Штиль

Ци Жун чувствует непривычное бессилие и полное отсутствие желания бороться. Легко покачиваясь Лан Цанцю едва ноги перебирал в попытках удержаться на лестнице, взвалив на себя пока не транспортабельное тело. Парень возмущался не долго, от каждого движения болела нога, а от напряжение начинался самый настоящий мышечный ад, более походящий на судороги. Лан Цанцю особо не выделялся силой, да и спина у него болела нещадно, работа в офисе недавно добила ее окончательно. Аккуратно взвалив на себя чуждое тело, он сам едва не упал на холодный асфальт. Каждая ступенька отзывалась спазмами в ногах, и легкие будто воспылали адским пламенем. Парень под Ци Жуном еле переставляет ноги и тяжело дышит прогибаясь все сильнее с каждой пройденной ступенькой. Идти еще целый пролет, никогда еще путь домой не казался столь бесконечным. Парень поворачивает голову, рассеяно смотрит на облупившуюся штукатурку подъезда и в итоге опирается подбородком на чужое плечо. Усталость сейчас добьет их окончательно и главное, — чтобы у Цанцю хватило сил не упасть вместе с ним, окончательно не переломая их обоих. События прошедшего дня кажутся кошмаром, обернувшимся ужасом сном, и Ци Жун начинает небезосновательно сомневаться. А не сошел ли он нахуй с ума? Когда на последней ступеньки парень оступается, и загипсованная нога с хорошим таким разгоном прикладывается о стену, сомнений не остается вовсе. Ци Жун зажмуривается, громко вскрикивая, почти непроизвольно бьет ладонью по чужому плечу. — Сука! Глаза нужны, чтобы под ноги смотреть, так с хуя ли ты, придурок, этого не делаешь?! Цанцю аж застыл едва ли зная, что можно ответить. Он чуть сильнее сжал его ноги, что держал под коленями и непозволительно долго думал над сказанными ему словами, пока сам Ци Жун, едва ли не на шею ему влез от боли, что подобно извилистому потоку проползла от кончиков пальцев к ребрам, пробирая того до костей. — Я случайно, А-Жун, пожал… — Да кто тебе вообще разрешил так меня называть? Ты мой сын или моя тетка? Или может мать моя и я чего-то о тебе не знаю? — Но мы же не чужие люди, я подумал… Ци Жун выпутался ногами из его рук спрыгивая на здоровую ногу, разворачивая парня к себе. Одним движением и очень-очень грубо, совершенно не заботясь о том как выглядит сам. — Мы? Ты ебу дал? Иди ты нахер с такими заявлениями, я всегда знал, что думать для тебя это настоящее испытание, но и предположить не мог, что после всего, что было ты придешь к таким заключением. Ты меня никто, я тебе и подавно. Уходи, Лан Цанцю, вали нахуй из этого дома, района и моей жизни. Потеряйся к хуям собачьим и не смей даже близко подходить хоть к кому-то, кого я знаю в лицо. Ци Жун почти агрессивно вставил ключ в железную, лишь чутка ржавую дверь, но стоило ему лишь подпрыгнуть в ее сторону, как он едва не охуел от боли, что буквально притянула его к полу подкошенной ногой. Цанцю среагировал быстро. Схватил его под руки, да с каким-то странным, тяжким выдохом поставил на ноги перед собой, едва не убивая того взглядом. — Все сказал? Никакие запреты не ведомы, никаких страхов и сожалений, Ци Жуну нечего терять, да и сказал он не все. Но будто парень перед ним издевается, переводя вопрос в риторическую плоскость. Он не глядя на Ци Жуна, отнимает у него ключи, несколько раз провернув их в старом замке, а потом даже не поднимая головы, аккуратно поднимает его на несколько сантиметров от пола, перенося того в прихожую. — А ты все сказал, уеба? Лан Цанцю не обращает внимание на его выпадку. Сажает того на тумбочку почти силой, расшнуровывает чужой кроссовок, встав белым полотном ткани своих брюк на грязный от талого снега пол. — Нет. Я никогда не прощу себя за то, что сделал. — Стянув кроссовок, он аккуратно отложил его в сторону поравнявшись с чужим самодовольным лицом. — Никогда. — Какое совпадение, я тоже тебя никогда не прощу, — Ци Жун откидывается затылком на стену и тяжко выдыхает, чувствуя как его в очередной раз собираются поднять. Даже так, нога болит, а в голове взрывы от жалости собственного положения. Ебаный Хуа чен. — Иди нахуй, Лан Цанцю, честно. Парень успевший обхватить его вокруг талии застыл, почти обессиленно роняя ударяясь лбом рядом с чужой головой. По стене разнеслась продолжительная, тихая вибрация, оба застыли в тяжелом молчании. — А я скучал по тебе. Я иногда вспоминал о тебе и думал, что наверное, будь я тогда чуть решительней, действительно бросил бы все. — В истории нет сослагательного наклонения, придурок. Есть то, что не прощают и тебе повезло сделать одну из немногих вещей, что я безоговорочно включаю в этот ебаный список, — Бросив уставший взгляд в сторону кухни, Ци Жун понял в каком же на самом деле гадском положении он оказался. — Пошел нахуй из моего дома. Его будто не слышат, и вопреки немым протестам поднимают перенося в ванную. Там холодно и сыро, ржавый налет едва не проел акрил самой ванной, а старое, заманенное зеркало едва не осыпалось по кускам. Под раковиной плесень и будто бы даже некая живность, а кран порос налетом, что даже касаться его было противно. Ци Жун хочет его оттолкнуть и выпереть за порог, но его грубо перегибают через бортик, едва не тыкая лицом в слив. — Заткнись и научись принимать помощь. Ты без меня даже до комнаты не доползешь. Парень не успевает ответить. Вода включается быстрее и мысль теряется в безудержном потоке холодной, сточной воды. Цанцю держит грубо, но мягко проводит рукой по лицу, смывая запекшуюся кровь, Ци Жун шипит и ему действительно больно. Каждое чужое движение отдается волнами отвращения. Хочется убежать, уебать, увернуться. Да только чужая рука сильнее его сломленной воли. Хрупкое эго осталось где-то на заднем дворе его глупой тетки, а Лан Цанцю пока единственный, кто изъявил желание ему помочь. И похуй из каких соображений. У парня ничего нет, и не то, чтобы он беден как ебаная мышь, просто он не тот человек, у которого можно взять хоть что-нибудь нужное. Цанцю хочет его трахнуть? Абсурд. У него половина тела в ожогах, татуировках, шрамах и псориазе, там без слез не глянешь, тетка от отвращения едва на Марс не улетела. Ему нужно прощение и успокоение? Искать его бесполезно, и Ци Жун сказал об этом сразу. И будто бы больше нет причин помогать, но его выпады все еще терпят и его все еще не приложили головой о поросшую налетом плитку. Выключив воду, его лицо сразу обтерли полотенцем, от которого он поспешил отгородится руками. — Ты хоть сука спрашивай, что это! Фу, блядь, идиот! Я этим воду на полу вытираю, а ты мне в лицо им тычешь. Себе потыкай! На удивление Цанцю ничего не ответил. Стянул с себя и него куртку, повесил на единственный железный крючок в коридоре, а потом будто бы окончательно взвыв от обстановки вокруг, сел подле Ци Жуна облокотившись спиной на стиральную машинку. — Здесь все так грязно, что мне противно дотрагиваться хоть до чего-то. Здесь же ребенок живет, почему ты не убираешься? — Дверь все еще открыта, и я все еще жду, когда ты свалишь из моего дома. Парень несколько раз ударился затылком о стиральную машинку, в попытке привести мысли в порядок. — Это не упрек, а вопрос. Я понимаю, что все в жизни бывает… — Затихнув столь резко, что даже странно, Лан Цанцю выгнулся и прохрустел спиной так, что Ци Жуна даже передернуло, на что парень лишь смущенно улыбнулся. — Прошу прощения, остеохондроз. Так вот, я к тому, что тебе стоит хоть иногда протирать квартиру.        Парень первый раз может нормально рассмотреть сидящего на полу идиота. Он сильно поменялся, но по нему это не особо-то и заметно. У него здоровый румянец на щеках, и цвет лица вполне себе нормальный. Как был, он так и остался немного шкафоватым, особенно в сравнении с костлявым и больным бывшим. Единственная девиация — синяки под глазами и они, действительно заметны. Наверняка он привык спать с девяти до семи и эти посиделки в четвертом часу утра для него настоящее испытание. — Давай я без тебя разберусь. Хочешь быть полезным? Иди на кухню и затки свой рот едой. Так я тебя хоть не услышу. — Ты хочешь есть? Давай я что-нибудь приготовлю. Ци Жун закатывает глаза, но чувство голода от этого не появляется. Последний раз он ел два дня назад, и чувство голода за это время отсохло едва не полностью. Не то, чтобы он в действительности совсем уж не хотел есть, просто иногда пища казалась главным врагом. Блевать дальше, чем видеть — полная хуйня. Впихивая в себя очередную ненужную ложку риса — хочется подавится, избавившись от позорного себя, что даже пожрать нормально не может. — Не хочу. Утром нужно будет забрать Гуцзы, поэтому приготовь что-нибудь для него. — Его привезут, поэтому забирать его не надо. Се Лянь сказал мне, что его знакомый сам отвезет Гуцзы домой. Так, что у нас есть время, что на счет баоцзы? — Нет. У меня в холодильнике есть энергетик, принеси его сюда и сходи в машину за костылями. Не хочу чтобы ты опять трогал меня своими щупальцами. Здесь Ци Жун немного соврал. У Цанцю больная спина и небольшой части его мозга, парня становилось даже жаль. Даже сейчас, вставая с пола он зажимается, затаив дыхание. Каждое движение его отдает фантомной болью. Скрываясь за дверьми ванной, он не оборачивается на сползающего с бортика парня. Разговор был тяжелым, и в груди все нещадно кололо. Вспоминая, сколько боли он принес ему ранее, он должен был настоять на своем и выгнать его нахуй. Почему-то решительность стекла по нему холодным потом. Как бы это потом в катастрофу не вылилось.