Мы летим по мосту над водною гладью А где-то лежат его старшие братья Их ржавые туши — искорёженный лом Их двери распахнуты в крике немом Боли не чувствует ящер железный Но тосклива его монотонная песня Навстречу деревьям, навстречу туману Пока бесполезным не стану Поезд идёт, и железо поёт Знает железо всего пару нот Пробирая до дрожи, лишая покоя Под железною кожей бьётся сердце живое “Железо поёт” by Flëur
– Ты мог бы сделать менее каменное лицо? – Каменного члена уже недостаточно? Астарион накрывает его лицо подушкой, потому что ну невозможно уже, а Темный Соблазн только смеется, и звук этот хриплый, хоть и приглушенный, а вместе с осторожными пальцами, слегка царапающими его бедра, ох… все это выбивает из тела дрожь. И хотя сейчас Астарион – тот кто решает, что будет происходить в этой вычурной постели, укрытой черным шелком простыней… его тело повинуется Соблазну раньше, чем успевает включиться мозг, и вот он уже следует за импульсом – трется бедрами, плавной волной изгибаясь, и ловит в дьявольских глазах напротив тот самый жадный блеск, который ему так нравится. Уже какое-то время в постели ведет Астарион, и приятно. Держать в руках смертоносное оружие, ощущать как по телу вместе со свежей горячей кровью разливается упоение власти. Каждую каплю, каждый сдавленный вздох он крадет у Баала, и здесь у того нет власти. Астарион упивается своим маленьким богохульством, этой силой рядом с покорным и нежным любовником. Видеть как вздуваются мускулы, слышать как остервенело колотится сердце и наблюдать как трескается и гнется спинка кровати, за которую Соблазн цепляется – без дозволения прикоснуться. Правда, ну. Это немного приедается. Соблазн позволяет все, как позволяет подушке оставаться на лице, пока Астарион не решит ее убра- – А! – Соблазн хватает подушку и та от души прилетает по его прекрасному лицу. Астарион валится на кровать рядом и ворчит, прикладывая ладонь к щеке. – Тебе повезло что я люблю тебя. – Слишком громко думаешь, – это чудовище скалится, и честно, клыки без всякого вампиризма внушающие. Взгляд жжет кожу, живым огнем опаляя и черты лица, и овал губ, оставляет гореть бледную линию шеи и спускается ниже резкого излома ключиц. И, что ж, если Астарион громко думает, то мысли Темного Соблазна во всю орут о его дурных намерениях. Однако же – тот не двигается с места. Верный цепной пес. А начиналось ведь все совсем по-другому.***
Тогда все в чем Астарион нуждался – покровительство сильнейшего. И кто бы подошел на эту роль лучше их лидера? Первоклассный убийца с кашей вместо мозгов – отличный выбор, Астарион. Рискованно? Еще как. Горячо? О да. Предаст ли он при первой же возможности, сделай Соблазн хоть что-то вроде “кровь-будет-прекрасно-смотреться-на-твоих-белокурых-волосах”? Определенно. Но. Это оказало неожиданно сладко. “Пожалуйста” – сорванное с губ Астариона чужой дьвольской ухмылкой, блестящей от его же вина… приятно. Немного волнительно – а ведь казалось бы, он знал эту игру лучше всех и давно уже разучился чувствовать что-либо, продавая себя. Но… Но. В тот, первый раз все было не как он привык. Горячие сильные руки просто подхватили и безжалостно унесли в водоворот темных вод – с головой. Астарион забыл и о том, что это он тут должен впечатлять своего любовника, и о том, что это ночь Соблазна должна была стать незабываемой. А не наоборот. Однако, только Астариона поймали в жесткое кольцо рук, и до того самого момента как позволили отстранится – ни сбежать, ни отодвинуться, ни перевести дух он не мог. Не охотник. Жертва. Испугаться бы, правда? Вспомнить, что делал с ним Казадор. Но Соблазн – совсем не Казадор. Любил как сражался, и это было страшно и восхитительно. Жар клокочущий у него под кожей вплавился в ледяные кости Асатирона, и тот весь потом остался отмечен им – синяками, укусами, живым жаром крови что согреет его на эту ночь, и спермой что останется в нем и на нем. Толчки жесткие, сильные, и сколько бы Астарион ни шипел, не царапал спину и не кусался – Соблазн не отпускал ни на миг. Астарион уже давно не был ни юн, ни глуп чтобы доверять партнерам, он подготовился – даже если ему бы не удалось увести на эту ночь их бравого лидера от гитьянки, он знал что лучше потратить немного времени, чем терпеть еще больше мерзких ощущений во время секса. Но вот ухмылка Соблазна когда тот почувствовал это пальцами ему совсем не понравилась. – Какая же ты все-таки течная сучка, darling, – мурлыкнул он, и Астарион отвернулся, не понимая сгорает он от желания врезать по этой наглой роже или… – долго трахал себя пальцами, думая заменить их моим членом? Но прежде чем Астарион зашипел, его заткнули поцелуем. А дальше уже не осталось мыслей кроме как вырваться из этих рук хоть на секунду и перевести дыхание. Но Соблазн не щадил. Лишь слизывал слезы, терзая его снова и снова. Нежные мышцы входа пылали, а запах крови пьянил – та сочилась из-под когтей, исполосовавших Соблазну спину, стекала из уголков их губ, пока Астарион захлебывался стонами сквозь поцелуи-укусы. Крепкий большой член терзал его снова и снова. Боль смешалась с беспощадным удовольствием – Астарион чувствовал себя окруженным, сломленным и покрытым метками, метками которые жгли его всего, заставив пропитаться чужим запахом. Так желанно и просто. Отдаться в эти грубые сильные руки, отдать и отпустить. Лишь на одну ночь, но Астарион мог отпустить себя. Сколько бы он ни пытался кричать, сколько бы ни скулил и как бы не отбрыкивался – в тишину ночного леса не упало ни единого звука кроме глухих всхлипов, пошлых ударов плоти о плоть и такого далекого сейчас праздничного шума. Соблазн крепко зажал ему рот ладонью, ведь “мы же не хотим чтобы твои крики кто-то услышал. Они только для меня”. Честно? Астарион не знал что лучше. Это или когда его губы сминали в очередном грубом поцелуе, и Соблазн толкался языком так, будто собирался выебать его давно остывшую душу. Когда же сильные руки впечатали лицом в землю, и Соблазн впился зубами в загривок, трахая его как животное… Астарион перестал цепляться за любую ясность ума. Его просто схватили и подмяли под себя, подчинив без единой команды, не оставив и выбора кроме как задыхаться и гореть.***
– У тебя сейчас такое лицо… – Соблазн сглотнул, и Астарион вскинул глаза. Слишком быстро. Нельзя себя так вести рядом с хищниками, ой нельзя. Задумался, потерял бдительность и вот пришлось иметь дело с последствиями – глаза Соблазна горели нездоровым огнем. – Я… – Астарион облизнулся, не зная какое оправдание первым взять на язык. Темный взгляд обжег губы. Астарион пережил ту ночь кажется только каким-то чудом – и крепко задумался ведь потом, а не оставить ли все же эту восхитительную возможность Лаэзель. Пусть сама думает как с этим справляться. Но… опять же. Астарион не мог не признать что одна единственная ночь разбудила в нем слишком много того, о чем он боялся и не желал думать. Да и не время было. А вот новое отношение к нему Соблазна несомненно радовало тогда. Ему таскали еще живых разбойников на ужин, и больше не нужно было думать о косых взглядах спутников или наемниках по его душу. А еще, что тоже было несомненным плюсом, не приходилось самому ставить палатку (как будто Астарион вообще должен знать как это делается. Не он здесь был любителем поваляться в грязи в местных лесах) Но стоило ли все это того чтобы снова дать над собой власть чужим рукам… о, он бы долго сомневался. Если бы Соблазн тогда хоть что-то спрашивал, прежде чем зажимать его везде где можно. Это грело, но и было немного… смущающе. То как открыто Соблазн выделял его. Как просто перестал обращать внимание на Лаэзель, стоило Астариону сказать “выбирай” – а ведь тот просто не хотел лишиться головы, спасибо большое. – Ты о чем-то думаешь, – Соблазн нахмурился, и это заставило Астариона выпасть из воспоминаний. Ему уже давно нет нужды быть таким внимательным к чужому настроению, но выживание вторая натура. Слишком крепко в него вбили многие истины. – Давно думаешь. Мне это не нравится. Астарион прикусил губу. И, что ж, он должен признать что романтика безнадежно испорчена. Стоило только утруждать себя и убивать очередную наложницу, которую дворецкий пытался подсунуть Соблазну вместо него. Прохладный ветер с балкона трепал занавески, и блики луны серебристым пятном растеклись по полу. Пахло розами из сада, мускусом и пылью. Они не часто бывали в летнем домике, но все же иногда Соблазну что-то било в голову и он срывался сюда. Поначалу даже без Астариона, еще искать пришлось. Что раньше было в этом доме? Тот явно старый, скрипит и дышит вместе с ними. – Астарион? Сдержать легкую дрожь не вышло. Он натянул на лицо улыбку, а с языка уже было готово сорваться “все в порядке, радость моя”. Но где-то произошел сбой, и вместо этого между ними упали совсем другие, более хриплые и нутряные слова: – Почему? Соблазн моргнул. – Что, – произнес он, медленно и вкрадчиво, – “почему”? Астарион нервно дернул на себя кусок покрывала, поморщился. Шелк безусловно соответствовал его новому статусу, но мерзко холодил кожу. Ощущения… привыкнет ли он снова? Соблазн вздохнул. И воздух подобно глади на воде разошелся от капли псионики. Астарион встрепенулся, распахнув глаза. Сознания осторожно коснулось чужое присутствие. Соблазн не настаивал, не подчинял – лишь просил дозволения. Словно с тех пор как Астарион провел тот нечестивый ритуал и ценой крови заплатил за фантом жизни в его мертвом теле, они с Соблазном поменялись местами. И теперь он был тем, кто не может войти без приглашения. Астарион сцепил зубы, до того горькой и приятной была мысль. Не надо с ним так нежно. Он же сломается. Он отвернулся, пряча лицо, пряча взгляд и жалея что не может спрятаться совсем. Но потянулся навстречу, просто не мог не – и с удивлением обнаружил что Соблазн не рвется лезть в его голову. А хочет показать.***
Вся суть умещалась в двух словах. Темный Соблазн. Что за ними – никого не интересовало. Глухая выщербленная сталь, которой он ощущал себя двигаясь сквозь любые “нет” и “я убью тебя” как раскаленный нож сквозь масло. Кровь под ногтями. Бессонница. Он так долго лежал на спине и смотрел в темноту что глаза высохли и покраснели. Без памяти. Без дома и имени, которое мог бы назвать своим. Только дорога, борьба и жажда убивать – вгрызаться в возможности, рвать плоть и ломать кости. Уничтожать. Он должен властвовать. Выжить. Должен. Такова его суть, оставшаяся на своем месте даже тогда, когда не осталось ничего. Все что ему принадлежало поглотила бездна, но что-то осталось выбито на костях. Впечатано в нутро, не отмыться. Кровь и власть. Власть и кровь. Это стояло в горле прогорклым комом. Даже если бы он захотел опустить руки. Даже если бы захотел! Не мог. Мир не был вариантом для него до, не стал и после. И Темный Соблазн двигался вперед. Рубил, резал и зубами рвал себе путь наверх. Бойня как старая подруга следовала за ним след в след, и он сам шел, повторяя свои собственные следы. Вел за собой других. Компания подобралась странная, все со своими секретами, но и все с простым человеческим и не-человеческим желанием просто пойти за сильным. Казалось бы, ведь надежда существует только для идиотов и детей. Ха. А то что ему приходилось сдерживать смех, когда все эти личности оглядывались на него и думали будто он знает что делает, что его слово сильнее и надежнее их собственных клинков… ну, каждый раз, даже просто моргая, Соблазн не знал кого убьет в следующую секунду. Так что было забавно. А еще забавным был Астарион. Приятно смотреть – тот безусловно знал, какой эффект оказывает, и как для этого получше прогнуться в пояснице. Но, конечно, самым красивым в нем была замершая навсегда жизнь. А когда руки и лицо покрывала кровь врагов… можно было любоваться вечно. Идеальней был бы лишь его труп, окончательно и бесповоротно отданный смерти. А еще эта мелкая языкастая зараза нарывалась. И ведь знал что делает, не мог не знать. Но знал ли, что его ждет, стоит только допустить одну маленькую ошибку и остаться одному в темноте… Альфира умирала в дикой агонии всего в паре метров от спальника Гейла, ведь, знаете, если просто одним аккуратным движением вскрыть глотку… Лаэзель в этом плане была скучнее. Гитьянки хорошо терпели боль, без того не прокатились бы по Фаэруну такой яростной и свирепой сворой – убивать ее было бы скучно, а вот выебать еще куда ни шло, тем более когда сама себя предлагает. Лаэзель выдерживала его напор, но Соблазн уже подмечал крохотные трещины в броне. Она начинала чувствовать. И, может, однажды он мог бы просто попросить ее вспороть себе живот. Это тоже было бы забавно. Влаакит могла бы. А потом Астарион сам шагнул в его когти. Милая маленькая летучая мышка, думает что хитрее всех. Но если он так хотел продать себя, Соблазн купит. Что ему там нужно, защита, кровь? Да легко, только скажи “пожалуйста” своим хорошеньким ротиком и подойди поближе… Это напоминало кровавую жажду. Рассудок помутился от желания сломать, раскрошить кости и сожрать плоть. Разрушить до основания. Но. То звериное, чудовищное и темное – нахлынуло, сорвало рассудок с последних тормозов… однако, когда темные воды жаждущие крови схлынули, он внезапно остался на отмели с Астарионом вместе. Остался в крови, царапинах и укусах, сладкими следами сопротивления осевших на коже. И когда он снова взглянул на Астариона – обессиленного, такого мягкого и такого сладкого, покрытого его метками, отмеченного его запахом и его кровью… Соблазн не мог да и не хотел объяснять себе нежность, с которой укутал его в плащ и оставил в своих руках. Тогда было наплевать, хоть Казадор, хоть Дьявол, хоть все боги разом – любой кто попытается вырвать Астариона из его объятий захлебнется в крови. Бежать бы еще тогда, или хотя бы хорошенько приложиться головой о дерево, выбить дурные мысли. Но Темный Соблазн никогда и ни от кого не бежал. Это же его и погубило, как живое трепетное сердце погубило юную и яростную Лаэзель. Но все это случилось потом. Позже, много позже того как Соблазн снова сманил Астариона в свои руки – всего-лишь такими простыми вещами как еда и принадлежность. И пусть еда была еще живыми людьми, а принадлежность выражалась в простом и понятном любому зверю “тронешь его – убью” Так Темный Соблазн, играя с едой что думала будто сама играет с едой, в конце концов не заметил как укусил себя за хвост. Так простое развлечение и правда превратилось в его Астариона. А когда дошло, было уже поздно. Да, он преподнес ему голову Казадора и семь тысяч душ – как преподносят любимым женщинам безделушки из жемчуга, что стоит дешевле иной выпивки на Побережье Мечей. Вся эта кровь ничего не стоила Темному Соблазну. Но вот дальше, о. Сам Астарион стал испытанием. Но, удивительно. То что сидело за ребрами и порыкивало из-под маски вменяемого и разумного лидера, оно не хотело разорвать Астариона на клочки. За спесь, эту глупую самоуверенность и беспечность. Нет. Это темное, злое – желало лишь сидеть подле и тереться о его ноги. Присвоить. Больше, еще больше. Не как вещь, любовника или партнера. А как того единственного, чей взгляд его глаза будут искать через поля усеянные трупами – и, боги, у Соблазна ведь ничего нет кроме крови под ногтями и чудовища за ребрами. Но он так хотел чтобы у него был Астарион.– Это то чего ты хочешь, правда? Быть моим. Навеки.
Да.– Нет.
Но даже если и хотел, всем своим существом – такая роскошь недоступна. Вся его злая гордость восставала против этого. Он, Темный Соблазн? Какое-то вампирское отродье? Ха. Ха. Ха. Даже если и заржал, кто будет осуждать? Но Астарион, его ранимая летучая мышка, и правда обиделся. Одновременно мило и забавно. Но потом оказалось что продраться сквозь эту эмоциональную стену сложнее, чем через другие. Астарион мало того что решил будто его бросили, так и с этим ритуалом все его огромное эго взлетело за небеса. Но кем был Соблазн чтобы осуждать за помутнение рассудка? Он хотел быть нежным, правда. Когда оставался рядом. Когда доказывал, что не бросит, вопреки тому что не желает принимать “великий дар”, спасибо большое.– Довольно! Говоришь что будешь рядом, но бросаешь меня! Бросаешь одного с вечностью!
– Ну заплачь.
Не лучшая тактика? О да. Соблазн правда пытался, но его внутренний зверь так сладко урчал, когда Астарион бесился. Его Астарион, что бы он там в помутившемся от силы сознании не думал. О, как он бесился. Как пытался прогнуть и спровоцировать, и, ну, если драгоценный избранник желает померяться силой, то кто он такой чтобы отказывать? Астарион правда, весь – совершенство. Запах его страха был самым сладким, лучше только крики. И здесь Соблазн готов согласиться и с Казадором, и с Гоуди. За одной деталью. Эти крики только для него одного. И когда бледное изящное горло сжала его совсем не изящная, грубая от шрамов ладонь, Соблазн впечатал Астариона в стену амбара и поймал губами змеиное шипение своей любимой жертвы. Клокотала в груди неистовая жажда – порезать на кусочки и собрать заново, лишь бы зверь за ребрами верной псиной мог свернуться у ног Астариона и успокоится.– Хочешь говорить на языке власти? Но я говорил на нем с рождения, а ты просто случайно отхватил силу, которая даже не тебе была предназначена. И даже этого бы не случилось без моей помощи. Ты бумажный самолетик, а я дракон. Не думай что мы одинаковые, раз научился летать.
Им нужна была и эта горькая правда между ними, и та мощная пощечина что оставила на лице Соблазна восхитительную рваную рану от когтей, и долгая болезненная притирка после. Соблазн больше не желал говорить на языке власти, которым так упивался Астарион, только недавно его выучивший. Но Соблазн все равно оставался рядом, доказывал из раза в раз, держал за руку и помогал бороться с паранойей. Он вел Астариона через темный лес по дороге к господству, сносил унижения и позволял драть себя когтями, будто любимой, но диковатой кошке. Астарион хотел право на собственное тело и судьбу? Ладно. Хотел больше не бояться никого и никогда? Хорошо. Хотел, чтобы колени преклонил и Соблазн? Что ж. Яростное и злое в его груди сворачивалось клубком в присутствии Астариона, и Соблазну правда не сложно встать на колени и сделать приятно. В конце концов, он приносил этому дурному богу такие же жертвоприношения, как и Отцу. Так что плохого немного преклонятся перед своим сокровищем, если тому нравится… Так Темный Соблазн и не заметил, как сам усадил себя на цепь и вручил поводок тому, кто мог задушить его цепью просто из нутряной жажды обезопасить себя. Жалел ли? О нет, такие никогда ни о чем не жалеют***
Темные дьявольские глаза блестят в темноте огнем Асмодея, и Астарион к своему ужасу видит за привычной тягучей тьмой мягкий блеск – так может отражаться пламя павших городов в крови защитников… так иногда выглядит нежность, вспыхивая в груди кровавого воплощения убийств. Астарион больше не спрашивает “почему”. Но ему наконец отвечают: – Мир рушиться, Астарион, – губ его безумной любви касается едва заметный в картине лунного света росчерк улыбки. Темный Соблазн смотрит с недоброй, извращенной нежностью, и вместе с тем – сквозь. Смотрит на поля битв, где пропадает месяцами, смотрит на самую большую кровавую жертву своему Отцу. – Скоро все сгорит. Весь мир, Астарион. И, честно, у Астариона никогда не было ни пустых надежд касательно вменяемости Темного Соблазна, ни каких-то ожиданий насчет их долго и счастливо. Да, захватить мир вместе было бы неплохо, но его безумная любовь собиралась затем утопить этот мир в крови. Соблазн подается к нему, ближе, и взгляд выхватывает хищную грацию литых мышц под обнаженной кожей – вдох застревает в горле, а мертвое сердце как будто пропускает удар. Соблазн тянется через него к подушкам, и вот уже лунный блик рассыпается по черному шелку простыней, расколотый надвое лезвием плети Баала. Астарион облизывает пересохшие губы, и когда острие обжигает грудь легкой царапиной, это ожидаемо. Почти по-домашнему. – Может быть, я мог бы остаться с тобой до конца, – горячий выдох ложится ему в губы, и Астарион почти чувствует, как этот постоянный и жгучий жар живущий под кожей его спутника согревает и его самого. – Может, я мог бы убить тебя последним. Мое величайшее сокровище. Самый ценный дар. Тело напрягается, почти бессознательно, и Астарион перестает дышать. Очень… логичный финал. Что не логично, так это теплая рукоять клинка, бережно вложенная ему в ладонь. – Или, – улыбается Темный Соблазн, – я мог бы быть хорошей зверушкой и оставить право распоряжаться твоим телом тебе самому. Тогда, – то что началось как ночь любви оборачивается вкрадчивым шепотом и огрубевшими пальцами, сжимающими его руку вокруг рукояти кинжала. Повинуясь, лезвие впивается Соблазну в грудь. Взгляд тут же ловит каплю крови – как та наливается, тяжелеет… и срывается вниз, первая из многих. – Это ты мог бы убить меня. Когда никого не останется кроме нас, Астарион. Убей меня. Преподнеси Отцу последний дар. И тогда Астарион понимает. К чему все это было. Эти несколько лет, сквозь которые они прошли без иллюзий относительно друг друга, но с иллюзиями касательно самих себя. Может, у Соблазна и не было нормальных человеческих слов, но была личинка в голове и чертово намерение которым он крушил стены. Собственные стены Астариона в том числе. Но как только размыкаются губы. Грохот выбитой двери и лязг оружия обрывает их. – Привет от Горташа, ублюдки! – и, что ж, это толпа вооруженных людей, что совсем не удивительно. А ведь он почти отвык. Мгновения потраченного ими на эту идиотскую ремарку хватает, чтобы клинок в руке Астариона испил крови.