Утро наступает в полдень

Форкс с самого своего основания был городком затерянным в таежных лесах, крутых горах и буйных реках. Деревянные домишки пригорода, ничем не примечательные и похожие друг на друга, словно братья-близнецы, обветшалые и потрепанные жизнью, но все еще твердо стоящие на ногах-фундаментах. За каждой дверью скрывалась и пряталась своя история, а каждый шкаф хранил своих скелетов, бережно лелея и защищая их даже от солнечных лучей, которые в этих краях были редкостью. Место, где дикие животные соседствуют с такими же людьми – местный контингент нельзя было назвать интеллигенцией: много приезжих, много сидевших. Люди, попавшие сюда против своей воли, желаний и мечт. Гетто, пожирающее тебя изнутри и заставляющее вязнуть в этом чертовом городе, как в болоте – дернись посильнее и увязнешь по колени. – Ричард, успокойся! – криком, почти срывающимся на грозный рев, женщина на кухне первого этажа пыталась вразумить мужчину, – Ты опять напился! – по голосу было понятно - еще немного, и уставшая женщина заплачет навзрыд от царящей и давящей обстановки. С тех пор, как они бежали в этот город сам ад пошел по следу и поселился по соседству, не давая спокойно жить. Или хотя бы существовать. – Сука, ты меня вынуждаешь! Не оставляешь выбора! Ванная комната была тесная и убогая, в некоторых местах давшая жизнь плесени и запаху сырости, который расползался по вентиляционным трубам-венам и отдавался во все уголки дома. Тусклая лампочка на потолке с плафоном-братской-могилой для мух была единственным источником света, отбрасывая на стены безысходные тени. До дня рождения оставалось 4 дня. Длинные темные волосы прятали заплаканные глаза подростка завесой-шорами. Облокотившись ладонями о бортики раковины, 15-летняя девушка до крови прикусывала слизистую щек, наслаждаясь болью и привкусом собственной крови, пока в слив не упала первая капля, заставив ее поднять голову и посмотреть своему отражению в зеркале в глаза – тонкая красная струйка текла из носа, очерчивая выпуклость губ и срываясь с островатого подбородка, насмерть разбиваясь о твердую поверхность. Девушка смотрела в собственные глаза и не видела ничего. Беспомощный сгусток разочарований, эмоций и грусти. Словно навсегда потерявшаяся и потерянная – стояла и вопрошала у отражения, которое становилось ее единственным другом в трудные времена, впитывая и разделяя всю боль и грусть и топя их в зеркальной поверхности, словно в омуте. Бежавшая и эвакуированная из Раккун-сити, оставившая там все нажитое и всех любимых, похоронившая их вместе с городом и воспоминаниями, и выброшенная побираться на паперть судьбы – слишком много для тогда 9–летнего ребенка, не правда ли? На первом этаже с новой силой послышались крики и ругань, полетела посуда, разбиваясь о стены и мебель и разлетаясь на тысячи осколков. Насилие и тирания со стороны псевдо-отца стали обычным делом после вынужденного переезда в Форкс – город, забытый всеми, куда беды и опасности приходят последним делом. Но их дом стал исключением. Коленки предательски затряслись, а страх начал завладевать трезвым разумом. Мария чувствовала, что внутри с каждой такой ссорой что-то рвется и обрывается. И болит. Ноет, воет волком и хочет вырваться наружу яростным криком, чтобы показать всю свою силу – чтобы доказать самой себе, что она чего-то стоит. Доказать, что удары судьбы над ней не властны – она не родилась в рубашке, но жизнь, бья в самую грудь и выбивая из легких воздух, заставила научиться клепать кольчугу, принимать удары на крестовину и отражать атаки. – Тварь! Я тебя убью! Стерев тыльной стороной ладони струйку крови, открыв зеркало-дверцу навесного шкафчика и достав ножницы, девушка собрала волосы в хвост. Знала – как прежде уже никогда не будет. Хотела похоронить себя прежнюю рядом с воспоминаниями о родных и близких – не имеющих ни надгробия, ни эпитафии. С каждым оставленным позади вдохом, с каждой ссорой, разрывающей на части сердце и душу, с каждой пролитой каплей собственной крови – все поменялось. Она изменилась, потому что того требовала жизнь – испытывала ее, тренировала, тестировала на прочность, закаляла и заковывала в железо чередой бесконечных испытаний, которые зачастую оказывались неподъемны и непосильны, заставляя израненную душу из раза в раз падать и заново вставать с колен. С первого этажа донесся громкий шлепок и последовавший за ним удар об пол и крик – мужчина со всего размаху влепил женщине пощечину, отчего та с грохотом рухнула. Снова посмотрев в собственные глаза напротив, Мария, не моргнув, резко рассекла воздух инструментом – отрезанные по плечи волосы упали на пол, а за ними, с громким звоном, упали и ножницы. Девушка, крадучись, подошла к лестнице и начала спускаться, делая медленные размеренные шаги – одно неловкое движение и половица предательски заскрипит, рассекречивая ее. Хотя можно подумать, что кто-то услышит обычный скрип сквозь царящий на кухне лай. Подойдя к дверному проему она наблюдала, как мужские руки в бешенстве скидывали со столешниц кастрюли и сковородки на женщину, которая беспомощно валялась на полу, закрываясь и защищаясь руками, пока мужские пальцы не дошли до ножей, заставив подростка машинально среагировать и броситься к матери. – Не смей! – вскрикнув, Мария рывком метнулась к женщине, пока та не остановила ее жестом на полпути. – Убери свою шавку, пока я и ее не уебал! – рявкнул мужчина, переключаясь с ножей на новую ненавистную мишень. – Солнышко, – мама полными слез глазами посмотрела на дочь. Губа женщины была рассечена от удара такой силы, а щека окрасилась красным. – все хорошо. – она вытянула руку, не давая подростку подойти ближе к ней. – Все в порядке, моя милая, иди в кроватку. Я скоро приду и мы вместе почитаем что-нибудь перед сном, ты ведь так это любишь, правда? Воздух пропитался животным страхом и терпким потом, падая на плечи тяжелой гирей и придавливая к полу новым непосильным испытанием. – Пошла вон, малолетка! Ты слышала свою мать! – мужчина схватился за волосы и со всей силы толкнул девушку, чтобы та влетела спиной в дверной косяк. Упав на колени от боли, пронзающей хребет, она не могла сфокусировать взгляд: пол начал плыть, заставляя голову кружиться и посылать рвотные позывы. – Убирайся! – лезвие ножа промелькнуло рядом с детским лицом, заставляя увернуться и вмиг отрезветь от испуга, отшатнувшись на ватных конечностях в угол, по инерции завалившись на бок. Мать вцепилась руками в мужскую ногу, стараясь отвлечь тирана от дочери, – Тварь! За все заплатишь! Каждый цент отработаешь! – слова звучали и терялись в почти потерявшей сознание девушке. Выдернув ногу из цепкой хватки, он снова повернулся к матери со всего маху пнув лежащую на полу женщину в еще не округлившийся живот, заставив ее свернуться от боли и начать откашливаться, ловя ртом каждую толику воздуха. – Так-то, блядь! Мне не нужен еще один ребенок! Еще один поганый рот! – пришедшая в себя девушка бросилась на нападавшего со спины, хватаясь за шею и пытаясь его задушить, на что тот начал размахивать ножом. Схватившись за хрупкую руку, он перекинул нападавшую на пол через плечо, освобождаясь от живой удавки. Девушка упала рядом с матерью, едва ее не задев. – Только двинься, сука! — он сделал выпад ножом в воздух, на что подросток прикрыла собой мать, стараясь защитить и спасти – увести опасность за собой. Все внутри сжалось от дикого страха и паники. Бликующее лезвие в обезумевших руках только стимулировало выброс адреналина, и, вскочив с места, подросток бросилась в гостиную. Глаза не привыкли к темноте, но времени включать свет не было – приходилось бежать по памяти. Спрятавшись за подлокотник дивана девочка пыталась отдышаться. Сердце бешено колотилось загнанной в угол птицей, готовой биться головой о стекло в попытке вылететь на волю. Казалось еще один удар – и он найдет ее по сердцебиению. Темнота сгущалась, обостряя слух и заставляя глаза адаптироваться. Шаги становились все тише и в один момент совсем остановились. Выжидал. Лунный свет, проникающий через единственное окно комнаты, падал осколками на пол и стены, урывками освещая бедное убранство помещения: старые обои были обшарпаны, а обивка мебели просижина и протерта. Все единым голосом говорило и вторило эху города – здесь не будет жизни. Липкий страх становился осязаемым, выступая на коже холодным потом и колотившем в ушах, словно бьющим в набат, давлением, заставляющим звуки смешиваться в один протяжный звон. Она знала, что в конечном итоге все закончится именно так – от его руки. Столько раз представляла и прокручивала в голове, чтобы постараться привыкнуть и смириться – превращая собственную жизнь в бесконечное ожидание его касания и попытку надышаться перед смертью. – Мария, детка, выходи! Папочка кое-что приготовил для тебя. – атомы опасности попадали в организм и заставляли мозг пускать сигналы по нейронным связям в поиске выхода. Нет! Единственный возможный выход – остаться. Потому что бежать – означало подвести себя, бросить все это в чертоги ада и навсегда забыть. Но…разве не этого ли и хотелось? – Куда же подевалась моя рукодельница? Ты же так любишь шить своих куколок…, – мужчина взял с кресла плюшевую куклу ручной работы, которую нащупал. – О, кажется это Бэтси. — женские брови встретились на переносице от подобного бреда – она никогда не давала куклам имена. Усвоила с молоком матери, что если никто не знает кто ты – ты можешь быть кем угодно. И подобного рода забота находила отклик даже в отношении игрушек – безымянные и безродные, но способные в любой момент переродиться под нужным именем, — Бэтси будет скучать без своей маленькой хозяйки, правда? – он начал раздевать куклу: снимать с нее маленькое платьице, трусики и чулочки, расплетать косички, вырывая волосы, распарывать ножом стежки, вырывая из куклы нутро-опилки и кидая распотрошенное тельце в центр комнаты, как кидают мясо голодным шавкам. Головная боль металлическим языком отдавалась в, по ощущениям, чугунной голове, вызывая новый приступ тошноты и головокружения. Маленькое тельце-трупик с выдранными локонами и глазами-пуговками безучастно наблюдало за своей хозяйкой, заставляя ту заново проживать день эвакуации: вспоминать тот ужас, звуки отрывающихся конечностей, разлетающихся внутренностей и разливающейся крови, смешивающейся с землей, грязью и рвотой. Шаг. – Иди ко мне, шалунья. – из кухни послышались приглушенные стоны, отвлекая мужчину от желаемой цели. Второй. Дыхание остановилось и сердце перестало разносить кислород по венам. Бэтси – эта безымянная кукла была создана ее же руками, чтобы в конечном итоге воплотиться в этом имени и спасти своей создательнице жизнь, принимая все тяготы, которые только может подарить отец своей дочери, на себя. Мария начала судорожно бегать глазами по комнате в поисках своей корзинки для рукоделия. Третий. – Ричард, не трогай ее! – женщина поднялась на локте, держась второй рукой за живот. Мама… Мужчина развернулся и направился к лежащей женщине, пол под которой начинал окрашиваться кровью неродившегося и навсегда нерожденного ребенка, пропитывая одежду и воздух безысходностью и смертью. – А ты ненасытная, мисс Бри. – он занес над ней лезвие ножа. Еще секунда. Подросток набрасывается и втыкает цыганскую иглу в мужскую шею, отчего тот падает на четвереньки, жадно глотая воздух. Тонкая красная струйка выбивается из-под металлического стержня и, отблескивая светом потолочной лампы, стекает сквозь пальцы, зажимающие рану, на пол. – Мама…, – подросток подбегает к матери, чтобы помочь той подняться и спастись. – Солнышко, – женщина перебила дочь, отбиваясь от дрожащих рук, – бери деньги в моей сумке и беги из города. – она толкает ребенка к выходу, пока есть время. – А как же ты? – мужчина на заднем плане начал откашливаться кровавыми выделениями, заставляя обратить на себя внимание напуганной пары глаз. – Обо мне не думай. Я найду тебя любым способом… – Сука… Вот сука…, – мужчина схватился за конец иглы в шее и попытался вытащить. – Мама…, – девочка снова подбежала к матери, на что та резко схватила запястье дочери не давая к себе прикасаться. – Мария МакМиллан, уходи! – она грубо оттолкнула ребенка, отчего Мария встретилась поясницей с твердым стеллажом, с полок которого посыпались металлические подносы и противни, привлекая внимание мужчины и еще больше пугая саму девочку. Как собака, которая учуяла чужой страх, истекающий кровью психопат двинулся на нее с бешеными глазами. Взгляд. Аффект. Тяжелый противень в тонких пальцах — и удар.