Штиль

Разложив инструменты по столу, Ци Жун моментально подумал, что, чего-то уж точно не хватает. И скорее всего это что-то… Ебаный клиент, что задерживался уже на безумные полтора часа!!! Сучка-ебучка! Вот, хуйнет он ему тату без обезбола, будет знать как опаздывать к такому проффесианалу как он! Ци Жун не любит опаздывать, и вообще, он — человек высокой пунктуальности, что вместе с этим ненавидит и ждать. Заебали сучки, что думают будто могут безнаказано опаздать к нему на сеанс, учитывая, что перся он сюда пешком на костылях. Ну, и ничего, что салон находится в двух улицах. Между прочим у него отягчающие обстоятельства! И несмотря на это, он все же пришел вовремя, а этот злоебучий господин У-всех-собак-переебу нет! Вопиющая бестактность! В старом салоне, что находится в темном, прокуренном, полуподвальном помещении, сегодня он работает один. Точнее как: он и красотка Лан Чан, что ругается с кем-то по телефону на ресепшене из-за каких-то алиментов. Она вообще любит это дело и ругается со своими ухажерами из-за них почти каждодневно. Хоть вздернись, а ее разъяренный крик с призывами подумать о ребенке преследует его даже во сне. Было время, когда он ставил себе напоминалки о Гуцзы с ее голосом. Лан Чан хороша, как мать и как работник. За это она стала одним из немногих, терпимых Ци Жуном людей. Он часто зовет ее красоткой, смеха ради, а она взамен рассказывает все, что знает. А знает эта чертовка много, за это ее и любили. В помещении фиолетовый полумрак и довольно уютная атмосфера. Обычно они работают второем, но по велению Волхвов милашка Бань Юэ сегодня не вышла, Лан Чан говорит, будто она заболела, но парень-то знает, что скорее всего у нее опять проблемы с ее ебанутым старшим братцем Кэ Мо. Набить бы ему ебло, но этот верзила страшен, как его жизнь. Таких лучше за тысячу ли обходить, нахуй надо. Когда колокольчик наконец прозвенел и в помещение зашли двое, парень едва слюной не подавился от увиденного. Лан Чан стихла, медленно отрывая руку от уха, а Ци Жун нервно усмехнулся, почесав щеку, длинными, отросшими ногтями. Сразу подумалось, что стоит записаться на маникюр. Следующая мысль — что за хуйня здесь происходит? — Если вы пришли мстить мне за братца, спешу расстроить, что моя смерть принесет ему лишь облегчение. Цзюнь У глянул как на умалишенного, и взяв за руку мужчину шедшего позади него, усадил его на стул. — Здравствуй. — Подойдя к мастеру вплотную, мужчина от неловкости не знал куда себя деть. — Ци Жун, верно? Прошу простить, если напугал, я вообще не знал, что ты тут работаешь и записывался к госпоже Юэ. Страх действительно отступил и парень уперся рукой в подбородок, внимательно слушая клиента. — Ее сегодня нет, поэтому, хочется тебе или нет, но бить тебя буду я. Норм? Цзюнь У высок и у него мягкие черты лица, что выдают в нем человека строгого, но мягкого. Противоречиво, но факт, мужчина действительно таковым являлся и даже наличие за его спиной, едва не главного кошмара их семьи, ничуть не портило его божественную ауру. — Конечно, совершенно не имеет разницы. — Че бить будем? Где? Скептицизм из речи убрать практически невозможно, доверия к этим бестиям и так не было. А зная всю эту сомнительную историю, так вообще хочется поглубже провалится, вот прямо сейчас! — Ох, татуировка нужна не мне. — Цзюнь У чинно развернулся в сторону обманчиво-хрупкого силуэта, чье худое лицо было скрыто за белой, медицинской маской. — Братец, подойди пожалуйста. Этот самый «братец» встал чересчур медленно, пошатнулся очень уж сильно и на негнущихся ногах проковылял к ним. Ночной кошмар принял форму человека и теперь совсем не выглядел так, как его описывали. Мужчина медленно достал телефон, дрожащим пальцем пролистнул галерею в самый конец и показав ему эскиз татуировки, тихо шепнул: — Такую хочу. На фотографии графичные лозы, цветы и самый настоящий абстракт. Цзюнь У удивленно моргнул, наклоняясь к брату вплотную, шепча ему на ухо тихо, но не достаточно. — Ты уверен, ты же другую хотел. И все же кивнул мужчина головой ни сколько не уверено. И все же мужчина отступил капитулятивно вскидывая руки. Сняв ботинки и ложась на кушетку мужчина сначала воткнул в уши черные, проводные наушники, а уже потом закатил рукава, обнажая уродство похлеще, чем у самого Ци Жуна. Шрамы такие, будто он хотел достать до костей и насколько парень мог судить, скорее всего у него получилось. Кожа искромсана неаккуратно, рвали ее со всей ненавистью, слабость в чужих руках теперь легко объяснялась, поврежденностью вен и сухожилий. Отвратное зрелище. Цзюнь У даже прикрыл глаза, уходя в другую часть салона за стулом. Наконец поставив его по другую сторону кушетки, он почти с интересом наблюдал за тем, как парень рисует на руке его брата настоящее искусство. — Не слышал о вас с тех пор, как его в психушку упрятали, — Бестактное замечание Ци Жуна, разбивает приятную тишину. Мужчина ничуть не меняется в лице, даже когда парень грубо указывает на его брата пальцем. — Не думал, что его выпустят. — Хоть у Бая параноидальная шизофрения, не думай, что это приговор. — Он моего брата чуть не грохнул, ты че? Шиза может не приговор, но это вполне на него тянет. Цзюнь У лишь несдержанно закатить глаза может, младший брат некогда костью стал поперек горла его жизни. Ему еще долго приходилось объяснять, что Бай не маньяк, а просто больной, влюбленный мальчик. Годы шли, а он так и не доказал. Теперь каждый знакомый, только и мог кидаться оскорблениями в его младшего брата. — Давай хотя бы ты не будешь, мне этих разговоров за десять лет уже хватило. Почему каждый хочет доказать мне, что мой младший брат нездоров, когда я месяцами ухаживал за ним в больницах? — Просто каждый уверен, что знает твоего братца лучше. — То-то же, Ци Жун. Цзюнь У отворачивается к выходу, когда шумная игла рассекая чужую кожу начала вбивать под нее краску. Ему будто самому стало больно, тогда как сам Бай Усянь, как лежал трупом, так и продолжил, слишком уж громко слушая какую-то китайскую оперу. Звук противный и громкий, а ему будто вообще хорошо, он в своей тарелке и кажется, спит. — Ты проверь, он там не помер? Я иглой херачу по шрамам, а он даже не дернулся. Мужчина повернулся обратно к нему стараясь никаким образом не попадать на чужие руки. — Когда он это вот все сделал. — Цзюнь У не глядя указал на бугры чужого предплечья. — Он перерезал себе все, что только можно. Нервам настал конец в первую очередь. — Жесть конечно. А че так? Довел моего брата до дурки, а родичей до седых волос и решил, что его миссия выполнена? Хорош, я б тоже так сделал. — О небо, дай мне терпения, — Цзюнь У закрыл руками лицо, откинул голову назад. — Юмор у тебя конечно, своеобразный. Мой брат не из тех, кто сделал бы такое в порыве раскаяния или трусости. Вы же с ним в школе учились, ты действительно думаешь, что он мог бы преследовать кого-то с намерением навредить? Он был влюблен, в твоего брата и… О небо, как же я перед всеми виноват. Ци Жуну стало не то чтобы жалко его, просто мужчина перед ним, стерпел весь натиск конченой в своем гневе общественности практически в одиночку. Кто отдувался за брата в суде, а потом едва не на коленях просил Се Ляня не писать на его брата заявление? Кого обвинили в сумасшествии Бай Усяня и ненадлежащем контроле за этим психом? Кто был уволен, а потом почти семь лет отрабатывал иск его семьи? И много-много-много подобного дерма. Цзюнь У был стойким и гордым человеком, но Ци Жун иногда вспоминал ночь, когда тот валялся у его тетки в ногах, пока скорая увозила их братьев. Парень тогда сидел на тумбочке и смешно охуевал с происходящего, пока дом едва не разрывался от криков его родичей. Цзюнь У всего на пару лет старше него самого, а парень лежащий у него на кушетке на манер трупа и то, младше. Ситуация оказалась фатальной для всех, крышу снесло всем и поголовно каждый посчитал своим долгом подлить масла в костер адского пламени, в котором без остатка горели братья Бай. — Да че ты, я своего тупого брата никогда не жалел и ржал с этой ситуевины. Я так-то вообще ниче против не имею. Мужчина посмотрел на него с отблеском благодарности, во глубине темно-медных глаз. Ему тридцать, а у самого уже морщины и седые волосы, что разбросаны по голове так естественно, что и не поймешь, что так быть не должно. У Цзюнь У кажется хронический тремор, а колено дергается так, будто ему страшно. Лицо правда — непроницаемое. Самый настоящий штиль, ни отблеска чего-то здравого, хотя, помнится, что раньше шило в его жопе можно сравнить лишь с Ши Цинсюаньским. — А у тебя что с ногой? Упал? — Если бы, блять. Охуительная история с псом моего братца. — Се Лянь завел собаку? — Можно и так сказать. Мужчина хороший актер, так наивно недоумевать не умеет даже Гуцзы. Он наверняка сразу понял, о ком идёт речь. Игла сильнее вошла в чужую кожу, вырисовывалось что-то не совсем понятное, но вряд-ли кто-то будет сильно возмущаться. — А с руками что? — Сука, у меня каждый идиот будет про это спрашивать? Цзюнь У показательно отшатнулся, быстро уточнив, что именно он имеет ввиду. — Я не про инфекцию, а про ожоги. Про них у Ци Жуна еще никто не спрашивал. В глазах будто снова языки пламени, обжигающие его с ног до головы. Фантомная боль прокатилась по телу почти раскатисто. Кажется, у него дернулся глаз, но это не точно. Ничего кроме, мурашек и абсолютного незнания, что именно тот хочет услышать. — А у этого че с лицом? Указав свободной рукой на спящего на кушетке Бая, парень хмыкнул почти самодовольно, наивно полагая, что смог кого-то этим задеть. Оказалось Цзюнь У более толстокож и непробиваем. Ничто не собьет его равновесия. Даже столь дерзкие и грубые выпады. — Твой брат, если ты не знал, ударил его по лицу горячей сковородкой, когда мы были на приеме. Это и стало причиной, почему Бай схватился за нож и полоснул Се Ляня по горлу. Ну, ты там был, должен знать. — Да, но твой брат долго его преследовал, писал письма, отправлял дико кривые сообщения и его фотки из-за спины. Сорян конечно, но я б на его место тоже дико пересрал. И Цзюнь У опять заливается тонким слоем непомерного стыда. Он и сам все это прекрасно знает. Только будто отказывается принимать. — Я это все знаю, в суде насмотрелся. Мой брат нездоров и не хотел вредить Се Ляню. Он… — Мальчики, не хотите чего-нибудь выпить? Лан Чан подкралась незаметно и выросла позади Цзюнь У настолько неожиданно, что двое непроизвольно вздрогнули, от чего Ци Жун оставил на чужой коже лишнюю жирную точку. Блядство! — Лан Ча-а-а-н, херли так пугаешь?! — Он быстро вспылил, но так же быстро упокоился, почти обессилено кивнув в сторону кулера с водой. — А тебе чего? Чай, кофе, виски и байцзю есть. Мужчина серьезно задумался, а затем вытянув палец, стал медленно водить ей по руке брата, будто что-то вычерчивая. Когда он закончил, некогда неподвижная голова его брата рвано кивнула и Цзюнь У удовлетворенно улыбнулся, прикрывая веки. Меж тем в повисшей тишине звуки оперы из чужих наушников казались действительно оглушительными. — Стакан воды и чашку черного чая, пожалуйста. — Слегка задумавшись, он дополнил свой заказ. — Добавьте пожалуйста пять ложек сахара в чай, если это возможно. Женщина прижалась к непоколебимому Цзюнь У и нежно провела пальцем по его напряженным плечам. — А по господину и не скажешь, что он сладкоежка… — Ее сладостный тон действительно завораживал, но Ци Жуна начало немного мутить, от каждодневного созерцания ее слегка бестолково-наивного флирта. — Знаете, мои поклонники часто замечают, что я сладка, будто сочный… — Лан Чан! Ты блядь издеваешься?! Она в миг переменилась в лице и маска лопнула. Лицо ее снизошло до полного безразличия, и она почти раздраженно закатила искусно подведенные глаза. Как же она походила на Сюань Цзи в такие моменты! Две бесячие сучки! — Молчи и занимайся своим делом! Мое дело заниматься гостями вне сеансов, особенно такими галантными. — Бросив подозрительный прищур, она надула щеки и заведя руку вне досягаемости глаз Цзюнь У, показала парню средний палец. А затем развратно облизав его с самого основания до острого, красного кончика, элегантно ушла, поцокивая черными шпильками. — Сам сходишь до кулера. Цветы медленно расцветали на чужой руке, тогда как больше разговор не клеился. Мужчина медленно листал ленту инстаграма, тогда как парень полностью ушел в работу, стараясь не думать, а как блядь собственно все так обернулось? Его брат до сих пор ходит по психотерапевтам, а тетка кроет хуями семейку Баев на каждом семейном застолье. Он о них и забыть успел, но сейчас они кажутся адекватней их всех вместе взятых. Даже чертов Бай Усянь, что в свое время успел довести до ручки и его самого. Татуировка выходила хорошей, но едва ли она могла перекрыть это уродство, что расположилось у него на коже. У него уже спина затекла и кажется, будто время начало скручиваться в баранку, от всего этого. Выведя последний штрих, он хотел было гордо объявить о том, что работа окончена, но лишь кинув слегка измученный взгляд на младшего Бая, едва машинку не выронил. Взгляд его тяжел и кажется, будто в чужой голове, Ци Жун уже смердящая гнилостью тушка. Бая медленно разгибает и прохрустев явно затекшей от неподвижности шеей, он снимает белую маску. Лицо его не так уродливо, как ему представлялось, но что-то действительно пугающее в нем было. Один огромный ожог на щеке и несколько поменьше, видимо от кипящего на той сковородке масла. Это выглядит действительно больно. Ци Жун почти непроизвольно отстраняется, а Усянь, вытянув руку вперед рассматривает ту, с неподдельным интересом. Губы его трогает подобие на улыбку, он отводит пугающий взгляд на брата и шепчет ему что-то крайне неразборчивое. Цзюнь У едва не засветился прямо на стуле. — Мой брат просит передать тебе, что в восторге. И хочет записаться еще на несколько сеансов. Серьезно что ли?! Вселенная его явно ненавидит! Он хочет отказаться, хочет послать этих ебанутых куда подальше, но мгновением позже Ци Жуну едва не в лицо суют бумажку с несколькими кривыми иероглифами. 谢谢 И что-то действительно заставляет дать им шанс. Братья встают, отходя к стойке, на телефон прилетает сообщение от Цанцю. Идиот просит дать ему шанс и немного поухаживать за ними, пока они все переломанные. В порыве невиданного им человеколюбия, он лишь немного подумав соглашается.