Тишина ожидания

      Это была хрупкая молчаливая договоренность, неозвученная, но ясная как день. Время пройдет. Хуа Чэн вернется, обязательно вернется, потому что это нерушимая истина. Се Лянь жил тихой грустью и надеждой, Цинсюань жил ожиданием. Ожиданием того, что этот светлый момент его недавней жизни, пусть и окруженный рябью тоски, закончится. Хуа Чэн вернется, и тогда Цинсюань вновь останется один. Совсем один. По-настоящему никому не нужный. Он никогда не умел заботиться о себе. Мог полюбить и заботиться о ком угодно, кроме самого себя. В этом они с Се Лянем оказались очень похожи.       Наследный Принц часто терялся в мыслях, выполняя рутинные ежедневные дела. Он рано вставал, топил печь, грел воду, готовил еду, убирался в храме и во дворике, стирал одежду. Цинсюань, насколько позволяли силы, разделял все обязанности, не нарушая тишины лишними разговорами. Они были ни к чему. Только когда Цинсюань замечал, что принц замирал, как недавно посреди двора, уставившись в землю с метлой в руках, он подходил, бережно обнимал, не говоря ни слова, и гладил Се Ляня по спине и волосам. Тот склонял голову на плечо Цинсюаню и глубоко вздыхал, возвращаясь из мыслей, граничащих с отчаянием, к более приземленным, близким к жизни в реальности. Близким к теплу тела, ласковым рукам, биению сердца, свету солнца над головой, легкому ветру. Потом Се Лянь благодарно гладил Цинсюаня по плечу, отстранялся с тихим «спасибо» и возвращался к работе.       Се Лянь же в свою очередь следил за тем, чтобы уровень смеха Цинсюаня не пересекал опасной границы нервного хихиканья. Однажды ему пришлось отлучиться в новую Небесную Столицу по настоятельной просьбе Му Цина, а когда он наконец вернулся под вечер спустя пару дней, то нашел Цинсюаня в самом укромном углу храма сжавшимся в комок, с широко распахнутыми глазами, трясущимся от почти беззвучного мелкого смеха. Страх, вина, отчаяние и надежда были почти осязаемы. Се Лянь опустился на колени рядом с Цинсюанем и долго укачивал как ребенка. — Здесь… снова видел… Ха-ха… А я-то всё думал, кто приносит еду так часто… Вот ведь дурак, как сразу не понял… — едва слышно шептал он.       Се Лянь только крепче прижимал Цинсюаня к себе, продолжая укачивать и невесомо целуя в висок, отвечал: — Шшш… Тише, я с тобой, никто тебя не обидит. Я рядом.       И постепенно Цинсюань затих в руках, нервный смех сошел на нет, сменяясь ровным дыханием, а сжатые плечи, словно готовящиеся к тому, что вот-вот ударят, расслабились.       Цинсюань так и уснул, а когда наутро проснулся на циновке, заботливо укрытый одеялом, от запаха чего бы там ни было, что готовил Се Лянь на завтрак, тот лишь улыбнулся и пожелал ему доброго утра. Цинсюань ответил тем же, поинтересовался названием кулинарного изыскания Его Высочества и вежливо отказался от того, чтобы его отведать. Се Лянь не настаивал. Только улыбнулся, когда Цинсюань предпочел остатки вчерашнего риса с овощами и чай.       Они никогда не обсуждали вслух такие вещи и были благодарны друг другу и их обоюдному согласию в данном вопросе. — Он вас узнал, — Се Лянь устало потер переносицу. — Всегда узнает, — уверенно кивнула торговка, вышедшая за пределы деревни вслед за Се Лянем. Она протянула бамбуковое сито для варки на пару, полное маньтоу с грибной начинкой, — Но у меня нет слуг, не вызвавших бы подозрение, а местные могли бы заподозрить неладное и разболтать, мне пришлось пойти на риск.       Се Лянь легко кивнул и сделал вид, что это полное объяснение причин, а также проигнорировал сдерживаемое желание задать вопросы. — Хорошо, ваше превосходительство, — Се Лянь помолчал, но решил всё же задать вопрос собственный, раз уж Черновод не желает или не может позволить спросить о своем, — Как идут дела в Призрачном Городе? Торговка хмыкнула и поморщилась. — Хаотично и непредсказуемо, но не настолько, чтобы не осознавать последствий нарушения правил, — она обнажила ряд острых как осколки обсидиана зубов, — Ничего нового. — Что же… Благодарю за труды. — Это погашение долга. — И всё же, — Се Лянь впервые слегка улыбнулся.       Торговка только оправила юбки, явно считая, что рациональнее всего сейчас будет просто уйти. — Он скоро вернется. Я не могу подсчитать точный срок, но этот… умеет удивлять, — вдруг добавила она, обращаясь скорее к миру в целом. — Он стал больше улыбаться и часто поет себе под нос, — так же обращаясь к миру в целом, сообщил Се Лянь. Торговка сдержанно кивнула и откланялась. А через несколько месяцев взлетели в воздух тысячи небесных фонарей.

«Мой дорогой Сэм… нельзя вечно разрываться надвое. Ты будешь единым целым долгие-долгие годы. У тебя впереди столько забот и радостей. Для тебя эта история продолжится».

«Что ж, я дома».