Пауки запутаются в своей же паутине

Сомнение шло за твоею спиной. Железно вцепилось в усталые плечи, Сочувствие сжало одною рукой, Другою — твой мозг обманами лечит.

      Холодный влажный туман плотной мягкой вуалью опустился на улочки Петербурга. Утащил жителей в мир снов, оставляя лишь одинокие сердца на съедение бессоннице. Свободным ветром раздувает светлые пряди. Андрей, усевшись на крыше какого-то типового здания, приобнял колени. Он был совсем один.       Удивительно, но с его приходом на пост защитника города, злодеев значительно прибавилось. Кто-то желал отомстить паучку из личной неприязни, а кто-то сходил с ума и не контролируя себя наносил мирным гражданам непоправимый ущерб. Каждая стычка могла обернуться последней как для него самого, так и для обычных, ни в чем не повинных людей. От этого осознания в жилах стыла кровь, а по спине пробегали сотни тысяч мурашек.       Это грызло Андрея изнутри. Быть может он – источник всех проблем и бед Северной столицы. Читать новости совсем не хотелось. Наверняка кто-то сегодня пострадал из-за сегодняшней развернувшейся схватки с Димой. Интересно, как он сейчас?       Ворочаясь в пыли, лужах и грязном кашеобразном снегу, разбивая витрины и близ стоящие машины, они нанесли друг другу серьезные раны: дрались как чертовы звери, одичавшие и сорвавшиеся с цепи.       А ведь совсем недавно, заканчивая школу, они были не разлей вода. Везде вместе: на тусовки, клеить девчонок и пить как не в себя; на экзамен, списывать и шушукаться, смеясь с каких-то глупостей; на выставку, вырядившись как на первое свидание; писать песни, зависая сутками напролет; да даже в гости ходили друг к другу чаще, чем бывали в собственных квартирах по одиночке. Такой крепкой дружбе можно было только позавидовать.        — Я ненавижу тебя, Андрей! Ты испортил все то, что между нами было. Стал бледной тенью самого себя, играешься в героя, но никогда не отвечаешь за последствия. Ты виноват в ее смерти и я этого никогда не прощу, слышишь!? От тебя одни проблемы!       Дима кричал, срываясь на истерический плач. Это явно ранило его до самой глубины души и потопив, задушив в себе всю ту искреннюю любовь и уважение, что он питал к Андрею, продолжал наносить удары. Горячая кровь пачкала его дорогой навороченный костюм, а от Андреевского остались чуть ли не рваные тряпки, обтягивающие крепкое тело. Маска была наполовину порвана так, что виднелась часть лица, обнажающая истинную натуру, на руках и по всему телу – глубокие царапины от железных когтей.       Чтобы не навредить людям и еще больше инфраструктуре города, паучок нырнул в узкий переулок, куда не выходили даже окна зданий. Силы у обоих на исходе, так что решаться и подключать смекалку нужно было немедля. Навредить Нюбергу нельзя – они ведь обязательно найдут способ все исправить, поговорить. Но Федорович не рассчитал. Попросту не успел выбросить паутину, натянув, по плану, как спасательный тент, сразу после того, как выбил из-под ног Нюберга борд. Парень рухнул замертво, словно тряпичная кукла, неслабо приложившись головой об асфальт. Не отвечал ни на одну попытку привести его в чувства, просто лежал, не подавая никаких признаков жизни. До оживленной улицы пришлось тащить тело самостоятельно, умываясь горячими солеными слезами и перебарывая истерику, норовящую нахлынуть в любую секунду, в любой сбившийся, неровный выдох. Видеть перемазанное кровью лицо друга было страшно, в голове жутким роем жужжали пчелы тревоги и страхов, хотелось вписаться лбом в первый попавшийся столб. Лишь бы это все прекратилось, лишь бы унять этот ужасный гул, стоящий в ушах.       Благо скорая приехала быстро, да и люди, оказавшиеся в такой поздний час рядом, не остались равнодушными. Андрея в порядке исключения взяли в карету скорой помощи с собой, может он, как минимум, оклемается и будет полезен на информацию.       — Что у вас стряслось-то? — вновь повторяет молодой парень. Глядит из-под толстых линз очков, стараясь визуально осмотреть еще и его самого, — Если будешь и дальше молчать мы тебя высадим.       От такой угрозы Андрей очухивается сразу, не отнимая рук от железной перекладины кушетки, голову поднимает и глядит напуганно.       — Да там… — в голове штиль. Полная, поглощающая все мысли и сознание в целом, пустота. Язык немеет, не находя на нёбе нужных слов, — Машина сбила. Водила скрылся, номера я не запомнил.       И паренек в смешной шапочке цокает, брови вскидывает и вздыхает шумно, что-то себе записывая. Таких отморозков-водителей у них по двести штук на дню.       — А сам что? Небось хотел догнать, но споткнулся и неудачно упал? — в шутку, но с серьезным тоном произносит студент.       — Да. То есть… — ведется, но тут же осознает, как глупо звучит, — С ним все будет в порядке?       Не так Андрей хотел чтоб все кончилось. И даже подумать не мог о том, чтоб причинить лучшему другу столько боли и страданий. Но слушать оправдания Дима не желал от слова совсем и, наверное, это был единственный способ усмирить его пыл. По виску товарища текла темная-темная кровь, смешиваясь с налипшей грязью и мелкой пылью, пачкая ладони Андрея. Теперь, в машине, он отчетливо заметил эти грязные пятна, с запекшейся алой корочкой. Медленно осознание произошедшего доходило до него. Хотелось провалиться под землю, просто исчезнуть.       Вновь врать о случившемся прямо в глаза было унизительно. Девушка за стойкой регистратуры смотрела на него как на последнего придурка или пьяного идиота, который сцепился со своим собутыльником и пришел доставить еще больше проблем и без того нынче переполненной больнице. Выпроводили Андрея также быстро, как по фамилии пострадавшего осознали, с чьим сыном имеют дело. Лица их побелели, почти слившись с выглаженными халатами, а как все разом засуетились! Забегали, вызывая врачей получше, захлопотали, подготавливая кабинет и палату. Лишь какая-то бабушка, видимо, вышедшая подышать свежим воздухом, поинтересовалась у самого Андрея, в порядке ли он. На что юноша, сдерживая слезы и целый порыв эмоций, лишь робко кивнул, чувствуя, как задрожали губы и закололо в носу.       В памяти Андрея вновь возник этот Димин ледяной взгляд. Перед тем, как лежа на асфальте в руках Андрея, потерять сознание, он пару мгновений глядел своими глазами цвета жгучего презрения. Не пытался что-то сказать, быть может, молча проклинал.       И когда все успело перевернуться с ног на голову? Почему теперь он смотрит не нежно и трепетно, а злобно, ненавидит так, что на лице выступают вены, сводит скулы, а глаза чуть ли не кровью наливаются? И поверить трудно, но теперь они друг другу никто, совсем чужие, а значит пора бы прекратить терзать себя за былое.       Но сердце нещадно саднит. На такой высоте ветер воет особенно протяжно и жалобно. Тяжелые веки опускаются, кажется, с шумом стальной решетки…