Of Sheep and Battle Chicken часть 2

Глава по логической посылке, Натрий (обогащенный натрием) Записи: То, чего вы ждали, часть первая. Нет, не схема. Это все равно будет позже. Оказывается, чрезвычайно трудно написать сцену с участием двух совершенно социально неблагополучных людей и сделать так, чтобы это звучало неловко, но не высокопарно. Я знаю, некоторые люди не согласятся с направлением, в котором указана моя Шепард, но перечитайте между строк в ее досье, которое я разместил ранее в fic, и аномалии должны броситься в глаза. Я, конечно, не хотела, чтобы «боже мой, все было так увлекательно, но мы должны думать о том, что происходит в нулевой миссии». Шепард затрагивает эту тему, но признается себе, что она уже скомпрометирована. Я хочу иметь отношения, которые не просто следуют старым, надоевшим формулам, но заставляют людей задуматься о природе фундаментального притяжения между сломленными людьми. Фантастика дня — «Чудо на Палавене», история, рассказывающая о том, что на самом деле произошло на Палавене, включая смерть Кэл’Ригара. ОБНОВЛЕНО 2-19-20 Текст главы Экипаж был в отпуске, на «Нормандии» было тихо, темно и почти пусто. Инженер Адамс использовал идею трехдневного простоя, чтобы убедить Шепард, что необходимо провести дополнительную работу над надстройкой, убедившись, что трещины, вызванные безумным ускорением на Феросе, были полностью устранены, а также полностью промыть контуры охлаждения IES и провести биологически опасную очистку каждого сантиметра корабля. С ремонтными бригадами и охраной дока на борту отпала необходимость в вахтах наверху, была только одна дежурная вахта. Учитывая моральное состояние ее экипажа, Шепард, после разрушительного утра, проведенного в Совете Цитадели, таким образом, вернулась на корабль, укрылась в своей каюте и попыталась сбросить давление. Она перенаправила дисплеи корабельных систем в свою каюту и отпустила вахту на нижней палубе, чтобы сойти на берег. Она сидела на своей кровати, потягивая виски из бокала и читая файлы о политических взаимоотношениях и человеческой психологии, которые дал ей Удина. Это была интересная штука — когда людям приходилось иметь дело только с другими людьми, политика в основном заключалась в том, чтобы просто лгать большинству, чтобы остаться у власти, одновременно ухаживая за рукой, которая тебя кормит: крупным бизнесом, военными и так далее. С инопланетной психологией, культурными различиями между колониями и Землей и разорительными затратами на поддержание земной аркологии политика превратилась в минное поле, больше похожее на смесь психологии, ксенологии и политологии, чем на простое оказание помощи. Она читала целый час и уже заблудилась. Она многому училась в армии — каждый вечер проводила часы в библиотеке, пытаясь усвоить базовые знания, и еще больше в академии, — но младшим офицерам не преподавали психологию и политику, и, как член RRU, у нее всегда был майор Кайл, который все улаживал — говорил за нее. Теперь, учитывая ее положение, ей нужно было быстро научиться, по крайней мере, делать вид, что она знает, как играть в эту игру, даже если правила были загадкой, а игровая доска непонятной. Она попыталась сосредоточиться на информации из прошлого, но ее мысли продолжали блуждать по трем вещам, беспокоящим ее: Кайдену, ее собственным способностям и Лиаре. Ее разговор с Кайденом все еще действовал ей на нервы на каком-то уровне, хотя она и не могла точно сказать почему. Игнорировать шанс вести нормальную жизнь — возможно, создать нормальную семью вдали от раздоров и частых опасностей военной службы, особенно когда продолжение службы определенно убьет тебя, — для нее не имело смысла. Но на каком-то внутреннем уровне она была уверена, что бескорыстие Кайдена не было притворством, и это не было чем-то, что он делал импульсивно. Если бы она внимательно изучила свои собственные убеждения, то поняла, что никогда ничего не делала бескорыстно. Каждое действие было рассчитано; каждый ответ принимался только после взвешивания шансов и результатов, за исключением тех, которые принимались, когда ее переполнял гнев. У каждого было свое измерение, ценность, издержки, которые можно было оплатить, а можно и не платить. Она больше всего ценила свою команду, потому что они были теми, на кого ей больше всего нужно было положиться, чтобы спасти свою собственную жизнь. Обычно они были теми, кому она могла доверять, что они не отвернутся от нее или не потребуют, чтобы она была кем-то, кем она не была. Понятия «дружба» или «привязанность» не были ей незнакомы, но это были эмоции. Она не могла планировать, исходя из эмоций, и часто это были всего лишь вспышки привязанности, а не то, что должно определять ее план действий. И она тоже не понимала их до конца, что еще больше затрудняло зависимость от таких вещей, как исходные данные. Она ценила закон, но только в той мере, в какой ненавидела преступников, потому что они делали возможными таких людей, как она. На самом деле ее не волновало, нарушался ли закон, скорее она ненавидела саму идею преступника, человека, который может заставить и забрать то, что он хочет, без последствий, даже если это причиняет боль другим. Работорговцы, насильники, убийцы, пираты, торговцы песком — все они должны были умереть. Если ее чувства привязанности и счастья были мимолетными и разнесенными далеко друг от друга, то ее гнев и неистовство были почти постоянными. Ненависть заставляла ее бороться, не обращать внимания на то, что могло бы убить других. Когда она нападала, она видела злобные, чудовищные лица своих обидчиков и владельцев. Когда она оправлялась от удара, то представляла, как над ней насмехаются члены банды, пинают ее, пока она лежит. Кайден, казалось, не был подавлен такого рода демонами. Насколько она могла судить, его жизнь не была какой-то ходячей местью за то, что он пережил в юности. Было ясно, что он сожалеет — на обратном пути в Цитадель он рассказал ей о своем инструкторе по биотике. Как турианский инструктор зашел слишком далеко, и как его нерешительность в том, чтобы остановить турианца, стоила жизни девушке, которую он спас — но это не так, как если бы это пустило под откос всю его жизнь. Шепард не могла понять, почему он делал тот выбор, которым был, поскольку он был свободен от этих проблем. И это беспокоило ее, потому что заставляло ее задаваться вопросом о реальных причинах, по которым она жила своей жизнью так, как она это делала. Она не могла себе этого позволить, не могла позволить себе еще больше сомневаться в себе сейчас, когда она уже болезненно осознавала все то, чего не знала или в чем не была хороша, и насколько важной была миссия. Вопреки самой себе, она не могла перестать задаваться вопросом, сделал бы Брэнсон, герой человечества, или даже Делакор, на самом деле лучший выбор. Она знала, что в бою она была лучше их обоих. Она была биотиком, а они — нет. У нее было преимущество в скорости, в силе, в тактических способностях. Но она не была специалистом по космическим боям, у нее не было более масштабного опыта на уровне батальона, чем у двух других мужчин, и, самое главное, у нее не было опыта в дипломатии и политике, который был у них. Брэнсон был фанатиком и самонадеянным, но он показал на Элизиуме, что он не слабый… просто слишком самонадеянный. С его славой и восхищением большей части человечества он получил бы гораздо больше поддержки от АС в этой миссии, чем она. Однако фанатизм Брэнсона по отношению к инопланетянам, возможно, означал, что ни одна из полученных зацепок, которые на самом деле указывали на вину Сарена, не была бы проверена — она не могла представить, чтобы он потрудился выслушать кварианского подростка, а Рекс никогда бы не обратился к нему. Делакор был слишком эмоционально нестабилен и настолько привык быть единственным выжившим, что для рядового солдата он был почти таким же проклятием, как и сама Шепард. Пасти молотильщиков, удары астероидов, странные неисправности двигателей, неожиданные солнечные бури — этот человек потерял больше солдат из-за невезения, чем Шепард была убита из-за жестокой тактики. Тем не менее, Делакор был безупречным, спокойным, уравновешенным, хорошим тактиком и непредубежденным. В долгосрочной перспективе АС, возможно, также оказала бы ему большую поддержку. Она не знала. Она была уверена, что в АС были люди, которые создали эту должность для своих собственных целей, и она еще не была уверена, как она вписывается в это. Ее просьбы о предоставлении разведывательных средств АС или подкреплений N7 были отклонены. Ее запрос на разведданные о Сарене или даже о дополнительных корабельных единицах также был отклонен. Официально сообщалось, что ничего не было доступно; неофициально было достигнуто понимание, что у Шепард уже есть самый совершенный военный корабль АС, перестаньте требовать большего от нас и спросите у Совета. Она даже не была уверена, что получит замену своим погибшим космопехам. Просить поддержки у Совета было ничуть не лучше. Даже Шепард не была настолько глупа, чтобы доверять любому, кому Совет предложил присоединиться к ее расследованиям; в лучшем случае, они тайно искали бы причины предположить, что Шепард не была хорошим Спектром, в худшем — они были бы откровенными шпионами, пытающимися выяснить, как работают системы маскировки «Нормандии». Инопланетяне, которые были у нее на борту, уже вызывали достаточно проблем у командования АС. Помимо того, что она беспокоилась о выборе Кайдена и о своей собственной пригодности для этой миссии, она также думала о Лиаре. Шепард никогда не была очень разборчива в отношениях. Во время своего пребывания в Штрафных легионах она всего лишь пыталась выжить. После, получив значительно больше свободы, она решила, что выяснять, чего она хочет от «нормальных людей», небезопасно, и потратила немало денег на проституток — как мужских, так и, когда это вызвало у нее воспоминания о ее уродливой юности, женских. Причинение боли людям возбуждало ее, она доминировала над ними, заставляя их подчиняться. Она не знала, было ли это как-то связано с тем, через что она прошла в детстве, или она просто пыталась установить контроль над чем-то, что едва понимала, но так было с тех пор, как ей исполнилось двадцать. Она несколько раз увлекалась, что приводило к жалобам на сексуальное насилие, которые все были отклонены из-за того, что Шепард никогда не вовлекала других солдат и поддерживала репутацию ледяной королевы для всех военных. Тот факт, что она так беспокоилась, что военные не одобрят ее, и, таким образом, никогда не проявляла никаких намеков на влечение к кому-либо, с кем она служила, в конечном итоге ослепил ее от сигналов о том, что некоторые из ее собственного подразделения находили ее привлекательной. Не то чтобы она смогла бы пройти через это — не то чтобы она не находила Беа красивой, а Рая привлекательным, — но причинять боль людям, с которыми она буквально выросла и стала взрослой, казалось… неправильным. Просто это никогда по-настоящему не приходило ей в голову. Она хотела быть… нравилась такой, какая она есть, без необходимости притворяться кем-то другим. И все же, в то же время, она хотела, чтобы все было на расстоянии вытянутой руки, чтобы это не было так запутанно. То, что ей пришлось убить одного из своей команды, было достаточно плохо, а то, что остальные покинули ее, причинило ей такую боль, от которой, как она думала, она никогда по-настоящему не оправится. Стоя на коленях в грязи, она вбила последний гвоздь в мысль о том, что, независимо от ее военных достижений, она действительно никчемный человек, особенно если люди, которых она считала самыми близкими, даже не дали ей второго шанса. Это сделало ее более холодной, леденящей душу, все более злой и жестокой, кульминацией чего в конечном итоге стало хладнокровное убийство азари, ответственной за ее рабство — и ее ребенка — вопреки прямым приказам и закону. Ее контроль ослабевал, и рано или поздно Делакор была бы вынужден попытаться остановить ее. В любом случае, это был бы конец для нее. Вместо этого, неожиданно, ее увезли, вернув к единственному мужчине, который непоколебимо верил в нее и который был ей ближе всего к настоящему отцу. Затем ей дали невероятное задание и буквально передали группу людей, которые внушали доверие и привязанность, смешанную с людьми, которые, как она знала по опыту, не предадут ее, — людьми, которые заставили ее усомниться в собственных слепых выводах. Трогательное, незамысловатое предложение дружбы Уильямс; невинное, но непреклонное желание Тали доказать ценность своего народа; Рекс пытался притвориться, что он не рад ее видеть — эти простые действия, слова Джокера о принятии, даже излияния поддержки СМИ после того, как ее назвали Спектром — все это поколебало ее отчаяние в себе и впервые в жизни дало ей силы по-настоящему рисковать, заботясь о людях. Но Лиара зашла далеко, намного дальше этого — в те моменты, когда они непреднамеренно касались душ друг друга, Шепард видела вещи, которые она никогда не ожидала увидеть или почувствовать. Та же изоляция, то же запутанное непонимание, тот же страх никогда не быть принятой. Лиара была, по-своему, такой же сломленной, как Шепард, и все же не позволила этому помешать ей следовать своим мечтам и интересам или, по крайней мере, попытаться продолжить и найти что-то, что сделало бы ее счастливой. Лиара никогда ничего не требовала, она всегда старалась быть полезной, но преуменьшала свой собственный большой и важный вклад и никогда не ставила под сомнение суждения Шепард — за исключением того единственного раза, когда речь шла о собственной безопасности Шепард. Лиара пыталась успокоить Шепард, справлялась со своими ночными кошмарами и мирилась с проблемами самой Шепард. Она потерла виски, отбросив блокнот в сторону, и снова потянулась за своим напитком. Это было полным безумием — испытывать влечение к члену своей команды. Она только что отчитала Кайдена за это, и она прекрасно понимала, насколько глупой была идея. Сандра соблазнила ее, использовала, заставила поверить во ложь, а затем предала весь 2-й RRU по приказу какого-то сагуна. Она использовала одиночество Шепард и ее потребность в привязанности против нее, и это стоило жизни многим людям. Шепард совсем не думала, что Лиара такая, но проблема была не в том, что она хотела навредить Шепард. Подобные отношения создавали нагрузку на подразделение. Как Шепард могла сохранять ясную голову, когда дело доходило до боя или распределения боевых ролей, когда она все время беспокоилась о Лиаре? И все же это уже было там. Сколько мужчин пережили бы Эйнгану, если бы она захотела подвергнуть Лиару опасности? Спасла бы пара дополнительных биотических бросков хотя бы одного из них? Шепард встала с кровати, проверяя дисплей корабельных систем. Ядро было переведено в автономный режим, корабль теперь работал на доковом питании, и Шепард пошла дальше и удаленно отключила навигационные компьютеры и вспомогательные инженерные системы. Она повернулась, открывая свой шкафчик, чтобы достать еще бутылку скотча, когда раздался звонок в дверь. Приподняв бровь, она проверила свой внешний вид — брюки BDU, футболка, носки — и остановилась, чтобы надеть форменную куртку, плотно закрыв ее, прежде чем сказать: — Заходи! Лиара вошла в дверь, переодевшись из своих доспехов в одну из этих слишком тесных университетских форм. — Я пришла проведать тебя. Я столкнулась с мастер-шефом Коулом, и он сказал, что ты распустила все дежурства и сказала, что разберешься с этим сама. Шепард пожала плечами, поворачиваясь обратно к своей кровати, ставя скотч и свой стакан на столик рядом с ней, прежде чем плюхнуться на него. — Я не очень люблю уходить в отпуск. Обычно я просто что-нибудь изучаю, практикуюсь в стрельбе или биотике, или отдыхаю. Это не похоже на то, что все люди говорят: «О, давайте пригласим эту гребаную сумасшедшую женщину, которая не может вести светскую беседу, в клуб вместе с нами. Лиара осторожно села на стул за столом в углу своей каюты, положив руки на колени, ее безмятежный взгляд был внимательно устремлен на Шепард. Азари просто наблюдала, не осуждая, но обеспокоенная, и Шепард отвела взгляд. — В любом случае. В чем дело, Лиара? Женщина-азари пожала плечами, наконец-то отводя взгляд от Шепард, чтобы окинуть взглядом комнату. — Я вижу, ты прибралась. И выглядишь намного лучше. Я имею в виду… то есть, ты выглядишь так, будто немного поспала. У тебя больше не было кошмаров? Шепард фыркнула. — Обычные, а не те, из-за которых я не могу уснуть. — Она сделала паузу, чтобы выпить, губы скривились в горькой улыбке. — Иногда это лучшее, что ты можешь сделать. Хотя я начинаю понимать, почему Андерсон так очень много выпил, это притупляет боль. — Выражение ее лица исказилось еще больше, прежде чем полностью исчезнуть. — Имеет ли значение, наполнен ли сон полузабытыми сожалениями, страхами и болью, главное, чтобы ты проснулась отдохнувшей? Лиара поморщилась. — Что причиняет тебе боль, Сара? Почему ты позволяешь прошлому так определять тебя? Шепард взглянула на Лиару, штормово-голубые глаза встретились с синими, как море. Долгие, безмолвные секунды они просто смотрели друг на друга, прежде чем почти нежная улыбка появилась на лице Шепард. — Я не знаю, как от этого избавиться, маразул. Если бы я знала, я бы так и сделала. Всю мою жизнь меня определяли другие. Мои родители использовали меня, а затем продали, мои владельцы использовали меня, а затем заплатили цену, но, заставив их заплатить, я оказалась в руках банд. Когда АС освободила меня от этого, они превратили меня в своего собственного раба, и, освободившись от этого, я все еще была должна им в рабство в течение сорока лет. Она осмотрела янтарную жидкость в своем бокале, прежде чем осушила его. — Теперь я якобы один из самых могущественных людей в галактике, превыше всех законов, командую самым передовым космическим кораблем в космосе, с кварианской принцессой, королем кроганов в изгнании и членом Тридцати семей. Выражение лица Лиары стало страдальческим, но она не перебивала. Шепард продолжила. — И все же, несмотря на это, я все еще инструмент, которым могут пользоваться другие. Я ничего не решаю о своем собственном пути или своих целях. Я даже не знаю, что я делаю в данный момент. Я марионетка с ниточками, которых я не вижу, но чувствую их слишком отчетливо. Шепард пожала плечами. — Прошлое определяет меня, потому что это все, что у меня осталось. Я думала весь день, и от всего, о чем я думаю, у меня болит голова и все больше сбивает с толку. Лиара медленно кивнула. — Когда что-то сбивает с толку, ключ к мудрости заключается в том, чтобы перестать спрашивать «почему» или «что» и начать спрашивать «как». Вместо того, чтобы беспокоиться о том, почему возникает определенная проблема или что человек сделал, чтобы заслужить это, вы должны спросить, как вы будете выходить за рамки этого. Моя мать считала, что плохие воспоминания должны быть запечатаны, иначе они будут медленно отравлять нас до конца наших дней. Шепард нахмурилась, размышляя над этим. — Я не знаю. Была бы я счастливее, если бы на меня не давило столько проклятого багажа? Да, я бы так и сделала. Но я бы тоже больше не была собой. Ярость и ненависть, которые я испытываю, заставляют меня делать то, чего не могут другие люди. Лиара осмотрела свои руки. — Есть и другие эмоции, помимо ненависти, страха и ярости, Шепард. И есть другие причины бороться, кроме как из-за памяти о совершенных против тебя обидах. Жизнь — это преодоление невзгод, не зацикливаясь на том, что мы потеряли. Если такова вся орбита твоей жизни, мне кажется, ты всегда будешь застревать на месте. Ты должна… — Азари запнулась, почти нервно, как будто подыскивая слова, — …найти причины быть счастливой. Шепард пожала плечами, откидываясь назад и скрещивая ноги. — У меня не так много всего этого, Лиара. Честно говоря, не похоже, что многие люди когда-либо пытались «поддержать меня» или не дать мне сдвинуться с мертвой точки. Быть счастливым означает быть способным отпустить боль, потому что у тебя есть что-то лучшее, чем можно ее заменить. Иногда проще просто… позволь ненависти победить и мечтай о том дне, когда все это закончится. Глаза Лиары внезапно наполнились слезами. — Ты действительно хочешь этого? Ты чувствуешь себя настолько никчемной, настолько не заслуживающей… заботы, чего бы то ни было, что твой удел в жизни — просто быть убитой ради амбиций или желаний других? Шепард нахмурилась, сползая на край кровати, уставившись на Лиару. — Эй… все в порядке. Не нужно так расстраиваться. Она внезапно обнаружила, что расстроена тем, что азари была так тронута ее словами. Должна ли она была притворяться, что ничего подобного не чувствует, чтобы не сойти с ума? Лиара вытерла глаза, качая головой. — Нет, все не в порядке. Я думаю, что, возможно, самое ужасное, что я когда-либо видела за свои годы, — это то, что случилось с тобой, когда мы делились воспоминаниями, и я не могу выбросить из головы образы того, что эти люди сделали с тобой. Я могу понять твою ярость. Как бы ни умерли эти люди, это было недостаточно болезненно или жестоко, чтобы соответствовать преступлению. Шепард моргнула, затем медленно кивнула. — Поверь мне, я не торопилась с этим. Того, кто был ответственен за большую часть повреждений, я макала в кипящий аммиак, пока он не отделил все свое тело от собственного скелета. И сука, ответственная за то, что меня продали, должна была увидеть, как убивают ее собственного ребенка, прежде чем я прикончила ее. Лиара поморщилась, затем покачала головой. — Это именно то, что я говорю. Месть — это не цель, это просто что-то, что ведет тебя по пути. Чего ты хочешь от жизни? Если бы завтра мы убили Сарена, и все были бы благодарны — чего Сара Шепард хочет от жизни? Шепард моргнула во второй раз. — Никто не спрашивал меня об этом раньше. Лиара покачала головой, сжав кулак. — И именно поэтому я плачу. Что никому нет дела до того, чтобы спросить. Что ты никогда не искала ответа. Но я спрашиваю, Сара. Я хочу знать. Чего ты хочешь от жизни, если все это было выложено перед тобой? Ответ сорвался с ее губ прежде, чем она успела проанализировать, что говорит. — Кто-то, с кем можно провести это время, и дело, за которое стоит бороться. — Она помолчала, размышляя несколько секунд, а затем нерешительно кивнула. — Да. Может быть, что-то в этом роде. Ничего простого. Что-то… большое. Ярость против угасания света, что-то в этом роде. Что-то… экзистенциальное. Жизненно важное. Лиара кивнула. — Почему ты никогда не стремилась к этому? Шепард нахмурилась. — Потому что я Z2, осужденный преступник, лишенный гражданства еще на двадцать девять лет — по сравнению с первоначальным сроком за хорошее поведение, большое спасибо. Я не могу владеть собственностью, я не могу голосовать, я даже, блядь, не могу уволиться из армии. Следующие три десятилетия моей жизни уже решены за меня, а может, и больше. В чем смысл всего этого? АС не позволит мне уволиться и завести интрижку. — Слова вырвались с горечью. — И в любом случае, нет особого смысла остепеняться. Я отстранена от жизни, от возможности когда-либо вернуться домой. Вся моя семья мертва. И я не могу иметь детей, так что я даже не могу создать семью. Бесплодная. Стерильная. Бесполезная. Даже гребаная женщина. Шепард вернулась к виски, наливая себе еще. — Последние отношения, которые у меня были, привели к гибели тысячи шестисот одиннадцати человек. Из пяти человек, которые мне дороги больше всего на свете, я убила одного, еще трое бросили меня, а последнего бросили за стол, потому что я украла у него командование. Я буду продолжать бороться, пока однажды не всплывет мой номер и я не получу пулю не в том месте, или, если Бог действительно ненавидит меня, я переживу свой срок и меня отправят в какую-нибудь дерьмовую колонию первого уровня на Траверсе, когда мне будет за шестьдесят. Измученную и полумертвую. Взгляд Лиары дрогнул и опустился на пол. — Я полагаю, иметь мечту и знать, что она никогда не сбудется, не так плохо, как вообще не иметь возможности мечтать. Раньше я воображала, что стану успешным археологом, что я выясню, почему произошло вымирание протеан, что я буду влиятельной частью большого университета. В конце концов, я преодолею свою застенчивость в общении с людьми и продолжу родословную своего Дома. Теперь я изгой, университет отрекся от меня, моя работа — посмешище, а открытие причины вымирания протеан — это кошмар, который заставляет меня дрожать от ужаса. Легко просто сдаться. Возможно, я уже сдалась. Лиара молчала несколько долгих секунд, прежде чем сделала очень глубокий и прерывистый вдох. — Н-но я все еще могу мечтать. Может быть, это глупый сон, но, тем не менее, сон. — Она нервно улыбнулась. — Когда я впервые встретил вас, я очень мало знал о вашем виде. Сначала я отнеслась к вам пренебрежительно, поскольку вы, люди, казались такими быстрыми, такими торопливыми в каждом своем действии. Шепард улыбнулась. — Я слышала эту жалобу раньше. Изменилось ли ваше мнение после того, как вы побывали рядом с нами? Лиара медленно кивнула. — Да, некоторые. Вы существа действия, а не обдумывания. Вы продвигаетесь к достижению всех своих целей с неукротимой волей и скоростью. И у людей, и у саларианцев короткая продолжительность жизни, но саларианцы часто теряют концентрацию на деталях, в то время как люди целеустремленны. Это… часто пугает — человечество не принимает и не будет принимать ограничений. Шепард выгнула бровь. — Человечество страшно? Лиара на мгновение растерялась. — Да, для некоторых. Но это не так… Я хочу сказать, что очень легко просто поддаться импульсу своей воли. Ты, Шепард, была выбрана Спектром не потому, что ты лучший боец или дикарь, а потому, что у тебя была воля к успеху, несмотря ни на что. Это черта, которую я нахожу очаровательной. Она заставляет… преданность, независимо от того, что ты думаешь. Это делает тебя очаровательной. Шепард резко вдохнула, даже не уверенная, к чему клонит Лиара своими словами. — Я, кажется, припоминаю действительно неловкий разговор, который у нас был о зачарованности и протеанских маяках, доктор. Лиара покачала головой. — И я помню, что выставила себя дурой, но это не то, что я имела в виду. Я признаю, что сначала мой интерес к тебе был вызван тем, что ты пережила, но ты также спасла мне жизнь. Вы цените мой опыт, когда никто другой этого не делает, вы прислушиваетесь к моим идеям и доверяете мне, когда никто другой этого не делал, а мое собственное правительство хотело, чтобы меня арестовали. Ты бросила вызов Совету, чтобы убедиться, что я чувствую себя в безопасности, когда моя собственная семья потребовала, чтобы я отреклась от себя, вместо того, чтобы поддержать меня. — Лиара покачала головой, и ее голос дрогнул. — Я никогда не уверена, как отреагируют люди, как мы уже обсуждали. И я не знаю, уместно ли то, что я чувствую. Но я знаю, что мое восхищение тобой, Сара, не имеет ничего общего с протеанами, а все связано с… просто с тем, кто ты есть. Хорошее и п-плохое, уродливое и н-ничто не может этого изменить. Или изменить тот факт, что… Я хотел бы обладать тобой. Лиара закончила это предложение почти вызывающе, затем отшатнулась, словно ожидая смеха или отказа. После мгновения полной тишины она нерешительно подняла глаза, заметив выражение шока и удивления на прекрасных чертах Шепард. — Я-я сожалею, Шепард, это было неуместно, я знаю, но… Я чувствовал это в течение н-некоторого времени. Я не умею… выражать это. Но я не могу просто сидеть здесь и смотреть, как ты презираешь себя, принижаешь и… тонешь в отчаянии, в одиночестве, думая, что тебе не о ком заботиться. Мне не все равно. Шепард пыталась заставить свой мозг работать, но с крайне небольшим успехом. Самое простое, что можно было бы сделать, — это сказать что-нибудь шутливое, но всплеск ужаса и боли в ее сердце дал Шепард понять, что разыгрывание этого как неловкой шутки причинит им обоим боль больше, чем что-либо другое. Лиара не была Сандрой, она ничего не выиграла и все потеряла, признав, что ее влечет, и явно ожидала, что Шепард насмешливо отшьет ее. Это даже Шепард могла прочесть в ее широко раскрытых, затуманенных болью глазах и застывшей, дрожащей от страха позе. Тем не менее, Шепард не потрудилась точно определить, что она чувствовала. Если отбросить сексуальные побуждения — а они были скорее вопросом стресса и потребностей, чем каких–либо реальных желаний — Шепард обнаружила, что Лиара ей нравится. Что-то в ней пробудило защитные, гневные инстинкты, которых Шепард не испытывала ни к кому другому. Лиара была единственной, кто пытался подбодрить ее, когда Совет вел себя как идиоты. Лиара была единственной, кто сидел и курил с ней, когда ее нервы были на пределе. Лиара была единственной, кто надрывался, чтобы найти решения, в то время как все остальные просто предполагали, что Шепард все исправит. И Лиаре больше некуда было пойти, не к кому было обратиться. Она пряталась ото всех, почти не общалась, почти не разговаривала, явно опасаясь сказать что-нибудь не то. Шепард снова подумала о том, что она только что сказала — о том, что ее спасли, защитили, выслушали — и задалась вопросом, много ли из того, что чувствовала Лиара, было такой же слепой, беспомощной благодарностью, которую сама Шепард испытывала к Андерсону много лет назад. И, Боже милостивый, неужели так плохо иметь кого-то, кого можно по-настоящему любить? Шепард сглотнула и выдохнула. — Ладно, я… этого не ожидала. — Лиара снова вздрогнула, открывая рот, но Шепард подняла руку. — Просто… дай мне минутку. Я должна кое-что сказать, и я… я действительно, действительно не хочу все испортить. Пожалуйста. Закусив губу, Шепард попыталась собраться с мыслями, прежде чем заговорить. — Я не просто несла чушь в тот день, когда мы пили в Сверхновой, Лиара. Ты, пожалуй, единственный человек, который у меня есть, с которым я действительно могу поговорить, быть самой собой и не беспокоиться, что ты сбежишь на хер или осудишь меня. Вы имеете… ты ближе мне, чем кто-либо другой, и я действительно имею в виду кого-либо еще. Период. Ты видела те стороны моей жизни, о которых никто больше не знает, ты чувствовала то, что чувствовала я. В тот день ты спросила меня, как я просто не уничтожила все и вся вокруг себя, я почувствовал, как весь этот долбаный мир пошатнулся, потому что кто-то, наконец, понял. Шепард покачала головой. — Ты никогда не поймешь, насколько это важно для меня. Правда в том, что ты красивая, ты умная, ты целеустремленная и ты сильная. Для меня сказать, что ты не была привлекательной для меня, было бы ложью высшего сорта. Я не силен в… романтике. Большую часть времени я не могу понять и половины того, что чувствую. Интересно ли мне? Да. Шепард никогда не видела такой ослепительной, красивой и простой улыбки, как выражение лица Лиары. Ей буквально показалось, что в ее сердце вонзили гигантский кинжал, боль на мгновение пронзила все ее тело. Шепард не могла заставить себя разрушить что-то настолько радостное. И все же она знала, что если не сделает этого, Лиаре будет больно находиться рядом с ней. Снова прикусив губу, Шепард вздохнула. — Но в то же время, Лиара… быть со мной причинит тебе боль. Это… испортит тебе настроение. У меня есть… проблемы. Вещи, о которых я ни с кем не говорила. Проблемы. Это не считая того факта, что мы оба на задании… Улыбка Лиары ни на йоту не дрогнула. — Я понимаю это, Шепард. У меня, как и у тебя, нет хорошего способа… сказать то, что я чувствую. Все выходит неестественным или пресным. Влюбленность, поклонение герою, похоть, дружба, одиночество и смесь простого желания принадлежать кому-то и желания, чтобы я была важна. Я не знаю, как или что произойдет, но я знаю, что я чувствую к тебе. Возможно, я не смогу действовать в соответствии с этим… Возможно, я не смогу… продемонстрировать это. Но у нас есть связь. Я чувствую это, совсем чуть-чуть, все время. Шепард вздохнула. — Я не могу этого отрицать. Я тоже это чувствовала. Это… это то, почему я отправила тебя обратно на корабль, я представила, как тебя убивает это гребаное растение, и чуть не впала в истерику. Я не могу относиться к этому рационально или беспристрастно, и это может привести к чьей-то смерти, Лиара. Дело не в том, что я… сделаю это, как ты сказала. Влюбленность, похоть, одиночество и страх. Но я… Лиара закрыла глаза и откинулась на спинку стула. — Может быть, было бы лучше, если бы я продолжала притворяться, что тебе просто нравится шутить о моей привлекательности, и что ты мог бы продолжать притворяться, что я просто поклоняюсь герою. Но это не соответствует действительности… и не помогает. Сара, тебе нужен кто-то, на кого ты можешь… положиться. В прошлый раз твои кошмары чуть не сломили тебя, и я сомневаюсь, что они ушли навсегда… или что они когда-нибудь прекратятся. — Шепард резко подняла взгляд, и Лиара грустно улыбнулась. — В любом случае, мне придется быть частью твоей жизни еще долгое время, и независимо от того, насколько хорошо я отгородилась от всего, повторное объединение воспоминаний со временем сблизит нас. Лиара вздохнула. — Что касается того, что это не «хорошо для меня», Шепард, я не знаю, как на это ответить. Единственное, что у меня было близкого к отношениям до этого, закончилось так плохо, что я хотела умереть. На данный момент мне осталось жить совсем немного. И у меня впереди очень, очень долгая жизнь, встретить ее, наполненную пустыми сожалениями, — это не то, что я готова вынести. Я знаю, у тебя, должно быть, есть проблемы, никто из тех, кто прошел через тот ужас, который пережила ты, не остался бы без этого. Меня просто не волнует, чего мне это будет стоить… потому что ты — последнее, что у меня осталось, за что я могу держаться. В противном случае я могла бы с таким же успехом умереть. Я не могу просто игнорировать это из страха, что мне может быть больно. Шепард встала. — Ты должна. Я ни для кого не хороша. Я прогнала своих собственных друзей… Лиара фыркнула, и это прозвучало почти в точности как у Шепард. — Твои друзья, если они могут так себя называть, бросили тебя. Они не дали тебе шанса искупить свою вину, или исправить ущерб, или даже разобраться в своих чувствах. Да, я уверен, что все, что вы сделали, было ужасно, но это была ситуация, созданная не вами самими. Я видела. Я почувствовала твой ужас на Торфане. Я до сих пор слышу этот ужасный писк и рыдания детей-рабов. Они должны были быть рядом с вами, но их не было, и за это их нельзя простить. Выражение лица Лиары было сердитым, она сжала кулаки. — Я не собираюсь позволять тебе разбрасываться своей жизнью из-за их эгоистичной и недальновидной вспышки гнева. Я забочусь о тебе. Я последую туда, куда ты поведешь, даже если это будет стоить мне жизни, потому что ты спасла мою жизнь. Я буду доверять тебе, не спрашивая почему, потому что ты доверял мне, не спрашивая почему. Лиара спокойно, открыто встретила взгляд Шепард. — В ту ночь, когда мы впервые присоединились, и видение чуть не убило меня, ты спасла меня с помощью виалы. Эта техника соединяет души, это самая связующая, самая опасная и самая сложная из техник, которыми владеет народ азари. Это просто не сработает, если вовлеченные в это люди не будут частью друг друга. Ты спасла меня этим, и именно так я поняла, что я твоя. — Голос Лиары был спокоен, но в нем слышалось что-то похожее на радость. Шепард вспомнила то время, когда она выучила это, слова хозяйки забастовки, которая научила ее этому. Шепард всегда презирала более мягкие эмоции, особенно тогда, и все же, единственное, что она могла вспомнить о той ночи, когда спасла Лиару, был безумный страх, который она испытывала перед смертью Лиары. Шепард слабо пожала плечами. — Я… не знаю. Есть о чем… подумать. Дело не в том, что… Блядь. Дело не в том, что я не… хочу. Но я беспокоюсь о том, что произойдет, если что-то пойдет не так. Лиара вздохнула. — Ты думаешь, мне это не приходило в голову? Я даже не была до конца уверена, что тебе вообще интересно. Это я не прошу снять номер в отеле и… — Она покраснела, замолчала, затем покачала головой. — Мне не все равно. Ты кое-что значишь для меня. Ты — то, к чему я могу стремиться. Ты делаешь меня больше, чем я есть. Я должна помогать заботиться о тебе, чтобы… поддерживать тебя. Я хочу… Я хочу быть частью твоей жизни, чтобы в ней был смысл. Быть желанной. Голос маленькой азари звучал так пусто и с разбитым сердцем, что Шепард немедленно повернулась и села за стол, схватив ее за руку. — Лиара, у тебя это уже есть. Не то чтобы номер в отеле был плохой идеей. — Она попыталась пошутить и была рада, что Лиара снова покраснела, но улыбнулась. — Но когда я говорю, что я должна… подумать об этом, я должна подумать обо всем, что с этим связано. Я должна… признать некоторые вещи, которые вам нужно знать, прежде чем вы решите, что это действительно хорошая идея. — Она вздохнула. — И если хоть слово об этом просочится наружу, люди окончательно сойдут с ума. Лиара кивнула, прерывисто выдохнув. — Я… слушаю. *** Полчаса спустя Лиара не знала, что чувствовать. Слушать, как Шепард подробно описывает свои причудливые сексуальные побуждения, было смесью сбивающего с толку, огорчающего, тревожного и — самое тревожное из всего — возбуждающего. Для Лиары, как и для большинства азари, само понятие «сексуальность», как его понимали другие виды, вводило в заблуждение. Соединение нервных систем и стимуляция точек давления и эрогенных тканей полностью отличались от любой другой известной формы жизни, которая включала органы проникновения. Азари, безусловно, могли бы это сделать, и за последнюю тысячу лет многие, очень многие азари подверглись простым операциям по клонированию, чтобы выровнять отверстие родовых путей клонированной тканью из эрогенных зон вдоль позвоночника, гарантируя, что такие проникающие действия действительно доставляли удовольствие. Но другие виды — особенно люди, с их странными религиозными взглядами — всегда придавали сексу больше значения, чем следовало бы. Обмен воспоминаниями, эмоциями, душами был для азари более интимным, чем вставка частей тела. Знание того, что думает другой человек, или их самые сокровенные эмоции — это близость. Тело азари было именно таким — вместилищем плотских утех, для наслаждения. Пока связь была только между двумя, это была верность. Шепард нуждалась в ком–то, кто был бы предан ей и только ей, чего было нетрудно достичь — Лиара даже отдаленно не интересовалась никем другим. Но четкое ощущение, которое она получила от Шепард, заключалось в том, что она стыдилась своих собственных сексуальных желаний, как будто они были злыми или как-то неправильными. Это было всего лишь тело, и Лиара просто не понимала, что в нем такого плохого. Проблемы Шепард были с контролем, с доминированием, с возможностью, по сути, причинять другим пример того, что было причинено ей в некотором роде. Быть во власти кого-то вроде Шепард вряд ли было проблемой, но Лиара не была уверена насчет частей, касающихся физической боли. Идея Шепарда о доминировании, однако, также включала во многих отношениях ментальное доминирование, и это очень близко к определенным тенденциям и концепциям азари, которые считались табу. Хуже того, Шепард рассказала ей о том, что именно произошло с ее последним любовником, который был агентом АС, созданным для саботажа Торфана по политическим причинам. Шепард была — и не без оснований — параноиком романтических отношений. Идея обнажать свою душу, так открыто, так полностью, перед другим человеком — чтобы он знал все способы, которыми ее опозорили и надругались над ней, — также была большой проблемой для Шепард и потенциальным препятствием для настоящей близости. Им обоим не очень помогло признание того, что прошло очень много времени с тех пор, как Шепард в последний раз занималась сексом, и что Лиара никогда не была в состоянии снять такой стресс с другим, так что гормоны, побуждения и стресс также были движущими факторами. Лиара была потрясена до глубины души открытием, что Шепард не знала о значении виалы. Вряд ли она была жрицей Атаме, но из того, что она понимала, это даже не должно было сработать, не говоря уже о том, чтобы так хорошо. На самом деле, сама идея о том, что это вообще работает, противоречила всем знаниям, которые она наполовину помнила из скучных лекций Митры. Ее беспокоило и взволновало, что это произошло, но, как ученому, ей нужно было знать почему. Она была не из тех, кто читает глупые религиозные мантры, но она знала, что должно быть какое-то значение в том, что флакон а работает между ними. Может быть, это было просто из-за сильного слияния воспоминаний, которое они пережили, или побочный эффект Маяка… Или, может быть, просто возможно, Лиара и Шепард были предназначены друг для друга судьбой. Шепард на самом деле не понравилась эта идея, она обыгрывала ее шутками на тему «но что, если в конечном итоге мне больше понравятся турианские женщины», но Лиару это утешило. Наконец, Лиара знала, рано или поздно, что из-за постоянной необходимости соединять воспоминания с Шепард будет все труднее и труднее не стремиться к полному слиянию, но большинство азари в ранние годы активно экспериментировали со слияниями. Лиара этого не делала. Она понятия не имела, насколько прочной будет возникшая в результате связь, и сколько боли, удовольствия или чего-либо еще повлияет на результат. Было лучше быть логичной и рассудительной в этом вопросе, но крошечная часть ее все еще желала, чтобы Шепард просто подняла ее, поцеловала и бросила на кровать. Тем не менее, она поняла, о чем говорила Шепард. Они были взрослыми, и им нужно было чувствовать себя более комфортно друг с другом, вместо того, чтобы просто выбрасывать осторожность на ветер. Печальное признание Шепард в том, что она находит Лиару чрезвычайно привлекательной, заставило азари почувствовать себя намного лучше, хотя у нее и не было глупых идей о том, что она выглядит так же хорошо, как Шепард. Шепард попросила несколько минут побыть одной, чтобы разобраться в своих эмоциях, и вышла из комнаты. Лиара, которой больше нечего было делать — в лаборатории шла работа, а ее разум был слишком затуманен для исследований, — просто решила попытаться расслабиться, разлегшись на диване Шепард. Несмотря на бурлящий разум и эмоции, она заснула всего через несколько минут, уставшая. Она тихо мечтала о том, как сидит посреди огромных протеанских руин, обучая протеанскому руническому алфавиту крошечную девочку-азари, которая, как она знала, была ее дочерью, Шепард на заднем плане по какой-то причине пинает работорговцев и турианцев. Она проснулась, слегка вздрогнув, когда поняла, что теперь лежит на кровати Шепард, а не на диване. На дисплее цифровых часов было 02:00. Лиара огляделась, заметив, что она все еще полностью одета, но кто–то — вероятно, Шепард — снял с нее обувь и укрыл легким, одноразовым одеялом. Она отодвинула грубый материал в сторону, сонно садясь. Сама коммандер теперь лежала на диване, прикрыв глаза рукой. Она сбросила куртку BDU и была одета только в плотно облегающую футболку и шорты, обнажающие ее изгибы и кожу цвета какао. Лиара моргнула, подавляя прилив вожделения, и осторожно встала с кровати. Она предположила, что Сара перенесла ее на кровать, чтобы ей было удобнее, а потом заснула сама, и решила разбудить ее и узнать, хочет ли она еще поговорить. Но, приблизившись к женщине, она остановилась. Шепард что-то шептала во сне, мышцы ее были напряжены. Лиара осторожно потрясла ее, пытаясь разбудить, а затем тихо выругалась — кошмары уже вернулись. Используя биотику, чтобы укрепить свои силы, она осторожно подняла Шепард и отнесла крупную, тяжелую женщину обратно в постель, стараясь не реагировать на ее мягкое тепло, вздрагивая, когда голос Шепард пробормотал что-то о крови. Осторожно уложив ее, Лиара легла рядом, крепко обхватив ее руками и закрыв глаза. Она никогда раньше не пыталась соединить воспоминания со спящим человеком, но это должно быть возможно… Сосредоточившись, она открыла глаза, склера которых почернела от напряжения, и вошла в ад. *** Лиара стояла на утесе из черных, расколотых камней — повсюду были разбросаны окровавленные кости и фрагменты тел. Небо было взорвано, ядовитые черные тучи на тошнотворно испорченном зеленоватом небе, одинокая огромная луна, изуродованная черными линиями цивилизации, висела очень низко в небе. Перед ней открывался вид на городской пейзаж, потрепанное полуизображение карикатур на сверкающие башни, уходящие на километры в небо, невероятно богатые на вид и далекие, и низкий городок из разрушенных, горящих зданий, дешевого кирпича и ржавеющего железа. Дороги были разбиты и полны обломков, тел и старых транспортных средств — крысы и кое-что похуже сновали из тени в тень. Мусор, кости и куски окровавленного мяса… мясо… были разбросаны во всех направлениях. Улицы были запружены ухмыляющимися дикими зверями, какой-то непристойной смесью протеан, Жнецов и батарианцев, с набухшими половыми органами и большими, жестокими, изогнутыми мечами. Они окружили крошечную человеческую девочку с огромными глазами и темными волосами, привязанную за запястья к столбу, подвешенному в воздухе. Во главе их было нечто среднее между кроганом и змеей, увенчанное рогами и лицом Сарена. Существо хлестало Шепарда хлыстом, и каждый раз, когда он это делал, Шепард кричала. В толпе были насмешливые, искаженные изображения людей — Беатрис, Андерсона, Совета Цитадели, капитана флота, других людей, которых Лиара не узнала. Дикая толпа вокруг столба тоже бросала в Шепарда разные предметы — ножи и дротики, фотографии мертвых солдат. У ног Шепард лежала масса сломленных, изуродованных людей в разбитых доспехах, кричащих, что она предала их на смерть и что она грязная преступница. Лиара даже не могла отфильтровать остальную часть сцены, изображения мелькали то тут, то там, искаженный гулкий голос кричал о приближении Жнецов, запахи переплетались в неузнаваемые и тошнотворные конфигурации. Лиара действовала, прыгая вниз в район шеста, представляя, как она испускает огненную ударную волну силы, которая поглотит все, во что она попадет, и передавая это ощущение Шепарду. Проявилась ударная волна, испепеляя кричащих, глумящихся монстров в синем, очищающем огне, обрушиваясь на город за его пределами, обрушивая разрушающиеся здания в облаках удушливого, черного зловещего дыма. Она повернулась к избитому ребенку, привязанному к столбу, и подняла ее, нежно, бережно, говоря: — Ты нужна мне. Пожалуйста, проснись, ты нужна мне. Мгновение спустя Лиара открыла глаза, голова раскалывалась от боли. Она все еще свободно держала Шепард, но обе были мокрыми от пота, и Лиара, по крайней мере, чувствовала себя совершенно опустошенной. Она почувствовала, как напряжение в теле Шепард ослабло, а затем женщина проснулась, на мгновение задрожав, прежде чем вздрогнуть и осознать, что ее держат. — Л-Лиара? — Голос был полусонным, невнятным и испуганным. Лиара понизила голос. — Еще один кошмар, Шепард. Я остановила это. Идти спать. Я здесь. Она плотнее прижалась к человеку, наслаждаясь контактом, и улыбалась до тех пор, пока не почувствовала, что ее лицо вот-вот расколется, когда Шепард просто прижалась к ней и закрыла глаза, снова погружаясь в сон. Лиара обнимала ее остаток ночи, но на этот раз Шепард спала крепко и надежно, и Лиара в конце концов задремала сама, на этот раз без сожалений.