ID работы: 14290345

Divinity

Слэш
Перевод
PG-13
Завершён
42
переводчик
Автор оригинала: Оригинал:
Пэйринг и персонажи:
Размер:
77 страниц, 4 части
Описание:
Примечания:
Публикация на других ресурсах:
Уточнять у автора / переводчика
Поделиться:
Награды от читателей:
42 Нравится 4 Отзывы 7 В сборник Скачать

Глава 3. Прекрасное голубое небо

Настройки текста
      — Он ещё спит, — тихо сказал Феликс, открывая дверь, чтобы впустить Хёнджина в квартиру, и осторожно забрал у него сумку, пока тот с трудом пытался выпутаться из пуховика. Хёнджин вздохнул, на сердце у него было тяжело. — Я старался не разбудить его. Не знаю, когда ему удалось уснуть, поэтому не хотел рисковать, — добавил он, проходя в гостиную, чтобы освободить Хёнджину место для его манёвров с курткой.              — Как он? — спросил Хёнджин, снимая ботинки и пиная их в угол, где стояла обувь Чонина и Феликса, правда, немного более аккуратная, чем у Хёнджина. Феликс прошёл в гостиную, прихватив с собой сумку старшего. Хёнджин поспешно сунул ноги в чёрные тапочки, которые уже давно купил для него Чонин, и последовал за Феликсом.              — Не очень, но, думаю, этого и следовало ожидать. Вчера вечером он плакал, когда мы смотрели «Реальная любовь», — с грустной улыбкой сказал Феликс, плотнее укутываясь в кардиган и усаживаясь на диван. — И я очень сомневаюсь, что это было из-за фильма.              — Уверяю тебя, фильм тут ни при чём, — Хёнджин уселся в кресло, которое стояло, повёрнутое в направлении спальни Чонина. Если бы это Хёнджин лил слёзы, конечно, всегда можно было сказать, что дело в фильме, но Чонин был более жёстким. Хотя теперь младший плакал гораздо свободнее, ему всё ещё было трудно так открыто демонстрировать свои эмоции.              Хёнджин мог только смотреть на своего парня, чувствуя себя совершенно бесполезным. С его любимого места была видна кровать Чонина, орхидеи, стоящие на полках над её изголовьем, приветствовали Хёнджина своими длинными и разросшимися корнями. Чонин ворочался во сне, пытаясь найти удобное положение.              Он всегда беспокойно спал, когда был расстроен.              — Прошёл год, — сказал Хёнджин, повернувшись лицом к Феликсу. — С тех пор как… ну, ты знаешь.              Год.              Целый год с тех пор, как Хёнджин помахал Чонину на прощание через толстое стекло поезда, увозившего его к родителям. Целый год, как Хёнджин не спал всю ночь, разговаривая с Чонином, и ждал, когда они оба вырубятся от усталости. Целый год прошёл с тех пор, как он забрал у города своего детства мальчика с разбитым сердцем, отвергнутого своей верой, своими родителями и своим домом.              — Я знаю, — кивнул Феликс, и его лицо омрачилось, словно облака закрыли солнце. — Это трудно забыть, — с горечью добавил он, крепче обхватывая себя руками. И Феликс понимал, лучше многих. Это он вместе с Хёнджином сидел с Чонином до раннего утра, когда тот не мог уснуть, и утешал младшего, когда тот внезапно разражался слезами, потому что что-то напомнило ему о доме.              Чонин постоянно повторял, что они с Феликсом похожи. Они оба находились на краю своих семей, не были приняты и желанны, но и не были отрезаны и выгнаны.              — Хм, — сказал Хёнджин, не найдя ничего более полезного. Это чувство было ему ужасно знакомо. Ощущение полной бесполезности. Он чувствовал себя так и по дороге домой на поезде из Пусана, и много раз после этого. Он пытался поговорить с Чонином, и они говорили, но сколько бы раз они не поднимали эту тему, это мало помогало. Хёнджин не мог заставить боль утихнуть, и он не мог изменить семью Чонина, как бы ему этого ни хотелось.              Он откинулся на спинку кресла, скрестив ноги, беспокойство заструилось под его кожей.              — Я знал, что в какой-то момент это случится, что ему снова напомнят обо всём, но почему-то надеялся, что он вспомнит все те ужасы, которые вытворяли его родители, и начнёт их ненавидеть, — сказал он, и слова, которые он так долго пытался сдержать, внезапно вырвались у него. Хёнджин пытался. Он старался не вымещать свой гнев на родителях Чонина, но это было трудно. Они могли обижать Хёнджина сколько угодно, но видеть, как кто-то обижает Чонина, было непростительно. — Я знал, что и на это Рождество они сотворят какую-нибудь херню. Я знал, что они найдут способ снова испортить ему праздник, — продолжал Хёнджин, слова так и лились из него, а руки инстинктивно сжались в кулаки.              Феликс ничего не ответил, просто позволил Хёнджину говорить.              — Я… Я просто хочу всё исправить, но не могу, — продолжиил Хёнджин, проведя рукой по своим и без того растрёпанным волосам. — Я не знаю, как это сделать, Ликс. Я знаю, как накосячить и жить со своими ошибками дальше, но я не знаю, как всё исправить. А что я знаю о родителях? Мои отказались от меня, когда мне было семнадцать. Феликс, я не знаю, что делаю, — Хёнджин старался не шуметь, и откинувшись на спинку стула, спрятал лицо в ладонях. — Разве плохо, что я хочу, чтобы он их ненавидел? — спросил Хёнджин, его голос был слаб в тишине комнаты. Он посмотрел на Феликса так, словно в его глазах было решение всех проблем.              Феликс внимательно посмотрел на него, а затем глубоко вздохнул, явно тщательно взвешивая свои слова.              — Я не думаю, что это плохо, — наконец ответил он. Вздохнув, он опустил плечи, откинувшись на спинку дивана. — Я не смогу найти в себе силы простить родителей Инни. И им лучше не попадаться мне на глаза, потому что если я их увижу, то без колебаний порву на куски, — бесстрастно признался Феликс, слабо улыбнувшись Хёнджину, его взгляд ненадолго переметнулись в комнату Чонина. — Однако я также считаю, что не стоит зеркалить свою обиду на Чонина. Они всё ещё его родители, и он по-прежнему любит их, несмотря на все те страдания, через которые они заставили его пройти. Твоя боль — это твоя боль, а боль Инни — это его, как и его прощение, которое он должен даровать. И разве можно винить его в том, что он лучше нас?              — Я просто хочу, чтобы он ненавидел их так же сильно, как я своих, — признался Хёнджин, сцепив руки на коленях. — Я хочу, чтобы он больше никогда их не видел. Да, это больно, но, по крайней мере, с этим покончено. Держать Инни в этой неопределённости, когда его ещё не совсем выгнали, но уже точно не ждут, просто жестоко.              — Я знаю, — ответил Феликс, и Хёнджин понял, что парень чувствует то же самое, что и он. Феликс открыто и честно рассказывал о своих отношениях с родителями, всегда говорил, что обжёгшись о молоко, потом дуешь на воду, когда речь заходила о членах семьи, всё ещё глубоко погружённых в религию. — Мы просто должны позволить Чонину идти в своём собственном темпе и прийти к своей цели. Не нам навязывать ему своё мнение. Чонин должен прийти к собственному выводу без постороннего вмешательства.              — Я просто не хочу, чтобы он пострадал, — тихо сказал Хёнджин, бросив взгляд в сторону комнаты, где Чонин, казалось, наконец-то успокоился, до них больше не доносился шорох одеяла. — Если они злятся на меня, пусть кричат сколько угодно. Я с этим справлюсь.              — Не думаю, что Инни понравится, если кто-то будет на тебя кричать, — сказал Феликс, закатив глаза. — И я понимаю, — просто и честно ответил Феликс. — Поверь мне, я тоже не хочу, чтобы он вообще к ним приближался, но если они взмахнут белым флагом и он согласится, то нам останется только поддержать его и поймать, если он упадёт.              — У меня плохое предчувствие, — сказал Хёнджин. Семья Чонина не внушала доверия. Чонхван был достаточно милым, а Чонхви — отличным ребёнком, но родители Чонина были дьяволами, притворяющиеся святыми. — Конечно, они продолжают платить за его образование, посылают эти сомнительные цветы…              — Это был очень красивый букет, — перебил Феликс.              — А теперь они дарят ему подарки на Рождество. Если бы они действительно хотели его видеть, они знают, где он живёт, — фыркнул Хёнджин, скрестив руки на груди, не найдя ничего лучшего, чтобы справиться со своим волнением. — Просто… это очевидно, что что-то не так. Я им не доверяю.              — Иногда плохое предчувствие так и остаётся предчувствием, — сказал Феликс, стараясь не смеяться над выходками Хёнджина. — Но, как говорит Чонин, если они приходят просить прощения, то мы должны его даровать ради самих себя. Думаю, он прав. Он простил нас, когда мы облажались, так почему мы должны мешать ему делать то же самое с другими? — Феликс сказал это тем раздражающим разумным тоном, который так напоминал Чонина.              Хёнджин закатил глаза. Как будто то, что сделал кто-то из них, было на том же уровне, что и отказ от собственного ребёнка.              — Даже если ты не хочешь этого, обида, которую ты носишь в себе, а её носим все мы, приносит нам больше боли, чем тем, кто нас обидел. — Хёнджин знал, о ком говорит Феликс, и старательно избегал упоминания о них. — Ты не прощаешь ради других, ты прощаешь ради себя, Хёни.              — Я не прощу своих родителей, потому что они демоны, — холодно ответил Хёнджин. Он понимал, к чему клонит Феликс, но Хёнджин ни за что не простит этих людей за то, что они сделали. — И с тётей я тоже не собираюсь общаться, — раздражённо добавил он.              Это была уже избитая тема. Чонин, конечно же, уже спрашивал, общается ли Хёнджин с тётей. Нет. Не потому, что она не пыталась, а скорее потому, что Хёнджин не хотел быть помехой в её жизни. Конечно, она по-прежнему посылала ему деньги на день рождения, даже прислала какую-нибудь весёлую открытку на Рождество, но всё это не означало, что она хотела вернуть его в свою жизнь. Это не означало, что у него есть своя семья.              Хёнджин не нуждался в семье, у него были друзья, и их было более чем достаточно, чтобы компенсировать недостаток кровных уз. Этих шести друзей-идиотов и Чонина было более чем достаточно. Он не нуждался в большем, не хотел большего. И уж точно он не хотел больше никогда вспоминать о своих родителях, потому что эти мудаки заслуживали того, чтобы гореть в аду или где-то там, куда, блять, попадают люди после смерти.              Это Феликс продолжал разгонять эту тему, возможно, пытаясь натолкнуть парня на путь прощения его родителей за то, что они были мудаками… ради него самого.              Хёнджин всё ещё не был впечатлён этой идеей.              — И поэтому я считаю, что это неправильно, когда ты держишь обиду на демонов, которые хотят, чтобы тебе было больно, — спокойно возразил Феликс, немного похожий на современную мать Терезу. Хёнджин понял, что дело дрянь, как только Феликс снова начал ходить в церковь вместе с Чонином. Религия и её проклятая одержимость прощением. — Если ты отпустишь эту обиду, если ты действительно отпустишь своих родителей, то, я думаю, ты почувствуешь себя свободнее.              — Я почувствую себя свободным, когда узнаю, что они горят в своём аду, — кисло пробормотал Хёнджин, отводя взгляд. — Я не хочу их прощать. Не после того, что они сделали со мной. И не с тем, как подобное мышление повлияет на других. Феликс, мне придётся жить с их дерьмом до конца своих дней. Ложь, которую они вбивали мне, шрамы, которые они мне нанесли, чувство вины, которое они навязали мне. А им остается только скорбеть по своему мёртвому сыну!              — Они разрушили мою жизнь, — дрожащим голосом произнёс Хёнджин. Он ненавидел говорить о родителях и не любил вспоминать старые травмы. Обычно он никогда не говорил об этом ни с кем, кроме Чана, но Феликс умел пробиваться сквозь все его защитные механизмы. Также, как и Чонин. — Я не могу простить того, что они сделали. Они оставили от меня руины.              — Мы все сломлены, Хёни. У нас у всех есть шрамы, независимо от того, навязаны они нам воспитанием или появились случайно, — сказал Феликс, склонив голову набок. Хёнджину снова захотелось закатить глаза. Вот и сейчас он звучал в точности как Чонин. — Но если ты позволишь им стать пламенем, разжигающим твой ад, это не приблизит тебя к небесам. И не принесёт тебе утешения.              Хёнджин на мгновение уставился на него.              — Чонин оказал на тебя чертовски сильное влияние, — сказал Хёнджин и слабо улыбнулся, когда Феликс рассмеялся. — Раньше ты был таким же сумасшедшим, как и я.              — Это ужасно, — сказал Феликс, прикрывая рот рукой, когда его смех перешёл в зевок. — Я никогда не говорил так религиозно, как после знакомства с ним. Впечатляет, что он сделал для моей веры больше, чем церковь. Но он прав. После того как я справился со своим гневом и отпустила его, как мог, мне стало лучше. Я не жду, пока моя мама протянет руку помощи, но приветствую её, когда она прилагает усилия. На днях она даже поинтересовалась, как дела у Чанбина, — добавил он с небольшой улыбкой. — Возможно, ей осталось всего несколько лет, чтобы извиниться за то, что она, вроде как, назвала ошибкой в любви.              — Божественное вмешательство, — слабо пошутил Хёнджин, бросив взгляд на спящего Чонина. Воистину божественное вмешательство, что Хёнджин может называть его своим. — Если Бог существует, он должен гордиться тем, что создал Инни. Без него мир был бы слишком холодным, — пробормотал Хёнджин, содрогаясь от одной только мысли о том, как сложилась бы его жизнь без Чонина.              Слишком мрачно, чтобы даже представить.              — Тебе стоит пойти и разбудить его, — сказал Феликс после некоторого молчания. — Уже поздно, а ты знаешь, какой он вредный, если встаёт слишком поздно.              — Не напоминай мне, — пожаловался Хёнджин, вставая с удобного кресла. — Он весь день такой колючий, а потом мне приходится рано отправлять его спать и сокращать наше время вместе.              Феликс ничего не ответил. Вместо этого он просто рассмеялся, удобнее устраиваясь на диване и взяв в руки забытую кружку, которую оставил на столе, когда Хёнджин только пришёл. Хёнджину не нужно было приглядываться, он и так знал, что кофе в ней темнее, чем глубины океана. Если Хёнджин ненавидел, когда Чонин грустил, то Феликс, пожалуй, был единственным, кто ненавидел это так же сильно. Он всё задавался вопросом, спал ли Феликс вообще или всю ночь просидел около кровати, готовый разбудить Чонина, если младшему приснится один из кошмаров.              Чанбин недостаточно хорош для Феликса, и Хёнджин решил, что непременно скажет ему об этом при следующей встрече. Если бы Хёнджин не знал, что Чанбин купил кольцо уже после второго свидания, он бы сказал парню, что стоит поторопиться.              Теперь все ждали, когда Чанбин наберётся смелости и сделает предложение.              Хёнджин осторожно открыл дверь в комнату Чонина, свет из гостиной, растянулся длинной полосой, и освещал половину спальни.              Сумка с подарками стояла у стены рядом с его кроватью, нетронутая с тех пор, как Хёнджин положил её туда несколько дней назад. Хёнджин лишь украдкой взглянул на неё тогда, и, возможно, рассмотрел открытки, перевязанные тёмной ленточкой. Они действительно были подписаны «от мамы и папы», а одна из них выглядела скорее, как подарок на день рождения, чем на Рождество.              Чонин вообще отказался смотреть.              Хёнджин задумался, не были ли эти подарки способом приблизиться к Чонину и дать ему возможность задать темп их воссоединению. Казалось глупым, что Чонин мог понять это по нескольким упакованным вещам, но, с другой стороны, это были его родители. Они не отличались высоким эмоциональным интеллектом. То, что им достался такой сын, как Чонин, было просто чудом, ведь Хёнджин никогда не встречал никого, кто был бы так внимателен к чужим чувствам, кроме Джисона.              Чонин должен был быть их чудом, но теперь он чудо Хёнджина.              Хёнджин скинул тапочки и присел на край кровати, просто глядя, как мирно спит Чонин, его одеяло мерно поднималось и опускалось с каждым вздохом. Хёнджин хотел, чтобы Чонин больше ни о чем не беспокоился. Если бы его Бог был так милостив, как он пытался убедить Хёнджина, то Бог переложил бы всю боль Чонина на плечи Хёнджина, и Чонину не пришлось бы нести на себе всю тяжесть мира. Хёнджин мог сделать это за него, и даже больше. Хёнджин любил его настолько, что мог перенести всю боль мира, лишь бы Чонину стало немного легче жить.              Любовь — странная штука.              Хёнджин считал, что уже влюблялся. Он действительно любил. Несколько раз он признавался в любви, и оба раза был уверен, что знает, о чём говорит, но на самом деле нет. Он не любил. Только полюбив Чонина, он понял, насколько может быть глубока любовь, насколько она безусловна и сильна.              В прошлых отношениях он убеждал себя, что чувства, которые он испытывал к своим партнёрам, были любовью, а не просто увлечением или кратковременной похотью. Оглядываясь назад, можно сказать, что он оправдывал и себя, и своих бывших. Он любил их, вот поэтому и мирился с тем, что они с ним так дерьмово обращались. Он любил их, поэтому мирился с ложью и их недостатками. Они любили его, поэтому оставались, даже если он был «слишком навязчив» или его было «слишком много», или когда он был «жалким католическим мальчишкой» и не хотел спать с ними или делать то, что они хотели. Он принимал ненависть, оскорбления и боль, продолжая врать себе, что это ради любви.              Ведь всё, чего Хёнджин когда-либо хотел, — это быть любимым.              С Чонином всё было иначе. Он никогда не лгал, и Хёнджин никогда не был слишком навязчивым. Чёрт, если Хёнджин не прижимался к Чонину, его парень часто спрашивал, не случилось ли чего, сразу улавливая, что старший пытается сдерживаться. Хёнджин никогда не был «слишком» для Чонина, скорее наоборот. Чонин никогда не стыдил Хёнджина из-за слёз пролитых над фильмом. Младший всегда поощрял его чувствовать, жить, пинаться и кричать, когда ему хотелось. Пока они разговаривали, пока понимали и принимали друг друга, Хёнджина было достаточно. И хотя Хёнджин редко мог оторваться от Чонина, тот никогда не воспринимал «нет» как отказ, а просто пожимал плечами и обнимал.              Ведь для них секс — это ещё не все. Это был ещё один способ показать свою любовь друг к другу. Но это всегда должно было быть взаимно. И действительно, иногда просто лежать в объятиях Чонина, чувствуя, как руки парня перебирают его волосы, расслабляясь и существуя в одном маленьком пространстве и времени, было лучше, чем интимная близость, которую Хёнджин когда-либо имел со своими бывшими.              Хёнджин не уставал от него, как это бывало с другими партнёрами, не чувствовал себя задушенным или зажатым в угол. Он по-прежнему жаждал побыть в одиночестве, но теперь после ему всегда было необходимо провести время с Чонином, заряжаясь энергией иначе.              Хёнджин, казалось, не мог насытиться Чонином.              Каждый час, проведённый с младшим, был ещё одним часом, проведённым на небесах, в окружении самого яркого и тёплого света, а каждое утро, когда Хёнджин просыпался в объятиях Чонина, было ещё одним днём, когда он знал, что с ним никогда не случится ничего плохого, а если и случится, то Чонин поможет ему справиться с этим. С Чонином Хёнджин чувствовал себя умиротворённым так, как никогда раньше.              С Чонином Хёнджин понял, какой должна быть любовь.              Сомнения всё ещё оставались, затаившись по углам и высовываясь наружу в самый неподходящий момент, но было трудно сомневаться в любви Чонина, когда он смотрел на Хёнджина так, словно тот был всем его миром. Чем больше времени они проводили вместе, тем яснее становилось, что они просто созданы друг для друга.              Чонин, как всегда, прав. Однажды они поженятся. Неважно, признает ли это Бог или кто-то ещё, ведь «парень» было слишком маленьким словом для того, что Чонин значил для Хёнджина. Оно не было достаточно постоянным, величественным и важным, чтобы охватить всё, что они чувствовали друг к другу.              Однажды, когда Хёнджин будет готов. Как и обещал ему Чонин под светом фонарей и снегом в холодный февральский день меньше года назад. Однажды.              Чонин перевернулся на бок, и его лицо оказалось в поле зрения Хёнджина, который, не раздумывая, потянулся к нему и провёл большим пальцем по щеке. Его кожа была мягкой и тёплой в сравнении с холодной и грубой рукой Хёнджина.              Если когда-то и были какие-то сомнения в том, что Чонин — единственный для Хёнджина, то они давно развеялись.              Чонин был совершенством.              Хёнджин покачал головой: не было смысла сидеть здесь и просто смотреть на парня, когда он мог бы лежать с ним в постели. Сбросив с себя джинсы и свитер, он приподнял угол одеяла, скользнул под него и потянулся, чтобы притянуть Чонина к себе, его руки нашли знакомое место на талии младшего.              Хёнджин не смог сдержать улыбку, когда Чонин насупился и пробурчал что-то о том, что Хёнджин слишком холодный, после чего прижался ещё крепче. Даже во сне он знал, что это Хёнджин, и даже во сне Чонин просто слился с объятиями Хёнджина. Как будто они были вырезаны из одного камня и всегда должны были идеально подходить друг другу. Прошло совсем немного времени, и руки Чонина зарылись в ткань футболки Хёнджина.              — Инни, — прошептал старший ему на ухо. — Уже утро. Пора вставать, — добавил он, отстраняясь, чтобы поцеловать кончик носа Чонина. Парень сонно нахмурился, не желая открывать глаза. — Проснись, детка.              Чонин ничего не ответил. Он лишь покачал головой и прижался к Хёнджину, который тихонько засмеялся.              — Ты холодный, — пробормотал Чонин, когда Хёнджин просунул руки под футболку парня. — Очень холодный, — сказал он и задрожал, когда Хёнджин начал медленно водить руками по его спине.              — А ты тёплый, — возразил Хёнджин.              — Ты встречаешься со мной только для того, чтобы использовать меня в качестве своего личного обогревателя, — проворчал Чонин, прячась от света из гостиной, и, похоже, нашёл идеальное место для укрытия в изгибе шеи Хёнджина.              — Конечно, — ответил Хёнджин, притянув Чонина ближе и положив свою голову на его. Когда он вдохнул, его легкие наполнились цветочным ароматом шампуня парня. — Лучший персональный обогреватель на рынке, Yang Jeongin 2001, я бы рекомендовал его всем нашим друзьям, но предпочитаю держать его при себе.              Чонин фыркнул, отстраняясь, чтобы сонно взглянуть на своего парня, и подавил зевок.              — Ещё слишком рано для этого дерьма, — пробормотал он, и от нотки язвительности в его голосе Хёнджин почувствовал себя немного легче. Это был его Чонин, человек, которого он любил и боготворил. Если он не огрызнулся в ответ, значит, что-то не так.              — Вообще-то, я бы сказал, что уже поздновато, — улыбнулся Хёнджин. — У меня сегодня была утренняя смена. Сейчас уже одиннадцать, — добавил он, стараясь не улыбаться, как псих, когда Чонин сонно нахмурился.              Чонин действительно был самым прекрасным существом во всей вселенной. Хёнджин с радостью подрался бы с любым, кто попытался бы это опровергнуть. Даже сейчас младший был великолепен, он медленно моргал, глядя на своего парня, его глаза были опухшими и раздраженными, как будто он плакал во сне.              Хёнджин не сомневался, что так оно и было.              Однажды Хёнджин действительно станцует на могиле всей этой семейки. Или обязательно станцует, если из-за этого Чонину не придётся грустить ещё сильнее. Любовь была прекрасна, но Хёнджин был вынужден признать, что она усложняла многие вещи. Раньше он больше всего заботился о себе. Теперь же его больше всего волновала жизнь Чонина.              — Привет, — прошептал Хёнджин, вытаскивая одну руку из-под футболки Чонина, чтобы погладить его по щеке. — Хорошо спал? — спросил он, чувствуя себя идиотом. Чонин спал плохо, но ему нужна была эта капля вежливой лжи.              — Привет, — ответил Чонин, наклоняясь навстречу прикосновению и выдохнув. — Я всё время просыпался, — сонно добавил он, покачав головой.              — Хотел бы я, чтобы мне не нужно было работать. Тогда я мог бы прийти и остаться с тобой на всю ночь, — тихо сказал Хёнджин. Если бы он знал раньше, что у Чонина тяжёлая ночь, он бы притворился больным или просто бы ушёл из магазина. Скорее всего, именно по этой причине Феликс не писал ему до конца смены.              Общий семейный календарь Минхо, который он заставлял всех обновлять, был одновременно и благословением, и проклятием.              — Сейчас ты здесь, — только и сказал Чонин, тяжело моргая.              — Я здесь, — повторил Хёнджин, как обещание. — И я никуда не уйду, — добавил он, позволяя молчанию затянуться между ними. Чонин заговорит, когда будет готов, а до тех пор Хёнджину было достаточно просто быть рядом и обнимать его, привязывая любовь всей своей жизни к будущему, которое у них есть, а не к боли прошлого.              — Почему это больно? — спросил Чонин после нескольких минут молчания. Он посмотрел на Хёнджина заплаканными глазами. — Почему это до сих пор больно? — добавил он дрожащим голосом, который ранил Хёнджина до глубины души.              — Это естественно, — ответил Хёнджин, притянув Чонина к себе и нежно поцеловав его в лоб. — Всё наладится, — пообещал он, не обращая внимания на то, что эти слова звучали не очень правдоподобно. Ведь всё действительно наладится, только не так, как хотелось бы. Боль остаётся навсегда, шрамы затягивались и иногда ныли, когда ты слишком сильно бередил их, но со временем ты просто привыкал к этому.              Такова была природа горя. Боль не проходит, к ней привыкаешь настолько, что в конце концов она притупляется, становится привычной и почти забывается, пока однажды ты не привыкаешь к ней настолько, что забываешь о ней… пока не напомнишь себе вновь.              Она никогда не проходила, просто ты учился жить с ней. Хёнджин научился с этим жить.              — Я думал, что всё уже лучше, а вот он я, такой же грустный, как и в прошлом году, — прошептал Чонин, прижимаясь к Хёнджину. — Я просто хочу к маме, — тихо добавил он, словно хрупкий и маленький ребёнок. И Хёнджин его понимал. Иногда ему тоже хотелось к маме. Ему хотелось маминого комфорта, защиты и безопасности, которые он всегда находил рядом с ней, будучи ребёнком.              — Я знаю, — пробормотал Хёнджин, с трудом проглатывая ком в горле, и притянул Чонина к себе. — Я знаю, — пробормотал он, позволяя младшему выплакать своё горе и тоску в его шею. И если в какой-то момент по щекам Хёнджина тоже начали скатываться слёзы, что ж, Чонин ничего не сказал по этому поводу. Вместо этого они прижались друг к другу, понимая, что, несмотря на боль, жизнь, которую они выбрали, того стоила.              Но это не успокаивало гнева Хёнджина.              Он ненавидел родителей Чонина. Он ненавидел их всем сердцем, но Чонин любил. Любил так, как должен любить своих родителей ребёнок, и Хёнджин не мог винить его за это. Ведь иногда, даже спустя столько времени, он чувствовал то же самое. И как бы Хёнджин ни хотел протестовать, он знал, что если бы мама Чонина пришла просить прощения, Хёнджин дал бы его только ради Чонина.              Ради счастья Чонина Хёнджин готов на всё.              

oOo

                    Поплакав и приняв душ, Хёнджин расположился вместе с Чонином на диване в гостиной. Феликс ушёл за полчаса до этого на последние занятие в этом году. Хёнджин знал, что у него тоже были сегодня пары по расписанию, но он хотел провести этот день с Чонином, да и его парень был важнее, чем образование, хотя Хёнджин знал, что младший проклянёт его, если услышит такое.              — Итак, когда ты сказал, что распланировал наш день, ты не уточнил, что именно ты задумал, — сказал Чонин, глядя на Хёнджина сквозь облако пара, поднимающегося от его кофе, и прижимаясь губами к ободку кружки. — Что у нас по планам?              — Сегодня, любовь моя, мы идём на свидание, — ответил Хёнджин, складывая руки вместе и упираясь в них подбородком. Он не мог побороть головокружительную волну восторга, которая охватила его при мысли о том, что они могут провести целый день вместе. Со всеми этими дополнительными сменами, которые брал Хёнджин, в последнее время в их распоряжении было всего несколько часов наедине.              Последний раз они ходили на свидание чуть меньше месяца назад, на свою годовщину, и то, по большому счету, всё свелось к заказу еды на дом и довольно скоропостижном отсутствии одежды на их телах. Не то чтобы Хёнджин жаловался.              Это была незабываемая ночь.              — Свидание на целый день? — Чонин нахмурился, но Хёнджин не упустил дрожь предвкушения, которая пробежала по младшему. Хёнджин слишком хорошо знал своего парня и знал, что, что бы он ни предложил, Чонин с радостью согласится, если это будет означать возможность провести целый день, приклеившись к Хёнджину. Он полностью разделял его чувства, он так давно ждал этого дня. Нечасто у них обоих пересекались выходные.              Хёнджин отдал бы Чонину своё сердце целиком и полностью, если бы парень уже не держал его в руках. Если бы Хёнджин мог, он сжёг бы все бесконечно грустные моменты жизни Чонина, пока на их месте не остались бы только приятные воспоминания, от которых он чувствовал себя счастливым и любимым. Но Хёнджин был всего лишь человеком, поэтому лучшее, что он мог сделать, — это обеспечить день, когда прошлое Чонина не будет иметь такого значения.              К счастью, для Хёнджина это означало целый день, когда он будет наслаждаться их близостью и интимностью.              — Да, весь день только ты и я, — подтвердил Хёнджин, прикусив нижнюю губу, чтобы не вывалить все планы, которые он строил, чтобы организовать второе лучшее свидание в их истории. Ничто и никогда не сможет превзойти их первое свидание, но Хёнджин был уверен, что этот день точно сможет превзойти их второе лучшее на данный момент — свидание в парке аттракционов в мае, и Хёнджин ушёл домой с розовыми щеками от множества поцелуев, которыми его одарил Чонин. — К сожалению, у нас не будет твоей квартиры на ночь, так как Феликс сказал, что ему нужно выспаться, чтобы быть готовым к завтрашнему вечеру, так что нам придётся смириться с моей квартирой.              — Смириться? — Чонин нахмурился, глядя в свою кружку. — Когда я с тобой, это не смирение. Это победа!              Иногда Чонин произносил самые пафосные фразы, которые в другое время заставляли бы Хёнджина смеяться от ужаса, но стоило произнести их Чонину, как у Хёнджина подкашивались колени.              — Я не знаю, что такое проигрыш, пока ты со мной, моя медовая булочка, — ныл Хёнджин самым раздражающим тоном. Чонин повернулся к нему, приподняв брови в ответ на пошловатое прозвище.              — Черта, — опустил полупустую кружку Чонин с весёлым блеском в глазах. — И ты только что её перешёл, — хмыкнул он, пряча улыбку в чашке с кофе. Хёнджин усмехнулся.              — Я старался, — сказал Хёнджин, вскакивая с дивана, чтобы взять кружку Чонина и отнести её на кухню. Именно Чонин начал называть Хёнджина странными прозвищами просто ради забавы, но именно старший получал больше всего удовольствия от поиска новых вариантов, которыми можно было мучить своего парня. — А теперь иди собирайся. У нас впереди целый день наполненный романтикой.              — Даже маленького спойлера не дашь? — спросил Чонин, вставая с дивана и проводя рукой по своим отросшим волосам. Они были почти такими же длинными, как в январе, когда он наконец решился на стрижку. — Вообще-вообще ничего? — спросил он, потягиваясь. Футболка задралась и на секунду отвлекла Хёнджина.              — Никаких спойлеров, — ответил Хёнджин и притянул Чонина к себе, чтобы поцеловать, как только вернулся из кухни. Он просунул руки под футболку, наслаждаясь ощущением мягкой тёплой кожи своего парня. — Однако могу сказать, что планирую целовать тебя каждые пять минут, — с улыбкой добавил он, нежно чмокнув Чонина в губы.              — Как бы заманчиво это ни звучало, думаю, мои губы отвалятся, если ты это сделаешь, — хихикнул Чонин. — А теперь дай я возьму свои вещи, пока ты снова меня не отвлёк, — проворчал Чонин, выскользнув из объятий Хёнджина и оставив его в гостиной, направляясь за телефоном и бумажником.              — Не узнаем, пока не попробуем! — взволнованно крикнул Хёнджин, с улыбкой на лице отправляясь обуваться. — И я не виноват, что ты такой притягательный, — крикнул Хёнджин вслед своему парню, получив в ответ лишь высунутый язык.              Хёнджин не смог сдержать улыбку, собираясь выйти на улицу, где его ждал холод. Он надел свитер, который когда-то оставил здесь, и нашёл свои ботинки там, где Феликс в шутку спрятал их, когда уходил. Чонин вскоре присоединился к нему и принялся завязывать шнурки на ботинках, которые он с таким удовольствием демонстрировал Хёнджину, а потом рассказывал, как выгодно купил их в Секонде, который они с Джисоном часто посещали.              Привести туда Чонина было всё равно что отпустить ребёнка в магазин игрушек.              — Вау, как от тебя приятно пахнет, — выпалил Чонин, когда наклонился к Хёнджину, чтобы взять свой шарф, лежавший на полке над головой старшего. Вместо того чтобы взять шарф и отодвинуться, он ещё больше вторгся в личное пространство Хёнджина и глубоко вдохнул. — Очень вкусно, — пробормотал Чонин, отстранившись, окинув своего парня тёмным взгядом.              — О, я надеюсь. Это ты подарил их мне, — с улыбкой ответил Хёнджин. Это был подарок Чонина на день рождения, что-то с нежными цветочными нотками и фруктовыми оттенками. Хёнджин специально оставил его у младшего, потому что теперь он чаще проводил ночи в постели Чонина, чем в своей собственной. Кроме того, если они собирались куда-то, то всегда автоматически встречались в этой квартире. Вполне логично, что половина косметики и парфюма Хёнджина хранилась здесь… как и половина одежды.              О том, насколько Феликсу нравился Хёнджин, свидетельствовало то, что он не требовал с Хёнджина арендную плату.              — Похоже, у меня хороший вкус, — гордо улыбнулся Чонин, протягивая руку за шарфом королевски-синего цвета, который он стащил у Хёнджина прошлой зимой, утверждая, что ни один другой шарф не сможет так согреть его в зимнюю стужу. Хёнджин догадывался, что на это есть и другая причина, но не хотел разрушать идею Чонина о том, что Хёнджин не помнил, что этот шарф был частью его наряда на их первом свидании.              — Пойдём, — сказал Хёнджин, когда Чонин закончил завязывать шарф. Его парень посмотрел на него, глаза блестели, и хотя шарф скрывал половину его лица, Хёнджин всё равно мог видеть яркую улыбку на его лице, благодаря которой у его глаз появлялись морщинки. — Нам есть что посмотреть, куда сходить и где поцеловаться, — добавил Хёнджин, быстро поцеловав Чонина.              — Или, мы можем вернуться в постель и использовать тот факт, что Ликса нет дома, в своих интересах, — с наглой улыбкой сказал Чонин, взяв Хёнджина за руку.              — Не отвлекай меня снова, сладусик, я долго это планировал, — добродушно проворчал Хёнджин и вывел Чонина за дверь. — И на это ещё будет время, — прошептал он, любуясь тем, как легко ему удается заставить Чонина дрожать.              — Я знаю, что ты очень старался, — сказал Чонин, удивив Хёнджина какой честностью был наполнен его тон. Младший поднял голову и эти неописуемо потрясающие глаза встретились с глазами Хёнджина. — Ты всегда так много делаешь для меня, Хён. Спасибо, — он улыбнулся так лучезарно, что Хёнджину на секунду показалось, что сейчас середина лета, а не мёртвая зима, настолько ярким светом озарился коридор.              — Я напомню о твоём обещании позже, — и яркая улыбка Чонина стала лисьей и игривой. Он потащил Хёнджина за собой по коридору. Как всегда, старший мог только следовать за ним, гадая, может ли его парень на самом деле быть кицунэ или кем-то подобным.              

oOo

                    — Не могу поверить, что ты не приводил меня сюда со времён нашего первого свидания, — сказал Чонин, сделав ещё один глоток горячего какао и удовлетворенно вздохнув. — Здесь даже лучше, чем я помню, — добавил он, радостно глядя на Хёнджина.              — Возможно, в тот день ты был слишком сосредоточен на чём-то другом, — поддразнил Хёнджин, чайной ложкой подцепив немного взбитых сливок и отправив их в рот. — Я же был одет на все сто, так что вполне справедливо, что ты отвлёкся, — подмигнул он своему парню.              — Да-а-а, — мечтательно протянул Чонин и одобрительно кивнул, явно восхищаясь тем, как Хёнджин старательно подбирал этот наряд. — Мне хотелось съесть тебя целиком, — сказал он, прикусив губу. Хёнджин посмотрел на него без особого впечатления и отпил глоток какао.              Оно действительно было божественным.              — Ну, я благодарен, что ты этого не сделал, — рассмеявшись сказал Хёнджин, с нежностью покачав головой. Вспоминать о том, сколько раз он менял наряды для их первого свидания, было почти смешно. В тот день он был на такой панике, что ему пришлось звонить и Чану, и Джисону, чтобы они его успокоили. Он убеждал их, что собирается на свидание не с Чонином, но, оглядываясь назад, он был уверен, что и Чан, и Джисон знали правду с самого начала. — Было бы очень неловко признаваться в любви, пока ты жуёшь мою руку, — добавил он, в основном чтобы услышать смех Чонина.              И ему это удалось.              — Уверен, что всё прошло бы просто замечательно в любом, — с глупой улыбкой сказал Чонин. — Таким образом, я бы сам лично подтвердил твой вкус. Даже если бы ты оступился и испортил признание, мы бы всё равно были здесь, — бесстрастно пожал он плечами. Хёнджин продолжал бесстрастно смотреть на него. И рассмеялся только, когда младший взглянул на него, приподняв бровь.              — Ты идиот, — с нежностью сказал Хёнджин, протягивая руку, и в груди у него запорхали бабочки, когда Чонин легко переплёл их пальцы. — Но ты мой идиот.              — Это любовь, детка, — пожал плечами Чонин, хихикая над обменом репликами. — Я до сих пор не могу поверить, что с тех пор мы здесь не были, это такое милое место. Нам стоит приходить сюда почаще, — сказал Чонин и широко улыбнулся, когда в зал вошла пара девушек, держась за руки.              — А ещё это место находится в пятидесяти минутах ходьбы от твоей квартиры и цены здесь выше, чем в кафе возле кампуса, — заметил Хёнджин, потягивая какао. — К тому же ближе к дому есть и другие квир-френдли кафе, — добавил он, демонстрируя Чонину их переплетённые руки.              — Всегда такой логичный, — с нежностью сказал Чонин, придвигаясь ближе к Хёнджину. Они сидели на диване в углу, откуда открывался полный обзор на зал. — Возможно, нам стоит оставить это место для ежегодных предрождественских свиданий, — сказал Чонин, играя с пальцами Хёнджина.              — Я всегда мечтал о таком месте, куда можно было бы приходить раз в год, — признался Чонин с мягким голосом. — Место, где были бы только хорошие воспоминания. Это может стать нашим местом, — вздохнул он и без малейших колебаний прильнул к Хёнджину.              Хёнджин улыбнулся. Чонин сказал это так просто, словно не осознавал значения этих слов. Каждый день он говорил что-то, подразумевающее, что они будут вместе ещё несколько недель, месяцев или даже лет. Хёнджин упивался тем, что чувствовал себя таким желанным и любимым благодаря простым повседневным обещаниям. Если бы это говорил кто-то другой, Хёнджин даже не придал бы значения, назвав это легкомысленным бредом, но, из уст Чонина, эти слова были прочнее клятвы.              — Ага, а ещё можно сделать «Jingle Bells» нашей песней, — пошутил Хёнджин, и смех Чонина зазвучал, как музыка для его ушей. Иногда это казалось нереальным. Это было похоже на сон, когда Чонин вот так прижимался к нему, такой счастливый и свободный.              Было чудесно видеть, что Чонин просто живёт. Не беспокоиться о том, что видят и думают другие. Хёнджин едва мог разглядеть в нём тень того нервного парня, каким Чонин был в прошлый раз, когда они были в этом кафе: его глаза бегали по залу, и, скорее всего, ему казалось, что все смотрят на него, мысленно осуждая за грехи.              Хёнджину было хорошо знакомо это чувство, и ему потребовалось больше времени, чем он мог себе позволить, чтобы стать свободным и вести тот образ жизни, который хотел.              Серебряный крест на шее Чонина отражал пламя свечей, стоявших на столе, и драгоценный металл мягко поблёскивал. Хёнджин был рад, что младший больше не носит распятие, особенно после того, как заметил раны, которыми была усеяна ладонь Чонина.              Почти не задумываясь, он ослабил хватку на руке парня, позволяя пальцам скользнуть по едва ощутимым шрамам. Год казался вечностью, но в то же время было ощущение, что они были здесь только вчера, тогда вопросы и сомнения наполняли глаза Чонина, когда он испуганно оглядывался по сторонам. Хёнджин не возражал против того, что Чонин не верил, что это свидание, ведь большинство их «дружеских» отношений были лишь преддверием к тому, чтобы стать чем-то большим. Они оба знали это, но боялись признаться друг другу и себе, что хотят большего.              И всё же они были здесь, год спустя, и были сильнее, чем когда-либо.              — Я никогда ни с кем не встречался так долго, — признался Хёнджин, не отрывая глаз от тонких бледных линий на ладони Чонина. — До тебя мои самые долгие отношения длились девять месяцев, — ответил Хёнджин, поднимая глаза и встречаясь взглядом с карими глазами своего парня.              — Ну, теперь ты не будешь ни с кем, кроме меня, так что привыкай, — лучезарно улыбаясь, ответил Чонин, беря Хёнджина за руку и крепко сжимая её. — Девять месяцев — ничто по сравнению с тем временем, которое мы проведём вместе, — усмехнулся он, наклоняясь и целуя Хёнджина в щеку.              — Я рад, что мои первые отношения с тобой, — признался Чонин, откидываясь назад и пристраиваясь под боком у Хёнджина, потягивая какао. — Мне не очень прельщает мысль встречаться с кем-то кроме моего соулмейта. Если бы ты не был идиотом и сбежал бы со мной ещё во времена, когда мы вместе изучали Библию, мы бы уже давно встречались, — поддразнил он.              — Хм-м, ну, я был идиотом, — признал Хёнджин. Он понимал, что им было необходимо это время порознь, но было так странно осознавать, что любовь всей его жизни был рядом большую часть его жизни. Он вырос с Янами, которые мелькали у него перед глазами каждое воскресенье. Оглядываясь назад, он считал себя идиотом, не замечая, насколько красивым был Чонин. — Но до девятнадцати лет ты выглядел на семь с половиной, можно ли меня винить? — Хёнджин рассмеялся, когда Чонин игриво пытался ущипнуть его за бок.              — Грубиян! — Чонин рассмеялся и улыбнулся Хёнджину, в его глазах сверкала целая вселенная. Младший всегда должен был выглядеть так: улыбающимся, беззаботным и счастливым.              — Я люблю тебя, — сказал Хёнджин, и эти слова так легко и свободно лились из его сердца, вне зависимости от того, как часто он их произносил.              — Я тоже тебя люблю, — ответил Чонин, закрывая глаза и прижимаясь к Хёнджину, словно ему было трудно существовать вдали от этих объятий. — Сейчас и навечно, — добавил он так искренне, что у Хёнджина чуть не перехватило дыхание. Он снова пообещал, что они будут вместе всегда.              Хёнджин улыбнулся в ответ и поцеловал Чонина в губы, его мысли были лёгкими, полными покоя и умиротворения. Чонин вздохнул и положил голову на плечо Хёнджина, вернувшись к наблюдению за людьми на улице, потягивая какао и рассказывая о рукописи, над которой он только начал работать.              Хёнджин откинулся на спинку дивана, крепко прижимая к себе своего парня. Он не мог выразить словами, как ему повезло, что из всех людей в этом мире, он имел счастье разделить такие моменты с Чонином.              Поначалу частенько случалось, что Чонин ни с того ни с сего притягивал Хёнджина к себе, чтобы поцеловать, то нежно, то более страстно, и Хёнджин осознавал, что теперь он может это делать. Чонин был его, и, что ещё важнее, младший чувствовал себя достаточно комфортно, чтобы открыто демонстрировать их отношения. Они не скрывали, не сдерживались, просто существовали вместе и друг для друга.              Когда Хёнджин впервые встретил Чонина в Сеуле более года назад, он и представить себе не мог, кем они станут друг для друга.              Судя по тому, какими яркими и искрящимися глазами Чонин смотрел на него, когда изредка поднимал взгляд на своего возлюбленного, он разделял эти мысли.              

oOo

             Хёнджин мог бы поклясться, что Чонин на мгновение застыл на месте, узнав маршрут, по которому они шли, — он скакал от радости на протяжении всего пути до магазина. Хёнджин боялся, что Чонин взлетит в небо, если не будет крепко держаться за его руку.              — Давненько я здесь не был, — сказал Чонин, следуя за Хёнджином, который открыл стеклянную дверь и придержал, чтобы пропустить младшего вперёд. — Последний раз был в октябре с Джисоном и Минхо, — уточнил он, оглядываясь по сторонам в поисках новой вещи, которая определённо попадёт в число любимых.              — А, это когда ты покупал ту фланелевую рубашку? — спросил Хёнджин, ненадолго отпустив ладонь младшего, чтобы снять перчатку, и снова взяв своего парня за руку, переплетая их пальцы. В помещении было теплее, чем на улице, и Хёнджин ни в коем случае не собирался упускать момент, когда он может прикасаться к своему возлюбленному. — Синюю, — уточнил он на случай, если Чонин его забыл. Но вряд ли память поводила парня, потому что каждый раз, когда Хёнджин надевал её, Чонин превращался в лужу на полу — а это случалось довольно часто, учитывая, с каким восторгом младший срывал рубашку с плеч Хёнджина и отбрасывал в сторону, когда заканчивал любоваться тем, как она сидит на стройной фигуре парня.              Хёнджин очень любил эту рубашку.              — Купил на распродаже, — с гордостью кивнул Чонин. — Вторая лучшая вещь в этой рубашке, — добавил он, подмигнув Хёнджину через плечо.              Хёнджин с нежностью покачал головой и позволил Чонину провести его в заднюю часть магазина, оглядываясь по сторонам, словно боясь что-то упустить. Чонин выглядел как человек на задании: глаза бегали так же быстро, как и двигались, пальцы перебирали рубашки, проверяя мягкость ткани, и при этом он всё ещё умудрялся держать Хёнджина, чтобы тот не сбежал.              В защиту Хёнджина можно сказать, что такое случалось лишь однажды, и на тот момент он ждал Чонина и Джисона уже два часа. И что бы ни говорил Чонин, Хёнджин ждал их в кафе на другой стороне улицы, о чём он предупредил Джисона, когда уходил, но тот просто пропустил это мимо ушей.              — Не торопись, — сказал Хёнджин, сжимая руку Чонина. — У нас есть столько времени, сколько тебе нужно, — добавил он. И в кои-то веки Хёнджин не возражал, что Чонин часами ходит по магазинам в поисках странной одежды. Всё лучше, чем слёзы на глазах парня.              Смерть от скуки была небольшой ценой за счастье Чонина.              — Мы оба знаем, что я могу провести здесь несколько дней, — сказал Чонин, ненадолго отпуская руку Хёнджина, чтобы просмотреть стеллаж с футболками, и сморщил нос от слишком ярких принтов на них. — Чтобы найти идеальные вещи, нужно время, — добавил Чонин, после чего бросил короткий, но многозначительный взгляд через плечо и двинулся дальше, увлекая за собой Хёнджина.              — Я знаю, — мягко улыбнулся Хёнджин, глядя в спину младшему. — Иногда это очень много времени, — добавил он чуть тише, зная, что Чонин не услышит его за белым шумом разговоров других клиентов и музыки, тихо звучащей из колонок.              Пока Чонин разглядывал одежду, обувь и всё остальное, Хёнджин следовал за ним, помогая ему нести вещи, которые младший хотел примерить, или те, которые ему просто нужно было, чтобы Хёнджин подержал, чтобы он мог покопаться в куче одежды. Хёнджин был не прочь пройтись по магазинам. Ему это даже нравилось… но не так сильно, как Чонину нравилось бывать в Секонд-хенде.              — Я слышал, у Йедама появился парень, — небрежно сказал Хёнджин, нахмурившись при виде витрины с головными уборами, перед которой Чонин остановился. Он не столько задавался вопросом, почему люди отдали некоторые из них, сколько спрашивал себя, почему здравомыслящий человек вообще это купил.              — Ага, — кивнул Чонин, глядя на шляпы и шапки с озорным блеском в глазах. Хёнджин не понимал, стоит ли уже начинать бояться или это пока безобидно. — А ты откуда это узнал? — спросил он, слегка сузив глаза в подозрении.              — В Инсте увидел, — ответил Хёнджин и тихо вздохнул, когда Чонин встал на цыпочки, чтобы стянуть чудовищную оранжевую шапку. Он повернулся к Хёнджину с широкой улыбкой, преподнося вещь так, словно это была самая ценная находка за день.              Хёнджин только закатил глаза.              — Вы же не подписаны друг на друга, — сказал Чонин и улыбнулся, когда Хёнджин склонил голову, чтобы младший мог надеть на него это оранжевое чудище. — Ну по крайней мере, когда я проверял в последний раз. Вы оба всё ещё играете друг с другом в мачо, — усмехнулся Чонин, слегка сдвигая шапку, чтобы она сидела так, как он хотел.              — Не правда, — попытался опровергнуть Хёнджин, выпрямляя спину и прикусив внутреннюю сторону щеки, когда Чонин разразился смехом. — И называть кого-то из нас мачо просто смешно. Мы с Йедамом очень хорошо относимся друг к другу, — сказал Хёнджин и сморщил нос, глядя на себя.              — Оранжевый — не мой цвет, — сказал он, бросив страдальческий взгляд на хихикающего Чонина. — И если мы с Йедамом не очень близки, это не значит, что мы друг другу не нравимся. Но я всё равно буду стоять на своём и скажу, что это не моя вина, что его бывший в меня влюбился, — пробормотал Хёнджин, вспоминая, как неловко было получить признание от незнакомца, с которым он виделся всего несколько раз.              Ему казалось очевидным, что для него существует только Чонин, но, похоже, этого было недостаточно, чтобы остановить идиота.              Ещё более неловко было говорить Йедаму, что ему, возможно, придётся расстаться со своим новым партнёром.              — Йедам не винит тебя, — сказал Чонин, погладив Хёнджина по щеке.              — Надеюсь, — вздохнул Хёнджин, Чонин быстро сфотографировал его и, несомненно, отправил снимок Джисону. — В любом случае, на данный момент у нас с тобой разное расписание сна, а так как я вечно забываю заряжать свой телефон, мне скучно по ночам, пока ты спишь. Поэтому я пользуюсь твоим телефоном. Поэтому я увидела, что у Йедама появился парень. Или я так думаю, учитывая, сколько фотографий он выкладывает с подписью «я и мой парень».              — А, понятно, — сказал Чонин, зачесывая волосы Хёнджина назад после того, как снял с него оранжевую шапку, а затем заменяя её неоново-зелёной и широко улыбаясь. — Я уже испугался, что ты что-то замышляешь за моей спиной.              — Если бы я что-то планировал, я бы пошёл к Сынмину, а не к Йедаму, — ответил Хёнджин, с раздражением глядя на младшего, который схватил ещё несколько шапок, чтобы надеть их на Хёнджина. — Ну, знаешь, диплом по политологии и всё такое.              — Да, ты прав, — согласился Чонин, и надулся, когда Хёнджин не склонил голову, диадема в руках парня сверкала в жёлтом свете магазина. Хёнджин даже представить себе не мог, где Чонин её откопал. — Пожалуйста, Хён, — заскулил Чонин, когда его парень не сдвинулся с места.              Иногда Хёнджин проклинал свою слабую волю перед щенячьими глазами Чонина.              Вздохнув, он опустил голову и позволил младшему аккуратно надеть диадему ему на голову.              — Доволен? — невозмутимо спросил Хёнджин.              — Очень, — гордо ответил Чонин, наклоняясь и быстро целуя возлюбленного в губы. Хёнджин улыбнулся, наслаждаясь их близостью. — Мой прекрасный парень, — радостно сказал он.              — Хорошо, — сказал Хёнджин, быстро оглядевшись по сторонам, и вновь приник к губам Чонина, свободной рукой притянув его ближе, пока не оказался вровень с ним. Руки Чонина быстро нашли своё место на шее парня, пальцы играли с несколькими ниспадающими прядями, обрамляющими лицо Хёнджина.              — Нам нужно перестать так часто целоваться, когда мы находимся в магазинах одежды, — вздохнул Чонин, но, вопреки своим словам, не отстранился, а наоборот, соединил их губы в коротком и сладком поцелуе. Отстранившись, он с ослепительной улыбкой посмотрел на Хёнджина.              — Ты должен перестать быть таким целовательным, — сказал Хёнджин, продолжая обнимать Чонина за талию, оставляя нежный поцелуй на щеке.              — Это не моя вина, — усмехнулся Чонин. — Я таким родился.              — И слава Богу за это, — сказал Хёнджин, сокращая и без того небольшое расстояние между ними, чтобы поцеловать Чонина в последний раз. Отстранившись, он улыбнулся младшему, а затем обнял его и прижал как можно крепче к себе.              — Ты пойдёшь? — прошептал Чонин после минутного молчания.              — В церковь? — спросил Хёнджин, Чонин кивнул, прижавшись к его плечу. — Конечно, — пообещал он. Вопрос о том, будет ли Хёнджин там или нет, даже не стоял. Он не позволит Чонину остаться одному в канун Рождества. Парень никогда не должен был чувствовать себя одиноким, особенно в ночь, которая так много для него значила. — Ты всё-таки будешь петь. А ты меня знаешь, я не упущу шанса услышать это.              Чонин фыркнул, но это больше прозвучало, как сдавленный выдох. Хёнджин ещё крепче прижал его к себе.              Он ненавидел печаль Чонина и тяжесть в его груди, которую оставляла от себя эта тоска. Если бы он мог, то нёс бы все переживания Чонина как крест на своей спине.              Краем глаза Хёнджин заметил, как что-то мерцает, но так и не смог разглядеть, что именно.              — Давай-ка ты примеришь это, а я сейчас подойду, — сказал Хёнджин, отстраняясь и протягивая Чонину вещи, которые он держал.              — Куда ты? — спросил младший, глядя на Хёнджина, немного заплаканными глазами.              — В туалет, — соврал он, наклоняясь, чтобы быстро поцеловать парня. — Я скоро вернусь.              — Хорошо, — Чонин взял одежду у Хёнджина, который уже потихоньку двигался в направлении того, что привлекло его внимание.              — А, и, Хёнджин, — остановил его Чонин.              — М?              Чонин без слов указал на его голову, и Хёнджин растерянно нахмурился, подняв руку к голове и обнаружил дешёвый пластик диадемы, которую надел на него Чонин. Хёнджин быстро сорвал её, и плечи его опустились, когда Чонин рассмеялся.              Хёнджин смотрел в след Чонину, пока тот не завернул за угол и не исчез из поля зрения. Как только он скрылся из виду, Хёнджин тут же развернулся и стал искать мерцание, которое он приметил раньше.              Заинтригованно наклонив голову, Хёнджин пересёк проход, сосредоточившись на предмете. Идея моментально сформировалась в его голове, как только он увидел это — чёрная коробка, внутри которой два одинаковых серебряных браслета. Хёнджин аккуратно взял один из них в руки. Холод металла соприкоснулся с кожей, когда он, расстегнув замок, примерил браслет. Он слегка болтался на его запястье, но в остальном сидел хорошо. И если Хёнджину он был чуть великоват, то для Чонина будет идеально.              Возможно, кто-то взял их в ювелирном отделе и бросил тут, потому что они выглядело неуместно среди всяких дешёвых безделушек. Хёнджин повертел браслет в руках, судя по оттиску на замке, это было серебро.              Мама не научила его многому, но она всегда учила как проверить, настоящая ли бренд, подлинное ли украшение или подделка. Странный навык для ребёнка, но, по крайней мере, полезный.              Не раздумывая больше, Хёнджин взял коробку и поспешил к кассе.              Когда коробка с серебряными браслетами была надёжно спрятана в кармане, а чек сложен и засунут внутрь, Хёнджин вздохнул с облегчением. Это был идеальный подарок, а когда он вернётся домой, то сможет дополнить его и сделать ещё лучше. Было просто невозможно, что Чонину не понравится то, что задумал Хёнджин.              Хёнджин поспешно направился к примерочным, надеясь, что не отсутствовал слишком долго, чтобы Чонин что-то заподозрил.              — Хён, — обрадовался младший, увидев своего парня, и махнул ему рукой, чтобы тот посмотрел на голубую шёлковую рубашку. — Разве она не хороша?              — Просто непозволительно хороша, — с улыбкой ответил Хёнджин. — Я хочу тебя укусить, — рубашка была очень красивой, материал облегал слабые очертания мускулов Чонина, а цвет идеально подходил к его побледневшей за зиму коже.              — Ещё пару часов, и я буду в твоём распоряжении, — с ухмылкой сказал Чонин и снова скрылся за занавеской. — А пока приготовься. Мне ещё столько всего нужно примерить, — радостно воскликнул Чонин из-за занавески, Хёнджин не смог сдержать вздох.              — Ну, мы точно возьмём эту рубашку, — сказал Хёнджин, выдвигая стул и, помня о цене, уселся ждать. По крайней мере, он был не единственным уставшим парнем. Остальные, задерживающиеся у примерочных, похоже, ещё не достигли стадии принятия.              Типичные гетеро, если их девушки получают удовольствие от шопинга, то неужели так трудно потратить на свою пару немного времени? Не такая уж большая жертва. Особенно если эти парни хотели, чтобы девушкам нравились и их увлечения. Как бы Хёнджин ни ненавидел ждать, он знал, что затащил Чонин в достаточное количество музеев и галерей, чтобы компенсировать это.              В конце концов, всё дело в балансе. Давать и брать. И пока Чонин был счастлив, Хёнджину было очень трудно быть несчастным.              В ожидании, пока Чонин перемерит его большую кучу одежды, Хёнджину становилось всё труднее сидеть на месте. Поднявшись со стула, Хёнджин немного осмотрелся, разглядывая вещи, которые люди примеряли и оставляли здесь. Его внимание привлекла розовая кожаная куртка, но именно серебряные сапоги с блёстками, стоявшие под ней, заставили по-настоящему его задуматься о том, что за вещи люди покупают, чтобы потом перепродавать в этом магазине.              — Пойду повешу вот это, — сказал Чонин, выходя из кабинки, возле которой его ждал Хёнджин, и указал на вешалку с кучей одежды. Хёнджин кивнул и вернулся к сапогам. Он нахмурился, вспоминая, что Джисон говорил, что подарит Чонину на Рождество — сапоги с золотыми блёстками.              Не может быть, чтобы Чонину понравилось что-то подобное.              — Инни, — позвал Хёнджин, взяв с витрины обувь, повернув их, чтобы младший мог хорошенько рассмотреть. — Что думаешь?              — Они потрясающие! — Чонин, обернувшись и увидев сапоги, подошёл ближе и взял их из рук Хёнджина, осматривая так, словно это была самая ценная вещь, которую он когда-либо видел. — Вот если бы они были золотыми, тогда бы они были абсолютно идеальными, — добавил он со вздохом, ставя причудливую пару обуви на место.              Джисон и его Божье благословение, благодаря которому он похоже, действительно, лучше всех выбирал подарки.              Хёнджин решил, что нужно будет снова подколоть парня по поводу Сынмина.              

oOo

             Нежная мелодия скрипки наполняла тишину ночи, пока Хёнджин наблюдал за спящим Чонином. Младший лежал на матрасе, одеяло едва прикрывало его тело, так как он уже успел смахнуть половину на пол. Хёнджин нежно улыбался, глядя на то, как-то и дело подёргивается его левая нога.              Что ж, иногда духота его квартиры играла ему на руку.              Хёнджин провёл пальцем по позвоночнику Чонина, тот едва заметно вздрогнул во сне. Казалось, после ночи плохого сна и целого дня хождения по Сеулу Чонин наконец-то вымотался настолько, что смог нормально заснуть. И если учесть, насколько… активными они были после возвращения домой, то не было ничего удивительного в том, что Чонин вырубился, как только представилась возможность.              За ужином они много разговаривали. Хёнджин специально выбрал тихое место, чтобы они могли побыть одни без лишнего внимания, и Чонин потихоньку начал выплёскивать свои страхи и обиды наружу. Хёнджин слушал и утешал, когда это было необходимо, но на самом деле парню просто нужно было выговориться.              Когда они закончили с десертом, Чонину стало намного легче, и во время долгой прогулки до дома последние узлы в его груди словно развязались, и он немного рассказал о вещах из своего детства, по которым скучал.              Хёнджин постарался запомнить всё, чтобы включить это в их маленькое дружеское Рождество.              По мере приближения к дому Хёнджина их руки становились всё более неспокойными и любопытными, и, как только они вошли в квартиру, одежда была сброшена в рекордно короткие сроки, а потребность в близости и интимности взяла верх.              Если Хёнджин закрывал глаза, он всё ещё чувствовал прикосновения Чонина на своей коже: как его пальцы запутывались в его волосах, как ногти впиваются в спину Хёнджина, покрывая его следами и метками принадлежности. Его вес, ощущения его близости, его вкус — всё это уже давно стало неотъемлемой частью Хёнджина. Он сильно сомневался, что когда-нибудь сможет полностью отделиться от Чонина, да и не хотел. Если бы это было возможно, Хёнджин проводил бы каждое бодрствующее мгновение рядом с Чонином, а каждую секунду сна — в его объятиях.              Было смешно думать, что до встречи с Чонином Хёнджин был готов отречься от любви. После неудачи с последним парнем он думал, что любовь никогда не будет для него. В начале семестра, когда Чанбин подошёл к нему, Хёнджин решил вернуть свою жизнь, больше не встречаться, не разбивать своё сердце… А потом он вошёл в квартиру Минхо, и его существование перевернулось с ног на голову.              После долгих лет безнадёжной погони за любовью он нашёл её в виде кареглазого парня, который смотрел на него, не отрывая глаз. Ирония судьбы заключалась в том, что в итоге Хёнджину не нужно было ничего делать. Настоящая любовь пришла к нему сама, в лице забытого мальчика из его прошлого, окутанного тенью церкви, которая ненавидела их обоих.              Хёнджин открыл глаза, вглядываясь в темноту комнаты. Музыка, игравшая на телефоне, сменилась на «Дьявольскую трель» Тартини. Вздохнув, Хёнджин потянулся, чтобы пролистнуть песню. В этом моменте не было ничего дьявольского, и не было необходимости менять успокаивающую скрипку на свирепые переборы струн, принадлежащие сонате.              Чонин вздохнул, уткнувшись головой в подушку, очаровательно надув губы, Хёнджин с трудом удержался от того, чтобы не наклониться и не поцеловать их. Он не хотел случайно разбудить парня. Чонину был нужен отдых.              И Хёнджину также нужно было, чтобы он продолжал спать.              Хёнджин позволил своим пальцам в последний раз пробежаться по красивой спине Чонина, а затем осторожно натянул одеяло на своего парня, после чего полностью встал с кровати, натягивая на себя оставленный Чонином кардиган, чтобы холод не добрался до него. Тепло из магазина внизу ещё сохранялось, но с наступлением морозов за ночь квартира остывала, по тех пор пока утром внизу снова не включали печи.              Но к тому времени Хёнджин планировал вернуться в свою постель, прижавшись к тёплому Чонину. Так он оправдывался, когда утром младший смеялся и называл его осьминогом.              Хёнджин тихо ступал по полу и опустился на пол перед кухонным шкафом. Бесшумно открыв его, он достал коробку, которую спрятал в глубине. Он вздохнул, глядя на неё. Выглядела она вполне обычно, но внутри было всё, чем дорожил Хёнджин.              Хёнджин сел за стол и открыл крышку, не сводя глаз с Чонина. Парень редко её доставал, отчасти из-за того, что в ней находилось. Здесь были спрятаны единственные фотографии его родителей. Детский альбом, который родители отправили в Сеул вместе с вещами из его комнаты, и, наконец, то, за чем Хёнджин вообще полез.              Он достал её и дрожащими руками положил на стол.              Перед ним стояла старинная шкатулка. Она была сделана из чёрного лакированного дерева с перламутровыми вставками. Даже в тусклом свете лампы, стоящей рядом с ним, она красиво переливалась, и Хёнджин почувствовал то же странный трепет, что и в детстве, когда он смотрел на неё.              Когда-то она принадлежала его бабушке, а теперь она была его.              Глубоко вздохнув, Хёнджин открыл ящик стола, достал набор инструментов и коробку с необходимыми ему материалами и положил их на стол рядом со шкатулкой. Он снова посмотрел на Чонина, понимая, что нельзя терять ни минуты, если он хочет закончить всё до того, как Чонин проснётся.              Он снова посмотрел на шкатулку, и в груди у него потяжелело. Хёнджин не думал, что когда-нибудь окажется перед последними украшениями, оставленными ему родителями, и никогда бы не подумал, что ему предстоит разрушить то, над созданием чего он плакал несколько лет назад.              Но это того стоит, подумал Хёнджин, открывая застежку на шкатулке и осторожно поднимая крышку. Внутри лежало несколько серёжек и колец, каждое из которых было ещё более экстравагантным, чем предыдущее. Хёнджин знал, что должен был продать их давным-давно и не привязывать себя к тому времени и месту, где ему больше не рады, но он не мог вот так просто расстаться со своими драгоценными семейными реликвиями. Бабушка подарила ему их в юности, чтобы он потом мог подарить их своей будущей жене.              Хёнджину было больно, что он так и не смог её поправить. Он так и не смог сказать ей, что не отдаст их своей жене, потому что в его жизни никогда не будет будущей жены. Только будущий муж.              На самом деле, всегда будет только Чонин.              Но он не мог сказать ей об этом. Не сейчас, и уж тем более не тогда, когда она была жива, потому что она бы презирала его так же, как и его родители.              Хёнджин не смог сдержать боль, пронзившую его грудь, когда он увидел не одно, а два золотых распятия. Одно принадлежало Чонину, и острые края, которые Хёнджин так ненавидел, всё ещё мерцали чистым золотом. Второе принадлежало Хёнджину, его подарили дедушка с бабушкой при конфирмации. Оно было меньше, чем у Чонина, и не так детально проработано, но Хёнджину всё равно было не по себе. С этими двумя кусками бесполезного металла было связано столько боли, и Хёнджин ненавидел, как сильно это на него влияет, хотя носил своё распятие всего раз в неделю, пока родители не выгнали его из дома.              Прошло много лет с тех пор, как ему в последний раз на шею надевали этот крест, и лишь год назад Чонин со слезами на глазах сорвал своё собственное распятие и сунул его в руки Хёнджину, сказав, что больше не желает это видеть.              С тех пор оно пылилось рядом с распятием Хёнджина.              Два одиноких осколка брошенной веры.              Хёнджин не знал, что ему делать с распятием Чонина. Он не хотел выбрасывать его, но в то же время не хотел разрывать едва зажившие раны младшего, спрашивая его, не стоит ли им продать распятие, которое, несомненно, было подарком, и вложить деньги во что-нибудь другое. Но в то же время Хёнджин не смог расстаться с собственным распятием и знал, что никогда не сможет его продать, поэтому просить Чонина об этом было бы лицемерием.              Возможно, когда-нибудь он сможет переплавить его во что-нибудь полезное.              Хёнджин аккуратно положил распятие туда, откуда взял, и снял верхнюю часть шкатулки. Эта часть была отведена под драгоценности, на которые Хёнджин не мог смотреть.              Даже сейчас у него встал ком в горле, когда он рассматривал все маленькие украшения, которые он сделал и купил для мамы. Конечно же, она упаковала и их, молча отправив в Сеул вместе со всем остальным.              Даже его подарки не были достаточно чистыми, чтобы она их сохранила.              Хёнджин достал то, что ему было нужно, и поспешно закрыл крышку, чтобы больше не смотреть на остальное. Возможно, однажды он покажет всё это Чонину. Расскажет историю каждого подарка, но пока это было слишком больно.              Хёнджин моргнул, делая вид, что на его глаза не наворачиваются слёзы, и открыл свою коробку с материалами. Она была разделена на шесть отсеков, в каждом из которых хранилось всё, что угодно: от бусин и жемчуга до замков и цепочек и заготовок для украшений, которые Хёнджин делал в юности. Это хобби он забросил почти сразу, как только начал заниматься им, потому что оно не нашло отклика в семье.              Лишь пару лет назад он вернулся к этому занятию, делая собственные серьги и ожерелья, чтобы сэкономить деньги… и чтобы разозлить своего бывшего, которому нравилось называть его девчонкой. На самом деле, по сути, это была практичная месть — делать собственные украшения.              Хёнджин взял в руки старый жемчужный браслет, который он сделал для своей мамы. Он вспомнил, что потратил на него несколько часов, выбрал самые дорогие жемчужины, которые мог себе позволить, будучи четырнадцатилетним подростком, и сделал его посреди ночи, чтобы мама не вошла и не испортила сюрприз. Хёнджин провёл кончиками пальцев по холодному жемчугу, почти идеально круглая пресноводная жемчужина была гладкой на ощупь. Много часов прошло впустую, так как мать не обратила на это никакого внимания, только принизила его и его поделки.              Если у изделия не было модного бренда или материальной ценности, оно не имело для неё никакого значения.              Хёнджин покачал головой и положил браслет на стол. Он открыл крышку ящика с инструментами. Взяв ножницы, он разрезал нить жемчужного браслета, наблюдая, как жемчужины падают с нити, словно капли воды, с каждым разрезанным узлом. Это было приятно, на грани терапии, испортить вещь, на которую он потратил целую вечность в детстве, только для того, чтобы мама посмеялась над ней и попросила прекратить возиться с украшениями и подобными девчачьими увлечениями.              Хёнджин продел серебряную проволоку с тупым концом в отверстие одной из жемчужин и закрепил её вокруг одного из звеньев серебряного браслета, который купил сегодня. Его руки работали медленнее, чем ему хотелось бы, но результат выглядел красиво, а это было самое главное.              Он быстро сделал то же самое со своим браслетом, чтобы у них с Чонином была одинаковая пара. Браслеты лежали в маленьких чёрных коробочках и выглядели прекрасно. Овальные серебряные звенья, готовые обхватить их запястья, и по одной идеальной жемчужине, свисающие с каждого из них.              Это не было обручальным кольцом, но Хёнджин чувствовал себя настолько близко к этому, насколько это было возможно.              По крайней мере, на данный момент.              — Чонинни, — прошептал Хёнджин в темноту комнаты. Его глаза без труда нашли спящего Чонина — его парень все ещё крепко спал. — Давай не будем больше позволять прошлому тяготить нас, хорошо?
По желанию автора, комментировать могут только зарегистрированные пользователи.
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.