***
Ожидание, которое тяготило всех присутствующих наконец прекратилось, когда лекарь, чей возраст считался достопочтенным, тщательно обследовав Эвтиду, которая успела прийти в себя, вынес вердикт: — Госпожа в положении, — хмурясь проговорил старец, так и не заметив, как глаза девушки и Верховного Эпистата с изумлением уставились на него. И если Амен, что привык сдерживать эмоции, довольно быстро пришёл в себя, то, вот Эва никак не могла принять тот факт, что она мало того, из невинной девушки стала матерью десятилетнего ребёнка, так ещё носила под сердцем ещё одного. — Что — то не так, я правильно понимаю? — видя беспокойный вид старца, проговорил Эпистат, попав в цель. — Меня беспокоит небольшое кровотечение, — пояснил лекарь, не желая внушать надежду, — Госпоже рекомендую не вставать с постели и ни в коем случае не нервничать, — договорив, мужчина, под пристальным взглядом Амена встал с края кровати, и тут добавил, — Через неделю свидимся Эпистат. С уходом лекаря, Захра, что все это время стояла рядом с кроватью Эвы и держала её за руку облегченно выдохнула. Малышка, едва услышав о том, что в скором времени у неё будет брат, либо же сестра замечталась и так и не поняла о том, что жизни матери угрожает опасность. Эвтида и сама будучи все ещё невинной (по крайней мере в своём сознании), также не понимала глубину проблемы, в то время как Амену стало все предельно ясно. Эва была на грани выкидыша и могла в любой момент потерять ребёнка, только вот единственное чего не мог понять Эпистат, почему он не желал этого? Для чего хотел, чтобы с плодом ничего не случилось? В пекло все! Нужно выбираться из этого места! — Побудь с матерью, — коротко бросил Амен белокурой девочке, после чего поспешно вышел, дабы отправиться в библиотеку и хоть что — нибудь найти про их странное перемещение.***
Сколько прошло времени Эпистат не знал. Погруженный полностью в свои мысли, Амен тщательно изучал каждую книгу, папирус желая найти хоть какую — нибудь информацию. Первым делом Эпистат ещё раз перечитал все книги в которых говорилось о способностях шезму. Черномаги действительно обладали колоссальными возможностями, но не перемещением во времени. Может это лишь иллюзия? И я нахожусь во сне? — гадал Эпистат, полагая, что Эва сбежав из темницы проникла в его дом и пока он дремал, оказалась в его подсознании. Не долго думая, мужчина взял в руки острый кинжал, которым распечатывал письма, после чего не жалея себя прошёлся им по своей ладони, оставляя глубокий надрез. Острая боль и алая кровь, что медленно стекала по руке, стали доказательствами того, что Амен не спал. Где же мы? Увидев, как кровь начала пачкать ценные бумаги и сведения, Эпистат нехотя встал со стула, дабы найти что — нибудь для обработки раны. Взяв в руки подсвечник с единственной свечой, Эпистат направился в сторону коридора, и тут же замер, уловив лёгкие и едва слышимые шаги. — Тебе было велено не вставать с постели, — выйдя из кабинета, недовольно проговорил Амен, изучая глазами Эвтиду. Облачённая в лёгкое платье цвета облаков, Эвтида, чей цвет лица оставался бледным, невольно остановившись на ступеньках, неотрывно смотрела на Эпистата, пытаясь понять что в его голове? Он действительно о ней беспокоился, или просто не желал видеть и хотел, чтобы она безвылазно сидела в покоях. — Я есть хочу, — тяжело вздохнув, ответила Эва, сил которой не хватило на спор с Аменом. Что с ней такое? Раньше она была бодра, полна решимости и колкости, сейчас же едва встала с кровати. — Вернись к себе, — пряча окровавленную руку за спину, проговорил Эпистат, — Я принесу. Слабо кивнув, Эвтида медленно развернулась, и держась вдоль стены поплелась обратно. Боги, и почему же ей было так дурно?***
Гадать почему они оказались здесь, кем были сосланы и как могли вернуться обратно, Эва не могла. Силы, которые с каждым часом покидали её, не на шутку пугали несчастную. Первоначально Эвтида внушала себе, что ей это лишь кажется и силы иссякают из-за сильного стресса, однако, когда она наконец увидела отражение в зеркале, ком подступил к горлу. Болезненный вид напугал несчастную. Бледная кожа, синяки под глазами, бесцветные губы, что с ней? Неужели плод так на нее действовал? Тоже хочет моей погибели, — усмехнулась она собственным мыслям. Не успела Эвтида лечь обратно, как её палач вошёл в покои, держа в руках поднос с разнообразными фруктами. Удивительным было то, что всё, что принёс Эпистат, любила Эва. Списав всё на простое совпадение, девушка с трепетом забрала из рук Амена поднос, даже не догадываясь, что это не было случайностью. Хоть Эпистат старался внушать всем, в том числе и себе, что Эвтида ему безразлична, и старался прислушиваться разума, сердце его, увы твердило обратное. Могучий и безжалостный Эпистат, который имел множество интрижек на стороне по — настоящему никого не любил. Женщины, что делили с ним ложе привлекали лишь телом, он не помнил ни их имени, ни статуса, даже лица их со временем стирались из памяти. Эвтида же была другой. С первой встречи запала в душу. Отняла покой и с каждым днём притягивала все сильней. День же, когда Эпистат поддавшись чарам поцеловал её, он запомнил на всю жизнь. Абсурд… Почему из всех женщин, что готовы были на всё ради него, Амен полюбил своего врага? Прикрыв глаза и нехотя покинув мысли, Амен с легкой улыбкой стал наблюдать как Эва с радостью уплетала виноград. Когда же, нежные пальчики девушки коснулись граната, и тут же отдёрнули, он проговорил: — Отчего не ешь? Знаю ведь, любишь. Знает? Значит не случайно все принёс? С удивлением взглянув на Амена, чей облик не давал ей покоя, Эвтида честно призналась: — Чистить не умею. Да и нечем. Ничего не ответив, мужчина, не церемонясь достал острый кинжал, что всегда носил при себе и хотел было помочь Эве очистить гранат, как вдруг заметил, как Эвтида невольно дёрнулась и сжалась в угол, пока глаза с неподдельным ужасом смотрели на гнусное оружие. Испугалась… — Дай, — сохраняя самообладание, проговорил Амен, протянув руку к Эве, что все это время держала и прижимала к себе гранат. — Фрукт? — по — детски уточнила она, на, что Амен демонстративно закатив глаза, проговорил: — По — твоему я безжалостный палач, что способен во время трапезы убить беременную женщину? — спросил он, и тут же сам того не ведая добавил, — Ту, что носит под сердцем моего ребёнка. Как только слова слетели с уст Эпистата, он сам и Эва замерли, не зная как реагировать, как вести себя, да и в целом что им делать в этой непростой ситуации? Как выбраться и есть ли шанс вообще покинуть этот мир? Легкий стук в дверь, а затем и скрип от неё разрушили неловкое молчание, которое воцарилось в комнате. Синхронно обернувшись, Эпистат и шезму увидели в дверном проёме маленькую девочку, что со слезами на глазах стояла и глядела на родителей. — Дурной сон приснился, — раздался мелодичный голосок, — Позволите с вами сегодня поспать? Слова малютки сжали сердце Эвтиды. Сама даже не зная почему, однако Захра с каждым часом привязывала к себе все больше и больше. Эва и сама не заметила, как захотела прижать к себе дочь и защитить от всего. Открыв было рот, Эва хотела сказать, что не против, как вдруг услышала властный голос Эпистата: — Залазь, — проговорил Эпистат, на устах которого играла лёгкая улыбка. С неверием посмотрев на Амена, Эва тут же отвела взгляд, дабы он не увидел ненавистных слез в её глазах. Исфет… И почему он показывал себя с этой стороны? Она не хотела видеть его хорошую сторону, не желала запоминать доброго Амена, ведь это была лишь иллюзия. В её реальности он палач, что горит желанием покончить с ней… Радостно улыбнувшись, малышка тут же прыгнула на кровать и неожиданно обняв отца, положила голову ему на грудь и через несколько секунд уснула. Опешив от подобного, Амен даже перестал дышать. Охотник, что не привык к подобным нежностям даже не знал как себя вести, и что самое удивительное злость и негодование Захра не вызывала. Амену наоборот хотелось накрыть её и провести рукой по белокурым волосам. — Не думала, что ты можешь быть таким, — сама даже не зная почему, проговорила Эвтида, глубоко задев Эпистата. Слова шезму, будто отрезвили палача. Он ведь давал клятву не расслабляться! Не привязываться и уж тем более не давать волю чувствам. А что на деле? Принёс её любимые фрукты, сжалился над ребёнком и с улыбкой разрешил спать с ними, да еще и позволил себя обнять. Это ведь то, что хотели заполучить его враги. Они специально отправили его сюда, дабы сломать стрежень. Сделать мягче и уничтожить броню, которую он выстраивал годами. — Ты и не думай, шезму — даже не посмотрев на Эву, заявил Амен, — Это иллюзия, которой я лишь подыгрываю. Слова Эпистата болью отразились в груди. — Оттого не строй воздушных замков, — глядя в глаза любимой заявил Амен, — Роли не поменялись, ты шезму, я же… — Мой палач, — с горечью завершила за него мысль, Эвтида. Затаив дыхание, Эпистат неотрывно глядел в глаза девушке, в которых через несколько секунд возникли слёзы. Не в силах смотреть на боль в глазах Эвы, Эпистат, без какой — либо нежности отодвинул Захру и тут же встав с кровати покинул покои.***
Как только дверь за Эпистатом закрылась, Эва позволила обжигающим слезам вырваться наружу. Плотно сжав губы, дабы своим всхлипыванием не разбудить малышку, она начала горько плакать. Причиной грусти и боли души было отнюдь не страх смерти, гибели Эва не боялась, однако, мысль о том, что мужчина, которому она отдала сердце безжалостно покончит с ней, сводила с ума. К чему были эти знаки внимания? Взгляды и неловкие касания? Этот поцелуй, что до сих пор отдавался жаром на её устах? Получается она была очередным развлечением для Эпистата. Девушкой без статуса, с которой он мог спокойно переспать и бросить. Чувств к ней, Амен вовсе не испытывал, оттого и едва узнав, что она шезму так спокойно принял решение с ней покончить. Подлинных чувств и мыслей Амена, Эвтида не знала, оттого горечь съедала её изнутри. Спустя час беспрерывных слёз, Эва почувствовала острую боль внизу живота. Ноющую и тянущую она терпела и старалась не обращать внимания, однако когда все её тело заледенело, на лбу же выступил пот, девушка не на шутку испугалась. Первой мыслью было конечно же просить о помощи, однако, она быстро подавила в себе это желание. Какой толк? Уж лучше погибнуть сейчас, чем потом на глазах у негодующей толпы, от рук любимого! Аккуратно взяв подушку, дабы не разбудить Захру, Эва прижала её к лицу, чтобы её стоны не разбудили кроху. Ужасающая боль нарастала с каждой секундой. Она разрывала Эву изнутри и доводила до истерики. Горькие слёзы лились ручьём, приглушённые стоны эхом проносились по комнате, белоснежная же простынь, на которой лежала Эва, постепенно окрашивалась в алый. В скором времени вся простынь, как и одежда несчастной было пропитана кровью, дышать становилось невозможно, точно также как и терпеть боль. Когда же это закончится? Отбросив подушку мокрую насквозь от слез и слюны, Эва попыталась взять другую, однако очередной спазм боли, настиг с такой силой, что она не выдержав вскрикнула, чем тут же разбудила Захру. — Мама? — сонно промямлила она, чувствуя маленьким сердечком, что с матерью что — то не так. — Спи, все хорошо, — сквозь зубы простонала несчастная, и тут же сжала простынь, терпя очередной спазм ни с чем несравнимой боли. Опустив глазки вниз, и увидев красную простынь, малышка не на шутку перепугалась. Округлив глаза, Захра со слезами на глазах прошептала: — Мамочка, что с тобой? От голоса дочери, сердце Эвы в очередной раз сжалось. Боги свидетель, она не желала пугать малышку. Хоть и не помнила как рожала, растила и лелеяла её, однако всем сердцем уже любила доченьку. — Все хо… ро… — не успела она договорить, как тут же взывала от боли. Ужаснувшись, перепуганная малышка хотела помчаться к отцу, да только Эва не пустила. Из последних сил схватив Захру, она прошептала: — Не зови отца! — Мама, прошу, — взмолилась она. — Нет! — последнее, что проговорила Эвтида, прежде чем ощутить, как «тысячи кинжалов вонзились» ей в живот. Скрутившись, и издав слабый стон, Эва потеряла сознание, чем окончательно перепугала дочь. Быстро спрыгнув с кровати, она тут же помчалась к отцу…***
Будто забыв как дышать, Эпистат стоял у изголовья кровати, и с нетерпением ожидал, когда же лекарь закончит осматривать и наконец — то поможет Эве. Однако, шли секунды, минуты, лекарь же все молчал, чем сводил Эпистата с ума. Когда перепуганная Захра ворвалась в его кабинет, Эпистат сразу понял в что — то не так. Взяв плачущую дочь на руки, и с трудом сдерживая волнение, он спросил что случилось, на что малышка быстро рассказала. Не теряя времени, он отдал Захру слугам и велел погулять с ней и поразвлечь. Сам же пообещав дочери, что с её мамой будет все хорошо, немедля начал искать лекаря. И вот теперь, стоя в покоях, он с болью смотрел на бессознательную Эву, одежда которой была вся в крови. — Почему ты сразу не сказала мне? — обратился он к дочери. — Мама не пускала, — гласил короткий ответ, который до сих пор эхом отражался в голове Она терпела эту боль намерено. Думала, что если не позовёт никого на помощь погибнет. И самое ужасное было то, что в этом её решении был виноват сам Амен. Эпистат ещё никогда прежде не испытывал к себе такого омерзения. — Кровотечение остановить удалось, — тяжело вздохнув, наконец проговорил лекарь, — Жизнь Госпожи больше не в опасности, однако… — Случился выкидыш, — завершил за старцем Эпистат, и тут же получив утвердительный кивок впал в ярость. — Мне жаль, — только и смог сказать лекарь, — Если бы меня позвали чуть раньше, возможно мне бы удалось спасти плод. Однако, увы. На этих словах, старец с грустью взглянул на Амена и сжав его руку покинул покои, пообещав вернуться утром. Когда дверь за лекарем закрылась, Амен сняв маску безразличия взглянул на Эву и тут же отвёл глаза, не в силах смотреть. Картина представшая перед ним была ужасной. И казалось бы, Эпистат, что давно привык к крови, крикам и ужасающим пыткам, не мог глядеть на девушку. Лишь сейчас видя безжизненное и бледное лицо Эвы, Амен окончательно убедился, что не сможет навредить ей. Он осознал, что проиграл. Что же, возрадуйтесь те, кто отправил его сюда. Великий Эпистат сдался и поддался чувствам! Признал, что никогда не посмеет навредить своему врагу. Душа и сердце мужчины горели, он хотел немедля переодеть Эвтиду и сжечь простыню пропитанную болью, слезами и кровью любимой, однако боялся касаться её. Не желал сделать больнее. Самое же абсурдное было то, что сокрушался Амен и из-за выкидыша. Да, он понимал, что фактически не имел к этому ребёнку, да и к этому миру никакого отношения, однако сам факт того, что Эва потеряла его ребёнка, сводила Амена с ума…