shawn mendes — there's nothing holdin' me back
jm: (￢‿￢ ) you: я не знаю, что он задумал, но стоит подумать о том, чтобы забанить этого чёрта ещё до того, как он что-то скажет jm: (￢‿￢ ) you: ты нервируешь (￢_￢) jm: (￢‿￢ ) you: я тебя умоляю, бро, прекрати это делать, я и без того ультра тревожный (￢_￢) jk: чимин, прекрати пугать хосока, пожалуйста jm: у меня есть супер план (￢‿￢ ) jm: пусть боится (￢‿￢ ) you: каждый ёбаный раз, когда ты говоришь, что у тебя есть супер план, это с чонгуком выходит нам боком ( ╯°□°)╯ ┻━━┻ jm: мы с тобой о чём договаривались. you: ┬─┬ノ( º _ ºノ) you: какое право ты имеешь вообще на меня ТОЧКАТЬ (￢_￢) jk: я иногда просто плачу с того, какие вы идиоты jm: не ври, ты ничего не платишь с того, какие мы идиоты jk: вот да, о таких моментах я говорю you: что ты задумал. jm: хули ты точкаешь. jm: точкать и я могу. you: 凸(￣ヘ￣) you: говори jm: я решил свести вас с юнги, потому что вижу, как вы оба страдаете (￢‿￢ )пользователь jm был удалён из чата «душевные глиномесы»
jk: АХАХАХАХАХАХААХАпользователь jm был добавлен в чат «душевные глиномесы»
you: нет jm: слабозадого ответ 凸(￣ヘ￣)пользователь jm был удалён из чата «душевные глиномесы»
— Верни меня в чатик, ты, крыса! — Чимин звонит ровно через две с половиной секунды после того, как Хосок, проводящий свой выходной за просмотром аниме в кровати, исключает его к чёртовой матери за тот абсурд, который друг решил учудить, не спросив его мнения. — Я ничего ещё даже не делал! — «Ещё», вы только на него посмотрите. Мне подождать, когда твоё «ещё» станет «уже»? — Разумеется, да! — Благодарю, но вынужден вам отказать. Я предпочту решать вопросы своей личной жизни самостоятельно, без вмешательства сторонних лиц, — радикально отвечает Хосок. Чимин же смеётся в ответ: — Ладно, ты ведь так и так понимаешь, что я бы не сделал ничего из того, что вызвало бы у тебя недовольство. — Конечно, — расслабляется старший из двойняшек Чон с глубоким вздохом. — Иначе я тебе яйца отрежу. — Самое время вернуть меня в чатик! — Обойдёшься пока. Наказан. — Скотина, — и на этих словах друг вешает трубку, оставляя Хосока наедине с Асакурой Йо на экране. Сегодня у него один чёртов день отдыха, и он приложит все усилия, чтобы потратить его целиком на себя: никуда не пойдёт, ни с кем не будет встречаться, никого не будет ждать и просто расслабится, втыкая в экран. jm: но как хорошо, что у нас есть чат с тренером! (¬‿¬ ) jm: где админ намджун! jk: он достанет хосока из-под земли jm: да, я (¬‿¬ ) nj: я должен спрашивать? you: поверь, даже если ты узнаешь ответ, он тебя не удивит jm: тренер, юнги с хосоком поссорились you: мы не ссорились, мать твою (｀ﾛ´) nj: вот как? почему? jm: потому что ни один, ни второй не могут достать языки из своих задниц! jm: лучше бы пихали их в жопы друг другу, ей-богу you: мы с ним НЕ ССОРИЛИСЬ (｀ﾛ´) jk: и теперь чимин одержим идеей обставить всё так, чтобы они в итоге поговорили и стали парой, как в манхве jm: лучше, чем в манхве! jm: всегда грустно, когда голубки ссорятся, разве не так? nj: согласен с тобой you: МЕНЯ ХОТЬ КТО-ТО ЧИТАЕТ? (｀ﾛ´) jk: я читаю ∠( ᐛ 」∠)＿ jm: я тоже читаю jm: просто мне всё равно ∠( ᐛ 」∠)＿ nj: хосок, если тебе будет нужно с кем-то поговорить, то ты всегда можешь ко мне обратиться you: ты сначала свою личную жизнь отладь, советчик (｀ﾛ´) nj: это другое. jm: согласен с оратором выше. jk: кино охуенное ∠( ᐛ 」∠)＿ jm: ни хрена там нет охуенного (｀ﾛ´) jk: а давайте все приедем к хосоку и хорошо наебенимся? jk: в конце концов, у нас у всех завтра работа во второй половине дня jk: можно будет хорошенько поспать ∠( ᐛ 」∠)＿ you: хосок отказывает вам в удовольствии (｀ﾛ´) jm: мысль дельная! хосок, у тебя нет выбора, или же... ( ＾▽＾)っ✂╰⋃╯ you: НЕТ, НИ ЧЕРТА (｀ﾛ´) nj: останемся на ночь! you: ... you: ладно, хуй с вами (｀ﾛ´) jm: ура! nj: ура! jk: (▽◕ ᴥ ◕▽)***
Когда они впервые встречаются, это было похоже отнюдь не на ту самую встречу двух жаждущих страсти сердец. Хосок, Намджун и Чимин заняты своим переездом и старались освоиться на новой базе, так что отношения или даже простой секс ради секса — это последнее, о чём Чон задумывается. У него на носу ряд турниров, Гидеон только недавно хромал и ввёлся в работу, Чонгук от большого ума слёг со своей дурацкой ступнёй, так что самочувствие Лютика тоже ложится на плечи его брата-двойняшки. Это правда случается абсолютно случайно: Хосок выгружает из багажника кучу вещей, среди которых и сменные бриджи, и сапоги для езды, и три седла, которые он еле впихнул — вещей оказалось так много, что в какой-то момент, поставив это всё дело рядом с собой, он вздыхает и пытается перестать мечтать о сотне рабов, которые растащили бы всё это дело по амуничникам и в раздевалку. — Помочь? Вот здесь. Да, прямо сейчас. Хосок оборачивается, чтобы увидеть незнакомого парня, которого тут же находит весьма симпатичным: скуластый, с участливым взглядом небольших карих глаз, он прячет лицо под козырьком чёрной кепки. Чёрная флиска, чёрные бриджи, в руках — хлыст с хлопушкой, а сапоги — мягкие. Конкурист. Точно, база ведь смешанная. — Если не затруднит, — удивившись такому порыву добра, роняет Хосок, передавая парню в руки огромный пакет с ворохом его личных вещей. Второй — точно такой же, но уже с вещами Чонгука — он берёт тоже. — Куда нести? — незнакомец не задаёт лишних вопросов. Даже вежливых — ни имени у Хосока не спрашивает, ни откуда приехали. — В раздевалку возле ресепшена. Если не затруднит, седло свободной рукой сможешь взять? — Да, конечно, — и, наклонившись, парень подбирает с земли стоявшее одно из трёх сёдел. — О, выездковое. — Да, я кандидат, — кивает Чон, беря второе свободной рукой. Господи, как же много вещей... — О, я тоже, — сообщает ему незнакомец. — У нас есть один мастер, который сейчас в МСМК метит. — Идентично, — хмыкает тот, направляясь в сторону двери, ведущей в здание. — Меня зовут Мин Юнги. — Меня — Чон Хосок, — улыбнувшись ему с долей приязни, сообщает выездюк в свою очередь, даже не ведая, что где-то на этом моменте ему необходимо от этого парня бежать, потому что спустя какое-то время он разобьёт ему сердце и оставит глазеть аниме в единственный выходной день. — Приятно с тобой познакомиться, — сдержано ему улыбнувшись, отвечает Юнги, донося вещи до нужного места и осторожно их опуская на пол раздевалки. — Тебе с чем-нибудь нужно помочь? Это тот самый момент, когда судьба Хосока решается, а он даже не подозревает об этом, глядя в чужие глаза и ощущая, как проникается иррациональной симпатией по отношению к юноше, который не остался, как все, равнодушным к его ситуации, и помог донести до места вещи. А теперь, вот, готов помочь ещё — как будто у него своих дел здесь нет! Хосок достаточно долго в этой среде, чтобы знать, что на конюшне всегда есть, чем заняться, кем бы ты ни был: тот факт, что ради него этот Юнги готов двинуть своё расписание и перераспределить своё драгоценное время, как минимум трогает. Как максимум: заставляет смутиться. — Разве у тебя как у КМС здесь не куча других дел? — Они могут и подождать — клиент у меня только через пару часов, а левады за мной никто не занимал, а амуницию я смогу промазать и позже. Оно не горит. — Что ж... раз уж так, то у меня ещё два седла внизу, а потом надо здесь всё развесить. — Погнали. Юнги оказывается второй в мире персоной, рядом с которой Хосоку внезапно комфортно. Первый — это, конечно, Чонгук, но он родной брат, с которым они вдвоём родились с разницей всего в пару-тройку минут, а с остальными отношения у старшего из двух двойняшек с фамилией Чон складываются достаточно сложно. У Хосока весьма небольшой эмоциональный ресурс: он достаточно быстро устаёт от людей и от общения, и весьма редко бывает такое, что он действительно в искреннем кайфе от общения с кем-то, кто не Чонгук. Брат — это иное. Но и от Намджуна с Чимином Чон устаёт зачастую, невзирая на то, что они хорошие люди. Просто Хосок, невзирая на всю свою экстравертность, и впрямь расходует очень много эмоций, а потом ему нужно посидеть одному и «подзарядиться» ими опять. С Юнги же... не так. Он говорит достаточно мало, пока они разбирают баулы, и по большей части лишь слушает, вставляя ремарки по делу. Они лёгкие, очень смешливые — спустя всего полчаса Хосок совсем безобразно падает на спину, сидя на корточках, и едва не сносит башкой лавочки в зоне для переодеваний, а Юнги, хмыкнув, подаёт ему руку с негромким: — Я так запал тебе в душу, что уже ноги не держат? Даже не зная, с какой, сука, точностью описал состояние старшего из двойняшек Чон уже три дня спустя, когда как-то так получилось, что они поцеловались в общем амуничнике, рискуя быть пойманными. Хосок реально не знает, как так получилось: в свои двадцать лет он, как и Чонгук, не влюблялся ни единого раза, а потому его откровенно пугает странное чувство, что у него в груди взрываются бомбы в тот момент, когда они всего спустя три дня после знакомства рискуют попасться на глаза хоть кому-то. — Я думал, ты гетеро, — это то, что шепнул ему Юнги прямо в губы. — Я думал, что ты умеешь думать, — хмыкает Чон в ответ, а потом целует его снова. И снова. И снова. И вечером без какого-либо зазрения совести едет отнюдь не к себе, где занимается таким отчаянным сексом, будто в последний раз. Член Юнги не очень большой, но, наверное, парадоксально самый приятный из всех, что Хосок когда-либо седлал в своей жизни. Таковых было очень немного — всего-то две штуки, — однако для первого раза Мин трахнул его на сотню оргазмов из десяти: подумать о том, чего ждать, если вдруг они повторят это снова, уже выучив реакции тела друг друга. После того, как они кончили, Юнги осторожно вытирает его, а затем, клюнув в губы, предлагает посмотреть что-нибудь вместе и уехать домой уже утром. А с утра делает ему обалденный омлет и душистый чай, следит, чтобы Хосок съел всё до последнего, и только потом отправляет домой. С тихим: — Ты бы хотел продолжать? — Есть по утрам что-нибудь вкусное? — с нервной усмешкой интересуется Чон, ощущая, что влипает в историю, которая едва ли может кончиться хорошо для него. Однако — всё же — в историю, где он сможет всё-таки кончить, а Мин на это лишь негромко смеётся и произносит: — Можно и так. Но ты понимаешь, да, что сейчас я о сексе? — Хочешь быть моим любовником? — тянет Хосок. — Да. Мне очень понравилось. Так что если тебе тоже, то мы бы могли... Это кончится плохо. Определённо — хоть потому, что в момент, когда Юнги говорит ему эти слова с неловкой улыбкой на скуластом лице, у его собеседника опять что-то в груди разрывается. Очень приятно: отдаёт теплом и странной нежностью после. — Да, — говорит ему Чон. — Мы могли бы. ...— Я не должен быть здесь. — Брось, ты такой зануда! Так сложно помочь? — Тебя тут тоже быть не должно. Мы конкуристы, Тэхён. Что мы забыли на стартах по выездке? — Хороший вопрос! — рявкает тот Чон, что Чонгук, таща брата за собой, как унылый флажок и заходя в соседний проход, где Юнги проводит последние приготовления Геральта к разминке. — Почему вы двое здесь? — Я выступаю. Вдруг ты не знал, — с будничным видом сообщает Тэхён такую, на его скромный взгляд, весьма прозаичную вещь. А Хосок, стоя в проходе за плечом брата-двойняшки, отчётливо понимает в очередной раз очевиднейший факт: он не хочет быть здесь. Не потому, что ему неприятны все люди, что собрались прямо сейчас в широком проходе конюшни. И даже не потому, что ему неприятно находиться с Юнги в одном помещении — это совершенно не так. Ровно напротив. Хосоку настолько всё это время было приятно находиться с Юнги, что сейчас ему сложно дышать, сложно на него не смотреть. Просто сложно, и по этой причине он выдумывает сотни отмазок, чтобы с ним не встречаться; чтобы заставить себя даже не думать, что у них что-то могло получиться, ведь... Едва слышно цыкнув, Хосок поднимает глаза. И незамедлительно сталкивается взглядом с Юнги, что замер с щёткой в руках возле лошади, но смотрит только на него одного. Это смущает. Боже, как это сильно смущает, и насколько же тяжело сохранить лицо в эту минуту, когда сердце о рёбра колотится, как сумасшедшее. — Я знаю, что ты выступаешь, но это вовсе не значит, что я не могу возмущаться, потому что ты ужасный засранец! — тем временем Чонгук даже не думает, чтобы сдаваться и перестать возмущаться. — Ты о здоровой конкуренции слышал? — негромко смеётся Тэхён, подходя к ним прямо в упор и касаясь подбородка Чонгука так нежно, что другой Чон, тот, что постарше, остро чувствует зависть. В этом жесте столько эмоций, что впору застрелиться всем тем, у кого подобного нет — особенно в тот самый момент, когда Чонгук дует губы, а Ким поднимает его лицо к своему и легко чмокает в губы с негромким: — Хочешь, я специально тебе проиграю? — Не смей, — бубнит Чонгук в поцелуй. — Я сам тебя вздёрну. — Жду с нетерпением, — обещает Тэхён. — Я ухожу, — сообщает Хосок, разворачиваясь. — Почему? — прилетает немедленно в спину от братца. — Потому что я не собираюсь стоять и завидовать вашему флёру романтики и... всякому! — обернувшись через плечо, заявляет Хосок, чувствуя себя дураком. Он не может сказать, что не испытывал точно такого же до недавнего времени. Ведь это... действительно было и... — Вы двое можете делать всё то же самое, — рубит с плеча бойфренд Чонгука, глядя на него, вскинув брови и игнорируя злой резкий вздох Мин Юнги, который стоит подле Геральта всё ещё. — В конце концов, у этого невозмутимого парня на тебя лютый краш и ему максимально дерьмово из-за того, что ты динамишь его всё это время. Пожалей его несчастное сердце, потому что его никто до тебя не разбивал. И в этот момент Юнги делает то, что ему совершенно не свойственно, а именно: со злостью кидает многострадальную щётку в ящик и, не говоря больше ни слова, быстрым шагом уходит в сторону выхода из помещения, оставляя всем остальным смотреть ему вслед. — Догоняй, — это всё, что произносит Тэхён, играя бровями и обнимая Чонгука. — Задолбали страдать. Зачем все эти сложности? — Ты его разозлил, — произносит же брат. — Конечно, я его разозлил. Кому может понравиться, когда все чувства вываливают при объекте симпатии? Но эти придурки по-другому не могут: я бы ни слова сейчас не сказал, если б не знал, что Хосок тоже страдает. Догоняй, говорю, Чон, своего мужика. Не мой Чон, другой. Мой Чон пусть остаётся, я его буду пылко любить и задабривать.***
Это похоже на ураган. В том самом лучшем из смыслов, что Хосок так по-дурацки влюбляется в парня, секс с которым вскружил ему голову: Юнги словно навеки поселяется в мыслях уже после первого раза, а после того, как Мин берёт его прямо в их раздевалке очередным поздним вечером, вытащить его из своей головы возможным не видится. Тем роковым вечером их, кстати, палит Чимин, случайно провозившийся на работе дольше положенного. Ирония заключается в том, что Пак никогда не изменяет себе и, застав два полуголых субъекта на одном из диванов, даже в лице не меняется, просто смотрит на замерших Хосока с Юнги и, опустив глаза на член Хосока, роняет: — Ну хоть побритый. Горжусь, сыночка, — и, закрыв дверь в комнату отдыха, топает в душ, обломав им настрой. Кто ж знал, что этот засранец будет на базе, верно ведь? Юнги и Хосок действительно были уверены, что даже самые поздние пташки уже изволили вылететь в сторону своих уютных домов — к телевизорам, детям и дорогим сердцам супругам. Но неловким это совсем не было. Отнюдь: они только смеются, а потом встречают Чимина одетыми и тот даже вопросов не задаёт — они втроём нарушают одно из главных правил их раздевалки и закуривают прям на диванах и разговор получается комфортно-уютным. Совсем, как комфортно-уютным получается секс с Юнги той же ночью в квартире Хосока, и самым страшным здесь является то, что когда Мин уже в предрассветном сумраке стоит в кухонной зоне в одном нижнем белье и пьёт воду, Хосок вдруг ловит за хвост конкретную мысль. Слегка угловатый бледнокожий Юнги так уместен здесь. На этой кухне, в этой квартире, в одних чёрных трусах и с распущенными чёрными прядями, такими на ощупь слегка жестковатыми, но парадоксально всё-таки мягкими. Хосок трогал. Он даже цеплялся в эти самые волосы во время их поцелуев. — Ты так на меня странно смотришь, — с неловкой улыбкой говорит ему Мин, садясь всё-таки рядом и нежно целуя в висок, — будто на тебя снизошло озарение. — Типа того, — туманно отвечает Хосок, ощущая, что трепет от прилива такой лёгкой нежности так силён в нём, что отдаёт до кончиков пальцев аж на ногах. Это чертовски пугает: Юнги всё ещё предлагал ему секс, а не влюблённость; сброс напряжения, а не эмоции; физику, а не духовность. Чон чертовски неопытен в таких делах: у него и первый раз-то был в клубе по пьяни, и отношений не было вовсе: тяжеловато в Корее найти адекватного гея, который будет согласен на что-то серьёзное с эмоционально зелёным юнцом. Чимин вон нашёл, да вот только гей у него оказался неадекватным слегка, а сейчас меньше всего сам Хосок хочет надумать чёрт знает что, а потом сидеть и страдать. — Расскажешь? — Осознал, что ты очень красивый, — почти не лукавит Чон, повернувшись к нему. И встретившись взглядом с предметом своих духовных волнений, замечает, как чёрные брови Юнги ползут вверх в небольшом удивлении. Его, на самом-то деле, так привлекает эта черта — Мин «в тарелке» всегда. Его вид всегда излучает спокойствие, его эмоциональный диапазон достаточно узкий, чтобы не ощущать себя на вулкане: в Хосоке слишком много эмоций, чтобы не сгорать постоянно с такими же, как и он, людьми. А Юнги... терпеливый и рассудительный. И — Боже! — это так сексуально, что хочется даже прямо сейчас ему отсосать... снова, потому что сегодня Хосок этим уже занимался. — Ты красивее, — просто отвечает Юнги. — Неправда, — хмурит брови Хосок. — Правда, — с улыбкой говорит ему Мин. — Очаровательный во всех отношениях. Милый. Прекрасный. Добрый. Отзывчивый. Старательный. Умный. Когда они сидят вот так, в гостиной Хосока, на большом чёрном диване, и рука Юнги обнимает за талию, пока сам он шепчет все эти слова... это вне правил. Нельзя так: Чон уверен, что сейчас его дурацкое сердце слышно даже в Зимбабве. Его бьёт наотмашь контрастами: в повседневной жизни совершенно невозмутимый и саркастичный Юнги, который сейчас сидит рядом с ним и говорит это всё — тоже вне правил. Весь он за гранью, где один Хосок так боится что-то почувствовать, но неуклонно катится в пекло, потому что ему не оставляют ни шанса. — Пойдём спать? Буду обнимать тебя. Хочешь? Ни единого шанса, хотя предлагали лишь секс. И это проблема для одного Чон Хосока, ведь спустя пару недель он понимает, что рядом с Юнги ему легко засыпается; рядом с Юнги ему вкуснее есть; рядом с Юнги ему приятнее быть. И, по-хорошему, это всё бы остановить к чёртовой матери, пока не стало так больно, что хоть в окно иди, но он... не может. Потому что весь Юнги — это неумелый комфорт и забота из тех, что, словно колючий свитер, дают много тепла, но чуть царапают кожу. Хосоку нравится это. Хосоку весь Юнги нравится. И именно это причина, по которой он всеми усилиями пытается собрать себя по частям в душевой, когда Юнги на подъёбы Чонгука говорит своё радикальное: «С твоим братом я не встречаюсь». Хосоку не должно было быть больно, верно ведь? Он соглашался на секс и только лишь на него, а тот факт, что Мин оказался реально хорошим, так это уже его, Хосока, проблемы. Но это, собственно то, что он чувствует, когда, сославшись на занятость, едет домой в одиночестве; плохо спит ночью в холодной двуспальной кровати; находит с утра резинку Юнги для волос, а после садится за барную стойку и роняет голову на руки, пытаясь понять, что ему теперь с собой таким делать. Пока Хосок видит в Юнги всё самое лучшее, Юнги в его сторону так даже не смотрит. А вкус разбитого сердца чертовски горчит, как горчит и желчь лжи, когда в курилке днём Мин обеспокоенно спрашивает, всё ли нормально. — Всё плохо, чувак. Я так сильно влюблён в тебя, пока для тебя я просто лишь секс. Но это моя проблема, и я понимаю, что облажался. Прости меня, просто у меня никогда не было нежного секса. Никто обо мне не заботился как о партнёре, и поэтому у меня это вспыхнуло, ладно? Я, честное слово, разумный малый, и хорошо понимаю, что это вне твоей зоны ответственности, так что, прошу, давай это закончим, потому что дальше мне будет хуже. Я бы хотел, чтобы мы оставались приятелями. В конце концов, нам ещё тут работать. Это то, что Хосок хочет сказать. И это, собственно, то, с чем Юнги должен был согласиться. — Всё нормально. Переночуешь сегодня? После всего можем пересмотреть с тобой «Тора». Это то, что он говорит. И это, собственно, то, на что Юнги соглашается. Да, со слегка обеспокоенным видом, но Хосок просто не может заставить себя от него отказаться, наивно начав считать, что если секс с ним станет не чем-то неожиданно новым, а избитой привычкой, то и чувства пройдут. Проблема кроется в том, что даже тогда, когда они перестают проводить ночи порознь вовсе, а секс действительно формируется в своего рода привычку, то это, то, что внутри, становится только сильнее. Спустя всего несколько месяцев чувство влюблённости формируется во что-то куда повесомее: в конце концов, они даже доходят до стадии, когда дерутся за унитаз. А один раз Юнги сильно травится и его выворачивает всю ночь напролёт, а Хосоку совсем не противно — он бегает с тазиком туда-сюда, а потом сидит в туалете рядом, пока из Юнги, прости Господи, из всех щелей прёт до победного. Это ужасно сказывается на тренировках и на работе: Хосок становится сильно рассеянным и Намджун пару раз даже повышает на него голос в непонимании, что происходит с самым внимательным его спортсменом; его клиенты порой не могут до него достучаться — так сильно он уходит в свои мысли и чувства. Уже двое из них всерьёз обеспокоены тем, что с их тренером что-то не так, как бы ни старался он отмахнуться. Что уж говорить о Чимине с Чонгуком: те почти всегда сохраняют молчание, но взглядов достаточно. Хосок честно старается просто дружить с Юнги вне их квартир. Вся сложность скрывается в том, что как только входная дверь закрывается, а одежда падает на пол, они перестают быть таковыми. А потом Тэхён попадает в больницу. И Хосок делает самую дерьмовую вещь, но выжидает, когда лучший друг его краша стабилизируется, а потом, столкнувшись с Юнги в проходе конюшни, роняет короткое: — Нам надо заканчивать это. — Что?.. — это всё, что давит Мин из себя: приветливая расслабленная улыбка тает в секунду, он смотрит на Хосока так, будто на его глазах тот только что убил жеребёнка жесточайшим из способов. А сам Чон даже не знает, как выйти из этого боя с минимальной потерей: в конце концов, он влюблён до удушья, однако при этом не может больше позволить себе топтаться на месте, теряя что драгоценное время, что нервные клетки. Так будет лучше — если оборвать и прижечь. — Нам надо заканчивать, — повторяет он, глядя Юнги прямо в глаза. Потому что Юнги не предлагал ему отношений, лишь секс, а Хосоку этого, к сожалению, мало. Как ни пытался бы он дружить с ним вне кровати, с каждым днём это даётся всё тяжелее. — Я больше так не хочу. — А как ты хочешь? — опасно. Опасно, когда Юнги задаёт такие вопросы, опасно, что на них Хосок начинает иррационально надеяться, опасно, что сердце на этих словах становится большим до неправильного.«С твоим братом я не встречаюсь».
— Никак, — спокойно отвечает Чон, глядя Юнги прямо в глаза и изо всех сил стараясь не разрыдаться. — Пожалуйста, не беспокой меня больше. Надеюсь, что ты встретишь того, кто удовлетворит тебя полностью. — Ты это делаешь, — негромко замечает Мин, выглядя... слишком уж уязвимо. — Я не назову это именно так, однако ты удовлетворяешь ме... — А ты меня больше нет, — обрывает Хосок. Ауч. Однако ведь это правда, разве не так? Юнги не виноват, что Хосоку теперь нужно больше, чем тот готов ему дать: жадность человеческих чувств не знает пределов, и их появление всегда бесконтрольно. Поэтому Чон справедливо решает, что им обоим теперь необходимо идти другими дорогами. — Я услышал тебя, — просто отвечает Юнги, каменея лицом. — И больше не побеспокою тебя. — Хорошо. Спасибо за всё. — И тебе. ...И вот теперь Хосок бежит по конюшне, нарушая все правила: во время соревнований по выездке, за несколько минут до своей же разминки, в дурацком фраке и едва не спотыкаясь о длинные шпоры, проносится фурией под развязками приезжих коней, поселяя смуту в проходах.«В конце концов, у этого невозмутимого парня на тебя лютый краш и ему максимально дерьмово из-за того, что ты динамишь его всё это время».
Ему бы думать о том, как проехать свой Средний Приз, а он выбегает к пустующим ныне левадам, где ни души. Никого, кроме него, что стоит, мелко трясясь, дыша тяжело и уперевшись руками в колени, словно бежал — пытается справиться с чувствами. И Хосок подходит к нему осторожно. Медленно-медленно, будто у него есть всё время мира, а не десять минут, и осторожно, словно крадётся к хищнику, а не морально сломленному прямо сейчас человеку, по которому сердце с перебоями бьётся. А подойдя — какое-то время молчит, позволяя Юнги взять себя в руки. А Мин, всё ещё не в силах совладать со своим же дыханием, выпрямляется с негромким смешком и роняет негромко, пряча лицо: — Пришёл меня доломать? — Даже не думал об этом, — честно сознаётся Хосок. — Пришёл всё проговорить. — Какой в этом смысл? Ты сам всё закончил, разве не так? — и, обернувшись к нему, Юнги позволяет заметить в своих глазах застывшие слёзы. — Какая сейчас, мать его, разница, что я там чувствую? Я не хочу, чтобы ты чувствовал себя виноватым из-за того, что я так тупо влюбился, хотя мы договаривались только на секс. Это моя проблема, окей? И только моя, ты здесь не при чём. Я накосячил. Я был уверен, что если мы начнём делать это на постоянной основе, то это станет привычкой, но... всё стало хуже, — и, прикрыв глаза, Юнги только и может, что головой покачать. — Ты слишком прекрасный. Слишком заботливый. Слишком как будто бы мой. У меня не было шанса в тебя не влюбиться, а потом не было шанса тебя не полюбить, и я хочу извиниться за это. И за Тэхёна и его дурь тоже хочу, он не должен был... — Я тоже, — вдруг спокойно и тихо произносит Хосок, перебив. И Юнги замолкает мгновенно, выглядя так, будто ослышался. Или не верит. — Ты тоже... что? — негромко уточняет Мин, и его низкий, обычно спокойный голос даёт слабину — осекается, словно цепляя одной связкой другую, и срывается в нервное карканье. Юнги всем телом трясёт. И Чон почему-то уверен, что его трясёт тоже — от собственной глупости, например, в общем-то, тоже. — Я тебя тоже люблю, Мин Юнги, — позволяя себе всё же расклеиться, он шмыгает носом. — И я думал, что это я накосячил, начав что-то чувствовать, ведь мы договаривались только на секс. Я побоялся, что ты не ответишь взаимностью и решил закончить всё первым, потому что хорошо осознал: дружить у нас не получится. Не тогда, когда я тебя... И на этом моменте Юнги всё-таки делает это: подавшись вперёд, порывисто его обнимает, ничего не стесняясь — ни случайных глаз, ни эмоций. И плачет, уткнувшись Хосоку в плечо, какое-то время, чтобы потом сделать шаг назад, но рук не отнять, и, широко улыбнувшись сквозь слёзы, шепнуть: — Ты будешь моим? — Я уже твой, — утерев слёзы, так же солнечно позволяет Хосок себе улыбнуться. — И всегда буду. Даже сейчас, когда побегу на разминку, буду твоим. И когда выиграю у Чимина первое место, буду твоим. И после того, как всё кончится, и мы поедем ко мне, буду. И ночью буду доказывать. Договорились? — Договорились, — рассмеявшись негромко, соглашается Мин. ...Он правда выигрывает. А ещё — он очень дерьмовый братишка и друг, как плохим другом выступает Юнги, потому что никто из них на старты Тэхёна с Чонгуком даже не смотрит, занимаясь лишь тем, что самозабвенно целуются в раздевалке команды Наён. Как двое голодных, невыносимо глупых сердец, что только-только начали биться, обретя друг в друге уют и спокойствие. А о том, что Чонгук всё-таки Тэхёна уделывает, они узнают по радостным воплям первого из коридора. Верней, не совсем радостного, а всё-таки: — Где мой, блять, брат?! Почему он не рядом со мной в момент этой триумфальной победы?!***
you: (￢‿￢ ) jm: думаешь, завёл себе отношения и можешь позволить себе внушать мне тревогу МОИМИ ЖЕ МЕТОДАМИ? you: (￢‿￢ ) jm: ты меня бесишь (￢_￢) you: (￢‿￢ ) jm: удалите этого парня из чата (￢_￢) you: я пришёл мстить (￢‿￢ ) you: и месть моя, холостяк, будет страшной (￢‿￢ ) jm: НЕ СМЕЙ УГРОЖАТЬ МНЕ МОИМИ УГРОЗАМИ ( ╯°□°)╯ ┻━━┻ you: стол. jm: ┬─┬ノ( º _ ºノ) you: рад объявить: операция по воссоединению сердец намджуна с чимином сегодня начата официально! jm: ДАЖЕ НЕ ДУМАЙ (｀ﾛ´) jm: ЧОН ХОСОК, Я ЗАПРЕЩАЮ (｀ﾛ´) jm: ТЫ НЕ ПОСМЕЕШЬ (｀ﾛ´) jk: кино охуенное ∠( ᐛ 」∠)＿