***
Геллерт сбился со счета уже где-то после третьего, кажется, кубка. Пунш получился крепким - и это еще мягко сказано - и спасал их только плотный рождественский ужин. Но даже несмотря на это совсем скоро их маленький праздник растерял последние следы приличия. Началось все, разумеется, с фантов и даже вполне невинных, как, например, задание простоять на руках без применения магии, которое Геллерт с блеском выполнил. Или спеть гимн Дурмстранга задом наперед, что никак не удавалось тщетно пытающейся сосредоточиться в стоящем гвалте Мадзини. Но стоило Коко в свою очередь высокомерно бросить, что с такими нелепыми заданиями справится даже первогодка, и ставки поднялись безвозвратно. - Ах вот как? - сощурился ожидавший от нее чего-то подобного Геллерт. Алекс, только что придумавший для Констанции, как ему казалось, уморительное задание прошлепать вокруг стола килькой, запальчиво возмутился, что нечестно менять правила посреди игры. Но у Геллерта уже созрел план. - Что ж, ты можешь отказаться выполнять задание. Но тогда придется отрабатывать иначе, - с этими словами он вытащил из-под стола пустую винную бутылку. - Только по-взрослому, моя дорогая, - коварно оскалился он, в то время как Вирстад и Лайне расторопно расчистили центр стола, освобождая место. - И если выбрала крутить, отказаться уже нельзя, кто бы не выпал. “Если выпадешь ты, я откушу тебе язык,” - отчетливо пообещал взгляд ее колких темных глаз. “Еще скажи что в прошлый раз тебе не понравилось,” - парировала усмешка Геллерта. Для всех остальных эта молчаливая перепалка, разумеется, не прошла незамеченной, но природа их с Констанцией отношений оставалась загадкой даже для членов Die Vornehmen. “Так *бались вы или нет?!” - так и звенело в их мыслях. Пресекая оные, Коко с демонстративным спокойствием взялась за бутылку: - Все лучше, чем дебильные фантазии Воронцова. И лихо ее прокрутила. Выплевывая последние капли вина, бутылка заскрябала по дереву под пристальными взглядами десяти пар глаз. Последний круг дался ей особенно тяжко, но вскоре зеленое горлышко, качнувшись, указало на Багрова. Все замерли в каком-то слегка извращенном предвкушении. “Легко отделалась”, - подумалось Геллерту. Целовать Багрова было все равно, что целовать статую Эберхарда Молчаливого, стоящую в фойе замка. Но как бы там ни было, прекрасно зная, что поцелуй “на отвяжись” остальные участники игры не примут, и придется целоваться снова, Констанция подошла к делу со всей серьезностью. Поднявшись со своего кресла и перекинув ногу через колени Багрова, она с размаху уселась на него верхом. Геллерт, разумеется, не преминул оценить, как соблазнительно дерзко при этом выгнулась ее худая фигура, вполне отдавая отчет, что соблазняют сейчас не его и даже не Багрова. Последний, впрочем, выглядел ничуть не впечатленным, и когда искусанные губы Коко по-вампирски впились в его собственные, не дрогнул ни мускулом и вообще никак не отреагировал, предоставляя ей самостоятельно разбираться с выпавшим жребием. - Отлично смотритесь, - прокомментировал Геллерт, когда, тряхнув гривой кудрявых волос, Констанция как ни в чем не бывало вернулась на свое место рядом с Сиф. - Моя очередь придумывать задание, - злорадно отозвалась Коко, показывая ему неприличный жест. - О, не трудись, - премило оскалился Геллерт, потянувшись к бутылке. Твои правила сыграют против тебя же самой. Несмотря на существование волшебных палочек, а в некоторых сохранившихся традициях - посохов и тому подобного - ни одно поколение волшебников не забывало о первомагии, способности колдовать без фокусирующего магического артефакта. О первомагии грезили многие, осмеливались практиковать единицы, а удачно осваивали настолько редкие уникумы, что научиться было попросту не у кого. Вот и попытки Геллерта пока что не принесли плодов. Так что в ход пошла банальная ловкость рук. Виртуозно закрутив бутылку, он осторожно подкорректировал ее движение невербальными чарами, зажав спрятанную в рукаве осиновую палочку пальцами второй руки. Вращаясь долго и плавно, подгоняемая нетерпеливыми взглядами и толкающими чарами, бутылка, наконец, остановилась строго напротив Сиф. - Где твоя палочка, Гриндевальд?! - тут же требовательно ощерилась Коко, но тот лишь невинно захлопал ресницами, разводя пустые ладони: - Если хочешь, я могу прокрутить еще раз. - Нет уж, правила есть правила! - тут же запротестовали Сёренсон и Лайне. Алекс, которому явно полегчало, что Геллерту выпала не Мадзини, яро к ним присоединился. - Никаких перебросов! Наблюдая за тем, как Геллерт довольной пружинящей походкой приближается к Сиф, Коко явно готова была оторвать ему голову. Тот ликовал. - Фройляйн Арне, - галантно склонившись, Геллерт сперва поцеловал пухловатые пальцы Сиф. Вспыхнув, та смущенно завела за ухо волнистую светлую прядь. Геллерт помнил, что на первых курсах она была единственной из девочек, кто пытался с ним подружиться. Возможно, все еще неровно к нему дышала. Но какая разница? Поцелуй - всего лишь поцелуй, хотя он и умел целовать девушек так, чтобы закружилась голова. Это умение вполне ему пригодилось, когда, запустив руку глубоко в мягкие волнистые пряди, он накрыл ее горячие, терпкие от вина губы своими на несколько текуче долгих мгновений. До тех пор пока рядом не раздалось громкое “кхэм” Вирстада. Распахнув глаза и оглядевшись словно вынырнувший из воды, Геллерт виновато улыбнулся: - Простите, я… эээ, увлекся. Красная не то от вина, не то от поцелуя Сиф смущенно хихикнула, стараясь не смотреть на сверлящую Геллерта ядовитым взглядом Коко. Впрочем, та была не единственной. Возвращаясь на свое место, Геллерт поймал столь оскорбленный взгляд Свиридова, будто не поцеловал Сиф, а натурально овладел ею прямо на столе перед ним. Похоже, этого праведника не раскрепощает даже вино. Хотя, может, все оттого, что наш тихоня сам еще ни разу не целовался? А, может, он здесь вообще ради Сиф? Самодовольно жонглируя этими мыслями в далеко уже не трезвой голове, Геллерт сделал несколько глотков остывшего пунша и огляделся в показном раздумьи: - Моя очередь загадывать. Кого бы выбрать, хмм… О, Родион! Ты пока что себя еще никак не проявил. Не проронивший ни слова с момента своего нежданного появления Свиридов тут же кивнул на бутылку в центре стола: - В этом я участвовать не буду. - Хранишь себя до свадьбы? Ну-ну, - поднял бровь Геллерт под смешки остальных. - Значит, задание. Сам напросился. В итоге Свиридову пришлось шлепать себя по пятой точке, приговаривая: “Еще, фрау Рохшток, еще!” следующие пять минут под оглушительный гогот всей честной компании. Вскоре к нему присоединился и Вирстад, которого с четой Рохшток связывали многие незабываемые часы внеурочных работ. Повязав на пояс скатерть, он принялся кружить вокруг притворно истязающего себя Родиона, жарко комментируя происходящее высоким голосом школьной смотрительницы. Это, разумеется, запустило процесс, и вслед за фрау Рохшток подоспели пародии на других преподавателей и директора. В итоге по-кошачьи визгливо хохотала даже Коко, а скатившиеся под стол от смеха Сёренсон и Лайне к концу действа способны были разве что обесилено похрюкивать. Затем на смену истеричному веселью резко, как это часто бывает в пьяных компаниях, пришло лиричное настроение. Кто-то достал гитару, и она пошла по рукам параллельно с двумя оставшимися бутылками коньяка, пока не осела у Геллерта. Он любил петь. В одиночестве и в компании, для других и себя самого. Будто голос, который ему многие годы приходилось сдерживать, больше не мог молчать. К тому же, что было неоднократно проверено, в такие моменты он становился особенно привлекателен в глазах слушательниц. О, Геллерт отлично знал, что неотразим, когда, перебирая струны и легким взмахом головы сбивая со лба непослушную прядь, пел свою излюбленную песню про искателя приключений и любви, которую тот оставил далеко-далеко за горами. Даже не глядя чувствовал, что безраздельно держит все женское внимание, не считая разве что Коко. Хотя и та слушала его, то и дело перебегая взглядом на Сиф с бдительностью затаившейся в траве змеи. А потому для него не стало неожиданностью, когда Констанция перехватила гитару, едва он закончил припев. - Отдышись, Гриндевальд, - с издевкой фыркнула она, обхватывая гитару и как-то даже эротично пробегаясь пальцами по струнам. И запела похабную французскую песенку про девицу легкого поведения и череду ее богатых и не очень любовников. Веселый шутливый мотив быстро развеял эхо лирических нот, и вскоре осмелевший от коньяка Алекс уже кружил в танце пьяно хихикающую Мадзини, опередивший Геллерта буквально на мгновение Вирстад - розовощекую Сиф, а закадычные Сёренсон и Лайне лихо отплясывали друг перед другом словно два хорохорящихся гусака. Снисходительно лыбясь, Геллерт потянулся к портсигару - еще одному дару, храни его Мерлин, Фрауенфельда. Курил он редко, только когда выпивал, и, пожалуй, скорее даже из-за эстетики процесса, нежели потому что привык. Багров, напротив, выкуривал по несколько сигарет в день и к своим семнадцати слыл уже опытными курильщиком. Табак его успокаивал, хоть постороннему было бы затруднительно заметить разницу на его застывшем, практически лишенном мимики лице. Впрочем, знавший историю, стоящую за россыпью одинаковых круглых ожогов на его спине, Геллерт подозревал, что к сигаретам у Багрова весьма неоднозначное отношение. Именно мрачное прошлое было источником легкого флера мазахизма, следующего за Глыбой по пятам и инстинктивно отталкивающего от него большинство людей. И пусть в Дурмстранге в ходу были телесные наказания, сравнения с четко выверенным и изощренным, какое может придумать лишь по-настоящему близкий человек, домашним насилием они не выдерживали. В отличие от остальных сокурсников, лелеемых и любимых чад, Геллерт вкусил это на собственной шкуре. И потому понимал Багрова в те моменты, когда не понимал больше никто. А вот Свиридов так и остался белым пятном. Выпуская сигаретный дым изо рта, Геллерт задумчиво разглядывал Родиона, в свою очередь следующего немигающим взглядом за танцующими, но словно и не видящего их. Ответственный, старательный, и, в целом, не лишенный талантов студент и морализатор - о нем будто бы и сказать больше было нечего. Даже сейчас, выпив не меньше прочих, Свиридов не позволял себе расслабиться и развлечься. Наверное, и не умел. Геллерт знал таких. Не осмеливаясь дать волю эмоциям, боясь признать свои желания, они довольствовались тем, что наблюдали за другими. И если Багров просто клинически не мог вести себя как человек чувствующий, то Свиридов, похоже, настолько вжился в роль безукоризненного пай-мальчика, что та приросла к нему намертво. Геллерту даже стало жаль его. Но ненадолго. Ибо, так и не снявший скатерть с пояса Вирстад во время очередного па наступил на кончик своей “юбки” и благополучно сверзился под ноги Сиф и прочих танцующих. Ну а Геллерт, будучи джентльменом, конечно же не мог позволить даме остаться без партнера. Одна похабная песенка сменилась другой - уж Коко знала их не один десяток - а вскоре Геллерта еще и нагнало то, что бы там Фрауенфельд не добавил в табак. Все вдруг стало каким-то дерганным и неимоверно забавным. Так что, кружась и неудержимо хохоча, он даже не заметил, когда Сиф в его объятиях сменилась на Мадзини, а затем - и вовсе на многострадально бренькнувшую гитару. Ничуть не огорчившись, он вскочил на стул и запел на ломанном русском что-то из репертуара Воронцова, и, обхватив его ногу как мачту, тот немедля поддержал его растроганным китовым воем. Присоединились и не знавшие слов Вирстад и Лайне (пока Сёренсен припал к урне в углу комнаты), и даже начавший клевать носом Багров закачался на стуле с пустой бутылкой коньяка в руке. Коко и Сиф, напротив, куда-то улизнули, и, шаря пульсирующим нетрезвым взглядом в поиске этих двоих, Геллерт с удивлением обнаружил Мадзини, пьяно развалившуюся на коленях совершенно растерявшегося Свиридова. Что уж там, глядя на задравшийся подол ее лилового платья, тот пребывал в самом настоящем ужасе, явно не зная, что неприличнее - поправить платье или оставить все как есть. Поймав его донельзя беспомощный взгляд, Геллерт пьяно расхохотался прямо посреди куплета и, спрыгнув со стула и чуть не прибив при этом Алекса, принялся кружить вокруг Свиридова и Мадзини, переключившись на одну из самых откровенных песенок Коко. Похоже, это стало последней каплей. Рывком вскочив с кресла, Родион едва ли не швырнул Мадзини обратно словно тряпичную куклу и, смерив Геллерта изничтожающим взглядом, вихрем вылетел вон. - Наконец-то мы его доконали, - глухо прокомментировал, когда утих их дружный хохот, все еще зеленый, но уже повеселевший Сёренсон. И на этом про Свиридова благополучно забыли. Геллерт пел еще долго, почти до хрипоты, в перерывах между песнями вылавливая из котла пропитавшиеся вином яблочные дольки, но ближе к утру уровень алкоголя в его крови неминуемо упал. И в какой-то момент кутеж резко, как по щелчку ему опротивел. Кислый привкус вина, танцы, пьяные шутки - все это вдруг стало так невыносимо мерзко, так до невозможности примитивно, что его дернуло прочь будто под Империусом. Захотелось пространства, воздуха, чего-то свежего и чистого. И, бросив, что ему нужно в уборную, хоть никто все равно не обратил на его уход внимания, Геллерт выскользнул в проем в каменной кладке. На контрасте с пропитым и прокуренным помещением клуба в коридоре было бодряще прохладно, но он не стал надевать пиджак или застегивать распахнутую на груди рубашку. Не зажигая свет волшебной палочки, по памяти поднялся наверх, старательно прислушиваясь к шагам школьных смотрителей за пульсирующей в висках кровью. Да, веселенькое утро его ждет. Надо будет попросить Хульду сварить то ее особое варево… В их общей с Фрауенфельдом, Багровым и Воронцовым спальне - несмотря на то, что первый уехал, а двое других остались в подземелье вусмерть пьяные - кто-то был. Более того, этот кто-то лежал на кровати Геллерта. Тот машинально выхватил осиновую палочку: - Удобно? Но Свиридов, а это был именно он, уже подскочил как ужаленный. Его слабо освещенное лунным светом лицо продемонстрировало такую живописную смесь паники и стыда, что Геллерт не сдержал смешок: - Промахнулся? Спальни старост этажом выше. - Я…, - Родион не смел поднять на него взгляд. - Я ничего не трогал! Я просто… Если бы ты взял мой дневник, я бы уже знал об этом. Все остальное вполне могло подождать до завтра. Геллерт слишком жаждал остаться один и знал, что у него есть буквально пара часов прежде, чем вернутся остальные. Невозмутимо прошестовав мимо застывшего изваянием Свиридова, он распахнул створку окна с все еще сохранившимися инициалами, чтобы впустить в комнату морозный воздух. Глубоко вдохнул. Затем раздраженно обернулся: - Ты все еще здесь? Стоящий к нему спиной Родион вздрогнул как от удара. Сделал несколько шагов к двери, но потом вдруг развернулся и в мгновение ока пересек разделяющее их расстояние, нависнув над Геллертом, ибо был на голову выше. Волоски на затылке Геллерта встали дыбом, рука вновь сжала палочку. Родион явно был не в себе. Его светло-карие глаза были полны какой-то ненормальной решимости и сейчас казались черными. Но палочку он так и не выхватил, вместо этого вдруг уронив лицо на плечо Геллерта: - Геллерт…, - его дыхание было обжигающе горячим даже сквозь ткань рубашки, - я больше так не могу... Медленно, очень медленно до потрясенного Геллерта начало доходить. Вот оно что.Sleep Token - Chokehold
Честно говоря, до сего момента он и не пытался узнать причину неприязни Свиридова, будь то презрение, зависть, а может и все сразу. Просто привык к исходящим от него лучам ненависти, игнорируя их так же легко, как наличие в школе комендантского часа. И все же предположить не мог, что этот праведный тихоня и гордый наследник древнего магического рода испытывает… подобное. Нет, Геллерт и раньше становился объектом любовного интереса у своего же пола. По крайней мере, ему так казалось. Однако еще никто никогда не говорил ему об этом открыто. А Родион, хоть и молчал, своим молчанием выдавал куда больше, чем сумел бы словами. Сам не свой от алкоголя и захлестнувших чувств, он мелко дрожал с головы до ног и несмотря на более высокий рост и крепкое телосложение казался сейчас абсолютно беззащитным перед Геллертом. Распростертым как на ладони. Во власти Геллерта было сделать с ним все что угодно. - Сдается мне, ты выпил лишнего, - по обыкновению попытался отшутиться он, экстренно соображая, как ему быть. - Нет! - горячее коньячное дыхание овеяло его лицо. Яростно помотав головой, Родион уставился на него голодным пылающим взглядом. - Это все ты, Гриндевальд! Ты всегда рядом, но даже не смотришь на меня, не замечаешь. А я… Боже! Я каждый день схожу с ума! Постоянно думаю о тебе, больше ни о чем другом! - порывисто вцепившись в рубашку Геллерта, он горестно сомкнул рыжеватые брови. - Я так не могу! Если есть хотя бы крошечный шанс, что ты тоже… что ты… Возможно, от неожиданности всей ситуации, либо под остаточным влиянием алкоголя, но подобная близость их тел, этот жаркий отчаянный шепот сделали с Геллертом нечто странное. Изначально настроенный на шутливый тон он вдруг внимательно всмотрелся в горящее темной страстью лицо, и в его собственных глазах вопреки обычному самоконтролю зажегся искренний интерес. Этого Родиону оказалось достаточно. Подавшись вперед, он впился в губы Геллерта с такой силой, что тот затылком ударился об оконную раму. Но поцелуй это не прервало. Уперевшись ладонями в проем окна, Геллерт прикрыл глаза, всецело отдаваясь происходящему. Это был не первый его поцелуй с мужчиной - однажды проспорив, он поцеловал Райхенбаха, а потом еще Алекса, правда, только затем, чтобы вывести того из себя - но первый такой. Трепеща и плавясь страстью, ободренный тем, что его все еще грубо не оттолкнули, Родион не просто целовал, а буквально пил его губы с жадным упоением и решимостью человека, которому нечего терять. И этот жар и трепет передались и Геллерту тоже. По крайней мере, отчасти. Немедленно почувствовав это, Родион распахнул глаза. В их карих глубинах солнцем вставала надежда: - Ты… ты?... - Не знаю, - чуть отпрянув спиной на холодное окно, выдохнул Геллерт, смежив ресницы. Губы непривычно щипало от колкой щетины. В легких стоял плотный шлейф из ароматов коньяка и мужского одеколона. В висках пульсировало. Ниже тоже. - Может, я слишком пьян… - Вряд ли настолько, - дрожащие руки Родиона неуверенно легли на его талию. Сбивчивый шепот стал мягче шелка. - Но можно… проверить. Если хочешь… я…, - говоря это, Родион уже расстегивал его брюки, медленно опускаясь вслед за собственными ладонями. Наблюдая за ним сверху вниз, слегка впечатленный такой инициативой Геллерт нисколько не препятствовал. Выходит, ни черта ты не девственник. Он действительно был уже достаточно трезв, чтобы пресечь то, чего не хотел. Будь так, его оглушающие, парализующие, да хотя бы даже отталкивающие чары ударили бы без промаха. Однако его снедало любопытство. И желание узнать, как далеко Родион готов пойти ради толики его внимания. Оказалось, вполне себе до конца. Первой мыслью поджавшего губы, чтобы подавить стон, Геллерта, стала - зря раньше не попробовал! В отличие от большинства его партнерш Родион не выказывал и толики брезгливости, не медлил и будто бы по-настоящему наслаждался процессом не меньше самого Геллерта. Это чувствовалось. И было чертовски хорошо! - Геллерт…, - задыхаясь, Родион поднялся на ноги, вновь слегка возвысившись над ним. - Геллерт!.. Вскинув на него пульсирующий взгляд, скользнув по подрагивающему кадыку, мускулистой шее и тяжелому золотящемуся короткой щетиной подбородку, Геллерт вдруг совершенно отчетливо понял, что хочет поцеловать Родиона снова. Крепко, не сдерживаясь. Привлечь к себе, схватив за коротко стриженный затылок, и, позволив легким наполниться терпким мускусным запахом мужского тела, властно терзать тонкие бесформенные губы, пока не онемеют. Однако, памятуя о том, где только что были эти самые губы, Геллерт уперся ладонью в часто вздымающуюся грудь юноши: - Погоди, - а, встретив в светло-карих глазах проблеск нарастающего ужаса, добавил: - Постой. Ты слишком спешишь. - Прости! - в который раз извинился Родион, вновь понуря голову и потеревшись горящей щекой о его плечо, ласково, как котенок. Теперь Геллерт заметил его длинные рыжеватые ресницы. И веснушки, целую россыпь. Те, впрочем, ничуть его не портили. - Знаю, это непривычно… Но… тебе же понравилось? О, еще как! - Я…, - облизав пересохшие губы, Геллерт постарался собрать воедино все разметанные оргазмом и алкоголем остатки разума. В таких вещах стоило быть деликатным. - Пожалуй, что да. Но… ты же понимаешь, что я не могу сразу ответить тебе тем же? - Конечно! - с каким-то особенно горестным стоном отозвался тот, крепче сжимая в объятиях. - Еще вчера ты, наверное, и не помнил о моем существовании, - жар его тела сводил на нет морозную свежесть от распахнутого окна. И хоть Геллерт не обнял его в ответ, казалось, Родион этого и не ждет. - Но, может, со временем… Я больше не буду спешить, обещаю! Ты только… Он так и не договорил, прижавшись к Геллерту, словно тот был единственным живым существом на всем белом свете. Трепетный, обожающий. Несмотря на то, что Геллерт сотни раз обнимал Алекса, Фрауенфельда и остальных, это объятие ощущалось совершенно по-другому. Более чувственное, интимное, более… Может, влюбленность заразна? И кто знает, чем бы все закончилось, если бы в спальню не вломился с намерением проблеваться в умывальник Воронцов.