Пауки запутаются в своей же паутине

На коже незрелой оставив следы, Домчалось до юного бедного сердца, Впустило нещадные чёрные льды, Чтоб ты не сумел никогда Разгореться.

      Когда все это началось Дима тоже был рядом. Кажется, случилось это в субботу, когда они, после одного из не самых удачных концертов Андрея, разругались в пух и прах, да так, что перья летели.       — Это было отвратительно, Андрей. Ты как будто… — Дима стискивает зубы, хмурится сильно и руками непонятные силуэты вырисовывает в воздухе, — Как будто тебе было плевать на публику! Никакой работы с залом, еле стоял на ногах. Прекращай бухать и нюхать, весь опух и на себя не похож. А с дикцией что? Слушать невозможно.       Гневная тирада закончилась плотно поджатыми губами и взглядом блестящим, под одиноким ярким фонарем на заднем дворике паба. Выглядел парень так, словно вот-вот заплачет или завизжит, упав на пол и начав биться в истерике, дрыгая конечностями как маленький ребенок. Как маленький избалованный ребенок.       — Да что ты вообще понимаешь? Полтора концерта, проплаченные папой и клоунский альбом, «иронию которого просто не выкупило быдло»! — Андрей не хотел ругаться, так язвить и уж подавно впутывать тему достатка, но в сотый раз эти нотации свысока просто вынудили оградиться тем, что было под рукой. Самому ведь тошно не меньше, — У меня пиздецки болят ноги. Ты видел, как жутко это выглядит. Ты знаешь, что мне нелегко подрабатывать на двух работах, знаешь, что мне нужно ухаживать за тетей. При всем при этом еще и силы на сцену откуда-то брать надо. Это нелегко без стимуляторов! Твои предъявы богатенького ублюдка, не знающего ни боли, ни страданий – вот что отвратительно. Тебе стоит снять свои блядские розовые очки и увидеть реальный мир. Без мамочки, которая везде протолкнет и всегда поможет. Мир, где даже с деньгами твоя музыка ничего из себя не представляет и ты – пустое место.       С каждой новой громкой фразой Федорович звучал все тише, порой и вовсе глотая от злости звуки. Нюберг был вспыльчивым, грубым и прямолинейным парнем, но если узнать поближе, то оказывался вполне нормальным, понимающим и умным. Абсолютно очевидно его искреннее желание сделать Пирокинезиса лучше, известнее, интереснее, но оно становилось назойливее и душило все сильнее с каждым новым разом. Они были слишком полярных мнений о том, что из себя должен представлять «Пирокинезис».       Нужно перевести дыхание. Помещение было маленьким, народу тьма, душно и тревожно. От отсутствия кислорода мозги совсем вскипели и отказывались работать винтики-извилины. Тут хотя бы попрохладнее и курить можно.       — Вот как, — Дмитрий изменился в лице, помрачнел, губы его сомкнулись в ровную полоску, а брови сошлись к переносице, обрамляя ставший ледяным взгляд, — Ты законченный придурок, Андрей.       Хабарик полетел прямо под ноги, будучи тут же потушенный тяжелым ботинком. Дмитрий манерно поправил волосы и даже развернувшись, чтоб уйти, еще несколько секунд смотрел на Андрея задрав нос. Наверное, ждал, что тот кинется вдогонку и будет просить примирения. Но этого не случилось.       Федорович знал, что наговорил лишнего. Уподобился, отразил грубость, но рано или поздно у них это всегда случалось. Характеры были сложные. Когда остынет, Нюберг сам заведет диалог, притащит в дом что-то прикольное вроде старенькой, но крутой винтажной гитарки или закажет поесть чего-нибудь вкусного. И ему пойдут навстречу. Потому что такая дружба никогда не канет в Лету, оборвав крепкие корни, вросшие намертво в их память. По крайней мере Дюша так искренне считал.       Что-то хрупкое и уязвимое внутри сжалось. И то был явно не сигнал легких, что пора перестать выкуривать так много. Болело где-то глубже, разрывая мягкую ткань на кровавые лоскутки. Вдруг боль душевную прервала боль физическая.       Облокотившись на деревянный заборчик по периметру имитированного крыльца, Дюша и не заметил, как на него спустился паучок. Красивое восьмилапое создание, изящное и грациозное в своих чарующих движениях. Приподняв его на свет, чтоб разглядеть получше, Андрей совсем не ожидал вмиг взвыть от боли, поразившей все тело электрическим током. Он упал на колени, сходя с ума и не в силах сопротивляться колюще-режущему чувству, дотекающему даже до пят и кончиков пальцев. И только выдалась секунда, чтоб пришибить насекомое свободной рукой – как вдруг того не оказалось на месте. Лишь посиневший укус с красной каймой, саднящий и припухший участок. Таких пауков он раньше не видел, но от слабости и заволокшего разум тумана, почему-то даже не подумал обратиться за помощью в больницу.       С того момента и начались первые странности. Место укуса жгло и пульсировало, Дюша боялся, что доползет до кровати и умрет на ней. Мучился всю ночь, изнывая от жара, пытаясь стереть с лица крупные капли пота, стекающего по вискам как при сильнейшей температуре, стонал от того, что все конечности сводило, а внутренности будто выорачивало наизнанку. Что ж, видимо, это первая ломка. И, судя по тому, что даже вдохнуть было тяжко, – последняя. Как отвратительно, что он даже шевельнуться не может, чтоб упасть с кровати, что уж говорить о том, чтоб заказать новую дозу.       Казалось, что вот-вот он умрет самой типичной и отстойной смертью города Санкт-Петербурга. Что может быть более очевидным и жалким, чем смерть никчемного бедного музыкантишки-неудачника, сторчавшегося и отбросившего коньки из-за наркоты и подагры? Последнее даже звучит смешно. И все же он оказался из тех, что рождены, чтоб умереть. В бреду было тяжело думать о провальном прошлом, скудном настоящем, наполненном тщетным волочением существования и неслучившемся светлом будущем. Только тьма и безнадега, обжигающая холодом.       Но утренний белый свет оповестил о том, что бренное тело еще живо. Разлепив глаза, Андрей почувствовал непривычную и незнакомую дотоле легкость. Окончательно убедившись в собственной подвижности, найдя свои ноги здоровыми, а суставы не сводящимися в адской парализующей боли, от которой даже банально моргать было той еще пыткой, он поднялся с кровати. Небывалый прилив сил прошиб его насквозь, энергия так и сочилась, заставляя подвигаться, размяв ноги и плечи.       Удивительно, но теперь, глядя из окна, он мог прочитать мелкую вывеску на остановке. Но больше всего поразило собственное отражение. Вместо нездорового на вид, тощего и сутулого задрота с мешками под глазами, на него из зеркала глядел прекрасный юноша с подтянутым крепким телом и здоровым цветом лица.       И тут жизнь забила ключом, поменялась кардинально. Крепкая липкая паутина из рук, недюжинная сила, навык ползать по любым поверхностям и такая способность к регенерации, которой позавидовал бы даже аксолотль. Пришлось, конечно, побороть страх высоты, но ощущение полета, адреналина в крови при прыжке с высотки и возможность забраться на любую верхотуру, – перевесили на весах выбора. Все же любоваться Петербургом лучше свысока.       Не могло не радовать и то, что тяги к алкоголю и наркотическим веществам он более не испытывал. Не тряслись руки, во рту предательски не пересыхало, тело не ломало, а сердце не билось быстро-быстро в очередном припадке. Вспомнил то утерянное легкое чувство, когда он был еще чистым, вспомнил, как мучительно было блевать и чувствовать, что он вот-вот поляжет от рук каких-то стремных чудовищ, разорвавших товарищей на тусовке в чьей-то хате. Жуткие воспоминания о трипах, к которым не хотелось возвращаться ни на секунду.       Обычно после концертов он брал день-два выходных, чтоб отлежаться и протрезветь. Но в тот день было решено прогуляться по городу, получше распознать все изменения и неизведанную силу. С таким приподнятым настроением и самочувствием, конечно, стоило бы посетить пары, по которым и без того пропуски не сосчитать, но желания возвращаться туда не было.       Андрей все думал о преподавателе, с которым в последнее время отношения сильно накалились. Он был другом семьи и часто приглядывал за юношей, помогал то советом, то наставлением, порой бывало даже одалживал денег. Но поведение самого Дюши оставляло желать лучшего: вечные прогулы, проблемы с веществами, ссоры, неуважение, безответственность. Все это проговаривалось сотни раз, мужчина даже предлагал парню лечь в «больничку» или переехать к нему и жить под присмотром. Все безуспешно.       Это удручало Андрея, который и без того каждый день боролся со своими демонами. И он так и продолжил бы идти опустив голову, попинывая редкие снежные камушки, если бы не истошный крик.       Звуки теперь он слышал за километры, а опасность распознавал заранее: по телу бежали крупные мурашки и интуиция подсказывала, что вот-вот случится что-то плохое. Плохое действительно случилось. Через улицу развернулась трагическая сцена: мужчина, средь бела дня наставлял пистолет то на себя, то на женщину, что-то кричал надрывно, а та рыдала, с щек алых черную потекшую тушь вытирала и клялась в верности. В одной ночнушке на морозе она прижималась спиной к перилам некрытого балкона, пытаясь придумать как избежать страшной участи. Не устояв и перевесившись чересчур, девица полетела вниз и так бы история кончилась ужасным зрелищем, если бы не пойми откуда взявшийся Андрей. Дама оказалась в его крепких руках, глядела ошарашено, не понимая, жива она или пред ней предстал тот самый обещанный библией ангел-хранитель.       — Ты еще кто!? — взревел испуганный мужчина, взглянув вниз, но тут же пропал из виду.       — Молодой человек, вы – мой спаситель! — с нежностью выдохнула женщина, покрепче обхватив за шею и звонко поцеловала Федоровича в щеку.       — Кажется, мне пора, — смутился Андрей, осторожно поставив ту на крылечко.       И ему правда было пора: мужчина выбежал к своей ненаглядной уже не размахивая пистолетом, обнял её нежно-нежно и зашептал что-то, видно, о любви. Вдогонку смотавшемуся герою, правда, выкрикнул пару ласковых.       Скрывшись за поворотом Андрей никак не ожидал встретить своего преподавателя. Федор хмурил густые брови, с силой схватив того за плечо. Глядел подозрительно, склонившись к юноше.       — И вам здравствуйте, Федор Андреевич… — неловко протараторил, пытаясь гнетущую атмосферу разрядить, — А почему вы не на парах?       — А почему ты не на парах? — строго парировал Федя, — Нарушение законов физики это не причина пропускать.       — Вы… видели это?       — В мельчайших деталях. Мы пойдем в университет и ты мне все по порядку объяснишь.       Так, в заледеневших и заржавевших взаимоотношениях новую главу открыло большое признание. Федор был единственным, кто лично от Андрея узнал тайну личности и способностей Человека-паука.