Sleep Token - Sugar
В этот раз алкоголь не будоражил кровь, и всецело контролирующий происходящее Геллерт смог методично проанализировать свои ощущения. Власть, торжество, легкое возбуждение - в целом, поцелуй с Родионом мало чем отличался от того, как несколько дней назад он целовал Сиф. И точно так же как с ней ничего в Геллерте не откликнулось в ответ на нарастающую страсть, с которой целовал его Родион. - Геллерт…, - задыхаясь, тот рванул к нему навстречу, с грохотом опрокинув стул. Затем все повторилось вновь - отчаяние, жар, руки, жадно стискивающие талию. Родиону потребовалась всего какая-то пара мгновений, чтобы воспламениться до предела, и это резко контрастировало с холодным исследовательским интересом самого Геллерта. Особенно когда желание Родиона стало физически ощутимо. - Прости!.. - вновь извинился он, отдергивая руки от поясницы Геллерта, будто обжегся. Его кадык дрожал, грудь вздымалась как после пробежки. - Прости, я снова… - Увлекся? - понимающе ухмыльнулся Геллерт, с любопытством скользнув ладонью вниз по его животу. Ему не доводилось касаться ничьего достоинства кроме своего, и, честно говоря, он вовсе не был уверен, что хочет восполнить этот пробел. Но может, если бы он сам был возбужден… Заметив, что это не так, Родион тут же отшатнулся и, смутившись, отвернулся, чтобы поднять стул. Даже в тусклом свете Геллерт разглядел, как отчаянно горят его уши. - Да все в порядке, - мысленно скалясь, уверил он, потянув юношу обратно за рукав. Пожалуй, ему было даже любопытно, получится ли у Родиона в итоге вызвать в нем достаточно сильное желание. Но тот, судя по всему, твердо вознамерился проявить чудеса выдержки. - Нет, я же пообещал, что не буду торопить, - помотал головой он, глянув на Геллерта с причудливой смесью похоти и уверенности в собственном моральном выборе. - Это должно быть, ну… естественно. Не хочу заставлять тебя. Ха! С удовольствием бы на это посмотрел. - Наверное, ты прав, - не стал настаивать Геллерт, чувствуя легкую досаду из-за несостоявшегося интима. И, возвращаясь в кресло, грешным делом даже подумал, уж не манипулирует ли Свиридов им в ответ? Но выглядящий виноватым как пес, кинувшийся к миске вперед команды хозяина, Родион едва ли был на такое способен. И только гонгом бьющие мысли о Палочке удержали Геллерта от того, чтобы забавы ради не раззадорить его вновь. - Что ж, тогда, может, все-таки расскажешь о Дарах Смерти? - он не смог сдержать трепет, впервые произнося это вслух. - Я имею в виду, что тебе известно? Просто чтобы мне не повторять то, что ты уже и так знаешь. - Не сказать чтобы я большой знаток, - с явным облегчением сменил тему Родион, присаживаясь на самый краешек стула рядом. - Но я в курсе про трех братьев из сказки Бидля, ну, что это настоящие люди. И что артефакты, - ткнув пальцем в подлокотник кресла Геллерта, он провел вертикальную черту, затем круг, а затем треугольник, - камень, мантия и палочка тоже настоящие. Шестеренки закрутились в голове Геллерта, грозя вот-вот разнести к чертям весь мозговой аппарат. Сказка о трех братьях!.. Кажется, он припоминал нечто подобное. Проблема была в том, что в детстве няня чаще читала ему славную родословную Гриндевальдов, которую положено было помнить наизусть, нежели сказки. А ко времени, когда Геллерт научился читать самостоятельно, к сказкам совершенно охладел. - И весьма могущественные, - с самым важным видом закивал он, с трудом сдерживая лавину возникших вопросов. Но едва ли уместно задавать их сейчас, выдавая свою неосведомленность. Сперва стоит освежить Бидля в памяти. - Не то слово! - горячо поддакнул Родион, как будто бы все еще слегка пьяный от поцелуев. - Шутка ли, стать Повелителем Смерти? Но Дары ищут уже несколько веков, а все без толку. Ну, правда, сейчас уже почти не ищут. По крайней мере, в России, - тут он перешел на доверительный шепот. - Сестра моей матери долгое время увлекалась Дарами, это у нее я впервые увидел символ, - Свиридов кивнул на треугольный знак, оставшийся на обивке и многозначительно изогнул рыжеватые брови. - А потом тетушка вдруг резко бросила это дело и все повыбрасывала. Я слышал, к ней приходили мракоборцы… - Вот как. История определенно нравилась Геллерту все больше и больше. Если Дарами Смерти интересуются русские авроры, значит, вещь стоящая. И, главное, реально существующая. Хоть в последнем он и так нисколько не сомневался. А еще это значит, что их до сих пор никто не нашел. От волнения живот скрутило в морской узел. Геллерт не заметил, как сжал кулаки. Я стану первым! - Ну а ты? - с искренним любопытством спросил Свиридов, когда молчание Геллерта затянулось. - Что знаешь? - К сожалению, мне решительно нечего добавить, - будто с сожалением пожал плечами Геллерт, не преминув добавить капельку лести. - Ты так здорово все изложил. А ведь, признаться, я надеялся тебя поразить. Но, выходит, только зря потратил твое время. - Неправда, - робко потянувшись к его лежащей на подлокотнике руке, Родион взял ее в свою и с трепетом поцеловал костяшки будто какому-то вельможе. - Мне так… хорошо с тобой. И снова внезапное откровение. Сам нередко шептавший своим пассиям именно то, что они хотели услышать, Геллерт подозрительно вгляделся в лицо Свиридова, но вновь не увидел ничего кроме чистого упоения и затаенной тоски. Пожалуй, это даже льстило. Тем временем, осмелев, Родион оставил на тыльной стороне его ладони еще несколько поцелуев, а затем медленно сплел их пальцы вместе. А вот это было уже неприятно. Руку Геллерт, тем не менее, не отнял. Отчасти из-за того, что не хотел спугнуть Свиридова раньше времени, отчасти в попытке определить, отчего же именно ему неприятно. Потому что Родион - мужчина или потому что Родион - это Родион? Так сразу и не скажешь. - И еще я… хотел бы видеться чаще, - осторожно покосившись на Геллерта из-под длинных рыжеватых ресниц, признался юноша. - Мне кажется, если ты узнаешь меня получше… Кажется, Родион был убежден, что раз Геллерт все еще не прогнал его прочь с гримасой отвращения на лице, то значит им суждено быть вместе. Это лишь вопрос времени. Да уж, самоуверенность влюбленных порой граничила с безумием фанатиков. - Ну, как раз это нетрудно устроить, - быстро взвесив все за и против, кивнул Геллерт. - Приходи на следующее собрание Die Vornehmen. - Серьезно? - опешил Родион, и, воспользовавшись этим, Геллерт высвободил руку, завершив маневр неопределенным взмахом. - Почему нет? Пароль и место ты уже знаешь, - он подмигнул. - А там, глядишь, еще и научишься чему-нибудь полезному. Не веря свалившемуся на него счастью, Родион клятвенно пообещал, что придет.***
Следующая встреча Die Vornehmen как раз наметилась на середину первой учебной недели. К этому времени с рождественских каникул вернулись все студенты, и подземелья и коридоры Дурмстранга вновь заполнились их оживленными голосами и треском тайком пущенных заклинаний. Школьные смотрители, фрау и герр Рохшток, совсем с ног сбились, то и дело ловя нарушителей и напоминая распоясавшимся за неделю каникул студентам строгие правила школы. В этой атмосфере легкой послепраздничной анархии можно было почти не таиться. - Ты позвал его? Серьезно? Он же всех нас выдаст! - шепотом возмущался Алекс, сидя с Геллертом за ближайшей к учительскому столу партой, пока профессор Кнопп отчитывал Фрауенфельда за неподобающий будущему выпускнику шелест фантиками от конфет. - Не выдаст, - с усмешкой качнул головой Геллерт, покосившись на отражение Свиридова в большом аквариуме с погребином за преподавательским столом. В отличие от погребина, уныло выскабливающего грязь из-под толстых желтых ногтей, не замечая никого вокруг, Свиридов был живо заинтересован разглядыванием затылка Геллерта. И если б не угрюмый недружелюбный вид, пожалуй, одноклассники давно бы уже догадались об истинной природе столь повышенного внимания. - Думаешь? - Алекс бросил скептический взгляд не на отражение, но на самого Родиона через плечо. И понизил шепот еще немного. - Чего он тогда так злобно на тебя уставился? - Не знаю, может у него живот болит, - мысленно хохотнув, отмахнулся Геллерт. - К тому же у вас, русских, вечно такой вид, будто вы всех вокруг люто ненавидите. - Ой, завали, - пихнул его локтем Алекс, добавив по-русски, - австрияка. К этому моменту профессор Кнопп закончил, наконец, журить виновато хлопающего глазами, посасывая за щекой леденец, Фрауенфельда, и соизволил продолжить занятие. Темой сегодняшнего урока было заклинание Адского пламени, и зануднее профессора Кноппа поведать о нем не смог бы, пожалуй, никто. - Адово пламя или, как его еще называют, Дьявольский огонь, относится к сложнейшей и опаснейшей области Темных искусств, - возвращаясь к своему столу, заложив руки за спину, завел волынку профессор. - Со времен печально известной графини Фавр де Поль, которая, к слову, не сумела обуздать изобретенные ею же чары, лишь некоторым особенно искусным волшебникам удалось успешно воссоздать Адово пламя без трагических последствий. Кто скажет, чем именно опасно это заклинание? Поднялась привычная пара-тройка рук. К седьмому курсу, впрочем, подобная проверка знаний теряла всякий смысл, ибо большинство преподавателей и без того имели представление, кто из студентов на что горазд. И только профессор Кнопп неизменно терроризировал учащихся, находя особенное злорадное удовольствие в факте своего интеллектуального превосходства. Так что когда Барановски прилежно отрапортовал, что: - В отличие от обычного волшебного огня, как тот, что используют для освещения или в системе летучего пороха, Адское пламя обладает зачатками сознания и поэтому с трудом поддается контролю. Со снисходительным кивком усадив его обратно, Кнопп продолжил с таким видом, будто кроме него никто в аудитории не способен связать два слова: - Не просто “зачаток сознания”, как соизволил выразиться герр Барановски, а обладающее собственной волей сосредоточение всепоглощающей ярости и неутолимого голода. То, что в Средние века называли злым духом или элементалем, хотя последнее видится мне наименее соответствующим… Примерно на этой минуте занятий по Теории Темных искусств Геллерт обычно абстрагировался от происходящего. Кнопп мог часами рассуждать о происхождении того или иного термина и его корректности, превращая самый интересный школьный предмет в банальные лекции по лингвистике. С другой стороны, пожалуй, именно недееспособность Кноппа как учителя и привела к созданию Die Vornehmen, за что Геллерт был ему премного благодарен. Как и за собрание редчайших работ по темной магии, изъятых из библиотеки в “долговременное пользование”. Сделал это Кнопп по велению директрисы Стрёмберг или же из собственных побуждений, но личную коллекцию опрометчиво хранил в кабинете без каких-либо дополнительных охранных чар, полагая, что сам взлом учительского кабинета окажется непосильной для школьника задачей. И очень зря. В кабинет Кноппа Геллерт в определенный период времени стал наведываться как к себе домой с той лишь разницей, что дома за такое светило куда более суровое наказание. Что до незадачливого профессора, именно из его тайника Геллерт почерпнул большую часть практических знаний о темной магии, которые затем по крупице великодушно скармливал избранным сокурсникам. Те же в свою очередь проявляли поразительно мало интереса, откуда ему самому все это известно. Приготовившийся к подозрительным расспросам Геллерт был крайне удивлен подобным безразличием. Ровно до тех пор, пока к клубу не присоединился Багров, и разница между ними двумя и подавляющим большинством студентов Дурмстранга не стала очевидна. Все оказалось донельзя просто. В отличие от золотой молодежи они с Багровым не привыкли, чтобы что-то доставалось им просто так. Абсолютно все необходимо было сперва заслужить, заработать если не трудом, то послушанием, и оба - и Геллерт, и Багров в свое время выбрали первое. Вероятно, поэтому Глыба был единственным, кто хотя бы ненадолго озадачился источником столь глубоких темномагических познаний Геллерта. Пришлось сослаться на обширную семейную библиотеку Гриндевальдов, что хоть и было правдой, на деле ничего не объясняло. Всю свою жизнь Райнхард целенаправленно избегал малейшей связи с тем, что могло запятнать честь чистокровного волшебника, и темная магия не стала исключением. В том числе за это Геллерт презирал его. Отца и всех других волшебников, чурающихся магии чуть сложнее бытовых чар. Ему было тошно видеть, как наделенные почти божественным даром преображать мир вокруг люди ограничиваются волшебными огоньками и левитацией мелких предметов. Та же трансфигурация уровня старших школьных курсов у большинства взрослых магов вызывала потливость и потерю аппетита. Что говорить, даже преподаватели, именитые профессора во многом придерживались стандартного набора заклинаний, о тонкостях магического искусства предпочитая рассуждать вслух или на страницах бесконечных рукописей. Да, магические науки, безусловно, продвинулись со времен Средневековья, но в сравнении с прогрессом тех же маглов больше напоминали поползновения сонной мухи по подоконнику. Всего за какой-то век маглы освоили небо и осветили сушу, опоясав сетью железных дорог и телеграфных проводов. А волшебники и глазом успеть не моргнули, как оказались сдвинуты на самые задворки цивилизации. Гордость Геллерта страдала неимоверно. Наблюдая за тем, как резво маглы встраивают новые технологии в повседневную жизнь, он готов был взорваться от стыда за своих соплеменников. А потому считал, что молодое поколение волшебников обязано быть во всеоружии. Блаженно не ведая о рокоте мятежных мыслей в голове своего любимого студента, профессор Кнопп тем временем преспокойно продолжал: - …подчинить крайне сложно. Заключая в себе огромную мощь и разрушительный потенциал, Адово пламя всегда стремится сломить волю своего создателя. А, будучи негасимым обычными способами, то есть, в большинстве условий, вечным, оно способно стереть с лица земли целый город. Истории известно как минимум три великих пожара, произошедших по вине вышедшего из-под контроля Адова пламени, включая пожар в Париже 1348-го года. В тот раз огонь утих, только когда гореть было уже больше нечему, - глянув на класс с какой-то странной торжественностью, добавил Кнопп. А затем злорадно сощурился. - Ну, кто-нибудь просветит нас, чем в таком случае Адово пламя отличается от Губрайтова огня? В этот раз поднятых рук не было совсем. Тот же Барановски, нахмурившись, неуверенно жевал губу. Разумеется, Кнопп неслучайно выбрал именно эту тему для первого после каникул занятия. Хоть согласно школьной программе заклинание Адова пламени обычно изучалось ближе к концу семестра, так можно было наглядно продемонстрировать студентам их возмутительную неподготовленность к экзаменам. Пусть даже далеко не все из присутствующих решились сдавать ЖАБА по Теории темных искусств. Так что желающих становиться топеройкой отпущения не нашлось. Зная Кноппа, разумнее было промолчать, нежели дать неправильный ответ. - Губрайтов огонь действительно вечен и негасим, но в отличие от Адова пламени не может распространяться, - подал голос Геллерт, когда тишина достигла апогея. Уперев одну руку в бок, Кнопп строго кивнул: - Так-так, герр Гриндевальд. Продолжайте. - Губрайтов огонь будет гореть только там, где был создан. Его нельзя размножить, скопировать или, например, поджечь им что-то. Еще одно известное отличие от Адова пламени, - с характерной ленцой добавил Геллерт, полуобернувшись на класс, - состоит в том, что, как правило, Губрайтов огонь исчезает в момент смерти своего создателя. - Совершенно верно! - стукнув острой костяшкой по столу, чем заставил нескольких студентов вздрогнуть от неожиданности, воскликнул Кнопп. - Как всегда похвально глубокие познания, герр Гриндевальд. Не знаю даже, есть ли смысл готовить к ЖАБА кого-либо кроме вас. - Благодарю, профессор, - отозвался Геллерт, вспомнив свои первые скромные попытки сотворить Адово пламя на берегу незамерзающего озера (по инструкциям из коллекции того же Кноппа, кстати). А вот Губрайтов огонь так ему и не дался. - Хотя я все еще не до конца понимаю, какой из семи стандартных способов магического преобразования тут больше всего подходит… Скучающе чиркающий в пергаменте какие-то каракули Алекс закатил глаза с видом “опять выделываешься, умник”. - Сейчас поймете, - благосклонно закивал Кнопп. - Я как раз собирался перейти к этому моменту. Но сперва, - поправив покосившийся галстук, он вновь хищно просветил класс, - кто будет любезен перечислить все семь способов магического преобразования? Герр Ольбрих? Нет? Может быть, вы, фройляйн де Ланнуа? До практической части к концу занятия они, разумеется, так и не дошли, что стало жутким разочарованием для всех кроме членов клуба Die Vornehmen. - Надену завтра туфли из драконьей кожи, - заговорщически подмигнул Барановски, минуя парту Геллерта, чтобы присоединиться к толчее у дверей. Станислав был одним из немногих, кто относился к клубным встречам с той же серьезностью и прилежанием, что и к школьным занятиям. И был бы, возможно, даже рад, задавай Геллерт домашнее задание. В ответ Геллерт лишь дежурно улыбнулся. Будучи в этом смысле ничуть не лучше того же Кноппа, он вовсе не был уверен, что обучать сокурсников заклинанию Адского пламени в стенах школы - разумная идея. Тем более что по его мнению те еще не были готовы к столь высокому уровню волшебства. Разве что непоколебимый как скала и спокойный как удав Багров сумеет покорить разрушительную волю Дьявольского огня. Что до остальных… тут Геллерт не рискнул бы биться об заклад. Неслучайно названием для клуба он выбрал именно Die Vornehmen, благородные. Убежденный, что знание, а, соответственно, и власть не должны принадлежать недостойным, все беды и несчастья человечества Геллерт усматривал в том, что во главе его зачастую становились те, кто целью ставил свое личное, а не общечеловеческое благополучие. Сам он в богатстве и славе видел скорее инструменты для достижения благородной цели, но не саму цель. А та парила высоко над бренным миром, обещая человечеству свободное, открытое, во всех смыслах лучшее будущее. И если он, Геллерт, видел его так ясно, если чувствовал, что ему по силам заставить других увидеть ту же картину, если был одарен всеми необходимыми для этого талантами, то мог ли, имел ли право бездействовать? Поначалу сулившая исключительно могущество Палочка в его мыслях уже больше не виделась артефактом силы, но символом, знаком Судьбы. Подтверждением всех его чаяний. Он просто обязан был найти ее. Ибо точно знал - день, когда он отыщет Старшую палочку, станет лучшим днем в его жизни