Сгорая в пламени, утопая во мраке, иду за тобой

      — Любый мой, любый…       Млад поморщился от легкой щекотки на лице. Просыпаться не хотелось. Ему было тепло и уютно, хорошо. Сон утягивал обратно в небытие, но теплое дыхание проходилось по его щекам, лбу, волновало ресницы, оставляя за собой зудящее ощущение. Нежные слова, затекали в уши и не давали отключиться.       — Мой хороший, пора вставать.       Вздыхая, Млад все-таки открыл глаза.       — Я устал, — пожаловался он хриплым голосом. — Ты мог бы хоть сегодня не будить меня так рано.       Ратибор рассмеялся.       — Солнце уже в зените. Ты проспал всех утренних петухов и даже не пошевелился, хотя я возвращался сюда уже несколько раз. Шумел. Вставай, тебе нужно поесть.       Млад застонал потягиваясь, тело заломило.       — Мы только вернулись, а ты тут же напал и не давал мне роздыху полночи, — пожаловался он.       Княжич стянул с него перину, усадил перед собой и принялся растирать ему спину и поясницу.       — Но ты сердился на меня всю последнюю седмицу. Я соскучился, — прошептал он в его затылок.       Шаловливая рука Ратибора проскользила на его грудь и потерла сосок.       — А кто в этом виноват?! — Млад шлепнул княжича по ладони, обернулся, сверкнул на Ратибора сердитым взглядом.       — Я! Я один, — повинился тот. Прижал к себе Млада, притираясь щекой к щеке. — Но ты уже простил меня, так что не сердись снова.       Млад вздохнул. Откинулся на возлюбленного, расслабляясь в его объятьях. Ругаться с ним было бесполезно. Горбатого могила исправит.       — Тебе еще больно? — спросил Ратибор.       — Мхм.       — Где?       — Везде.       У Млада действительно тянуло не только в местах, которые княжич ночью яростно атаковал. Объезд земель накануне занял десять дней. Все это время Младу приходилось трястись в седле, спать на жестком тюфяке, мыться редко, да и то в холодной реке.       Пусть он был сыном воеводы, но походные условия не любил и страдал от них неимоверно. Но его любимый был не просто сыном князя, но и воином, и Млад всегда сопровождал его, мирный это был поход или военный.       — Я велел отрокам затопить баню. Попаришься, и станет легче.       Ратибор знал все сильные стороны Млада и все его слабости. Они были вместе уже четыре года.       — Спасибо, — только и сказал Млад и погладил сцепленные на своем животе руки княжича.       — Ты помнишь, какой сегодня день?       — Восьмой день изока*.       — А что было в восьмой день изока?       — Ты украл меня у моего отца четыре годя назад, — пошутил Млад.       И ни разу не пожалел об этом.       Шеи Млада коснулась что-то гладкое и холодное.       Он пощупал рукой.       — Гривна?! — воскликнул он, вскочил, вырываясь из объятий, и принялся рассматривать себя в полированной серебряной пластине.       — Золотая! — ахнул и обернулся на Ратибора. — Золотая!       Княжич улыбался.       — Чего ж ты плачешь?       — Золотая, — вновь повторил Млад, будто бы это все объясняло.       Он вернулся к ложу и крепко обнял Ратибора, вжался мокрым лицом в его шею. Тот немного растерялся, гладил возлюбленного по спине и уговаривал.       — Ну что ж ты? Не плачь.       Млад бы хотел объяснить, почему так растрогался, но вряд ли Ратибор его понял. В отличие от него княжич не любил наряжаться, не любил дорогих одежд и украшений. Но это была не просто гривна: золотая гривна* — знак признания его не просто возлюбленным, а соратником. Пусть Млад не любил ратное дело и следовал за Ратибором, чтобы приглядывать за ним и делать его полевой быт хоть чуточку удобней, но он всегда добросовестно выполнял свои обязанности, учился и стремился быть достойным своего любимого.       — Ну, ладно тебе, довольно, — успокаивал его Ратибор. — Еда стынет. Нужно поесть, а то баня поспеет, а на сытый живот париться будет тяжело.