shut up and ride

shawn mendes, camila cabello — señorita

      — На нас смотрят.       — И похуй.       — Все абсолютно.       — Насрать.       — Я просто в восторге с того, как тебе абсолютно плевать на то, что о тебе думают люди, — искренне и от чистого сердца замечает Чонгук, глядя на темноволосую макушку Тэхёна. В солнечном свете его волосы слегка отдают рыжиной, но только самую малость. В любом случае, унылым Ким точно не слышится, и уж тем более — явно не выглядит. Чонгук свидетель. Он забрал его из больницы три минуты назад. — Мне кажется, все сейчас тут подумали, что я твой заботливый бойфренд, а ты — инвалид, которого я забираю, — бубнит он негромко, чувствуя, как предсказуемо начинает краснеть.       Сама фантазия... влажная, да. Не без этого. Определённо.       — А разве ты не мой бойфренд? — подняв к нему голову, с хитрой усмешкой интересуется Ким, реализуя её незамедлительно.       Чонгук теряется. Нет, без шуток, он действительно очень теряется от такого прямого вопроса и вопиющей наглости со стороны своего собеседника, у него просто-напросто слова вылетают из головы, потому что да, конечно, он бы хотел встречаться с Тэхёном. И пусть у него нет опыта в том, что зовут отношениями, он почему-то свято уверен, что процесс вступления в них происходит... не так.       Тэхён не выглядит ни капли смущённым, однако оказывается словно удовлетворённым реакцией, и, хмыкнув, роняет:       — Обсудим потом. А пока что... вези меня, раб!       — Я тебя сейчас в канаву толкну, — обещает Чонгук.       — Не толкнёшь, — скалится это чудовище. — Потому что я тебе нравлюсь. Как можно толкнуть в канаву того, кто тебе симпатичен?       — Ты и узнаешь!       — Бесчеловечный.       Но стоит, наверное, несколько отмотать время назад для того, чтобы картинка всего этого цирка могла бы сложиться в некое подобие пазла, ведь так?

***

      — Я не смогу забрать его, — это то, что заявляет Юнги с максимально невинным видом, отвлекаясь от стрижки гривы госпожи Марселин на долю секунды и немедленно возвращаясь к прерванному занятию, делая вид, что Чонгука здесь более нет.       — Я тоже никак не смогу. Мне очень жаль, — а это — то, что сообщает Сокджин, держа в руке недоуздок с очевидными признаками бесстыжего подпёздывания. Однако пытаться прижать его смысла нет, потому что на соседней развязке стоит всё тот же Юнги, который поддержит любую ложь так натурально, что даже белые нитки, коими она будет неумеючи шита, приобретут нужный цвет.       — Наён тоже не сможет, — о чём и речь: эту фразу Мин произносит так безоблачно нежно, будто говорит о любовнице. Но Чонгук точно знает, что это не так: принцессу этого парня он знает отлично уже лет этак двадцать, хотя напрямую судить не берётся: если взглянуть на метания родного братца-двойняшки, между ними с Юнги всё ещё куда больше недосказанностей, нежели договорённостей.       Посему: Бог им судья. И Хосоку с Юнги, которые всё никак не придут в своих отношениях к чему-то закономерному, и Сокджину с Юнги, которые так сейчас самозабвенно пиздят ему, глядя в глаза. Обмозговывая оба из этих двух уравнений и вместе, и по отдельности, Чонгук на секунду задумывается, что проблема, может быть, кроется в некой константе в каждом из них.       Тот самый ёбаный «икс», который травит жизнь любому, кто познаёт математику, усердно делает вид, что его тут нет вовсе. По этой причине Чонгук решает схитрить:       — И чем таким ты так занят?       — У меня умер хомяк, — буднично тянет Юнги. — Поеду его хоронить.       Чонгук не имел даже понятия, что у Юнги есть хомяк. И в эту секунду проникается острым сочувствием к крашу своего двойнеца, а также — не менее острым чувством стыда:       — Прости, я не знал...       — Да не было у него хомяка! — восклицает Сокджин с соседней развязки. — Он тебе мозги пудрит!       — Ладно, — кивает Юнги, щёлкая ножницами. Марселин трясёт головой, путая гриву, которую тот с таким трепетом расчёсывал прямо сейчас, и на скуластом лице не дрожит ни единого мускула: что очевидно, у этого парня не только яйца из стали, но и нервные клетки. — Возможно, я правда соврал.       — Ради чего? — Чонгук понимает. Хомяком его одурачили, но то исключение. В конце концов, он действительно мог существовать у Юнги до недавнего времени, разве не так? То есть он, как бы, не долбоёб с изрядной долей наивности, которого Мин так хорошо наебал, пользуясь своей репутацией честного и прямолинейного парня.       Правильно ведь?       — Чтобы ты поехал и забрал одну задницу из больничной палаты, — просто отвечает Юнги, снова укладывая гриву кобылы так, как удобней для стрижки.       Неправильно, да.       — Почему именно я?! — восклицает Чонгук, уперев руки в боки. Прямо сейчас у него есть пятнадцать минут: коновод в бочке ему разминает бельгийца. То медлительный и очень неловкий конёк огромных размеров с большим добрым сердцем без толики подлости или свойственной молодняку импульсивности — невзирая на то, что Чонгуку нравятся тонкие, звонкие и он не может отделаться от всратой мысли о том, что Тэхёну бы его новый спортсмен точно понравился.       Есть такой сорт коней, на которых раз только посмотришь, как понимаешь: ну лох. В самом отличнейшем смысле: тот самый наивный лопух без толики желчи, что так свойственна, например, Вестону в ряде рабочих моментов. Бельгиец напоминает телёнка: большие глаза в обрамлении пушистых ресничек, тяжеловатый костяк, широкая грудь и склонность к тому, чтобы качать литую мышцу за часы. Однако при этом он совершенно нерасторопный: схватывать новое, конечно же, схватывает, однако повторить может отнюдь не с первого раза, хотя правда старается. Нужно просто чуть больше времени и куда больше нервов, чтобы не убиться головой о ближайшую стену, но Чонгуку нравится думать, что это неплохой тренажёр на тот случай, если у него когда-то будет ребёнок.       Воображение рисует достаточно яркий пример: начало двенадцатого, чертовски усталый после работы Чонгук и его рыдающий отпрыск, который не может понять, почему два плюс два будет не пять. И как ни объясняй — всё никак не поймёт, орать на него смысла нет, а важно набраться терпения и разъяснить поминутно, на пальцах. Так и с Грибочком. Вообще, его зовут Гарибальди, но революционер из него ровно такой же, как Люцифер из одного всем знакомого Лютика, так что он быстро мимикрировал во что-то милое и очень доброе. Огромный Грибочек. Тупящий Грибочек. Трудолюбивый Грибочек. Но всё ещё пиздец тормозящий.       Вообще, он не из буйных, так что его можно было и не разминать, чтобы дурь выплеснул, а сразу садиться, однако сегодня Чонгук ленивая задница, потому что сейчас только десять тридцать утра, у него с семи клиент за клиентом. Он уже трижды подсаживался перед каждым из них почти на полчаса, и по этой причине слишком сильно устал и не выспался. Да, он до позднего вечера переписывался с одним переломанным кадром. Он имеет право на личную жизнь, верно ведь?       В общем, да. Грибочек без него разомнётся сегодня.       — Потому что у тебя на него ёбаный краш, у него на тебя ёбаный краш, и когда вы двое уже поебётесь, всем станет легче, — ударом в лицо отвечает Юнги с нечитаемой рожей. — Поэтому ты едешь за ним, катишь его по парапету на ебучей коляске, грузишь в свою ебучую тачку и...       — У тебя недотрах? — уточняет Сокджин.       — С чего ты решил? — как-то достаточно резко отвечает Юнги.       — Слишком много однокоренных к слову «ебать», — отвечает тот беззаботно. — Может, стоит позвонить Чон Хосоку?       — Не при мне, вашу мать... — просит Чонгук одновременно с равнодушным: «В этом больше нет смысла», а потому осекается, чтоб повториться уже через секунду: — Вашу мать, что я сейчас слышу?       — Голубки поругались? — Сокджин допиздится, Чонгук это чувствует. Есть подозрение, что и сам Ким чувствует тоже, но способен ли он нажать на кнопку «стоп», если есть возможность подъебать одного из своих ближайших друзей?       Вот и Чонгук бы тоже её не имел. И вообще, речь сейчас идёт о его родном брате и члене Юнги, прости Господи, в его пятой точке. Так что он не уверен, хочет ли знать, что между ними случилось. Наверное, всё-таки да, нежели нет, потому что Хосок, в лучших традициях, ни слова ему не сказал.       — Мы не были вместе, чтобы ругаться, — заявляет Юнги, спускаясь со стремянки и подстригая Марселин лишние волосы на путовом.       — А я уже думал, ты из неё фриза делать собрался, — комментирует Чон.       — Мне просто было лень её стричь, — признаётся Юнги, больше свою личную жизнь не комментируя. — Я месяц смотрел на её ноги и гриву с мыслью: «Сегодня уж точно» и откладывал до лучшего времени. Сегодня у меня есть перерыв в два часа, потому что у меня клиент заболел, так что я решил, что пора.       — Ура, эпиляция, — весело заявляет Сокджин.       Чонгук пробивает ладонью лицо, решая, что комментировать это не будет.       ...Грибочек пыхтит очень старательно, но к двадцатой минуте их тренировки Чонгук начинает отчётливо думать о том, что он недооценил разум этой скотинки, потому что та явно смекнула: если делать вид, что ты думаешь, то тебя меньше доёбывают и больше прощают.       — У него на лице написано, как же сильно он хочет, чтобы ты от него отъебался, — сообщает Чимин, пробегая далеко внизу. Как таракан.       — У тебя, в общем-то, тоже, — не остаётся Чонгук в долгу, глядя на то, как друг заходит на вольт верхом на Одетт, и выглядит то... неприятно. Из-за того, что у неё короткое туловище, мах ноги у неё очень короткий, а из-за её впечатлительности движения пока ещё лишены нужной плавности. Есть подозрение, что Чимин сейчас восседает не на спине кобылы благородной арабской породы, а на чём-то вроде табурета, что вышел из-под руки трудовика в белой горячке: мышцы спины у лошадки зажаты, и как бы Пак ни пытался с ней сейчас договориться о хоть каком-то сотрудничестве, пока что он терпит полный провал.       — Я её ненавижу, — с напускной широкой улыбкой сообщает Чимин. — Всем своим существом. Я не понимаю, на кой хуй Намджун вообще решил, что купить её будет клёвой идеей. Если бы ты знал, как я держусь, чтобы не заорать на неё, ты бы заплакал.       — Я могу представить... наверное, — Грибочек ведёт одним из тех огромных локаторов, что Бог послал ему вместо ушей, и Чонгук слегка поддаёт ногой газу на мягкую руку, переключая внимание коня на себя: не хватало ещё, чтобы малой сейчас резко отвлёкся и начал играться и баловаться. Нет, это, конечно же, не запрещено для детей, даже когда они кони, но проблема заключается в том, что он всё ещё сидит здесь, и ему бы пиздец не хотелось вдруг оказаться соседом Тэхёна. Тем более, что Тэхёна сегодня выписывают. — Будь с ней нежнее.       — В нашем тандеме абьюзер не я, — на этом моменте Одетт, очевидно, отчаявшись, начинает очень пронзительно ржать, а Грибочек — Чонгук видит отражение в зеркале — смотрит на неё, как на дуру.       — Скажи, странная, да? — обращается Чон к бельгийцу. Локаторы снова забавно шевелятся: он его слушает. — Хорошо, что хоть ты не орёшь.       И получает в ответ тихое бормотание на лошадином, из-за чего улыбается.       — Я должен признаться в двух вещах сразу, — это Чимин заявляет, уже проезжая мимо него.       — Валяй, — они в манеже вдвоём, значит, можно ждать чего-то весёлого.       — Во-первых, меня раздражает, что я медленно перемещаюсь в пространстве. У неё слишком короткие ноги!       — Мы не выбираем, какими рождаемся! — начиная смеяться, отвечает Чонгук. Грибочек, пользуясь случаем, пытается слегка закусить правый повод, но отцепляется так же легко, как и пытался вцепиться: он вообще парень уравновешенный, пусть и немного тугой даже на простые сгибания. Неповоротливый лось. — Так что не осуждай её!       — Во-вторых, у меня в штанах, кажется, из-за неё теперь гоголь-моголь, — отчаянно заявляет Чимин, проезжая уже в обратную сторону. — Она как табурет! Никому не советую!       Чонгук не сдерживается и громко фыркает.       Грибочек снова пыхтит очень усиленно, делая вид, что разбирается, куда и как ему нужно ставить свои огромные ноги, но ведь они оба знают, что это не так. Но он действительно сегодня сделал всё то, что Чонгук хотел от него: в принципе, на следующих домашних стартах можно даже принять участие и побороться за место.       Кто бы вам ни говорил, что в конном спорте едут на качество, а не на место, в Чонгуке достаточно честности, чтобы сказать: нет, это не так. Конный спорт — любая его дисциплина — всё ещё остаётся соревновательным видом, а там, где есть место для конкуренции, всегда найдётся место амбициям. Чонгук КМС, но это вовсе не значит, что он не хочет выполнить мастера до тридцати. Он знает, что иногда едет езды дерьмово, но это всё ещё не показатель того, что он не хочет всегда побеждать. Он здоровый игрок с нездоровым заёбом: как бы ни было важно проигрывать хоть иногда, чтобы иметь стимул к росту, он бы хотел всегда побеждать. Поэтому да, для него место важно. И кубки важны — как и для любого другого спортсмена, который хочет построить карьеру, так что ему всегда очень забавно наблюдать за теми людьми, которые говорят это: «Я для себя еду».       Да, друг, каждый всегда едет лишь для себя, и каждый едет на качество. Но, согласись, никто ни единого раза не отказался от кубка, ведь «я здесь не за этим». Так то Чонгук, да, порой порицаем в конных кругах за свою жажду занимать первое место, но ему как-то плевать. Он согласен уступать только Хосоку с Чимином — лишь потому, что они его близкие люди, с которыми у него конкуренция здравая. А отдавать места кому-то ещё он не намерен — даже ценой здоровья порой.       Он знает второго такого же. Его как раз сегодня выписывают.       Но, впрочем, в отношении партнёров по спорту Чон меру знает: Грибочек действительно сегодня хорошо поработал, пусть и косит под дурачка, и доканывать его смысла нет — сделав звонок коноводу, Чонгук выпускает поводья, позволяя коню потянуть шею и выдохнуть, после чего встаёт по стенке налево и позволяет себе потянуться в седле. Чимин, всё ещё не добившийся от Одетт адекватных реакций на свои мягкие и обучающие кобылу подсказки, провозится здесь какое-то время. А сам Чонгук велел коноводу взять второго молодого коня на корду сегодня, и слегка порысить: тот, клянча у конюха сено, ударился путовым о дверь денника и получил лёгкий ушиб.       Тэхёна выпишут в половину второго. У Чонгука ещё есть время на то, чтобы хорошо отшагаться, сходить в душ, покурить и перекусить что-то в местном кафе — одним словом, стать человеком. Потому что, по своему обыкновению, он, конечно, не завтракал, перебившись с утра парой сигарет да стаканчиком кофе. Его желудок за такие грехи ему точно спасибо не скажет, однако это та плохая привычка, которую искоренить достаточно сложно — по утрам его сильно мутит ещё со школьных времён, а организм будто бы просыпается только к полудню.       Хотя, может быть, это действительно так: сам по себе Чон сова и в свой выходной может проспать до трёх часов дня, а в будни предпочитает начинать рабочий день с часа. Исключение — соревнования, там всегда ранний подъём, и такие дни, как сегодня, когда у всех резко случилась тьма дел ближе к вечеру и клиенты перенеслись на раннее утро.       Это был единственный раз, когда он не стал возражать для проформы: в конце концов, ему тоже нужно двигать отсюда в час дня, а сейчас время только одиннадцать тридцать. Времени — жопой жуй, и поэтому, сдав Грибочка Сынёль — своему коноводу, он идёт наверх в раздевалку, где встаёт под горячие струи воды и позволяет себе ткнуться лбом в холодный кафель стены.       Сегодня он спал до безбожного мало, потому что они с Тэхёном не могли наговориться. На самом-то деле, они говорят постоянно, и это та самая фаза конфетно-букетного, когда весьма тяжело не смотреть на экран телефона, пока ты работаешь. Чонгук очень ответственный тренер и не менее ответственный всадник: не позволяет себе отвлекаться от дел даже на таких горячих парней, как Ким-чёртов-Тэхён. Но этот тест на выдержку рискует треснуть по швам каждый раз, когда телефон в кармане призывно вибрирует.       Вода расслабляет уставшие мышцы: стекает от головы до самых пяток обильными струями, слегка неприятно заливается в нос, но то можно стерпеть. Крепко зажмурившись, Чонгук продолжает упорно стоять под тёплым потоком, стараясь не думать о том, что сегодня ему пришлось хорошо поработать в седле аж на четырёх головах. Потому что если вдуматься в эту нагрузку, то можно резко расклеиться... хотя бывали и дни, когда он садился на пять-шесть подряд.       — Да ты прям Аполлон, — раздаётся за дверцей кабины.       — Ты мне мстишь, да? — отлепив себя от стены, тянет Чонгук, повернув голову в сторону голоса. Хосок, хмыкнув, бегло умывает лицо проточной водой из раковины, что стоит неподалёку.       — Ты просто не закрываешься. Твоя проблема, — замечает двойняшка, глядя на то, как он, выключив воду, выходит из душа.       — Что у тебя с Мин Юнги? — бегло обтеревшись своим большим полотенцем, Чонгук обвязывает его вокруг пояса и ныряет ногами в резиновые шлёпанцы чёрного цвета, которые живут в раздевалке как раз для таких вот моментов. А свой вопрос задаёт, неотрывно глядя Хосоку в лицо: то, как брат вздрагивает на этих словах, не проходит бесследно: — Выкладывай.       — Нечего, — коротко, хлёстко: тема Хосоку весьма неприятна, как можно судить, и он выходит за дверь, наверняка зная о том, что Чонгук пойдёт следом, ведь, помолчав, продолжает со вздохом: — Хорошего — точно.       — Я думал, у вас всё на мази.       — Когда речь идёт о Юнги, проще не думать. Вот я и решил перестать.       Тон брата слишком ясно даёт понимание: тема закрыта, обсуждению не подлежит — и на Хосока то не похоже, потому что два брата Чон всегда друг с другом делились даже самой постыдной хернёй. Чимин нередко ставит им это в укор, мол, нездорово в таких колоссальных подробностях делиться друг с другом чуть ли не тем, как удачно посрал, и партнёры им за это спасибо не скажут.       — Если они у вас двоих вообще когда-нибудь будут, — добавлял до недавнего времени, потому что теперь у Чонгука вновь вибрирует телефон на журнальном столике, а Хосок уходит в отказ в разговоре о своём объекте влюблённости. В любом случае, такой подход к делу Чонгуком воспринимается достаточно мягко: в конце концов, он учится быть понимающим и старается быть лучшим братом на свете, раз в качестве сына слегка не преуспел. Отец до сих пор с ними не разговаривает из-за того, что они двое по членам, но как-нибудь переживёт, это даже склонная драматизировать мама сказала, так что если это и является своего рода проблемой, то лишь для него одного.       — Тебе написал Ким Тэхён, — сообщает Хосок, наклонившись над столиком.       — Иногда ожидание лучше процесса, — заявляет Чонгук, надевая трусы. — Подождёт пять минут. Какой у тебя график сегодня?       — Ещё трое осталось, и потом поеду домой, — спокойно говорит ему брат. Настолько спокойно, что становится ясно: если бы не размолвка с Юнги, то после работы Хосок бы поехал отнюдь не в свою пустую квартиру с целью остаться с заёбами наедине. — Буду смотреть сериал и жрать ведро мороженого.       — Как в мелодраме? — уточняет Чонгук, надевая футболку.       — Хуже, чем в мелодраме, — с постным лицом отвечает Хосок.       — У вас с ним всё так плохо?       — У нас с ним из хорошего был только трах. Теперь траха нет, но я уверен, что смогу с достоинством пережить эту потерю. В конце концов, его член не единственный на планете Земля.       На этих словах Хосок нарушает главное правило их раздевалки, но, упав на диванчик, закуривает. Намджун увидит — раздаст пиздюлей, но Чонгук не осудит: в конце концов, его брат впервые проживает период разбитого сердца, так что стоит относиться к таким мелочам с долей терпения.       Потому что двойняшка действительно чертовски расстроен, и есть подозрение, что вот-вот разрыдается, а держится лишь потому, что пытается сохранить остаток гордости перед Чонгуком. Вздохнув, тот надевает свои любимые джинсы, а затем, садясь рядом с Хосоком, уточняет негромко:       — Хочешь я ему в морду дам?       — Нет, не хочу, — спокойно отвечает Хосок, глядя в стену напротив. — Он меня не обманывал и не предавал. А я просто придал слишком много значения нашему сексу, влюбился и поплатился. Мин Юнги — не тот парень, в которого мне вообще стоило быть когда-либо влюблённым. Мин Юнги, если быть откровенным, вообще не тот парень, на которого я бы хотел впредь тратить такой ценный ресурс, как блядское время.       — Что он хоть сделал?       — Лучше спроси, чего он не сделал, — и, покачав головой, брат выдыхает дым носом. — Забей. Поболит и пройдёт. Я буду в порядке, просто дай мне пару дней, ладно?       — Точно в морду ему не давать?       — Стопроцентно.       И, кивнув, Чонгук запоздало берёт в руки свой телефон, совершенно забыв, что Тэхён ему написал. И что он, вообще-то, собирался выпить ещё одну чашку кофе и что-то по-мелочи перекусить перед тем, как поехать в больницу. tae: происходит какая-то ебень (；⌣̀_⌣́) tae: юнги стал каким-то весьма tae: молчаливым? tae: типа того you: он никогда не любил попиздеть tae: вот именно (；⌣̀_⌣́) tae: но я заставлял его со мной разговаривать, потому что мне тут скучно лежать, а тебя доставать постоянно я не могу tae: а тут он молчит! tae: ну не прям молчит-молчит, но что-то явно случилось (；⌣̀_⌣́) tae: это меня беспокоит you: > а тебя доставать постоянно я не могу почему это? tae: у тебя есть жизнь за пределами мессенджеров tae: клиенты, кони и люди tae: у меня сейчас есть только стены больницы, и было бы тупо просить тебя постоянно сидеть со мной tae: поэтому я заёбываю и тебя, и юнги, и сокджина, а не только или тебя, или юнги, или сокджина считаю, я гений you: ты можешь писать мне, тэтэ you: я не имею ничего против you: если буду занят — отвечу чуть позже, но отвечу тебе обязательно tae: ...почему такой чуткий? you: я просто искренний tae: подкупаешь, зараза you: я думал, ты уже куплен tae: вовсе нет tae: я отдался бесплатно       — Он тебе нравится, — констатирует Хосок очевидное, глядя на своего брата крайне внимательно. — Сильно.       — Есть такой момент, да, — не в силах не улыбаться признаётся Чонгук, отложив телефон и надевая носки, а потом — и кроссовки.       — Я надеюсь, что у него лишь амплуа мудака, а сам по себе он очень хороший чувак. По крайней мере, он таким выглядит. Ну, знаешь, из тех ребят, которые много выебываются, а потом оказываются самыми добрыми на свете людьми.       — Я бы сказал, что Юнги бы не стал дружить с полным дерьмом, но ведь ты сейчас в стадии, когда даже сам Юнги для тебя кажется полным дерьмом, — качает Чонгук головой.       — Нет, кстати, — вдруг глухо замечает Хосок. — Я просто считаю его полным придурком, на которого я больше не хочу тратить время. Но он не плохой человек. Просто... я невольно от него жду тех вещей, которые он дать мне не сможет.       — Вы двое поговорили?       Пауза.       И ещё.       И ещё. Уж слишком затягивается, чтобы не было одного конкретного вывода.       — Не говори мне, что вы даже не обсудили всё то, что между вами случилось, и просто слились?.. — осторожно тянет Чонгук, глядя на брата, как на придурка. Хосок же бормочет в ответ что-то несвязное, полностью подтверждая догадки двойняшки, а под конец бормотания всё-таки не может выдержать и восклицает:       — Я ссыкло, ясно? Я не хотел, чтобы он разбивал мне сердце отказом!       — Каким, нахрен, отказом? — и Чонгук сильно хмурится. — Ты что, послал его, чтобы он тебя не послал, решив, что если скажешь ему: «Я в тебя вкрашился», то он всенепременно сольётся и причинит тебе боль?       В этот момент над братом едва, что не нимб зажигается.       — Именно это я, собственно, сделал.       — Придурок, — вздыхает Чонгук, глаза закатив и поднимаясь с дивана, — мне даже добавить тут нечего. Разве не ты в приступе страсти не так давно заливал Чимину о том, как важно бороться за то, что ты любишь?       — Я был в говно, — напоминает Хосок.       — Что у трезвого на уме, то у пьяного на...       — Не мой случай, — пасует двойняшка. — Я определённо не буду говорить с Мин Юнги о том, как сильно въебался в него из-за того, что он нереально заботливый, чуткий и интересный. И я совершенно уверен, что проживу без него, невзирая на то, что у него потрясающий смех и очаровательный юмор.       — У кого потрясающий смех и очаровательный юмор? — он снова делает это. На этот раз, правда, вместе с Чимином, который влетает в их раздевалку злым, как собака, и зачем-то тягая Юнги за собой, как флажок. Но последние фразы оба явно услышали, так что теперь Хосок вновь оказывается в положении весьма нехорошем, но, может быть, конкретно таком, какое сдвинет его идиотские мысли с такого дебильного вектора.       — Да так, — отворачиваясь, чтобы никто не увидел, как от лжи загорелось лицо, тянет Хосок, — встретил кое-кого.       Чонгук едва не пробивает свой лоб ладонью.       — Кого ты уже, блять, смог встретить? — хмурится Пак, глядя то на Хосока, то на Юнги с нотками паники. — Ты же живёшь на работе!       — Неправда! — восклицает двойняшка Чонгука в приступе гнева достаточно искреннего, чтобы снова к ним развернуться. — Я не живу на работе!       — Живёшь!       — Не живу!       — А вот и живёшь!       — Неправда!       — Ещё какая, блять, правда! Юнги, скажи ему!       — Не буду я ему ничего говорить, — спокойно отзывается Мин, а затем, кивнув Чонгуку, произносит негромко: — Встретимся позже. Я хочу есть.       — Я тоже, — салютует всем Чонгук в свою очередь. — Пойдём вместе? Мне уже ехать скоро.       — Давай, — не без облегчения произносит Юнги с почти благодарным кивком, после чего они оба выходят в большой коридор и в полном молчании следуют в сторону небольшого кафе.       Чонгуку, наверное, нужно заговорить. В конце концов, Юнги — это лучший друг парня, с которым у него, вроде бы как, вот-вот начнётся роман, если уже не был начат. А ещё Юнги — краш обосранца, которого Чон привык звать своим братом, и стоит узнать, как он к этому самому брату относится, дабы тот перестал творить лютую дичь и страдать почём зря. Ну и, если быть откровенным, Юнги — просто классный чувак, с которым можно хорошо провести время и поговорить ни о чём и обо всём сразу. Даже после того, как он с постной рожей врёт о том, что у него умер хомяк.       — Ты... — они начинают это одновременно, и сконфуженно молкнут. Потом Мин начинает негромко смеяться и машет рукой, мол, начинай, и Чонгук считает себя вправе продолжить: — Ты точно не хочешь поехать на выписку вместо меня?       — Разве мы сейчас говорим не о выписке парня, на которого у тебя дикий краш, а? — мягко ему улыбнувшись, отвечает ему конкурист.       — О нём, но...       — Тогда я не хочу. Всё в порядке. Я каждый день вижу Тэхёна, и для меня, парни, важнее, чтобы вы разобрались в своих отношениях. Я топлю за любовь и всякое такое дерьмо, — пожимает плечами Юнги и толкает дверь в кафетерий.       Где-то на этом моменте Чонгук мог бы воскликнуть: «А за любовь между тобой и Хосоком ты топишь?», но они с Юнги не слишком близки для такого — это во-первых. А, во-вторых, внутри помещения они находят Наён и Намджуна, и если при собственном тренере Чонгук мог бы продолжить раскручивать эту гейскую драму, то при тренере Джина, Юнги и Тэхёна его рот сам собой закрывается. Он не знает, осведомлена ли она. Он не знает, как она относится к этому. Он о Наён вообще знает достаточно мало, невзирая на то, что она кажется клёвой, но жизнь научила, что люди порой таковыми бывают ровно до той поры, пока не узнают, с кем ты спишь. Так что любые вопросы об отношениях между Юнги и Хосоком он решает пока отложить, и просто кидает свой телефон на стол возле Намджуна, сменив вектор своего направления в сторону стойки с едой.       — Сегодня Тэхёна выписывают? — этот вопрос Намджун задаёт, когда Юнги берёт говядину с рисом, а Чонгук — чачжанмён, и оба садятся, чтобы приступить к трапезе. Обращается он, вообще-то, к Юнги, но так получается, что они с Чонгуком синхронно говорят своё «мгм», что заставляет Намджуна, коротко хмыкнув, повернуться к своему же спортсмену: — Могу ли я знать, куда ты намылился?       — Так Тэхёна выписывают, — поясняет нейтрально Чонгук, пожимая плечами, и снова опускает глаза на лапшу. Не потому, что ему очень неловко — он из такта и вежливости не поднимает тему гомосексуальности Юнги при Наён, но из своей ориентации тайны делать не собирается. Он не будет впутывать в это Тэхёна без лишней нужды — если Намджун продолжит докапываться, то он просто сведёт всё к тому, что тайно влюбился в этого парня или вроде того. Ему нечего стыдиться того, что он гей.       Но может стыдиться Тэхён. По этой причине он просто ест, пока Намджун переваривает то, что услышал, но Наён влезает в разговор с неожиданным:       — Ты его забираешь? Не Юнги или Сокджин?       — Да, я, — кивает Чонгук, отпивая из стакана свой кофе. А конкуристка враз расцветает и улыбается счастливо:       — Ты всё-таки позволил ему за тобой поухаживать?       — Я вижу, как тщательно Чонгук фильтрует базар, так что позвольте вмешаться, — хмыкает внезапно Юнги и, обернувшись к товарищу, тянет: — Наён фанатка яоя. Манхвы и фанфиков. Она умирает по Хуа Чэну с Се Лянем и шипперит Сатору Годжо и Гето Сугуру.       — Они разбивают мне сердце, — кивает Наён.       — Имею в виду, ты можешь прямо сказать, что вы с Тэхёном закрутили роман, она не осудит. Но может написать пару фанфиков, — ставит точку Юнги.       — Я изменю имена, — обещает тренер оратора до. — Вы двое горячие, мальчики. Было бы странно, если бы вы не закрутили роман. Люблю визуально красивые пары: такие, как, например, Нагём и Сынхо или...       — Остановись и прекрати пугать его, молю тебя, — негромко смеётся Юнги. — Он не готов к твоим ударам отаку.       — Я обязательно подготовлюсь к нашей следующей встрече, — улыбаясь, обещает Чонгук. Наён на это только смеётся, и сразу как-то болтать легче становится: в частности, они обсуждают предстоящие старты, на которые поедут Юнги и Сокджин и на которые должен был ехать Тэхён, но теперь он на месяц оказывается прикованным к инвалидному креслу.       — Не имею понятия, как он целый месяц собирается жить в одиночестве в таком состоянии, — вздыхает Наён, покачав головой. — Ему нужна помощь даже по быту!       — Он живёт в одиночестве? — тянет Чонгук очень задумчиво. А с другой стороны, чего он хотел? Чтобы Тэхён снимал квартиру с бойфрендом или чтобы жил с мамой?       — Да. И мама осталась жить в Тэгу, — вздыхает Наён. — Я не уверена даже, что он ей сказал. Это Тэхён — он привык помогать всем справляться с трудностями, но принимать помощь не умеет совсем.       И, возможно, это всё будет звучать крайне тупо и странно.       Но у Чонгука, когда он садится в машину и двигает в сторону уже знакомой больницы, есть определённого рода идея, которую можно было бы попробовать воплотить в жизнь.       ...— На нас смотрят, — это то, что Чонгук сообщает, когда осторожно спускает Тэхёна по пандусу вниз и катит в сторону большой больничной парковки.       — И похуй, — беззаботно отзывается тот. На самом-то деле, Ким выглядит... слишком счастливым видеть его здесь и сейчас. Ровно настолько, что это очень смущает — в самом прекраснейшем смысле. Он широко улыбается и, кажется, прекращать не намерен.       От этого сердце трепещет.       — Все абсолютно, — уточняет Чонгук, отчётливо чувствуя, как улыбается тоже.       — Насрать, — со смехом говорит ему Ким.       — Я просто в восторге с того, как тебе абсолютно плевать на то, что о тебе думают люди, — искренне и от чистого сердца замечает Чонгук, глядя на темноволосую макушку Тэхёна. В солнечном свете его волосы слегка отдают рыжиной, но только самую малость. В любом случае, унылым Ким точно не слышится, и уж тем более — явно не выглядит. Напротив: всё видится так, будто Тэхён счастлив ехать сейчас в инвалидной коляске, как бы стрёмно то ни звучало. — Мне кажется, все сейчас тут подумали, что я твой заботливый бойфренд, а ты — инвалид, которого я забираю, — бубнит он негромко, чувствуя, как предсказуемо начинает краснеть.       Сама фантазия... влажная, да. Не без этого. Определённо.       — А разве ты не мой бойфренд? — подняв к нему голову, с хитрой усмешкой интересуется Ким, реализуя её незамедлительно.       Чонгук теряется. Нет, без шуток, он действительно очень теряется от такого прямого вопроса и вопиющей наглости со стороны своего собеседника, у него просто-напросто слова вылетают из головы, потому что да, конечно, он бы хотел встречаться с Тэхёном. И пусть у него нет опыта в том, что зовут отношениями, он почему-то свято уверен, что процесс вступления в них происходит... не так.       «Было бы странно, если бы вы не закрутили роман». Так сказала сегодня Наён.       Тэхён не выглядит ни капли смущённым, однако оказывается словно удовлетворённым реакцией, и, хмыкнув, роняет:       — Обсудим потом. А пока что... вези меня, раб!       — Я тебя сейчас в канаву толкну, — обещает Чонгук. Здесь нет канав, только гладкий асфальт, но ради такого он точно поищет нечто подобное.       — Не толкнёшь, — скалится это чудовище. — Потому что я тебе нравлюсь. Как можно толкнуть в канаву того, кто тебе симпатичен?       — Ты и узнаешь! — обещает Чонгук.       — Бесчеловечный, — не обижается Ким, а потом происходит... нечто очень смущающее.       Потому что Чонгук снимает тачку с сигналки и открывает пассажирскую дверь.       — Мне нужно взять тебя на руки, чтоб посадить. Держись за шею, окей?       — Я бы предпочёл держать твою шею немного в иной обстановке, — признаётся Тэхён с тихим вздохом, когда Чонгук его всё-таки приподнимает, и Чон едва не роняет его от неожиданности. Это было бы очень неловко, не так ли?       — Ты можешь быть так любезен и не пошлить в тот момент, когда я пытаюсь посадить тебя в тачку?       — Ты можешь быть так любезен и не смущаться на пошлости, как малолетний?       — Господь, ты невыносим, — сообщает Чонгук, застёгивая на нём ремень безопасности. — А ведь я хочу предложить тебе пожить у меня этот месяц.       Ой.       Ай.       То есть... упс? В этом и был его план, но он совершенно не знает, как Ким может на это отреагировать, ясно? В том смысле, что Тэхён — тот ещё непредсказуемый говнюк, и если со стороны Чонгука это просто-напросто жест доброй воли, то с точки зрения этого парня это может выглядеть жалостью.       — Ты хочешь предложить мне, блять, что? — вскинув брови, задаёт Тэхён свой вопрос.       — Пожить у меня этот месяц. Не бузи, ладно? — Чонгук закрывает пассажирскую дверь и обходит машину под удивлённым взглядом из своего же салона, после чего садится со стороны водителя и заводит мотор. — Ты не можешь даже поссать без помощи. У тебя гипс на ногах.       — У меня только трещины, — напоминает Тэхён. — Это не так уж серьёзно.       — Это серьёзно. Прекрати меня злить таким отношением к здоровью, пожалуйста, — просит Чонгук. — Я не жалею тебя: в этом нет смысла. Но я бы хотел о тебе позаботиться и точно знать, что ты будешь в порядке, а не лежишь посреди собственной хаты...       — ...обосранный. Не продолжай, — и, вздохнув, Тэхён упирается хмурым взглядом в окно на какое-то время. Чонгук, недолго думая, включает радио: там играет коллаб Шона Мендоса и Камиллы Кабельо, который когда-то ему очень нравился — не мурлыкать под нос не получается.       — Хорошо, — наконец, выдаёт Ким спустя минут десять неторопливой езды. — Я приму твою помощь и временно поживу у тебя.       — Я буду будить тебя запахом кофе и блинчиков, — чистосердечно обещает Чонгук.       — Лучше минетом, — осклабившись, поправляет эта зараза. Коротко выдохнув на витке раздражения (кому он врёт, блять: бессилия), Чонгук не отвечает. А Тэхён, в свою очередь, считает это призывом к действию: — Я тебе нравлюсь, ты нравишься мне, мы целовались, мы оба взрослые люди, а теперь, вот, поживём вдвоём какое-то время. Можно и отсосать ради приличия, знаете ли!       — Где здесь приличия? — начинает смеяться Чонгук. Он невозможен.       — Считаю, что неприличным будет как раз не сосать, — этот диалог максимально абсурден, они оба хорошо понимают это прямо сейчас, но в какой-то степени это становится своего рода игрой: остановиться нельзя, иначе это будет засчитано проигрышем.       — Я посплю на диване.       — Мне нужно обнимать что-нибудь, когда я сплю, кстати.       — Я теперь «что-то»?       — Нет, ты совершенно очаровательный молодой человек, покоривший меня в самое сердце, — откровенно и чертовски прямолинейно заявляет Тэхён без какого-либо смущения. — Я хочу целоваться с тобой, пока не усну. Это не шутка сейчас, если что. Я серьёзно.       — А ты романтик, — делает Чон робкую попытку отшутиться хоть как-то.       — Но тебе нравится ведь? — мягко ему улыбаясь, уточняет Тэхён.       И, да:       — До безумия. Хорошо, мы будем целоваться с тобой, пока ты не заснёшь.       — Нет, ты тоже давай засыпай!       — Прям за рулём?       — Ночью! Я сейчас тебе про ночь говорю!

***

      Чонгук никогда не подумал бы, что его конфетно-букетный период будет хоть когда-нибудь сопряжён с помощью надеть его крашу штаны или помочь тому сходить в туалет: Тэхён сейчас правда плох в этом, и приходится сдвинуть большее количество мебели, чтобы он мог перемещаться по квартире в коляске, колёса которой Чонгук помыл очень тщательно, дабы Ким мог свободно перемещаться по комнатам.       — Только не дрифтуй на ней, умоляю. Оставишь чёрные полосы.       — Как раз собирался устроить здесь «Need for speed». Жаль, что ты запрещаешь.       — Какой ты засранец.       — Ты знал, на что шёл.       О том, что Чонгук дал добро на секс ещё в то время, пока Тэхён был в больнице, они не говорят: Чон — из-за того, что не уверен, что прямо сейчас такие нагрузки будут уместны, а Тэхён... наверное, по той же причине, потому что наивно поверить, что он об этом забыл, будет глупым. Тэхён никогда не забывает того, что ему интересно, а затащить владельца квартиры в кровать для него какое-то время было первостепенной задачей. Да, прямо сейчас они испытывают определённого рода проблемы, но это всего лишь на месяц, если верить прогнозам врачей и пить кальций.       Чонгук много внимания уделяет тому, чтобы Тэхёну было как можно проще перемещаться здесь без страха что-то случайно сломать или испортить. Например, он идёт в хозяйственный и берёт там пенопласт, которым обклеивает все косяки в помещении, впервые радуясь, что у него и правда широкие дверные проёмы в квартире: коляска в них проезжает. Также, крепко задумавшись, он без колебаний портит плитку в своём туалете, прикручивая у унитаза крепление, чтобы Ким мог приподняться лишь на руках — повезло, что Чон отлично умеет работать руками, и может, кажется, починить, что угодно.       — Ссать будешь сидя.       — А я-то планировал стоя, — демонстративно показав на гипс на ногах, заявляет Тэхён. А потом, вздохнув, произносит негромко: — Тебе не нужно было долбить свою стену ради меня.       — В смысле не нужно? А как бы ты в туалет ходил? Под себя?       — Блять, ну... — ему некомфортно и очень смущающе, Чонгук хорошо это видит. А потому, покачав головой, подходит к коляске вплотную, чтоб упереться в ручки ладонями и, нависнув над своим гостем, произнести тихо-тихо:       — Я в машине тебе что сказал? Помнишь?       — Что ты бы хотел обо мне позаботиться, — бубнит Тэхён, краснея щеками.       — Именно этим я сейчас занимаюсь.       — Ты сделал две дырки в стене!       — Повешу туда потом какую-то всратую полку для освежителя воздуха и сменных рулонов туалетной бумаги!       — Ладно, уговорил, — со смущённой улыбкой сдаётся Тэхён.       И это... чертовски комфортно, на самом-то деле. У Чонгука довольно большая квартира: в ней две комнаты и просторная кухня-гостиная, где стоит плазма, большой книжный шкаф и пара диванов. Когда-то родители подарили ему её с убеждением: для семьи в будущем, а Чонгук так и не смог в тот период сознаться, что жену сюда не приведёт и ребёнка не сделает. Но зато, вот, привёл горячего парня в инвалидной коляске и с большими амбициями в мире жестокого и очень опасного спорта. Горячего парня, к которому чувствует нечто такое, что заставляет сердце с перебоями биться — такое у Чон Чонгука, кандидата в мастера спорта, всё ещё так впервые, что он совершенно не знает, куда себя деть.       Чонгуку знакомо чувство влечения: в подростковые годы они вместе с Хосоком, пытаясь нащупать свою сексуальность, пробовали заняться любовью с девчонкой. У каждого из них получилось, но это было совершенно не так, как хотелось — какое-то время после случившегося оба ходили со стойким мнением, что секс в мире переоценён, а затем долго ломали над этим голову. Если столько песен, фильмов и книг посвящены этому делу; если девяносто процентов реклам содержат в себе сексуальный подтекст, то значит ли это, что они просто-напросто... сделали что-то не так?       Видимо, да. Потому что потом так получилось, что каждый из них экспериментально занялся сексом с парнем, и вот тут-то ларчик открылся. Но чувство любви? Даже самой лёгкой влюблённости? Это Чонгуку было весьма незнакомо: пару раз его брат, ведомый желанием что-то почувствовать, принимал влечение за интерес, но быстро понимал эту разницу и очень расстраивался. Чонгук никогда же не гнался за тем, что зовётся романтикой: ни разу за всю его жизнь не было так, чтобы он читал книгу или же смотрел какой-то сериал, а потом ловил себя на дикой мысли: «Я так хочу». Никогда не хотел, никогда не стремился, никогда не заводил отношений, подходя ко всему с головой и честно отвечая всем признающимся: ты не получишь здесь то, чего хочешь. У него в мозгах всегда был только спорт и амбиции.       А теперь Ким Тэхён в его ванной, смотрит смущённо, чувствуя себя слабым и уязвимым, и Чонгуку вдруг жизненно важно доказать этому парню, что он совершенно не жалкий и всё, что он, Чонгук, делает — это только заботится. Потому что Чонгук о Тэхёне внезапно хочет заботиться очень, и это чувство внезапно столь сильным оказывается, что в какой-то момент ему отчётливо кажется, что оно его случайно задушит. Ему Тэхёна хочетсяхочетсяхочется трогать, ему Тэхёна нужнонужнонужно поцеловать, ему под Тэхёна быстробыстробыстро хочется лечь, но он себя сдерживает. И вместо всего того, о чём быстро подумал, вдруг произносит:       — Хочешь факт обо мне?       — Хочу, разумеется, — отзывается Ким.       — Я никогда не влюблялся, — это Чонгук говорит, глядя ему прямо в глаза. На какую-то долю секунды Тэхён откровенно теряется, совершенно не зная, как ему реагировать, но потом Чон добавляет: — Но смотрю сейчас на тебя и хорошо понимаю: всё когда-то бывает впервые.       Что Чонгук понимает в следующий миг, так это новую простейшую истину (ему с появлением этого парня их вообще открывается достаточно много): если прямо сейчас наступает момент, когда следует выбрать новое хобби, то он предпочтёт стать своего рода коллекционером, потому что каждую улыбку Тэхёна он ставит на внутренний счётчик и не собирается расставаться ни с единой из них.       — Хочешь факт обо мне? — склонив к плечу голову, интересуется Ким в свою очередь.       — Хочу, разумеется, — позволяет Чонгук ему отзеркалить их диалог.       — Я тоже никогда не влюблялся, — признаётся Тэхён, глядя ему прямо в глаза. — Но тоже смотрю сейчас на тебя и хорошо понимаю: всё когда-то бывает впервые.       О да, Чонгук определённо будет коллекционером, и ареал для подобного хобби у него довольно большой: весь Ким Тэхён. Собирать улыбки широкие, лелеять у сердца их поцелуи после робко-неловких признаний — всё это Чонгук бережно кладёт к себе в воображаемую шкатулку из золота и прячет глубоко в душе подальше от всех любопытных.       Ким Тэхёна, понимает, углубляя их поцелуй, он прятать не хочет.       Такое золото все должны видеть.       ...— Если я не могу догнать тебя и наподдать вам двоим пинка для ускорения, это не значит, что вы должны телиться в манеже, как две дохлых мухи! — восклицает Тэхён прямо в рацию, с раздражением выдохнув и откинувшись на спинку трибунного кресла.       — Сынми, Господи боже мой, сколько раз я должен сказать тебе о твоём большом пальце?! — задаёт Чимин экспрессивно свой коронный вопрос.       — Союн, а почему мы едем тупо по стенке? — интересуется уже Чонгук в свою очередь. — Никто, вроде, не прыгает. Тебе не мешает. Начинай его гнуть. На Е вольт налево до Х. Не давай валиться затылком, подставляй бедро, сама развернись немного в седле, внешний повод держи, отыгрывай пальцами внутренним. Если мы разминаемся, то это не значит, что ты можешь там замереть и просто катиться. Работа уже началась.       — Миун, поменяй направление. Слишком долго едешь налево, — Юнги здесь единственный, кто спокойно командует: у него у спортсменки конь хромал две недели, и сейчас они только втягиваются обратно в работу, ничего от него особо не требуя.       — Ебать у вас тут ажиотаж, — это сообщает Сокджин, заходя в манеж с Бубльгум. — Можно я тут пристроюсь по-мелочи вольты покручу?       — Ленишься, что ли? — этот вопрос Тэхён задаёт, сидя рядом с Чонгуком, который затащил его на трибуны, оставив коляску стоять внизу. Им обоим предстоит работать безвылазно три часа кряду: потом Тэхёна заберёт с собой краш Хосока, Чонгук пойдёт работать Грибочка и Лютика, после чего они поедут домой.       Чонгук старается не думать о волнах тепла, которые дарит ему понимание, что они вместе с Тэхёном после работы поедут домой. Даже если это только на месяц, но они живут вдвоём уже целых два дня, и пока что это, наверное, лучший период за всю его жизнь — ровно настолько, что в какой-то момент Чимин в шутку перестаёт с ним разговаривать из-за того, что Чонгук распространяет слишком много счастливых флюид.       Они действительно целуются каждую ночь, пока не уснут. И спят в обнимку: в период первой ночёвки привыкнуть к ощущению гипса по коже было несколько странным, но Чон быстро освоился, и теперь у него это не вызывает проблем или же дискомфорта.       Оба на этот месяц сократили нагрузку, чтобы Тэхёну было не одиноко прозябать дни в квартире. По этой причине пока что они работают три дня в неделю, а Чонгук принимает решение задвинуть на месяц амбиции, пролететь с соревнованиями и помочь человеку в трудный момент. И нет, под «трудным моментом» он подразумевает не невозможность выбрать фильм вечером или вроде того.       — Да не, разгружаю ей голову, — отвечает Сокджин, бодро садясь в седло. — Пусть просто подвигается и хорошо отдохнёт, а то последние дни мы много прыгали.       — Тоже хорошая тактика, — кивает Юнги. И в этот момент Чонгук замечает, что лучший друг Тэхёна произносит эти слова, даже не глядя на Джина: взгляд небольших тёмных глаз прикован к Хосоку, который у дальней стенки манежа заходит на принимание от буквы А верхом на вороном Гидеоне. Осудить сложно: двойняшка Чонгука как спортсмен действительно чертовски силён и в седле выглядит... стильно, вот как.       Хосоку очень идёт их работа: на стартах у него всегда были лучшие проценты за посадку и послушание лошади — чередой мелких, почти незаметных движений он умеет предложить лошади сотрудничать так, что той самой интересно работать с ним. По-хорошему, весь он чуть меньше и будь ниже ростом, Одетт следовало бы отдать Хосоку: он хорошо находит общий язык с молодыми кобылами, которые боятся каждого чиха, и обладает безграничным запасом терпения. Вот и сейчас: он выглядит очень красиво, когда делает тренинг своему жеребцу. Достаточно сложный: едет по элементам Малого Приза в произвольной форме, конечно же, потому что сейчас в манеже столько людей, что просить дать пространство было бы крайне кощунственным.       Всё равно залипательно. Особенно, когда этот парень дал тебе от ворот поворот без объяснения каких-либо причин для такого решения, а у тебя по нему сердце обливается кровью, что очевидно.       — Не хочешь поговорить с ним? — негромко интересуется Чон, наклонившись вперёд. Юнги на этот вопрос крупно вздрагивает, на долю секунды теряя хвалёное самообладание, а затем, вновь надев на себя привычную маску, спокойно пожимает плечами:       — Разве нам теперь есть, о чём говорить?       — Уверен, что да, — мягко, но всё же настаивает на этом Чонгук. — Говорят, что если открыть рот и проговорить все нюансы, можно избежать нервотрёпки.       — Он сказал всё, что посчитал нужным, — отвечает Юнги настолько спокойно, что становится ясно: спокойствием там и не пахнет. — Я услышал его, как он того и хотел. Он попросил впредь не беспокоить его, и кто я такой, чтобы нарушать чужие границы?       — Ты не рефлексировал, почему он тебе так сказал? — Тэхён сидит от лучшего друга с другой стороны и, разумеется, слышит всё то, что Юнги произносит. Не слышат только Сокджин, который уже отъехал от бортика, и Чимин, в пылу тренировки вскочивший с сиденья и прямо сейчас активно показывает что-то Сынми.       — Есть подозрения, что мы просто по-разному смотрим на принципиально важные вещи, — отвечает Юнги, а затем, зажав кнопку на рации, меняет свою интонацию, обращаясь в клиентке: — Это было отлично. Сегодня не прыгаем, сама понимаешь. Сделай мне пару менок, и если с первого раза получится чисто — шагай, на сегодня закончим. А я успею перекурить перед следующим, — это он бормочет немного рассеянно, отключив рацию, и внимательно смотрит на то, как спортсменка делает перемену ноги на галопе: — Браво! Погладь её, вы сегодня просто супер, девчонки, — и, поднимаясь на ноги, наклоняется через борт, чтобы ослабить подъехавшей гнедой кобылке капсюль.       — И что за принципиально важные вещи? — задаёт Тэхён новый вопрос очень серьёзно.       — Я хочу покурить и поссать, пока у меня есть такая возможность, — отвечает Юнги, глядя сверху вниз на лучшего друга. — Встретимся позже.       И спускается вниз по ступеням, напоследок — как же отлично Чонгук это видит — снова мазнув по Хосоку тоскливым взглядом.       — Что тут за гей-драма? Я в танке, простите, работаю, — садится Чимин обратно и с живым интересом поворачивается к Тэхёну с Чонгуком. — Что Хосок не поделили с Юнги?       — Заёбы Хосока, — вздыхает Чонгук, покачав головой. — Я совершенно не знаю, что им двоим делать, потому что у моего брата всё такое тоже впервые, и он ведёт себя, как козёл.       — Ты хочешь сказать, что Хосок действительно отбрил его? — нахмурившись, уточняет Тэхён, а затем поднимает руки в примирительном жесте: — Это без передачи. Просто я хорошо знаю Юнги и то, как он может косячить. И как он может страдать, знаю тоже. Мне нужно знать фронт работ, чтобы быть лучшим другом из лучших.       — Он отшил его, посчитав, что Юнги причинит ему боль, — покачав головой, отвечает Чимин вместо Чонгука. — Проблема заключается в том, что у них там изначально ситуация такая «прекрасная», — последнее Пак уточняет, сделав пальцами знак кавычек, — что чёрт ногу сломит. Всё, что мы можем позволить себе — так это смотреть.       — Я и не хотел в это вмешиваться, — кивает Тэхён.       — Отлично! — восклицает в рацию Чон, перебивая их разговор. — Всё, закончили! Молодцы! Что не скажешь о моём брате и его похождениях, — вздыхает он, уже перестав жать на кнопку. — Теперь и у меня есть время на то, чтоб покурить.       — У меня через пять минут, в общем-то, оно будет тоже, — сделав большие глаза и явно претендуя на то, чтобы кот из «Шрека» вышел на пенсию, говорит ему его парень, с которым после работы они поедут домой. — Отнеси меня, пап?       — Хорошо, сыночка, — подхватывает этот абсурд Чонгук.       — Можно все эти ваши замашки оставить за дверью спальни? — изображает Чимин рвотный позыв. — Я не могу сказать, что прямо-таки осуждаю ваши наклонности, но они меня немного смущают.       — Тебя вообще смущают все люди, которые состоят в отношениях, — заявляет Чонгук.       — Именно так. Я полная зависти задница и скрывать этого не собираюсь, — невинно сообщает Чимин. — Люди, которые состоят в отношениях, вгоняют меня в своего рода депрессию и заставляют забыть, что я самодостаточный и независимый.       — Сколько кошек уже купил? — интересуется Ким в свою очередь.       — Пока — ни одной, потому что надежда умирает последней, — отвечает Чимин. — Подумаю об этом ещё лет через десять и напишу тебе первому.       ...— Я только одного понять не могу, — это Тэхён уже говорит после мрачного: «Я выйду за кофе и вернусь сейчас», которое обронил обнаруженный в курилке Юнги, незамедлительно вышедший вон, — почему все вокруг ведут себя, как идиоты, и просто не могут поговорить? Мы с тобой, словно два исключения в сладком спортивном фанфике: казалось бы, все ожидали, что мы будем до последнего бычиться и много выёбываться, но по итогу на данном сюжетном витке мы единственные, кто смог открыть рот и объясниться друг с другом.       — Если бы ты не ёбнулся с Геральта, мы бы прошлись по всем штампам соперничества и передружбы, будь уверен в этом, — заверяет Чонгук. — Но так получилось, что теперь ты в гипсе, а я ношу тебя на горбу покурить.       — И мы вместе живём, — голос Тэхёна неловко ломается, когда он произносит эти слова с изрядной долей смущения.       — И мы вместе живём, — Чон мягко соглашается с ним, подавшись вперёд и взяв его за руку. — Не из жалости.       — А потому что ты хочешь обо мне позаботиться. Я... помню об этом, честное слово, просто я всё ещё думаю о том, как ты испортил стену в своём туалете.       — Не думай, — Чонгук улыбается. — Я умею работать руками, так что соорудить там что-нибудь навесное для нас не составит труда.       — Для нас? — вскинув брови, уточняет Тэхён не без веселья.       — Я планирую, что ты будешь подолгу у меня зависать после того, как поправишься. Поэтому да, мы будем думать, чем заменить этот поручень в будущем.       — Ну уж явно не буду морозиться после того, как ты сейчас мне сказал, что умеешь работать руками. Мне теперь нужно знать, скольких сфер деятельности коснулась эта черта.       — Многих, — с улыбкой замечает Чонгук. — Например, подрочу тебе так, что своё имя забудешь.       — Да ёб вашу мать! — восклицает Чимин, на этих словах бодро открывший дверь с целью перекурить между клиентами.       — Я солидарен с предыдущим оратором, — постно замечает маячивший за его спиной вездесущий Юнги. — Я не хочу знать про ваш секс. Не тогда, когда у меня его нет.       — Я поддерживаю! — заявляет яростно Пак, обернувшись к товарищу.       — Только не поебитесь друг с другом от горя, — предостерегает Чонгук двух друзей.       — Меня не привлекают мужчины с нулевым диапазоном эмоций, — заверяет Чимин.       — А меня — экспрессивные и давно влюблённые в своего тренера задницы с завышенным чувством собственной важности, — напоминает Юнги, садясь рядом с Чонгуком и тоже закуривая.       — Кто здесь мастер, а кто лишь кандидат, падаван?       — Я мастер, — напоминает Тэхён.       — А я кандидат, — напоминает Чонгук.              — К Тэхёну вопросов нет, но тогда я не понимаю, почему Чонгук всё ещё не встал на колени перед нашим величием, — и эту зазнобу Чонгуку так сильно хочется опустить с неба на землю, что он снова делает это.       Верно.       Откровенно пошлит:       — Перед Тэхёном могу встать на колени уже этим вечером. Дома.       — Айщ! — и Пак снова морщится. — Ужасный ты человек.       — Перед тобой пусть Намджун встаёт, когда вы раздуплитесь, — миролюбиво предлагает Чон.       — То есть, позвольте спросить, никогда? — покачав головой, друг привычно мрачнеет — как и всякий раз, когда они касаются темы его отчаянной любви к их общему тренеру. — Жизнь хорошо надо мной постебалась, так что мне остаются только бубнёж и ирония. В его голове слишком много заёбов и слишком много мыслей о том, что я тот самый пиздюк, который рос у него на глазах. Понимаю всё это, но не осуждать не могу, потому что я не хочу его член, я хочу его душу, — вздыхает Чимин. — Всего его.       — Чувствую, — это всё, что произносит Юнги, больше не роняя ни слова. Тэхён с Чонгуком, вздохнув, только и могут, что покачать головами на такие метания двух ближайших людей, которые, очевидно, сошлись в самом нетипичном тандеме на фоне общего горя.       — Может быть, мы и правда можем помочь? — задумчиво тянет Чонгук уже в тачке, когда они едут обратно. Тэхён во тьме салона на переднем сидении кажется ему весьма гармоничным с рыжими всполохами фонарей на лице, а по радио играет «Radioactive» «драконов».       Чонгуку она всегда очень нравилась, и он делает громче: в ней ему неизменно до странного чудился дух чего-то... хорошего. Та самая песня, которая поднимет настроение в любую погоду, заставив взглянуть в светлое будущее с мягкой надеждой на лучший исход. Он не поэт, да и романтик из него так себе, потому что опыта ноль, но «драконы» словно всегда приходят на помощь в нужный момент и заставляют его воспарять духом снова и снова. Так что, в какой-то там мере, ему хочется верить в то, что это своего рода знак свыше. Может быть, в том, что они смогут помочь своим близким друзьям разобраться в себе и обрести гармонию в сердце.       — Я даже не знаю, если быть честным, — прослушав первый припев, отвечает Тэхён. — Тут много зависит лишь от тебя. Как я понял, Юнги — лишь жертва неопытности твоего брата-двойняшки. Но я слишком хорошо его знаю: если Хосок сказал ему «нет» и это самое «нет» звучало довольно весомо, Юнги не будет настаивать, даже если это будет во вред. И ему, и Хосоку. В конце концов, он из тех тактичных парней, которые...       — «Okay-okay-okay»?— гадает Чонгук.       — Я, вообще-то, хотел поэтично назвать его кем-нибудь вроде человека-луны. Но да, твой вариант тоже подходит.       — Хосок как раз солнце или, ну, «la-la-la», если проводить аналогию, — тянет Чонгук, заворачивая на парковку возле своего дома. — Они хорошо дополняют друг друга.       — Не нам судить, — решает Тэхён абсолютно спокойно.       — Полностью согласен с тобой, — на столь же низких тонах соглашается Чон, беглым взглядом очерчивая пространство на заднем дворе с целью поиска свободного места. Наконец, найдя оное, он мягко тормозит и глушит двигатель, какое-то время сохраняя молчание.       Тэхён тоже молчит, явно стараясь что-то тщательно взвесить в своей голове.       — Нет, ну они бы охрененно смотрелись! — наконец, изрекает Ким экспрессивно, для весомости сказанного хлопая по бардачку раскрытой ладонью.       — Блять, да, — стонет Чонгук, запуская пальцы в волосы. — Я на сотню процентов уверен, что двадцать лет назад мой Чон Хосок был рождён для того, чтобы лечь под твоего Мин Юнги!       — Мы можем что-нибудь сделать, чтобы им двоим как-то помочь?!       — Я не знаю, чёрт побери. Но мне бы хотелось подтолкнуть этих придурков к тому, чтобы они хотя бы открыли свои дурацкие рты!       — Не малые дети, — глубокомысленно замечает Тэхён. — Разберутся самостоятельно.       — Да, я поддерживаю.       И какое-то время они снова молчат, не предпринимая попыток покинуть машину. После чего, собственно, Чон бьётся головой об руль три раза, чудом не задев клаксон лбом, и ноет:       — Может, свидание вслепую организуем?       — Говно идея, — Тэхён сокрушается. — Может, поговорим с ними за них?       — Нет, так нельзя. Они взрослые люди. Сами придут к знаменателю.       — Да, ты прав абсолютно.       — Мы не имеем права их осуждать, — напоминает Чонгук.       — Да, не имеем, — кивает Тэхён.       И они снова молчат. И снова недолго.       — Чёрт возьми, как можно быть такими придурками?! — не выдерживает на этот раз, собственно, Чон.       — Просто открыть рот и сказать, как есть, что, так сложно?! — Тэхён подхватывает этот абсурд.       — Я полностью разделяю негодование, Тэ. Мы — яркий пример того, как может помочь простой разговор.       — Спасибо за то, что ты есть у меня.       — А ты — у меня.       — Нет, я серьёзно, — повернувшись к нему, Ким смотрит очень внимательно. Так внимательно, чёрт побери, что в какой-то степени это начинает очень смущать, потому что Чонгук не дурак и отличнейше знает, что происходит сразу после таких вот томных и затяжных взглядов. От такого напряжения между ними двумя искра летит в темноте тачки, и дыхание становится очень тяжёлым. Совсем, как хриплый шёпот Тэхёна, когда он произносит: — Иди ко мне.       — Я... да, — немного нервно смеётся Чонгук, щёлкая ремнём безопасности и ощущая, как неистово колотится сердце, но всё-таки подаётся вперёд, позволяя ему утянуть себя в поцелуй. Грубоватый, тягучий и долгий, как патока, неторопливый, того самого рода, когда страсть тлеет углём где-то внизу живота, распаляясь всё больше с каждой минутой. Влажный и откровенный: от таких ощущений органы в узел сворачиваются и хочется протянуть руку и вцепиться в чужое запястье, что сейчас так настойчиво его за подбородок придерживает.       Тэхён такой... вау. В том самом смысле, что Чонгук не из робких, вы не подумайте, но то, как Ким мягко контролирует всё, что касается горизонтальных плоскостей их бытия, неизменно стреляет куда-то под дых той самой пулей, что уже никак не вытащить.       — Хочу тебя, — нельзя шептать это в темноте автосалона так тяжело, хрипло и с таким острым надрывом в губы губами, распухшими от поцелуев и влажными. — Я так хочу тебя, Чон, что у меня отключается мозг.       — Так получи, — Чонгук тянется ближе, поддаваясь звукам хриплого низкого голоса. — Тебе давно дали добро.       — Я не смогу сейчас трахнуть тебя так хорошо, как мне того хочется, — сетует Ким, остро поморщившись и отстраняясь со вздохом. — Ебучие старты. Ебучие трещины. Ебучий гипс, мать его, — Чонгук отчётливо видит, как выпирает у Тэхёна ширинка, и это кажется весьма соблазнительным. Хоть бы и потому, что ощущает отчётливо, что у него ниже пояса та же картина — в голове стучит дикое: «Хочется, хочется, хочется» назойливой мухой, и ничего с этим поделать нельзя.       У него слишком давно не было секса, и ещё дольше — лёгких, совсем невесомых безумств. Может быть, именно в этом сокрыта причина того, что в ту же секунду он шепчет:       — Следи за прохожими, — в темноте этой парковки, а затем, пользуясь тем, что Ким ещё пока не понимает, что происходит, накрывает рукой его пах.       — Блять!.. — бёдра Тэхёна подаются навстречу непроизвольно — Чонгуку приятно. Приятно видеть такую реакцию на столь простое касание; приятно знать, что именно он, а не кто-то ещё, вызывает в крутом конкуристе такую реакцию; приятно предвкушать то, что случится уже через пару минут. — Ты уверен?.. — Ким, оказывается, очень чувствителен: стоит только Чонгуку сжать его член через ткань джинсов сильнее и слегка перебрать пальцами, как он почти что натурально скулит, толкаясь в ладонь и цепляясь пальцами за машинную дверцу. Всенепременно бы уже вывалился, да Чон блокировку не снял.       — Если бы не был уверен, то не делал бы, разве нет? — подавшись вперёд, шепчет Чонгук ему на ухо. И ему так сейчас нравится то, что этого парня, укротителя самых норовистых коней, сейчас так откровеннейше плавит из-за того, что он делает с ним.       Тэхён гулко сглатывает и, прикрыв глаза, хрипит полузадушенно что-то несвязное.       — Кто же знал, что ты такой откровенный, а? — продолжает Чонгук играть очень грязно. И разводя куда больше грязи в своей голове, чем может показаться сначала, потому что чем больше Тэхён скулит от такой простейшей игры, тем больше Чон хочет лечь под него как можно скорее.       Его откровенно коротит на таких острых контрастах: нахальный Тэхён, который прямо сейчас такой отзывчивый и невероятно чувствительный — гулко стонет и позволяет стянуть с себя джинсы вместе с бельём почти до середины бедра. Самоуверенный парень с налитым сейчас кровью членом, который отдаётся ему целиком — нельзя исключать, что только сегодня, и по этой причине Чонгук хочет взять из этого мгновения всё.       — Следи, — шёпотом, делая акцент на каждом слове, — за, — в губы губами, — людьми.       — Я... буду... да, — и ахает, когда суховатая рука Чонгука накрывает его член тесным, широким движением. Толкается вверх в попытке усилить ощущение трения, но что Чонгуку нравится прямо сейчас больше всего — так это тот простой факт, как же быстро Ким завёлся сейчас. У него стоит колом всего от одного поцелуя и пары-тройки касаний сквозь ткань, а течёт так обильно, что пальцы в предэякуляте пачкаются достаточно быстро. Скольжение становится легче, а оттого — куда резче, потому что Чон ощущает уверенность: едва ли он причинит сейчас боль. Не после такого количества естественной смазки, которой Тэхён сейчас истекает, дыша тяжело и тщетно пытаясь взять себя в руки.       У него большой член. Не настолько огромный, чтобы Чонгук испугался, но ровно такого размера, чтобы на нём захотелось с лихвой прокатиться сейчас же. Или незамедлительно упасть ртом на него, но для такого пока ещё рано.       Тэхён от этого кончит непозволительно быстро. Чонгук заинтересован в том, чтобы помучить его в той обстановке, где их могут застукать в любой момент.       — Тебе нравится, когда я делаю... так? — он задаёт этот вопрос с негромким смешком тому прямо на ухо, слегка поддев ногтем уздечку и быстро надавив большим пальцем на большую головку: не больно, но очень на грани, проведя пальцами по стволу вверх и вниз резко. Тэхёна подбрасывает: он не может даже толком ответить, в то время как сам Чонгук решает дать себе волю и накрывает сквозь ткань чужой чёрной толстовки напрягшийся левый сосок.       У него самого стоит так, что уже, сука, больно — и он не имеет понятия, что ему делать с этим впоследствии, однако думать об этом не хочется. Потому что Тэхён такой охуенно красивый, когда его рот широко открывается, глаза с длинными ресницами резко зажмуриваются, а сам он прижимается темноволосым затылком к подголовнику тачки Чонгука — у последнего из головы разом вылетают все мысли. Потому что всё, что он может видеть — это доверчиво подставленная для дальнейших терзаний длинная смуглая шея, в которую он незамедлительно губами впивается.       Стоны Тэхёна гортанные, низкие, а салон заполняется звуками. Такого характера, которые не перепутать ни с чем, а Чонгук тихо мычит, понимая задворками мыслей, что и сам пахом подаётся вперёд в тщетных попытках потереться о что-то. И словно Ким распознаёт это мычание верно: сам, протянув дрожащую руку, кладёт ладонь ему на промежность и несильно сжимает. Глупость это или всё-таки нет, однако этого вдруг становится слишком достаточно: возбуждение, что так всё это время лихо подстёгивалось реакцией тэхёнова тела, резко и почти что болезненно связывается в тугой нарастающий узел внизу живота. Всего за секунду до того самого мига, когда оно сильно и жарко выстреливает, принося пронзающий шквал удовольствия.       Чонгук стонет ему прямо на ухо, кончив себе прямо в трусы от всего одного простого касания.       Тихо, протяжно, почти скулежом.       И ощущает, как в его руке член начинает скользить нежной кожицей куда быстрее, чем раньше: становится очень горячим, начинает почти что пульсировать, а сам Тэхён напрягается, снова зажмуриваясь.       И Чонгук делает это.       Наклонившись, он накрывает чужую головку губами. Положение не очень удобное, но его скилла достаточно, чтобы даже в таком положении ртом скатиться по стволу вниз, к мошонке, и втянуть щёки, сделав пространство горячим, влажным и тесным.       — Блять! — Тэхён это выкрикивает. А затем, вцепившись ему в волосы пальцами, жалобно стонет, трахая рот Чонгука грубее. Но всего две-три фрикции: после этого он замирает, изливаясь тому в рот обильно и бурно, с тихим протяжным стоном. — Господи... блять... — это то, что Ким, задыхаясь, бормочет, как заведённый. А подняв глаза, Чонгук, не выпуская изо рта этот член, с удовольствием сталкивается глазами с чужими — сильно расширившимися. — Ты сумасшедший, — с нервной улыбкой и не в силах отдышаться хоть как-то, хрипло шепчет Тэхён. — Ты просто чума, Господи, как же я влюблён в тебя, Чон.       Осторожно выпрямившись, Чонгук открывает бардачок и достаёт оттуда пачку влажных салфеток, в одну из которых без стеснения сплёвывает. Другой — вытирает испачканную в предэякуляте ладонь, а потом передаёт упаковку Тэхёну, чтобы он тоже смог себя вытереть.       — Я так позорно кончил в трусы, — это то, что Чон сообщает, смакуя горечь отдушки чужой тёплой спермы у себя на языке. — Что теперь не имею понятия, как бы мне добраться до подъездной двери. Мне же ещё тебя тащить. Коляску из багажника тоже вытаскивать. Об этом я не подумал.       — Сбегай переоденься, — предлагает Тэхён, кое-как в положении сидя надевая джинсы обратно и укладывая в трусы ещё чувствительный член. — Я подожду.       — Да чёрта с два. Я планирую отсосать тебе ещё раз после того, как мы поднимемся ко мне в квартиру, так что Бог с ними.       — Нет, это не так, — неожиданно спорит Тэхён, глядя на него снова с нахальством, — сначала мы с тобой примем душ, а потом это я тебе отсосу.              — Подерёмся? — со смехом задаёт Чон вопрос, а Тэхён коротко фыркает, после чего, протянув руку, привлекает его к себе ближе и снова бесцеремонно пихает свой язык в рот Чонгуку. Тот не имеет отнюдь ничего против таких поворотов, хотя есть все риски, что он заведётся опять и ночевать они будут в машине.       — Даже драться не буду, — вновь хрипло сообщает Тэхён, отстраняясь на миллиметры. — Просто знай, что когда с меня снимут гипс, тебе придёт полный пиздец.       — Удивишь меня?       — Ещё как.       — Буду с нетерпением ждать. Только давай не как в прошлый раз, — предлагает Чонгук, и они оба негромко смеются. А затем, отодвинувшись, он всё же открывает дверцу машины со своей стороны, пуская свежий воздух в пропахший сексом салон, и выходит на улицу, чтобы достать из багажника кресло и пересадить туда своего благоверного.

***

      — Почему Ким Тэхён уже двое суток ходит без гипса, а у тебя есть возможность ходить?       Этот вопрос Чимин задаёт совсем беспардонно, бодро присаживаясь к Чонгуку и Хосоку за столик и фактически во всеуслышание: очевидно, в ком-то скопилось слишком много желчи за месяцы отсутствия секса. Так что теперь он пытается вылить это непосредственно на единственного человека в их бравой команде, у которого этот секс может быть.              Потому что весь месяц, что требуется Тэхёну на реабилитацию, Хосок и Юнги избегают друг друга. А сейчас, вот, получается так, что Ким уже как двое суток ходит на своих двоих по базе, правда, пока ещё не садится в седло, а Чонгук сидит себе, курит бамбук и занимается своими делами. Работой, к примеру: ему на Грибочке ехать по молодым на следующих стартах.       — Я правда должен отвечать на этот вопрос? — уточняет Чонгук у своего лучшего друга, в то время как брат-двойняшка только коротко фыркает несколько в сторону, не переставая жевать свой чёртов рис.       — Да, было бы славно, — кивает Чимин со знанием дела. — Если сейчас вскроется, что ещё и вы, голубки, поругались, я перестану верить в белые полосы жизни.       — Мы не поругались, — вздыхает Чонгук, покачав головой. — Тэхён вторые сутки как вернулся домой, ты вообще представляешь, сколько там пыли скопилось за тот месяц, что его не было там? Плюс сейчас он изо всех сил пытается вернуться хотя бы к тренерской деятельности или работать свой табун в руках. Да и я тоже: мы же весь этот месяц жили на чилле, так что хватит лениться. Пора заниматься делами.       Чонгук может честно сказать лучшему другу, что прошедший месяц был одним из лучших периодов в его жалкой жизни. Потому что он даже сам не смел ожидать, как же сильно ему вкатит совместная жизнь с человеком, к которому он воспылал весьма противоречивыми чувствами во время их первой встречи.       Тэхён оказался нереально комфортным — настолько, что уже ко второй недели проживания вместе их отношения скатились в ту самую стадию, что пока один сидит на толчке, второй чистит зубы. И это... казалось нормальным, блять, вот, каким это было. А сейчас Чонгук уже вторую ночь кряду не может нормально выспаться, потому что никто не целует его до момента, пока он не заснёт. Никто не шутит дурацкие шутки по вечерам во время просмотра тупого сериала. И даже поручень он уже снял, потому что тот больше не требуется — осталось только дождаться Тэхёна в своей квартире опять, чтобы они вместе придумали, чем перекрыть дырки в настенной плитке.       Никто не сосёт ему член, делая это филигранно и словно зная наверняка, какие самые грязные мысли скрывались в чонгуковой голове всё это время.       Тэхён и правда делает нереальный минет. Когда в тот вечер после того, как они поднялись из машины в квартиру, он действительно заставляет их двоих сходить в душ, а потом доводит Чонгука до исступления почти всю ночь напролёт. Без проникновения, потому что Ким на тот период был неспособен на то, чтобы дать Чонгуку полноправный, так сказать, секс. Но то, как он играючи управлялся ртом с его членом, было за гранью.       Весь Тэхён — это за гранью, если быть откровенным. Чонгука от этого парня нереально ведёт. От его касаний, от его запаха, смеха и слов, его ума, такта и принципов. Чонгук так резко упал в него, что не ожидал сам от себя — и это в самом лучшем из смыслов. Потому что, невзирая на то, что ему сопливо и розово хочется одной частичкой быть со своим бойфрендом теперь постоянно, он хорошо понимает: у каждого из них двоих была и есть своя жизнь, которой следует вновь начать заниматься. Этот месяц был во всех смыслах медовым, однако сейчас он закончился, и это нормально. Будут другие. И моменты будут другие.       — С каких пор у вас двоих столько мозгов? — удивляется Хосок достаточно искренне, глядя на своего брата почти с восхищением.       — С тех самых пор, как у вас вместе с Юнги их оказалось пиздец недостаточно, — жестоко и жёстко парирует тот из двойняшек, что счастлив быть в отношениях. Тот же, у которого по личному фронту все черти мира ноги ломают, кривит ему на это лицо и оставляет без замечаний эту ремарку.       — Как можно было не разобраться за месяц? — бубнит Чимин, подхватывая. — За месяц может случиться всё, что угодно: и наводнение, и жизнь, и смерть. И лишь у вас двоих ни хрена не меняется!       — Чья бы корова мычала вообще! — Хосок огрызается: значит, не так уж ему и плевать на Юнги, как он старается показать это всем вокруг последние дни. — У тебя вообще на фронте без перемен!       — В своей жизни я — самая, что ни на есть, жертва чужих тараканов! — заявляет Пак не без усталости. — Не нравится та ситуация, в которой я столько лет уже нахожусь?       — Абсолютно не нравится, — честно отвечает Хосок, не совсем понимая, в какую степь друг сейчас клонит. — Мне за тебя очень обидно и тяжело, потому что я понимаю, что Намджун не равнодушен к тебе.       — Тогда почему ты своими руками Юнги сейчас на моё место ставишь? — интересуется друг.       За столиком повисает молчание.       — Ты чертовски хорош, — говорит Чимину Чонгук.       — Всегда и во всём, — пожимает плечами Пак, поднимаясь: — В любом случае, Чон... который Хосок. Подумай над тем, что я сказал, и перестань разводить драму там, где её можно было бы избежать тысячу раз. А сейчас прошу меня извинить: мне нужно идти работать лучшую в мире арабку, — с желчью заканчивает.       И на этих словах идёт в сторону выхода из кафетерия, оставляя братьев Чон смотреть себе вслед.       — Он прав, ты ведь и сам это знаешь, — осторожно начинает Чонгук. — Тебе стоит быть менее робким в том русле, где есть твои чувства. Почему ты не хочешь себя защитить?       — Я защищаю, — спорит Хосок. — И именно по этой причине я даю заднюю. Ты не был там, — произносит негромко и уронив голову на руки. — Ты абсолютно не знаешь, о чём мы говорили, ты не знаешь, как на него смотрел я, но как он смотрел на меня. Вернее, как он на меня не смотрел.       Чонгук на это только и может, что просто вздохнуть и перевести взгляд на манеж за окном: там, внизу, Тэхён стоит посреди и объясняет одной из своих учениц, как правильно заходить на барьер, который он поставил ей только что. Сексуальный в своём белом поло и бежевых бриджах — даже отсюда Чон может легко залипнуть на том, как же ярок контраст между тканью и слоем загара на сильных руках. А зная, что могут эти длинные пальцы, которыми Ким жестикулирует прямо сейчас, или этот чувственный рот, которым он экспрессивно что-то говорит очередной спортсменке, можно и вовсе скончаться на месте. Во всех смыслах этого слова.       Но Чонгук возвращается обратно в действительность, где есть абсолютно разбитый словами Чимина Хосок, и задаёт ему новый вопрос:       — Ты уверен, что поступил правильно?       — Я поступил так, как того требовали тогда обстоятельства, — убито отвечает двойняшка, а потом переводит глаза на Чонгука: большие, абсолютно несчастные.       Когда-то давно Юнги назвал его токсик сиблингом — и прямо сейчас Чонгук, взяв руку Хосока в свою, готов опровергнуть этот ярлык. Потому что как бы они вдвоём ни срались, ближе Хосока у Чонгука никогда не будет никто. И никто лучше друг друга их не поймёт — они вместе всю жизнь. Чимин может быть резким в словах, даже если они очень правдивы, но десяток чиминовых слов не сможет сравниться с одним весомым — Чонгука для его брата-двойняшки.       Однако Чонгук не хочет на Хосока давить.       Чонгук Хосоку просто хочет помочь, чтобы тот уже перестал страдать так отчаянно.       — Хорошо, переиначу вопрос. Ты уверен, что ты тогда поступил именно так, как тебе хотелось бы поступить?       — Он не оставил мне выбора, — негромко признаётся Хосок.       — Это не ответ на мой вопрос.       — Хорошо, ладно. Будь моя воля, я бы никогда его не отталкивал, однако он всё ещё не оставил мне выбора.       — А плохо тебе из-за..?       — ...того, что его рядом нет, — и Хосок нервно сглатывает. — Но я больше не мог терпеть это, ладно? Я понимаю, что выгляжу для вас дураком, но просто поверь мне, окей? Я просто так и без повода не сплоховал бы, даже если бы мне было страшно до пиздеца. Знай, что у меня не было других вариантов, кроме как послать его к чёрту.       ...— Так и сказал? — Тэхён хмурит брови, переводя взгляд на Чонгука и ставя на паузу «Игру престолов».       — Слово в слово. Считай, что я это записывал, — кивает Чонгук.       — Вот дерьмо. Потому что когда мы сегодня с Юнги говорили, он вообще отказался комментировать что-то, — и, покачав головой, Ким без зазрения совести опускается головой к нему на колени.       Чонгук сейчас в этом ни за что не признается, но у него сердце пропускает удар. Вместо этого он зарывается пальцами в тэхёновы волосы и позволяет себе побыть ласковым. Нежным. Тем более, что Тэхён льнёт к его руке, словно большой кот и даже за подушечку пальца нежно прикусывает.       Чонгук не должен его постоянно хотеть. По крайней мере, не на своём же диване в гостиной, пока они пытаются разобраться в сложностях взаимоотношений Юнги и Хосока. Ничего не говорит о похоти, однако близость лица Тэхёна к его паху уже провоцирует цепочку реакций. Как у собаки Павлова или вроде того, потому что стоит только поднапрячь память и вспомнить, как губы Тэхёна обхватывали его ствол все дни до, так сразу же становится фактически дурно.       Но Чон старается сохранять трезвость ума. С пару секунд, потому что теперь не согласен делать подобное сам Тэхён, перевернувшись, он жмётся губами к кубикам пресса под футболкой Чонгука, а затем, нос наморщив, роняет:       — Сними её.       — Но тогда мы ведь точно потрахаемся.       — Именно, — и Ким улыбается. — Я хочу тебя. У меня был чертовски тяжёлый рабочий день, и мои кости уже достаточно восстановились, чтобы я мог вытрахать из тебя всех тех, кто был до меня.       — Ты такой собственник? — в очевидном флирте вскинув чёрные брови, уточняет Чонгук. А затем покорно снимает футболку, позволяя Тэхёну снова прижаться губами к кубикам пресса, но только уже оголённым.       — Неожиданно, да? — бормочет он едва различимо, рукой, между делом, совершенно бесстыже сжимая член Чонгука под тканью домашних мягких штанов.       Это не первый раз, когда он делает нечто подобное, однако это вовсе не значит, что у Чонгука по венам нет тока каждый грёбанный раз, когда такое случается. Пальцы Тэхёна чертовски проворны, а мнёт только твердеющий член он с явным знанием дела, не забывая мягко прикусывать кожу на чужом животе.       — Весьма неожиданно, — это срывается выдохом. Таким, что Ким незамедлительно поднимается с его колен и, клюнув в губы, рокочет:       — До меня кто-то был, но я буду последним.       — Пожалуйста, — потянувшись за поцелуем, бормочет Чонгук, как в бреду.       — Пожалуйста что? — и дыхание, тяжёлое, очень горячее, опаляет чонгукову шею, вынуждая со стоном откинуть голову на спинку дивана и крепко зажмуриться.       — Пожалуйста... будь, — хрипит Чон, ощущая себя размазнёй. В этих руках он неизменно проигрывает — и это один из немногих разов, когда он действительно этому рад. Чонгуку, когда речь идёт об их сексе с Тэхёном, совершенно не хочется думать о том, что когда-то они были соперниками. Ему хочется дать. Просто подставиться, позволяя творить с собой всё, что угодно, и разрешая Тэхёну делать с ним вещи, одна мысль о которых позднее будет смущать.       Чонгук мечтает о том, чтобы Тэхён засмущал его этим вечером. Хочет так сильно чтобы они наконец сделали это, и чтобы Ким воплотил в жизнь все обещания, которыми его столь сытно кормил весь прошедший месяц.       И он... делает это, чёрт возьми. Его дыхание шумное, в глазах застыло чувство всевластия: Ким, потянув его на себя, царапает коротко голую спину между лопаток — Чонгука от этого чувства дугой выгибает.       Прямо в его загребущие руки, где Тэхён, пользуясь случаем, вертит им, как простой куклой — прижав к груди, шепчет Чонгуку, голому торсом и со стояком в штанах тихо-рокочущее:       — Никому тебя не отдам.       И рывком — на диван. Чтобы, сверху нависнув, провести носом от скулы до линии челюсти и снова рыкнуть:       — Ты только мой, Чон Чонгук.       А сам Чонгук видит звёзды в алмазах: цепкие пальцы снова ласкают его через ткань, заставляя пальцы ног поджиматься, а тихий скулёж — сорваться с исцелованных губ.       — Согласен с условиями?       Более чем.       Жаль только, что Тэхён не даёт ему шанса на то, чтобы ответить, накрывая губы своими губами и вовлекая в очередной влажный поцелуй из категории тех, от которых внизу живота сводит узлом возбуждения. На диване так тесно и он словно бы всюду: готовый его подчинить ровно настолько, насколько Чонгук готов ему подчиниться.       Он так долго ждал этого дня. Так хотел полной близости, что не может не скрестить свои ноги на тэхёновой талии; словно не в силах противиться тем ощущениям, которые сейчас ему дарит этот прекраснейший парень, снова и снова подаётся пахом наверх, навстречу руке, почти боясь не встретить касания.       Однако никто его не обламывает — очевидно, и сам Ким справедливо считает, что сейчас лишать Чонгука такого экстаза будет верхом жестокости. Но он не позволяет ему ничего сверх, не принуждая, но вынуждая — и от этого просто крышу рвёт к чёртовой матери.       — Трахни меня, — хрипло просит Чонгук, задыхаясь.       — Проси лучше, — улыбается Ким, снова целуя его и в этот поцелуй улыбаясь.       О Господи, блять.       — Я умоляю тебя, трахни меня! — произносит Чонгук куда чувственней, громче, чем раньше.       И уже спустя какое-то время находит себя полностью голым, готовым, растянутым — в миссионерской и с членом в себе. Тэхён его руки держит так плотно и высоко задранными, не позволяя касаться себя, и вот теперь это кощунственно — каждый толчок даёт по простате, и Чонгука почти что трясёт от того, как ему хорошо.       И плохо — от невозможности себе подрочить.       Что позволяет ему спустить себе на живот без стимуляции куда сильнее, чем когда-либо раньше, будучи полностью во власти этого помешанного на чувстве контроля, невообразимо прекрасного, но всё-таки чёрта. Который спускает в резинку следом за ним, а потом, стянув ту с члена, сверху вниз смотрит с какой-то щемящей нежностью в карих глазах. И гнев на милость меняет.       Нежно целуя с заговорщическим шёпотом:       — Ты правда хочешь, чтобы я стал последним?       — Только ты, и никого, кроме тебя, — пьяно улыбаясь ему, подтверждает такой влюблённый Чонгук. — Я согласен с условиями.       — Полку для ванной вешать пойдём?       — Хочу целоваться с тобой. Давай чуть-чуть полежим. Хорошо?       — Хорошо.

***

      — У меня дежа вю, — с гоготом сообщает Хосок, не в силах сдержать свой издевательский ржач. С ним, в общем-то, ржёт и Чимин — атмосфера веселья возле ресепшена царит занимательная, крайне весёлая.       Чонгуку ни хрена не смешно, если что.       Он ощущает, как веки его правого глаза начинают нервно дрожать, стоит только взглянуть на списки предварительных участников соревнований по выездке, которые администрация базы разместила возле ресепшена. Разумеется, здесь всё, как по маслу: в зачёте по молодым лошадям выступают Хосок, Чонгук и Чимин; в рамках Среднего Приза — Хосок и Чимин...       Суть, в общем-то, в Малом.       «Чон Чонгук — Люцифер. Ким Тэхён — Геральт».       — Он надо мной издевается?! — вскипает Чонгук, ощущая желание прямо сейчас найти Ким Тэхёна и приложить его головой обо что-нибудь — за дурацкие шутки.       — Да не переживай ты! — позитивно (хотя, скорее, тут уместно будет сказать слово «нервно») замечает Сокджин. — У нас в воскресенье домашние старты, и у него трое стартуют! Зачем такая нагрузка на нервные клетки?.. Может быть, ещё снимется!       — Мы можем снова сломать ему ноги, — предлагает Юнги, которого не было здесь ещё секунду назад, Чонгук, блять, в этом клянётся. — Тогда он точно никуда не поедет.       — Не нужно ломать моему парню ноги!       — Делаем ставки? — вновь потирая руки, как злой лепрекон, предлагает Чимин. Это реально какой-то день сурка сейчас или что? — Десять тысяч вон на Тэхёна!       — Они снова поспорили? — уточняет Мин.       — Да не, уже сто раз поебались, — и Чимин только отмахивается. — Сейчас мы так, ради забавы.       — Тогда не изменяю традициям. Десять тысяч вон на Тэхёна, — пожимает плечами Юнги.       — Десять тысяч вон на Тэхёна, — заявляет Хосок.       — Десять тысяч вон на Чонгука, — робко вставляет Сокджин.       — Ты теперь мне и брат, и мой лучший друг, — говорит ему Чон. — Самый близкий мне человек.       — А в честь чего ставки? — раздаётся у Чонгука из-за спины и в ту же секунду кто-то конкретный обнимает его, положив на плечо подбородок. Кто-то конкретный пахнет Тэхёном, говорит его голосом, да и в принципе, вроде как, им является.       А это значит одно.       Можно скандал учинить.       — Ты на кой хрен заявился?! — выскользнув из его объятий, Чонгук возмущается, зло глядя в смеющиеся глаза своего бойфренда, в которых не видит ни тени стыда.       — Как зачем? — вскинув брови, говорит ему Ким. — Чтобы тебя удивить. Мы же с тобой договаривались!       — Разве наш спор не аннулирован?.. — теряется Чонгук в догадках. — Я думал, что после того, как мы с тобой...       — Переспать-то мы переспали, — никого не смущаясь, сообщает Тэхён прямо с таким похабным видом, что Чонгука невольно флешбекает в момент их знакомства, — но ведь я так и не смог взъебнуть тебя на конном поприще, так? Самое время это исправить.       Засранец.       Какой же он, мать вашу, невыносимый засранец!