Штиль

Ци Жун без вопросов принимает подарок и поняв, что там телефон, не особо ему сопротивляется. Цанцю перед ним нещадно краснеет и мнется, как девственница в клубе, это начинает порядком раздражать. — Спасибо. Сухо и кажется, что грубо. Только Цанцю и от этого хорошо, он сияет и абсолютно точно довольный собой, будто выиграл какой-то чемпионат. У него ямочки на щеках, что не ушли с бурным потоком времени, и он даже чутка отворачивается, на миг переставая глядеть на дорогу. — Я уже отвез Гуцзы домой, нам нужно куда-нибудь заехать? Ци Жун думает для приличия, делая вид, что не слышит вопроса, продолжая заинтересовано распаковывать подарок. Темно-зеленый корпус почти привел его в восторг, заставив непроизвольно улыбнуться. Это действительно хороший подарок, но будто бы из вредности он абсолютно не хочет этого признавать, взяв его в руки почти с ощутимым отвращением. — Где ты такой выдрал? И главное — нахуя? Я тебя вроде не просил. Цанцю ничуть не растерял былой уверенности, продолжая безудержно вещать. — В магазине! — Какой неочевидный ответ. — Я увидел его и сразу подумал о тебе. Смотри как он тебе подходит! — Скок я тебе должен? Лан Цанцю скривился то ли от вопроса, то ли от столь циничного коверканья языка, но расслабленно махнув на него рукой, неопределенно пожал плечами. Невротик ебаный. — Э-э. Довольно странный вопрос, учитывая, что я сказал, что это подарок. — Ага, в жопу подарки, просто скажи сколько. Я не хочу быть кому-то должным. Особенно, блять, тебе. И даже это не расстроило Лан Цанцю. — Двести пятьдесят! — Нормально. — Достав кошелек из кармана, парень достал три мятые купюры, смеха ради, запихивая их Цанцю за шиворот. Громкая усмешка и он заливается краской, смотря на Ци Жуна почти нежно. — Блядь, не смотри на меня так, заебал. Улыбка Цанцю дрогнула лишь на секунду, он в некой растерянности отвел взгляд, паркуя машину подле какого-то огромного магазина. Сначала он вышел сам, хлопнув тяжелой дверью, потом открыл дверь для Ци Жуна просияв будто ни в чем не бывало. Он хотел было помочь ему выкарабкаться, но довольно быстро допер, что его помощь абсолютно не требуется, поэтому выйдя из машины и найдя достаточную точку опоры для костылей, он довольно энергично поскакал на них ко входу. Магазин больше походил на склад и только переступив порог, его костыли сразу разъехались в разные стороны. Пол был неимоверно скользким, тогда как сам парень — в высшей степени невнимательным. Лан Цанцю, шедший позади отреагировал быстро, довольно грубо схватив его, возвращая в нормальное положение. Его тихая, почти самодовольная усмешка взбесила Ци Жуна почти сразу, развернувшись и показав тому средний палец, парень почти агрессивно умотал вперед. — Не жди себе плюса в карму, мудак! Парень позади него замер на несколько секунд, а потом неожиданно сорвавшись с места поравнялся с Ци Жуном. У него сердце полыхало и щеки. Цанцю будто вновь восемнадцать, и они в очередной раз пришли в магазин за дешевым вином и шоколадками. Будто не было ссор и драк, разлуки и разрыва, сожалений и ненависти, проебаного десятилетия, миллиона жизненных трагедий и кривых троп. Будто ничего из этого не было. Будто все откатилось назад и сейчас, все что их волнует — заваленные Ци Жуном экзамены. Тогда они казались концом света, но сейчас, он был готов валить их из года в год, если бы это худшим, что с ним случалось. От Ци Жуна в тот год родня отвернулась, а мать переругалась со всей семьей, дабы выгородить единственного сына. «И что, что не сдал! Вас это ебать вообще не должно. С какого ты экзамены раза сдала, сестрица! А я помню, с четвертого. В своем глазу бревна не видишь, так еще и кричишь на моего сына! Не тебе его крестом через всю жизнь тащить. Если надо будет, он до конца жизни у меня на шее будет сидеть. Не у тебя же! А я вообще-то согласна. Это мой отпрыск, и я люблю его! Ты же своего содержишь, хотя детине двадцать пять. И не смотри на меня так, Се Лянь, я тебя за твою праведность на руках носить не буду. Коль мозгов ноль и талантами обделен, то не твоей матери говорить, что-то про А-Жуна. Собирайся сын. Нам в этом серпентарии делать нечего!» И рука до сих пор нещадно горит, от того, как крепко она ее сжимала. Его матери тоже было обидно, она была зла на него, кричала и плакала, понимая, что скорее всего это конец. Оказалось — ее любовь сильнее обиды и в тот год они съехали от тетки на следующий день. В этот же год Цанцю поступил в Пекинский национальный и был абсолютно счастлив. Правда, и отношениям настал конец. В одно утро, Ци Жун проснулся один. Еще вечером ничего не предвещало беды, они пили чай на кухне, тогда как его мать только ушла в ночную смену, разговаривали о будущем. Ци Жун болтал без умолку, все рассказывая ему о том, как станет знаменитым и утрет нос бесполезному братцу, а Лан Цанцю лишь слушал блаженно прикрыв глаза. Он будто и не здесь был, будто провалился в сладостных грезах и хотел что-то сказать. Но так и не смог. Дал по съебам так неожиданно и тихо, что Ци Жун даже не понял как все это произошло. В телефоне — ни одной фотографии, в комнате — ни одной вещи, что доказала бы чужое присутствие. Не было ничего. В то утро, придя с работы, его мама еще долго сидела с ним на полу в ванной, долго обрабатывала ожоги от сигарет, раскинувшиеся по его рукам и даже не ругала за сквернословия. Произнесено их было намного больше, чем за всю жизнь до этого. А через год мамы не стало. Ци Жун даже остановился посреди торгового зела запрокинув голову вверх, глядя на ослепительные прожектора, да перекладины. Рядом словно вкопанный встал Цанцю, несущий в руках муку и огромный кочан капусты. — Слушай, а твоей жене вообще поебать, что ты здесь, или тебе поебать на ее мнение? К тому же, твоя работа, без тебя там должно быть ядерный взрыв будет. А как же твоя репутация, если тебя кто-то узнает? Кажется, он искренне удивился вопросам, в некой растерянности он чешет затылок. Кочан падает из чужих рук и катится к его ногам. Повисла тяжелая тишина, Лан Цанцю действительно неловко, ибо вопросы правильные. Не в его положении шататься в дерьмовом районе города со странного вида калекой. — С А-Су я договорился, она совершенно не против, что я помогаю друзьям. Тем более делами компании я не занимаюсь. Да, я отучился, но так и не взял на себя ответственность, всем управляет жена. А я пишу сянься новеллы на Джудяне. И неплохо на этом зарабатываю. Ци Жун показательно закатил глаза. — Дай угадаю. Это какое-то гетеро дерьмо, где бездарный ученик пиздатой школы заклинателей оказывается королем демоном, а потом все оставшееся время дерется с кем-то и женится на каждой попавшейся девке. А в конце находит ту самую деревенщину, и до конца жизни они делят очаг, толчок и бочок. Цанцю сощурил глаза, поднимая капусту. — Почти. Только я не пишу любовные линии. Там только дружба, приключения и драки. А главный герой… — Так, ладно, идем дальше. — А что по поводу имиджа… Ну, я надеюсь, что меня не узнают. Жена конечно поймет, но не хочу, чтобы компания пала жертвой очередного скандала. Ци Жун хмыкнул, а потом засунув в чужие руки еще бутылку молока. Опять у Цанцю все чуть не покатилось. — Я думал, что тебе уже ничего не страшно и до подобной херни тебе до лампочки. — Не будем об этом, — Парень свернул в отдел со сладким. — Знаешь, мы же с Гуцзы были у Хэ Сюаня и он научил меня делать сладкие паровые булочки. Твой сын просто золотко, когда я в очередной раз пролил бульон, Сюань доверил готовку ему, и знаешь, даже с одной рукой, его пельмени получились гораздо лучше моих. Ци Жун едва не воспылал от гордости, разогнувшись столь воодушевлённо, что в моменте Цанцю пришлось отступить на пол шага назад. — А я знал, что этот позорник – мой сын! Знаешь, пиздеж, что интеллект передается от матери! У меня он мозговитый, точно от папки, — Парень несколько раз показательно тыкнул в себя пальцем. — Вот, будет у меня он теперь постоянно готовить. Вдруг у ребенка талант! Хотя, далеко ему будет до предка… Но все же! Они в отделе одни и выглядит это комично. Ци Жун сгорает в ангельском пламени гордости за сына, а Лан Цанцю судя по виду раскис окончательно. Стоит растеряно, сморит как побитая собака, гуляя по залу взглядом. Его телодвижения медленны и одури не уверены. Он кладет продукты на ближайшую пустоту полки, медленно подходит к Ци Жуну и дает время отступить, перед тем как порывисто обнимает. У парня костыли падают и их звук разносится эхом по всему помещению. Сжимают его сильно, отчаянно, а еще кажется, что его боятся. Криков и гнева, удара и громкого, почти смертельного посыла. Только ничего из этого не происходит. Ибо Ци Жуну все равно. На чужое раскаяние и отчаяние, на чужие сопли и чувства, он ждет, когда его отпустят и смотрит столь безразлично, что непроизвольно это склоняется в сторону презрения. — Прости. — Клоун. Слова сказаны одновременно и невозможно о них сожалеть. Цанцю опять все испортил, любая посторонняя эмоция, кроме презренья невозможна.