Партийные записки

*** (Вальтер Шелленберг) «Нам нужно поговорить,» — гласит сообщение, разбудившее Вальтера одним утром. Шелленберг сонно таращится на «сердечко», которым подписан контакт, а потом всё же вспоминает. Он ведь сам поменял, так сказать, конспирации ради. Раньше «их человек из российского посольства» был записан у него просто — Максимилиан. Мало ли Максимилианов мог знать участник одной из старейших партии в ФРГ накануне выборов, вон, пол Германии наберётся! Так вот. Это самое «Максимилиан» Вальтер сменил сугубо ради простоты, ведь теперь все думали, что Исаев — его любовник. Бывший. Хотя тут блоги расходились, Вальтер такого в сети про себя насмотрелся!.. Он по-прежнему никаких надежд на счёт Исаева не чаял: только теперь делал это с большей меланхолией. Потому что одно дело вздыхать и иногда засматриваться на мужественный профиль интересного собеседника — и совершенно другое дело знать, как ощущаются его руки на собственном теле, как легко он может поднять Вальтера на руки, как он целуется… Вальтер встряхивает головой и просыпается окончательно. Нужно ответить. «Сегодня?» — печатает Шелленберг. В ответ ему приходит адрес. Кофейня не примечательная, Вальтер часто мимо неё проходил. Ему, скорее, стоит насторожиться, что Исаев знает его адрес, потому что выбрать место так близко — случайно просто нельзя. С другой стороны с этими выборами на носу и недавним скандалом Шелленбергу иногда кажется, что теперь вся Германия знает его адрес. Поэтому через час он уже встречает Исаева в назначенном месте в такой… неформальной обстановке. И замирает на парковой дорожке, заметив своего визави. Нет, они встречались вне офиса и раньше, но тогда Исаев оставался верен своему строгому и такому обычному серому костюму. Или коричневому. Вальтер бросил считать, сколько таких «неприметных» костюмов было у Исаева — факт оставался фактом: конкретно сегодня и именно через пару дней после их поцелуя… Исаев был не в костюме. Он был в джинсах и кожаной куртке, хотя больше внимание Вальтера привлекали его волосы: от привычно идеально уложенной причёски не осталось ни намёка, Исаев сейчас выглядел почти как в тот день, когда Вальтер запихал его в шкаф, lieber Himmel, у Вальтера все мысли застопорились на одной, которая упрямо подталкивала его к Исаеву, чтобы зарыться в его волосы пальцами. Можно даже пока не целовать, только чуть привстать, обнять, трогать… А нельзя. Вальтер кашляет в кулак, привлекая к себе внимание, и проходит к кофейне. Дальше — спокойнее. Исаев ведёт себя так, как будто ничего и не произошло — ведь ничего не произошло, верно? Он сыграл журналистов ради, поцеловал, да, но ведь ничего личного?.. Шелленберг не скрипит зубами, некрасиво да и слишком вымученно-пафосно. Впрочем, ничто не мешает ему о том думать. Макс, — вкуснее на языке, чем привычное Исаев. Вальтер старался у себя в голове его никак по-особенному не звать, специально «Исаев» да «Исаев», нечего излишней фамильярности даже в мыслях. Но раз он настаивает? Эх, настоящее имя товарища Штирлица ему бы ещё вкуснее подошло, но что ж. Вальтер сомневается, что что-то сможет раскопать, но попробует. Парень в кепке не даёт Вальтеру покоя. Он как будто привлекает его внимание, не привлекая его внимания. Отличный ход, никакого парадокса — а вот не вяжется у Шелленберга потому, что парню на вид лет шестнадцать. И он, скорее всего, до такого умного хода додуматься не мог, вон, От Исаева — Макса — Вальтер бы такое ожидал, но… да кто это вообще?! Если Вальтер читает правильно — а он читает правильно — тогда ему намекают целовать Исаева. Ради прикрытия Вальтер берет спутника за руку. Жаль, ненадолго. Шелленберг встаёт, обходит столик и под предлогом «помочь встать», наклоняется к Максу и протягивает ему руку. — За нами следят, — говорит буквально ему в ухо. И кивает в сторону. Не такой реакции Шелленберг ожидает. — Слов на него нет, — вздыхает Макс и качает головой. — Этой мой сын, всё нормально. Так. Та-а-ак. Парень, может, и прыгает в кусты, зато Вальтеру понятно две вещи: в кого он такой умный и… сыну ведь лучше знать? Исаев-Штирлиц мог сыну рассказать, Вальтеру ведь не показалось, нет? Ему не угрожали за то, что он целовал своего отца. Ему намекали поцеловать его снова. — Так о чём ты хотел со мной поговорить? — рассеяно, в который раз! , вспоминает Вальтер. Макс по-прежнему держит его за руку, они так посреди кофейни и встали. Оборачивается. Открывает рот. Закрывает. Смотрит по сторонам, потом на свои ботинки, но руку Вальтера ведь не отпускает. Такие, ахем, недвусмысленные взгляды. Так смотрят обычно, проводив кого-то до порога на первом свидании: когда не знаешь, можно целовать или нет, но хочется. У них, вроде как, не первое свидание, да и обоим давно не восемнадцать. Журналистка, та самая из офиса, появляется собственной персоной как нельзя некстати. — Вы помирились? — делает круглые глаза эта девица. — Оставьте вы нас, наконец, наедине! — шипит на неё Макс, не забывая про свой тяжеленный швейцарский акцент. А Вальтеру впервые хочется сделать, а потом думать. Не просчитывать шаги, не задумываться о последствиях. Поэтому перехватывает ладонь своего спутника: ведь Макс продолжал держать его за руку — хватает, держит и… убегает. Утягивая Макса за собой, петляя по парку, сворачивает первый квартал… под конец забега смеются оба. Девица на каблуках бежит борзо, но теряет их на брусчатке. Вальтер смеётся и заглядывает в глаза Макса. Тот стоит сейчас так близко. Сердце бешено колотится и не унимается, Вальтер держит его за руку… Его товарищ российский шпион заговорщически улыбается и щурится. У него морщинки в уголках глаз сейчас особенно подчёркиваются, да и Вальтер спиной прижимается к стене дома, а Макс к нему наклоняется, так близко его лицо Шелленберг ещё никогда не разглядывал. Макс ничего не говорит, только тянет их сцепленные ладони на себя и прижимает к своему сердцу. Тоже стучит как бешеное, а они уже с минуту как остановились. Тут два варианта: возраст и сердце — «или». Вальтер выбирает второй, это «или», и кладёт вторую руку на плечо Макса. Притягивает ближе, приподнимается на носки и мягко целует его в губы. Тот не отстраняется и закрывает глаза. Вальтер целует настойчивей. А когда отстранится, что хитро хмыкнет и снова спросит, — Так о чём вы хотели со мной поговорить?..