«Автор пидорас123:
За почти десять лет чтения мне никогда не доводилось сталкиваться с таким романом о заклинателях, как «Три яда». Погодите-ка, дайте вспомнить, о чём он — повседневные дела, еда, сон, коллекционирование мечей — а где, вашу мать, романтика? Послав на хрен логику и стиль, автор может убиться на**й вслед за ними — в прошлом году я будто мешок дерьма навернул. Люди, которым эта книга пришлась по вкусу, будьте добры пояснить, в каком месте она вам нравится? В каком состоянии рассудка вы её читали? И насколько сильно возненавидели человечество, чтобы кому-то её порекомендовать? Что до меня, то с меня хватит!»
— Иди ты! Никогда в жизни бы не подумал, что ты не знаешь, чем отличается конструктивная критика от тупого хейта. — Да твоя писанина критики-то и не заслужила!!! Цанцю подпирает руками щеки и, кажется, действительно обижается, отводя взгляд куда-то на чайник. В соседней комнате визжит Сюань Цзи, пытаясь натянуть каблук на распухшую ногу. Она что-то задумала и видимо окончательно сошла с ума, ведомая лишь слепым азартом и непреодолимым желанием отомстить. В общем, в ее дела они пока не лезли. Гуцзы судя по звукам тупил, играя в Марио на приставке, тогда как Цанцю смущенно попросил оценить его писанину, по шкале от одного, до двадцати одного. Двадцать три, блять! Кто это вообще читает?! — Я бы еще понял твою популярность, если бы ты писал бульварную похабщину! Но тут! Даже отношений нет! Никто не поебался! Кто?! Покажи мне этот миллион двести человек, что это прочитали! Тут же еще глав до жопы. И если в каждой главе происходит одно и то же, то блять, убейте, эти люди зря проебали свою жизнь. И еще! Ты нахуя Цю Рен слил?! Она у тебя весь верс тянула, баба хороша. Цанцю закатывает глаза и вырывает из его рук свой ноутбук, почти обижено. Хотя нет, он страшно обиделся на этого критикана! — Она злодейка! Каждый должен понести наказание за свои деяния. И что б ты знал – это самая непопулярная моя новелла. Напиши лучше! И ты даже не дочитал! — Нахрена мне мять говно, чтобы понять, что это говно? И я не писатель, нахуя мне это? Между прочим, Цю Рен хотела свой народ от геноцида спасти, а твой тупоебский гг все испортил. Так еще и его подстилка Ма Ляо! Как же она бесит! Только и может, что стоять и кричать. Бесполезная, как твоя писанина! Цанцю хватает тряпку со стола, и делает вид, что хочет настойчиво запихать ее ему в рот. В этот момент с комнаты приходит Гуцзы и неуверенно садится рядом с ними, почесав затылок почти растеряно. — Чего тебе, мелочь? Мальчик едва знает, что ему ответить и неуверенность будто стекает по нему, почти ощутимо. — Давай сходим к дяде Сюаню на работу? Ци Жун оторопел от вопроса и Лан Цанцю кажется тоже. Они удивились тяге ребенка к незнакомому человеку, и это даже настораживало. Хэ Сюань не создавал впечатление человека опасного. Он был мрачным, грустным и меланхоличным, при этом адекватность из него перла на пол Пекина. Он выглядел как человек, который сегодня-завтра вскроется и кажется, будто совершенно не будет сожалеть. — Я подумаю. Короткий ответ устроил ребенка полностью, а когда он пошел за чайником, чтобы налить себе теплой воды в грязную чашку с рыбками, Лан Цанцю перехватил его, наливая мальчику самостоятельно. Все же не было желания вытирать пролитую воду, когда Гуцзы ушел, ему даже полегчало. — Этот Хэ Сюань… — Ци Жун сощурился, протягивая гласные. — Что ты о нем можешь сказать? Парень неопределенно пожал плечами. — Жалко его. Мы с ним немного поговорили. Насколько я понял, у него недавно семья погибла. Родители, сестра и невеста. Еще и по уши в долгах. Он вроде образованный, но универ не закончил. Так еще и соулмейт вычеркнул его. — Ебать, ты к нему ходил в качестве помощника или психотерапевта? — Ну-у-у. В общем, часть информации я просто загуглил, часть была очевидна, ибо на запястье нет ничего, а про долги он сам сказал, когда объяснял, что делал на помолвке Се Ляня. К слову… — Цанцю замялся пытаясь сформулировать здравую мысль. — Когда Хуа Чен подошел ко мне во время приема и сказал, где ты… Что между вам произошло? Я не решился спрашивать у тебя, а потом просто забыл. От накатывающих воспоминаний подурнело почти сразу и едва ли он что-то мог с этим сделать. Он умрёт. Он блять! Скоро умрет и как же тупо это стерлось из памяти под натиском прошедших дней. Блядская Сань Цзи со своей местью! Блядские братья Бай, что объявились в его жизни как ебаная чума! Блядский Лан Цанцю, которого он какого-то хуя не может выпроводить из своей квартиры уже несколько дней! С ними он просто забыл о том, о чем должен был думать денно и ночно. Что ему блять делать?! Бежать! Бежать прямо сейчас, да только поймают, его и навсегда вплавят в корку земли. Идти и падать в ноги Хуа Чена? Звучит хорошо ,и даже гордость смерить для этого не трудно. Когда стоит вопрос выживания — ему поебать, где и кого надо соснуть. Это очевидно выгодна плата за собственную шкуру. Из головы вылетели и уебанские новеллы и вся налаженная жизнь. Впереди — дорога в ад, Хуа Чену без него там явно очень холодно. А вообще действительно, не история, а сплошная романтика! С милым в аду. Ци Жуна разваливает от смеха и головой он падает на чужие колени, больно ударяясь о кость. Его это правда ничуть не смутило. Глаза закатываются от накрывающей эйфории и горло сдавливает тревога. — А я не помню! Чуть не ебанулся от боли и ничего не помню. И кажется будто Цанцю верит. Он неопределенно пожимает плачами и с выражением некой наивности хочет убрать волос с чужого лица, получая в ответ лишь очередной поток грубости. — Культи убрал. Свое лицо мацай, а к моему даже на метр не приближайся! Ведешь себя хуже потаскухи! — Он роняет голову на бок. — Подтверди, Цзи! Вместо ответа слышится цокот каблуков и на кухню, едва не летящей походкой врывается Сюань Цзи. И господи, не дай ему умереть. Как же странно она выглядела! Леопардовая шуба, поверх красного шлюшьего платья выглядела в высшей степени вульгарно. Мало того, это была его шуба! Старая шлюха даже не спросила, прежде чем взять его сокровище со шкафа! — Не подтверждаю, чтобы ты сейчас ни ляпнул. — Госпожи Цзи… — Лан Цанцю закрывает рот рукой, а глаза моментально отводит. Она встала так, что он может заглянуть ей под платье и кажется, женщина получала удовольствие. — Вы уверены, что в таком виде можно выходить на улицу? Это же… — Моя шуба! Старая ты шлюшандра! Снимай! — … неприлично. Лан Цанцю закрывает рот Ци Жуну и зажмуривается, когда чужая челюсть смыкается на его ладони. Только и руку не обирает, терпя хаотичные удары, то в руку, то по голове. — Нельзя так с девушками разговаривать. Особенно со старшими! Даже в близкой дружбе должно быть уважение, а то, что ты ее оскорбляешь, обматывая это в обертку своей токсичной дружбы — неприемлемо! Сюань Цзи даже охнула, сложив изящные руки на груди, почти восхищенно глядя на него. — Мальчик… — Сюань Цзи даже растерялась от столь громкой морализации. — Скажи-ка, ты же в курсе, что я действительно шлюха. Зачем меня защищать? А-Жун шутит и я не обижаюсь на столь уебанский юмор, не переживай. В бедро Ци Жуна с размаху прилетел каблук. — И что? Не наговаривайте на себя, госпожа Цзи! Я между прочим уважаю проституток! Как никак самая древняя профессия на Земле. У которой так много общего с политиками, журналистами, актёрами… Ведь и там и там можно быть как творцом, так и фигляром. Можно транслировать не дешёвый разврат, подлинное призвание. И, конечно же, проще всего сказать, что женщины вольно и невольно втянутые в это безумие слабые, глупые и беспринципные твари… Но ведь они не просто удовлетворяют спрос, верно? Без них, согласитесь, кто-то просто сойдёт с ума, от одиночества, страха, потерянности и разного рода комплексов. И скажу вам без тени иронии, многие из таких женщин волею судьбы призванных реализовывать жалкие мужские фантазии, подчас гораздо честнее и порядочнее тех, кто их заказывает! И я уверен, что вы именно такая… Знаете, ведь можно только развести руками и проходя по улицам города и глядя на тринадцати и четырнадцати летних девочек запрыгивающих в притормаживающие машины ещё и ещё раз обалдеть от невозможности увиденного. Или я не прав? Ой. Что это за памятник? Безымянному, безымянной проститутке? Опа! Ну, почему бы и нет? Ведь для мальчишек пропавших безвестии на бессмысленных войнах разбиваются целые парки скорби, верно? А это разве не поле боя? Знаете, ведь некоторым даже памятники ставить не зазорно! И пусть у всех блюстителей бездумной нравственности сейчас зубы искрошатся в пыль, а этот памятник пусть будет стоять на самой обочине Пекина или Шанхая или любой другой улицы наших городов! В вызывающем коротком платье в дождь и снег и вечно голосовать и мозолить глаза всем и каждому. И пусть каждый проезжая мимо делает свои, только ему одному доступные выводы! Нельзя обезличивать чужой труд, особенно такой! Сюань Цзи пораженная пламенем чужой речи обессилено садится на стул, ибо даже не знает, что и думать. Мальчик казался ей моралистом до мозга костей, на несмотря на это попытался не только понять ее, а рассмотреть не кусок мяса для ебли, а человека профессии тяжкой и неблагодарной. — Безымянной проститутке, памятник? Сдурел, кретин? — Ци Жун воспользовался чужой передышкой и выпутался из чужих рук, почти без сопротивления. — За что, мальчик? Лан Цанцю расплывается в теплой улыбке, смотря в чужое лицо столь нежно, что непроизвольно, Сюань Цзи вспыхивает. И снаружи и изнутри. — Да так, госпожа Цзи, за красивые глаза.