от меня. Красивые букет и цветок для красивой мисс, — с небывалой хриплой нежностью произносит Генри, очарованный по самые уши. Лиза благодарно и тепло принимает этот знак внимания, кокетливо хихикая. Очаровательные морщинки всё так же собираются с улыбкой, не оставляя его отца равнодушным. Краснеющий в смущении перед миссис Джонсон, он уже не казался таким старым и скрюченным. Приосанившись, как и накануне вечером, даже с блестящей на солнце лысиной отец выглядел так, будто за ночь обворовал сад молодильных яблочек и теперь щеголял перед местной красавицей. Ну павлин, с тёплой усмешкой думал Сал, чувствуя небывалую энергию и жизнь в теле своего старика. Сам вид счастливого отца вымещал тот образ помятого мужчины, наполняя счастьем и самого Сала.       — Ох, мистер Фишер, вы просто джентельмен! Знаете, как порадовать даму, — Лиза нежно заправила стебелёк за ухо, чтобы её новое украшение не выпало. — Теперь понятно, в кого Сал такой душка. — Его отец польщённо склонил голову, угадав комплимент. Внезапно на горящие глаза женщины легла тень какой-то тоски.       — Вы и представить не можете, как давно никто не дарил мне цветы вот так. Мне не хватает слов, чтобы выразить свою признательность. Но, может, вы не откажетесь зайти и попробовать мясной пирог по моему особому рецепту?       Генри трогательно прижал свою шляпку к груди.       — Не откажусь, мисс Джонсон.       Лиза искренне рассмеялась, видимо, над тем, что её в таком возрасте кто-то назвал мисс — всё равно что сказать, что женщина выглядит лет на восемнадцать. Зная отца, Салли и вправду предположил, что для него, в отличие от окружающих, Лиза казалась гораздо моложе и прекраснее, а года были просто ничего не значащими цифрами. Сал улыбнулся своим мыслям и скрылся из виду, так как не хотел, чтобы его заметили, а между тем момент был бы навсегда испорчен.       Голубки были так увлечены друг другом и своей беседой, что не замечали ничего вокруг: ни дурацкого велосипедного звонка почтальона, ни его присутствия. Тот рыжий мужчина всё ещё был там и улыбался. Сам не понимая зачем, Фишер-младший поднял большой палец, и мужчина на другой стороне дороги сделал так же, переходя с газонокосилкой на задний дворик. Может, его соседи на самом деле гораздо дружелюбнее, чем он полагал? Первое и базовое правило гласило: не верь мужику, сидящему на таблетках и посещающего мозгоправа. И как вообще быть в таком случае, если ты и есть этот самый мужик?       То, что его утренние мысли внезапно становились частью реальности, одновременно радовало и пугало. Протезник вспомнил свои нелепые рассуждения о модельных агентствах и о том, как забавно было бы увидеть, что кто-то купил номерок с его лицом. Теперь он не был уверен, что это тоже осталось бы только частью его мыслей. Вообще он никогда не считал себя религиозным человеком, но за всю свою жизнь не смог бы сосчитать, сколько раз обращался к Господу простым Господи, прости или Боже, когда происходящее вокруг него напоминало ну просто феерический пиздец.       Понимая, что ближайшие часы пройдут в уединении его кухни, Сал из любопытства подобрал газету, оставленную Терренсом, и вернулся в дом, который так опрометчиво покинул. Пусть старики тешатся, а он пока посмотрит, что в мире происходит.       На первый взгляд ничего интересного. Политические бредни, новости спорта, реклама какого-то средства от воспаления суставов. Ему очень понравилась колонка с местными новостями о посадке новых деревьев в парке и выставке кошечек. Коты были до забавного похожи на своих хозяев на приложенных снимках. Ещё, оказывается, незадолго до его переезда сюда Лиза Джонсон выиграла в конкурсе самых вкусных пирогов Нокфелла, о чём оповещали микроскопическая заметка и яркое лицо его соседки, с гордостью держащей маленький кубок. Пробежавшись по всем страницам газеты, Сал молниеносно замечает своё фото из зала суда с финального слушания и заголовок, гласящий чёрным по белому: «Убийца на свободе». Господи, я готов прийти к тебе, только спаси от лукавого.       Фишер мгновенно почувствовал, как мёрзнет всё его тело даже при плюсовой летней температуре. Руки стали ледяными и мокрыми от пота, а правая и вовсе сходила с ума от тремора. Горло сдавило, голову дёргало и сжимало, как банку пепси под гидравлическим прессом. Пока он думал, что убежал, пока он думал, что наконец оставил всё позади, его враг ехал с ветерком на машине, словно знал, куда он, Сал, направляется, чтобы дать жёстким правосудию и расправе случиться. Ирония состояла в том, что его противник был гораздо ближе к богу, чем Сал, а значит, Фишер был в проигрыше ещё с самого начала. Интересно, Иисус одобрил бы казнь на электрическом стуле, если бы она появилась при его жизни? Боже, это всего лишь новости, всего лишь новости, твердил он себе, сжимая влажную и смятую от его потных рук газету.       Пытаясь совладать с собой, Сал пытался дышать, как учил его доктор, стремительно, но дёргано шагая в сторону кухонного гарнитура. Буквы статьи плывут от наплыва паники, однако Салу не нужно читать эту грёбаную статью, чтобы знать её блядское содержание. Он знает правду, повторяет он себе, как мантру, он знает правду. Фишер-младший грубо заталкивает причину его тревоги в помойное ведро. Держась за дыхание, за внушение, ложится дрожащими руками на раковину и засовывает голову под кран, включая самую холодную воду, какую возможно. Та настолько ледяная, что жжёт кожу на своём пути. Её попадание в нос вызвало бы ещё большую панику, поэтому Сал не задерживается, позволяя воде намочить лишь его затылок и волосы.       Конечно, этот мудень постарался, конечно, он это сделал. Он всё знал. С волос обильно капало на покатые плечи, на пол, пока Сал, как в лихорадке, искал по шкафам и ящикам забытые утром антидепрессанты. Всё снова упиралось в самовнушение — Салли знал, что эти таблетки не успокоят его за считаные секунды, пилюли не плацебо в таком деле. В какой-то момент рука наконец наталкивается на продолговатый знакомый пузырёк в одном из ящиков, судорожно выдёргивая его. Дыши. Дыши. Совсем чуть-чуть, уговаривал он себя как малое дитя, каким и остался.       Мужчина махом проглотил свою суточную норму. Но прежний трюк с глотанием на сухую не удался, так как гортань будто разбухла от страха, не давая таблеткам пройти. Он запил прямо из горла чайника, игнорируя белый известковый налёт, соскоблившийся со стенок. Лишь бы внушить себе, что сейчас он выпьет лекарство и всё снова будет хорошо. И никакого бреда преследования и паники.       Мобилизованное спасаться тело бьёт тревогу, пока сам Фишер оседает на пол, сжимая в пальцах свои мокрые патлы. Сердце стучало прямо в черепе, а вместе с ним билась мысль: лишь бы Джонсон не читал газеты, лишь бы он не читал. Воображение тут же живо нарисовало страшную картину, как Ларри буквально выплёвывает ему в лицо едкое: «Хотел начать новую жизнь, да? Пердун старый», и больше никогда с ним не заговаривает.       Да, Лар успокаивал его в тот раз, что ему насрать на его прошлое, но он наверняка принял его за какого-нибудь безобидного наркомана в завязке или бывшего карманного вора, а не за убийцу. Мог ведь, да?       Фишер снова вернулся к дыхательной технике, стараясь сосредоточиться на холодящем «ноздри» вдохе и согревающем выдохе. Вместе с тем он пробовал крутить некоторые привычные фразы голосом Ларри в голове. «Дыши, чувак», — воспроизводит мужчина в голове, обнимая себя руками. «Ну вот и всё, мужик, ты почти справился», — говорил ему воображаемый Ларри своим немного гнусавым голосом, и Сал слабо улыбался, чувствуя, как тело постепенно расслабляется, тяжелеет. Да, вот и всё. Вдох. Выдох. Дыхание нормализовалось, частота сердечных сокращений уменьшалась с каждым повтором. Коробочное дыхание всё так же спасало, возвращая внимание Фишера к текущему моменту вдали от опасений за себя.       Отстранённо Сал замечает, как распутывается тревожный узел в его животе. Накатывают ломота и смертельная усталость.       На ватных конечностях Фишер медленно встаёт с пола, достигая дивана в гостиной за какие-то три шага, и плюхается на мягкие подушки. Всё, о чём он мог думать, — это об окончании своего земного пути, где нет боли, страха, сомнений или радости. Есть только белое ничто. Он бы задремал, но, зная свой непредсказуемый сон, не стал. Ларри тогда придётся общаться не с его иссохшим телом, а Салом — рыбой-каплей во сне. Как корень его фамилии. Ры-ба, ну вы поняли.

***

      — Стоять с голым задом у зеркала… Это и вправду, ну, уныло, мужик, — фыркнул Ларри, опустошая уже вторую банку хайнекена. Из динамиков играл слегка приглушённый метал, чтобы они могли разговаривать друг с другом. «Смысловая фальсификация» действительно вышибла ему мозги, пока он, как ошалелый, тряс башкой на пару с Ларри. Это была свобода, пьянящая лёгкость, перешедшая в умиротворённую нынешнюю ленцу. В далёкой юности он бы и помыслить не мог, что можно вот так сидеть с кем-то и делить одну музыку на двоих без неловких пауз, в которые заметно, что собеседник ждёт не дождётся окончания песни, чтобы включить свою. Его длинный друг с комфортом развалился на диване, почти упираясь ногами ему в бёдра. Кто же знал, что Сал будет водить к себе таких длинных гостей?       Мужчина чувствовал себя значительно лучше после неприятного утреннего инцидента с газетой. Он убрал все роящиеся мысли в дальний ящик и закрыл их на антидепрессанты.       — И не говори, — прокомментировал Фишер, наблюдая как Лар тянется за новой банкой пива, а потом таки смотрит на него снова с ожиданием.       — Может, всё-таки будешь, Сал? Последняя осталась. — Будто сам факт того, что это его последний шанс выпить, мог сподвигнуть его переступить через своё собственное табу. Да даже откинув табу в сторону, Сал знал, что таблетки с алкоголем — такая же хорошая идея, как прогулка на луне без скафандра или элементарное понижение градуса после водки «Смирнофф».       — Оставь себе, рок-звезда, тебе ещё понадобится топливо, когда я расчехлю свой фендер и покажу, как играть соло по-мужски.       — Знаешь, мужик, из твоих уст это звучит как пошлый бородатый анекдот, — хихикает Джонсон. А уж у него их было навалом. У Джонсона, естественно.       — Я просто пытаюсь быть брутальным, — шутливо оправдался Сал.       — Брось, чел, мы с тобой обычные парни, а не какой-нибудь двухметровый Питер Стил. Хотя с моим ростом и твоей массой мы просто уделали бы этого готического славянина, — победно усмехнулся Джонсон, будто в своих пьяных мечтах уже сделал это. Сал только ласково улыбался под протезом.       — Возвращаясь ко всей этой… теме с принятием себя… — Тут Лар с тихим шипением открыл третью банку пива. — Думаю, я мог бы помочь тебе с этим совершенно бесплатно.       Что там по бесплатным неожиданным идеям? Сыр? В мышеловке? Улёт.       — Если ты хочешь предложить мне сходить на нудистский пляж, я заранее ставлю на этой идее перманентный бан, — предупредил Сал, принимая более удобную позу на своей половине дивана. Любому адекватному человеку не будет интересно наблюдать за грустными и кривыми слониками других мужиков. Это аксиома. Вот почему он смотрел в общем душе только на свой игрунчик или только на симпатичные экземпляры.       Ларри только рассмеялся на чужое предположение.       — Вообще мимо. Конечно, придётся немного оголить волосатую ножку, но не для того, чтобы пялить на себя в зеркало. Немного интереснее. Я работаю в художественной школе, и старшей группе пиздец как нужна натура. А ты весь такой характерный, необычный, они с удовольствием примутся за рисование, зуб даю! И ты кайфанёшь, и они. Прикинь, куча рисунков тебя, — усмехнулся Джонсон, взмахивая руками и чуть не проливая пиво. — Ну что, по рукам?       — И как это должно мне помочь? — скептически отозвался Фишер, чувствуя липкий ужас от мысли о молодых глазах, изучающих его складочку, над которой он потешается по утрам. Можно сказать, Сал хотел быть единственным, кто имеет право посмеиваться над ней.       — Всё просто, чувак: вместо того чтобы стоять перед зеркалом нагишом в одиночестве, можно стоять почти нагишом перед людьми, которые смогут оценить объективную красоту твоих форм, да и ещё получить положительный опыт в виде кучи картинок себя, на которых ты увидишь, каким на самом деле крутым тебя видят окружающие. Думаю, это поможет взглянуть на себя под другим углом или типа того.       Ларри застопорился, задумавшись. Либо пиво уже успело немного вдарить ему по шарам.       — Я понимаю, что это непростой шаг, — несмело начал Джонсон. — И нелёгкая работёнка, так что я готов заплатить две сотни за четыре часа позирования. Может, денежное вознаграждение поможет справиться со страхом… — добавил задумчиво Джонсон уже скорее для себя, нежели для друга.       — Ради Христа, я не стриптизёр, чтобы давать мне две сотни за прилюдное обнажение, — возмутился и смутился Сал, представив, как Ларри при всей группе засовывает ему за пояс кокетливых трусиков две стодолларовые купюры. Мысль о том, как Лар бы ещё и сопроводил это действие игривым хлёстким шлепком по его заднице, вызвала внутри неоднозначную реакцию. Он уже говорил, что не может доверять даже себе? Актуально как никогда.       Господь, если ты слышишь…       Густые брови Джонсона поднялись настолько высоко, что, казалось, вот-вот коснутся линии роста волос.       — Вот эт у тебя ассоциации… — тихо удивился Лар и опасно, лукаво сузил глаза. — Я по-о-онял, — протянул он. — Кажется, я раскусил тебя, милая Салли. Я знаю, кто ты.       Сал напрягся.       — Ну и кто?       Ларри торжествующе выдержал паузу, прежде чем выставить указательный палец почти в ораторском жесте.       — Ты беглая хорошенькая стриптизёрша из Вегаса, уехавшая в Нокфелл, чтобы начать новую жизнь. Но что-то профессиональное не даёт тебе покоя… — загадочным голосом конспиролога предположил Ларри, щуря глазищи. Не хватало только шапочки из фольги.       Мужчина не видел объективных причин, почему в данный момент должен вести себя разумно-серьёзно. Видимо, они пропадали сами собой в радиусе мили от Ларри Джонсона.       — Знаешь, ты угадал, — драматично начал Сал, всплеснув руками, как недалёкая домохозяйка из комедий пятидесятых. — Я просто устал, что мужчины не ценят моё бомбическое бельё от «Виктория Сикрет», и свернул лавочку, — подыграл Сал, драматично наклонив голову.       Чужое лицо комично вытянулось в удивлении. Всё-таки пиво дало по шарам.       — Да ну, у тебя остались трусики «Виктория Сикрет»? Правда? — почти с какой-то немыслимой надеждой спросил Лар, будто хотел позаимствовать дорогущее нижнее бельё. Шутка уже исчерпала себя, но его новый знакомый, кажется, искренне наслаждался ею.       — Нет, чёрт тебя возьми. Я и стриптизёршей не был.       Ларри наигранно поник.       — Блин, облом.       Они посмотрели друг другу в глаза, прежде чем рассмеяться от осознания, что они ведут себя как полные балбесы.       После приятной паузы Ларри таки посерьёзнел.       — А если серьёзно, приходи, чел. Даже если не сильно поможет, попытаться стоит, —успокаивал он Фишера. — Ребята будут от тебя в восторге, отвечаю.       Чужая уверенность, похоже, тоже была частью влияния Ларри, поскольку Сал не мог объяснить странное внутреннее воодушевление. Будто бессознательно он всё это время ждал приглашения постоять полуголым перед ценителями прекрасного, то есть Сала Фишера.       — Я дам знать, когда буду готов, — выдохнул Сал, ероша отросшую чёлку. Следовало узнать телефон ближайшей парикмахерской, пока волосы не перекрыли глаза, сделав его похожим на тяжеловесную породу лошадей.       — Ларриссимо, — отозвался довольный Джонсон, бесцеремонно положив ступни на мягкие колени Сала. Тепло чужих ног разрядом прошло по бёдрам, диссоциировав в животе. В голове тут же созрел коварный план, как убрать этот отвлекающий и неловкий фактор. Сал чувствовал себя как парнишка из пуританской семьи, навзрыд рыдающий, что, когда он смотрит на красивенькую соседку Бетси, с его мужественностью что-то происходит. Это было бы смешно, если бы не было так неловко, особенно в нынешних обстоятельствах, когда связь только-только успешно создана. Ну и срамота.       — Зря ты это сделал, — понизил голос мужчина и, прежде чем поддатый Ларри успел среагировать, схватил того за щиколотку и принялся вовсю щекотать беззащитные ступни. Натуральный визг разрезал его комнату и задел его, Сала, барабанную перепонку.       — Ох, хи-хи, как я только мог… Я так больше не буду, хи-хи-хи, ну всё, ну ладно, хорош, отпусти! — загоготал Джонсон, пытаясь выдернуть ногу из чужой хватки, подтягивая вторую к себе от греха подальше.       — Прими своё наказание с честью, воин, — потешался Сал и не думая отпускать.       От интенсивной щекотки Джонсон ёрзал и выгибался на диване, наполняя пространство смехом, пытаясь избежать очередного прикосновения к ступне. Поджимал забавно пальцы на ноге.       Внезапный укол неуместного возбуждения прошиб Фишера, играя на его физической памяти и знакомых импульсах, словно собаку Павлова, которая давилась слюной при звуке колокольчика. От неожиданности он прекратил «экзекуцию» и в ступоре наблюдал, как его хоуми пытается отдышаться.       — С тобой в щекотку не играем, — со смехом выдохнул Лар, убирая длинные надоедливые пряди с лица и изо рта. Эта ситуация до неприличия затянулась, как и те нелепые тарантиновские диалоги про стриптизёршу из Вегаса. Щекотать Сал прекратил, но как-то упустил из виду, что под воздействием нереализованного импульса сжал чужую щиколотку в своей руке подобно колодке.       — Чёрт, мужик, ты мне ща щиколотку на ноль умножишь! — заверещал Ларри, пытаясь выхватить свою ногу. — Блин, у меня прост ноги затекли, вот я и положил, чё бузить-то! Нормально же общались! Сал? Эй, Сал! — пытался достучаться Джонсон, пока Сал смотрел на чужую ногу. Чей-то голос шептал небылицы, гадкие и похотливо терпкие. Это был не его голос. Чей-то сальный и скучающий, принадлежащий какому-то торчку в общем мужском душе окружной тюрьмы в Нью-Джерси.       «Готов поспорить, ты ужасно голоден. Одинокий и осуждённый мужчина, скучающий по теплу и ласке. Ну же, не будь таким недотрогой, он же сам буквально преподносит себя на блюдечке. Только руку протяни».       Как ошпаренный, Сал убрал руку, словно осознал, что нога Ларри всё это время была гремучей змеёй, и панически свёл бёдра вместе до боли. Господь давно отвернулся от такого грешника. Прощать просто некому. Кроме Джонсона, естественно. С тяжёлым вздохом Сал уронил горящее от стыда лицо в ладони. Ему даже не пришлось стоять голым у зеркала, чтобы почувствовать себя кретином. Он сжал маску руками, будто та вот-вот отпадёт, обнажив его жалкую и замызганную похотливую суть.       — Прости, Лар, я… не знаю, что на меня нашло, — жалко прозвучало из-под плотины рук и протеза. Фишер почти запаниковал, когда почувствовал, как ступни покинули его колени. Послышался шорох чужих движений по дивану.       — Сал, — голос Ларри звучал почти ровно за исключением лёгкой ряби беспокойства. — Посмотри на меня, мужик, мне нужно, чтобы ты меня видел и слышал.       Мужчина силой воли оторвал спасительный щит рук от лица и доверился чужим словам, взглянув в блестящие чёрные глаза напротив. Это было словно резкий вход в воду и быстрое осознание, что та оказалась не настолько холодной.       Ларри был в замешательстве.       — Ты в порядке, Сал? Ты до усрачки меня напугал, я не знаю, что и думать. Так и знал, я должен был спросить тебя, прежде чем класть свои культяпки… Ты злишься, мужик? — спросил серьёзным голосом Ларри, не решаясь теперь касаться руками его плеч, хоть они и заметно дёрнулись в этом направлении.       Фишер отрицательно мотнул головой.       — Я не злюсь, я… растерян и чувствую себя виноватым. За то, что схватил тебя так. Наверное, это было… слишком интимно для меня. Не бери на свой счёт, просто… Никто давно не касался меня ниже плеч, — признался мужчина. Уязвимость и откровение выстрелили из него, как пружина. Интересно, чувствовала ли себя та девушка с последнего звонка так же, когда он щупал её под платьем? Фишер надеялся, что нет.       Глаза Ларри наполнило понимание, и его плечи заметно расслабились.       — Тебе было некомфортно? — напрямик спросил Ларри.        — Да, — пробухтел Сал.       Джонсон кивнул, не став развивать тему. Он видел эту тонкую грань его готовности делиться чем-либо и не насиловал его требованиями. Сал был ужасно ему за это благодарен.       — Ну и сильно же тебя шибануло… Хочешь, выйдем на террасу? Должно немного полегчать, — со знанием дела проговорил Лар, будто на своём примере знал, каково ему сейчас. И всё. Ни издёвок, ни грубых шуток ниже пояса, которые посягали бы на его мужественность. Ничего из этого. Всего несколькими словами и широтой жестов Ларри удалось сделать ему бесценный подарок, которого Сал был долгое время лишён. Внимание к его чувствам. Благодарность ударила с небывалой силой.       — Спасибо, Лар.       — Чё, за что?       — Просто спасибо за то, что ты — это ты.       — Ну, ты и завернул, чувак, — усмехнулся Джонсон, не ожидав такого хода, будто он во время партии в шахматы забыл, что король может не только убегать, но и есть.       С хрустом в коленях Сал встал с прежнего места и потянулся, ощущая как мышцы спины и шеи сладко растягиваются.       — Пойдём, Лар, нас ждёт никотиновая ингаляция, — обронил Сал, глядя на поднимающегося следом Джонсона. Тот заметно оживился, довольный сменой тона.       — Во-от, узнаю прежнего Сала, — усмехнулся Джонсон, шаря по карманам в поисках знакомой пачки. По мере продвижения руки его улыбка тускнела. — Бля, чувак, кажется, я скурил последнюю сегодня. Поделишься?       — Как два пальца об асфальт, — только и ответил Сал, прокладывая им двоим путь наружу.       Террасу прилично освещал фонарь над крыльцом, а на его яркий свет слетались белые, почти прозрачные призраки мотыльков, с тихим шелестом крыльев бьющихся о стеклянный барьер. Вместе с мотыльками прилетели и едва слышно пищащие комары, от которых Сал в раздражении отмахнулся. Радовало, что дым сигарет отпугнёт их на некоторое время, пока они (не комары, он и Ларри) смогут насладиться нежной тишиной ночи и стрекотом сверчков во всё такой же некошеной траве. Пепельница, однако, всё же оказалась на своём месте. Не бывать кладбищу бычков на его будущем подстриженном газончике.       Словно имея один мозговой центр на двоих, они сгорбились, оперевшись на перила. Не теряя зря времени, Фишер ловко достал сигарету из пачки и оперативно поджёг её зажигалкой, прежде чем с наслаждением затянуться. Недовольный Джонсон (ну и мину скукурузил) хотел было указать на то, что Сал обещал никотиновую долю и ему тоже, как мужчина молча протянул тому тлеющую никотиновую палочку, потушив разом все сомнения.       Ларри так же молча принял сигарету, затянулся, пока маленькая искра мягко вспыхнула между его пальцев рыжей точкой. Сигарета ходила из рук в руки, как трубка мира в кругу племён северных индейцев, живших здесь ещё до того, как предки Терренса приехали сюда и обрекли их на вымирание. И несмотря на то, что популяция индейцев теперь даже не отображается на картах населения, застенчиво называясь «другое», он и Ларри словно курили для этих оставшихся, почитали память умерших и заключали негласный мир в своих собственных душах.       Разомлев от ночного воздуха и безмолвного чувства дома, Лар положил голову на соседнее покатое плечо. Никотин бежал по венам, сливаясь в их общем бытии. Словно так было всегда. Сал даже не дрогнул, терпеливо дожидаясь, пока Лар затянется. Джонсон с чувством выпустил дым и ртом, и носом, ощущая ни с чем несравнимое жжение, прежде чем заторможенно поднести мужчине его оставшуюся долю.       — Знаешь, мужик, я тут думал, — начал тихо Ларри, будто опасаясь, что кто-то может его услышать, притаившись сбоку от дома. — Куда мы, типа, денемся после смерти? Не подумай, у меня, эм, нет никаких суицидальных мотивов, просто это же реально пиздец. Живёшь себе, любишь, кайфуешь, жизнь идёт своим чередом, ты даже не думаешь, что такое может случиться. А потом бац — поскользнулся в ванной, например, и откинулся. А куда дальше? Неужели всё? — спросил Ларри, потупив взгляд, будто сам факт того, что жизнь может оборваться, неимоверно его разочаровывал.       Сал сперва не нашёлся с ответом. Когда новость о лишении жизни от очередного сокамерника становится чем-то будничным, тяжело видеть в теме смерти что-то глубже биологической гибели тела. Заберут в холодный морг, опознают, дадут родственникам налюбоваться перед церемонией погребения, а потом, выгравировав «Прости его, Господи», закопают под грустную музыку оркестра. В лучшем случае. Трупы не жалеют о своей смерти, они гниют. Но такой ответ был бы кощунственным плевком в сторону чужой уязвимости. Ларри не относился к жизни так же, как и он. Ларри её обожал, любил каждый момент и боялся потерять это сокровище за странной и неизбежной дверью, которую рано или поздно придётся открыть. Фишер в поддерживающем жесте склонил голову к голове Ларри, лежащей на его плече, нежно соприкоснувшись с ней виском.       — Думаю, там тоже неплохо. Не так страшно, как рисуют христиане. Если здесь, на земле, люди приходят через страдания и уходят в большинстве случаев через них, тебе не кажется, что по ту сторону должно быть хотя бы что-то приятное? Полагаю, так и будет.       Ларри едва слышно хмыкнул, пока Сал тушил окурок о керамическую стенку пепельницы.       — А что, если христиане внезапно окажутся правы? — не унимался Джонсон.       — Значит, мы будем вечно общаться даже после смерти друг друга. «О, Сал, давненько не видел тебя на ледяном озере, где ты пропадал?» А я отвечу: «Да вот, было не до этого, варился, как проклятый, в котле с офисным планктоном. Ад в час пик — привычное дело».       Ларри тихо рассмеялся.       — В натуре, чувак, нахрен рай. Мы ж там никого не знаем… Жалко только, что даже родителей в ад распределят. Когда смотришь на них, почему-то думаешь, что они самые настоящие ангелы. Не знаю почему. А их всё равно по книжке распределят гореть и страдать. Дерьмово как-то получается, — поёжился Джонсон.       — Да, гнусненько, — согласился Сал.       Часы его простенького сотового показывали почти первый час. Какое там питание, режим тоже пошёл… по истоку человечества. Сал что-то ещё рассказывал Джонсону, а потом ощутил, как тяжелеет голова на его плече, и решил, что пора закругляться. Ларри безбожно засыпал, реже отвечая и всё дольше моргая.       — Эй, чувак, не засыпай, я обещал Лизе, что верну тебя в целости и сохранности домой. И у меня это не получится, если ты упадёшь и разобьёшь себе голову, засыпая вот так. Давай-давай, просыпайся, я отведу тебя домой.       — С чего ты реш'л, что я сплю? — поинтересовался Лар с закрытыми глазами. Чужие увещевания оказались незамеченными, поскольку Сал подхватил его под руку своим сильным плечом, будто Лар и вправду не справился бы без его помощи. Ларри недовольно поморщился от болезненного ощущения чужого плечевого сустава, упирающегося ему в рёбра.       — Ладно, я меняю ставку… Если я притворюсь, что сплю, ты отнесёшь меня домой?       — Нет, иди ножками, Ларри Джонсон.       — Отстой, так и знал, что ты это скажешь.       От земли веяло знакомой духотой, а небо окончательно затянуло тяжёлыми тучами. Собирался дождь.

***

      Этот кошмар был одним из повторяющихся кошмаров начала конца. Ключом к пониманию себя.       Его тело помнило реальные ощущения через года настолько чётко, что его трясло при пробуждении как осиновый лист, а пижаму можно было выжимать.       Удивительно, как порой что-то такое переворачивает жизнь с ног на голову, в то время как позитивные воспоминания и эмоции остаются блёклыми обрывками плёнки, разорванной ещё старым фотоаппаратом в процессе перемотки. Он бы с удовольствием вспоминал их, а не то, как круг жестокости вечно замыкался на нём.       В самом эпицентре пубертата социальная прослойка подростков будто обретает что-то животное в своей иерархии. Во главе стоят «лидеры», подле них — подростки, разделяющие их ценности и готовые делать всё, что те скажут, лишь бы получить свою долю одобрения. Причём в большей своей степени именно парни. После них идёт аморфное и малоактивное большинство, разбившееся на группы по интересам. И в самом низу сбились в один эшелон отщепенцы с отсутствием какого-либо влияния и базовых навыков социализации. Знаете, как это всегда показывают в фильмах про подростков, где прослойка изгоев, своего рода каста неприкасаемых, держится друг друга и даёт отпор всяким хулиганам Биллам и Бобам и их подружкам Джессике и Стейси.       Возможно, Сал учился в неправильной школе, так как «фрики» хоть и общались с ним и признавали своим, но всё равно трусливо сбегали, почуяв запах жареного. Никому не хотелось прийти домой разукрашенными во все примечательные цвета зелёного и бордового из-за него. Сначала это ранило, а потом стало горькой реальностью, которую он проглотил с ощущением тянущего бессилия.       К его удивлению, вышестоящие по иерархии вообще мало интересовались им. Для них он был не больше чем мелкой букашкой под носом у кота. Могли, конечно, пихнуть, сказать что-то резкое, но ничего примечательного. А вот кому действительно было не всё равно, так это Трэвису, мать его, Фелпсу.       Трэвис Фелпс, несмотря на свою грубость и острый язык, выглядел как побитая жалкая педиковатая дворняга. То, что Кеннет Фелпс, пастор и отец Трэвиса, не гнушался телесных наказаний, вообще не было ни для кого секретом. А в особо узких кругах ходили особенно мерзкие шутки про обратный экзорцизм в отношении собственного сына.       По иронии судьбы вечно побитый и вздорный блондин со смуглой кожей был, можно сказать, таким же отщепенцем, как и Фишер. Для общей массы он был неуместен, как газовый залп во время службы в церкви, а высшим по иерархии казался, скорее, раздражающей на празднике жизни гиеной, стремящейся урвать хотя бы жалкие объедки того, что было у них.       И жил бы Сал себе и дальше, переговариваясь с такими же, как и он, в коридорах школы о новой игре, вышедшей на Gear Boy, об учёбе и учителях, как обычный нормальный подросток, но, как он уже говорил в самом начале, спокойствие ему только снилось.       Поняв, что стратегия продвижения по социальной иерархии через собственные ресурсы обречена на провал, Трэвис пошёл самым жалким путём из всех возможных — активно ползал перед лидерами на брюхе, делал всё возможное, чтобы те заметили, что он такой же, как они, и приняли в свои ряды. Сейчас Сал мог бы даже посочувствовать ему, если бы не годы издевательств.       Выбрав самого незащищённого и отстранённого из отщепенцев, Сала, который был удобно слабым для публичных издевательств, Фелпс на годы превратил его жизнь в ад.       Фишер, будучи пацифистом, не искал насилия, пытаясь с пониманием и состраданием относиться к каждому. Вы удивитесь, но этому принципу очень тяжело следовать, когда один такой экземпляр натравливает на тебя кого-то из подпевал, которые просто ищут развлечений. Кажется, в более адекватном варианте это называется эмоциональное сближение через совместную деятельность. Но в том, что происходило, не было ничего адекватного.       Он отчётливо чувствовал, как панически разрывается сердце, когда мучители обступали его раз за разом, не оставляя ему пути для отступления что в реальных событиях, что во сне. Чувство беспомощности режет наотмашь, когда группка заталкивает его в уборную и, пока более крепкие парни держат его почти по-девичьи худые руки за спиной, Трэвис под их гогот срывает с Сала его протез.       — Ну и ну, что это ты нацепил на себя, парень? — усмехается Фелпс, переводя взгляд с маски на его лицо. Ухмылка на доли секунды меркнет, обнажая на мгновение что-то человеческое в чужом взгляде. Сожаление, страх и стыд за содеянное. Но не желая показаться слабым в глазах ребят повыше, он продолжает свой отыгрыш, даже чувствуя ужас. Ужас ловко становится ярким выражением отвращения на чужом лице. Трэвис мог бы стать блестящим актёром, покорившим Голливуд, но увы и ах.       — Угх, ну и мерзость… Знаешь, на месте твоей мамаши я бы тоже покончил с собой, если бы увидел, что мой сын урод, — ядовито бросил блондин, скукожив лицо.       Смешки одобрения звучат через шум в ушах и животный страх, заставляющий свирепо брыкаться, как лошадь, ведомую на убой. Сал проживал во сне этот момент больше тысячи раз, но стабильно чувствовал, как боль и горячая обида душат его.       Невольный наблюдатель этих необратимых событий, он не обладал правом редактировать уже сказанное, поэтому, ударившись эхом о кафельные стены, слова вылетают из него, как конфетти.       — По крайней мере, мой отец не пихал мне член в жопу, — режет без ножа Сал. Ларри прав — он был тем ещё бунтарём. Хлёсткая пощёчина тут же заставляет его лицо гореть, а уши закладывает от резкого болезненного звона. Прям по перепонке, чёрт бы его побрал! Сквозь звон он слышит одобрительный поражённый гул подпевал, который окончательно выводит Трэвиса из себя. Тот грубо хватает Сала за челюсть, закрывая потной солоноватой ладонью его губы.       — С таким грязным ртом нельзя идти на занятия, Сал. Позволь мне немного помочь, — ядовито процедил Фелпс. По негласной команде крепкие ребята тут же окунают его головой в унитаз. Всё заволакивает густая и непроходимая плёнка, будто его голову прочно замотали в целлофановый пакет. Гадкая сортирная вода заполняет уши, рот, нос, заползает жжением под веки. Лишённый кислорода Сал дёргается, как угорь на электрическом стуле, пытаясь вырваться и глотнуть воздуха. Паника сжимает изнутри, выворачивает, выходя вместе со слезами, бегущими по изуродованному лицу. Они смешиваются с остальной жидкостью вокруг. А потом его милосердно достают. Ненадолго.       — Ну что, есть что мне сказать? — злорадно интересуется блондин, с деловитым видом поглядывая, как с голубых хвостиков на плитку бежит вода. А и без того уродливое алое лицо кривится от напряжения.       Набрав в лёгкие побольше воздуха, Фишер закричал как резаный:       — Пошёл нахуй, мудила! — Неожиданно громкий крик ярости сотрясает его хрупкое тело на потеху мучителям, прежде чем он снова ощущает тяжёлую жажду жизни и отсутствие кислорода под водой. Он уже выучил, что рот во время погружения открывать нельзя, а делать глубокий вдох нужно при первой же возможности, чтобы продержаться подольше.       Внезапно заезженный сюжет сна начинает меняться. В темноте зажмуренных глаз Сал вдруг чувствует, что никто больше не удерживает его, хоть вода по-прежнему жадно обволакивает его тело. Открыв глаза, Фишер обнаруживает себя свободно плывущим в её толще. Вокруг плавают зелёные водоросли и небольшие рыбки с блестящей серебристой чешуёй. Над головой виднеется яркий диск солнца, освещающий с небес водную гладь. Скорее всего, там есть воздух, сложил два и два мужчина.       Но с каждой секундой бездействия его тело всё глубже опускалось на глубину всё дальше от спасения. Он мог бы паниковать и бесконечно жалеть себя, однако наконец осознал: он может переменить ход истории. То, что произошло больше десяти лет назад, осталось давно позади и не подлежит отыгрышу. Вода же была реальна, побуждая его сражаться за жизнь там, на туманной поверхности. Паника и жалость к себе сменились решимостью, и с невиданным доселе энтузиазмом, приводящим его конечности в движение, Сал принялся интуитивно всплывать. Опираясь на опыт, он неспешно поднимался вверх, стараясь сохранить те крохи оставшегося кислорода. В реальности он не продержался бы и трёх секунд. Вода милосердно помогала ему подняться к плёнке, разделяющей гладь и небесную твердь.       Ослепительный свет становился ближе, а решимость всё так же стойко горела в его груди, как и лёгкие. С рывком бегуна-чемпиона Сал преодолевает последний рубеж, пронзительно вдыхая ртом бесценный приз за свои усилия. Всплыл он ровнёхонько посередине озера Вендиго, которое было ближе к Нокфеллу, нежели к его школе в Нью-Джерси. Что самое странное, Сал никогда не был на этом озере: так, проезжал мимо по дороге в Нокфелл, но бывать не приходилось. Тогда почему все детали такие чёткие? Ели окружили озеро в хищное вечно-зелёное кольцо, оставив лишь небольшой прогалок на склоне. С облегчением Фишер додумался перевернуться на спину и погрёб руками и ногами к ближайшему берегу, заросшему камышом и соснами. Только всплески воды от движений его конечностей были слышны в почти гробовой тишине. Словно кто-то поджидал его там, на песчаном берегу. Туман оседал и сгущался, так что он не мог рассмотреть.       Загипнотизированный размеренным процессом, Сал чуть ли не подскакивает на месте, чувствуя, как шершавое мелководье касается его спины. Напряжённо поднявшись, он едва не плюхается обратно в воду — ноги будто не принадлежали ему. Вода замедляет шаги, а слепни голодно наворачивают круги вокруг него. Внимательно посмотрев на своё отражение в воде, он видит молодого себя. Сал трогает в неверии своё тело, проверяет ту самую складочку на животе, но даже с какой-то грустью не находит её. Ему уже начинать бояться своих желаний?       Вопреки опасениям, пологий берег оказывается подозрительно пуст. На редкой сухой траве стоит только одинокий мотоцикл, оставленный безалаберным водителем. Сала это и успокоило, и напрягло. Что же случилось с отдыхающими? Неужто их съела та самая хтоническая тварь, вызвавшая в нём инстинктивное желание спасаться бегством?       Поёжившись от холода, он плюхнулся на тёплый песок. Небольшая передышка, прежде чем он пойдёт и осмотрится. За какие-то последние минут, наверное, двадцать Сал успел заново пережить травмирующий эпизод и преодолеть панический страх задохнуться под толщей воды. Ему хотелось, чтобы это достижение не прошло бесследно и он смог бы снова искупаться в озере с папой, может, даже с Ларри и Лизой. А потом они могли бы насладиться барбекю и игрой на акустической гитаре Джонсона. Осталось только проверить, когда он проснётся.       Внезапно ветер усилился, перегоняя чёрные грозовые тучи. Хоть раскаты грома звучали где-то вдали, дождь начал ощутимо накрапывать. Сал зябко потёр руки. Гибкие и пушистые ветви елей и сосен начало выгибать от порывистого и хлёсткого ветра. Нехотя Сал поднялся с нагретого песка и устало побрёл по песчаной отмели в поисках убежища на время жестокого шторма. Ветер поднимал мелкие соринки ввысь и бросал ему в глаза, а он только и успевал закрываться руками от жёстких песчинок. Протез у него отобрал Трэвис ещё в уборной. Этот факт заставлял чувствовать себя только более беспомощным. В шуме ветра Фишер чуть не пропустил уведомление, пришедшее ему на сотовый, чудом уцелевший в его кармане.       Спрятавшись от непогоды за близстоящим деревом, Фишер достал телефон, чтобы посмотреть, кто мог ему написать. На экранчике телефона загорелось знакомое имя его соседа Ларри. Боже, может, он поможет ему выбраться отсюда? Торопливо открыв входящие, протезник пробежался по тексту. И окончательно растерялся.

Ларри Сал. Пр'сти меня, чувак. Пожалуйста, не вини себя.

      Волна паники, которая только, казалось, спала, вернулась с новой силой. Салу пришёл в голову их последний диалог про жизнь после смерти, и он вмиг похолодел от сложившегося. Блять, нет.       Дрожащими от страха и спешки пальцами Сал набирал сообщение, моля, чтобы здесь нормально ловила связь.

Салли Простить? За что? О чём ты говоришь, Лар?

      После долгих пяти секунд ожидания, показавшихся вечностью, на экране телефона сменилось сообщение.

Ларри Время пришло.

      Нет, нет-нет-нет, какое к чёрту время, когда они знакомы всего ничего? Да это просто бред из его сна. Лар ведь обожает жизнь, чтобы захотеть прощаться с ней, правда же?       Не подумай, у меня, эм, нет суицидальных мотивов.       ЛЖЕЦ.

Салли Даже не думай делать что-то глупое, Лар

      Предупредил Сал, скорее, себя самого, чувствуя, будто его вот-вот вырвет от страха и волнения.

Ларри Моё время вышло. Я скоро исчезну.

      Сал нервно улыбнулся в неверии, печатая ответ.

Салли Блять, Лар, если это твой очередной дерьмовый розыгрыш… Лар? Эй!

      Но ответа не поступило ни через пять секунд, ни через десять. Рука, сжимающая телефон, тряслась, пока напряжённые барабанные перепонки наполняли тревожные звуки гудков.       Ответь… Ну же, возьми трубку, Ларри… Тебе лучше взять трубку или… Ох, боже, Ларри!       В груди спёрло от жестокого осознания происходящего, медленно доходящего до него через целлофановую пелену. Ларри больше нет. Нет его восторженного взгляда, когда тот впервые держал электрогитару, нет его успокаивающего гнусавого голоса и нет тех маленьких воспоминаний, которые они создали вместе. Нет больше тихого вечера с сигаретой на двоих, который они делили и рассуждали о жизни. Всё затухало, так и не успев начаться. Лар такой молодой, чёрт возьми, что такое эти двадцать шесть лет! Перед взором появилось уязвимое и тёплое лицо Ларри. От отчаяния Сал разбил телефон и бросился бежать, хватая ртом воздух. Просто труп!? Просто разлагающееся ничто?! Как он мог думать о таком, глядя в глаза Лару? Как он мог быть таким гадким и цинично рассуждать о смерти, когда его друг мог покончить с собой в любую минуту, а он бы даже не узнал об этом! Песок забивался в рот и хрустел на зубах, но Фишеру было плевать. Что-то внутри подсказывало ему путь, и он не мог не следовать этому. Знакомая отмель быстро сменилась не менее знакомым домиком на дереве, похожим на тот, что он видел у Ларри на участке.       Добежав до границы отмели и домика на дереве, Сал почувствовал, что не может и с места сдвинуться, а ему на плечи легли тяжёлым грузом чьи-то холодные когтистые лапы, заставив его сгорбиться.       — Иди и смотри, — прозвучал как гром среди ясного неба голос хтонической твари, наконец разжимающей тиски своего плена.       Дрожь била Сала, когда тот снял записку, прикреплённую к дереву. Поначалу он сжал глаза и поджал губы, боясь увидеть доказательства. Давай, проснись, это всё нереально! Надо проснуться, проснуться! Но его тело пугающе не отзывалось.       Ну же, читай!       А вдруг сон и вправду отпустит его, если он выполнит указания монстра? Открыв глаза, Фишер ощутил, как их невольно начинает щипать от правды, от накатывающих слёз. С каждым словом, с каждым предложением.       Сал, я знаю, что это будет трудно понять. Прости. Пожалуйста, не вини себя и не держи на меня зла. Мне очень повезло, что ты появился в моей жизни. О большем я и просить не мог, чувак. Я знаю, что ты будешь вершить великие дела. Не останавливайся. Продолжай бороться с тьмой. Она приближается. Я слышу её шёпот у себя в голове. ОН становится громче. Я хочу, чтобы это закончилось. Больше не могу терпеть. Ты гораздо сильнее меня. Я люблю тебя, Салли-Кромсали. Всегда буду любить. Увидимся на другой стороне, Ларри       Сал был так напряжён и напуган, что чуть не упустил важные и странные детали. О какой тьме говорил Ларри? Может, это была та самая хтонь, стоящая позади него и не дающая ему обернуться? Она убьёт и его? Ну же, просыпайся, ну же… Это иллюзия, это… Но ничего не произошло. Сал решил поднять взгляд и увидел, что люк не заперт. Лучше бы он этого не делал. В проёме открытого люка мирно покачивались знакомые подошвы кроссовок. Твою мать. Воздух попросту отказывался попадать ему в лёгкие, словно он всё ещё был под водой. Боже, Ларри, что ты натворил!       Вдруг послышался свист то ли удара, то ли лезвия и истошный вопль поверженного чудовища следом; прежде чем земля под его ногами рухнула вниз, как карточный домик, Сал увидел вспышку тёмно-фиолетового. Со скоростью гоночного болида парень летел стремглав вниз. Ну вот и всё? Встретятся ли они снова уже в аду? Сал смиренно смежил веки, дожидаясь логического конца.       Очнувшись в нынешнем настоящем так же стремительно, как и упал, Фишер немедленно вскочил с кровати и в спешке покинул дом, уверенный в том, что всё ещё спит и сон просто перебросил его на очередную локацию.       Ливень лил который час подряд, и холодные лужи уже вовсю хлюпали под его голыми ступнями. Обогнув дом Джонсонов, Сал добежал до того самого места в своём сне, но записки нигде больше не было, как бы судорожно он ни шарил руками в лужах у корней дерева. Не могла же она бесследно исчезнуть!       Ливень холодил его взмокшее от кошмаров тело, и тот просто позволял себе громко, не скрываясь рыдать, давая ледяному дождю смыть его страх. Даже если он снова увидит тело Ларри, то он хотя бы сможет его оттуда снять, чтобы передать Лизе. Так он успокаивал себя, так и не решаясь поднять голову и посмотреть в открытый люк.       Внезапный звук скрипящих несмазаных петель входной двери в подвал напугал Сала, и тот тут же обернулся на звук. В светлом проходе стоял никто иной, как сам Ларри. В одной руке он держал палитру, а поверх домашней футболки на нём был специальный фартук для работы с маслом, наушник предусмотрительно сдвинут с уха.       — Есть тут кто? — спросил громко Ларри, вглядываясь напряжённо в темноту (до рассвета оставалось два часа). Глаза Ларри наполнились ужасом и узнаванием, когда он бросил принадлежности на пол и побежал в направлении Фишера.       Сал застыл, как олень перед фарами фуры, глядя на живого и здорового Джонсона перед собой. А потом боязливо взглянул наверх. Там был лишь закрытый люк. Наваждение… Ей-богу, наваждение! Он бросился навстречу тёплому Лару и крепко сжал его в объятиях. Боже, это был просто розыгрыш. Его мокрые от дождевой воды руки вцепились в ткань футболки Ларри, оставляя на ней пятна.       — Чёрт возьми, Лар… — Сал отстранился и стиснул в ладонях загорелое лицо. Чёрные глаза были всё такими же живыми. — Так и знал, что это опять твои дерьмовые шутки! Ну юморист, я и вправду сначала подумал, что… А знаешь что? Неважно. У нас столько ещё всего впереди, вот увидишь! Мы вместе поедем и устроим барбекю прямо на Вендиго, я угощаю, — быстро говорил от волнения Сал, нервно улыбаясь.       Чужие глаза только стали ещё шире.       — Что такое? Тебе не нравится? Ну хорошо, хорошо, хочешь, поедем на концерт «Смысловой фальсификации» осенью? Я куплю нам билеты и… Лар?       Карие глаза были полны сожаления и странной нежности. Удивления. Тонкие пальцы Ларри аккуратно убрали прилипшую к его лбу мокрую чёлку, а большой палец нежно стёр очередную каплю воды на самом большом рубце.       — Я… бля вообще ни черта не понимаю, мужик… Я услышал шум и подумал, что это опять еноты в мусорных баках копаются, а это ты… Лунатишь на моём дворе и чуть ли не на край света зовёшь. Не то чтобы я против поехать с таким красавцем, но ты как-нибудь попозже зайди, лады, мужик? — Джонсон ласково стряхнул воду с чужих плеч, будто это могло ему помочь.       — Красавцем? — слабым голосом спрашивает Сал.       — Ну да. И зачем ты только носишь этот… Эй?       Сал обессиленно заплакал. Протез. Он оставил протез. Слёзы неконтролируемым потоком бессильно хлынули, стекая вслед за каплями дождя по шрамам и неровностям. Фишер настолько перепугался за судьбу Ларри, что даже не обратил на это внимания. Всхлипы чередовались со смехом, пока пережитое в кошмарах выходило из него. Душа пела от лёгкости и принятия, пока он, прижатый к своему другу, мог чувствовать тепло живого тела. Ларри принял его лицо с таким же спокойствием, как в первую встречу принял его тёмное неозвученное прошлое. Ко всему этому примешивалось стойкое чувство дежавю, словно он был в похожем моменте именно с Ларри, пусть знали они друг друга всего ничего. Держащий его в своих объятиях Джонсон ощущался важной деталью пазла, неотъемлемой частью чего-то большего, чем их жизни и мысли. Словно им предстояло встретиться в каждой новой жизни, как и в этой, чтобы обнять друг друга, нежно касаясь ладонями лопаток. Непостижимо.       Вдыхая влажный воздух вместе с особым запахом Ларри, Сал внезапно подумал: как хорошо, что всё увиденное во сне было лишь смысловой фальсификацией его разума. Но после него он больше, казалось, не был осколком, отщепенцем — он был частью тёплого целого. Пока дождь таки не разлучил их. Под тяжестью воды волосы Джонсона свисали сосульками с одного плеча, пока он вглядывался ему в глаза. Ну, или в один глаз.       — Чувак, пойдём внутрь, а то мы так с тобой свалимся. Расскажешь мне тогда дома, чё стряслось, договорились?       Сал вытер остатки слёз и капель дождя.       — Договорились, — слабо улыбнулся он. Страшно не хотелось отпускать Ларри. Но тот, похоже, вопреки его страхам не спешил рассыпаться в прах, поэтому мужчина позволил себе расслабиться и последовать за Джонсоном в тепло комнаты. Ну и ночка выдалась.       — Почему ты плакал, Сал? — спросил с удивлением Лар, будто причина и так не лежала на поверхности.       — Потому что ты не отвернулся.