Два развода и один слон.

В VIP-зале аэропорта было тихо и прохладно. Лана забилась в самый угол, в самое глубокое и незаметное кресло и, надвинув на глаза чёрные очки, старалась ничем не выдавать своего присутствия. И хотя её муж всегда над этим посмеивался, но за последние пару лет она действительно приобрела некоторую известность среди любителей искусства. И в общественных местах её всё чаще и чаще останавливали, прося автограф или спрашивая про следующие выставки её работ. Хотя он, возможно, давно перестал бы смеяться над этим, если бы последние два года они хоть куда-то ходили вместе. Но все совместные походы ограничивались передвижением по периметру квартиры и поездками к общим друзьям. Бывший муж, господи. Он теперь почти её бывший муж. Пора привыкать. Наверное, это странно и даже чудовищно, но Лана не испытывала ни боли, ни угрызений совести. Всего пару часов назад она навсегда уехала из своего дома, сообщив Юнги, что они разводятся. Но это не было спонтанным и эмоциональным решением. Оно зрело в ней почти год. Росло, крепло, обретало почву, пускало корни. За месяц до того, как за ней навсегда захлопнулась входная дверь в их апартаменты, Лана сходила к юристам и попросила подготовить документы на развод. А вчера просто случилась последняя капля, подтолкнувшая её больше не тянуть резину. Это странно, но когда ты наконец-то делаешь то, на что решалась долгие месяцы, то первой испытанной эмоцией становится облегчение. Затем - короткий испуг и лёгкая паника. А после них наступает эмоциональный штиль. Твоё тело и разум будто постепенно привыкают к тому, что произошло, давая тебе временную передышку. Возможно потом ей станет невыносимо. Или чудовищно больно. Или так тяжело, что захочется выть, царапая кожу на собственном лице. Но пока, пока Лане было спокойно и как-то лениво. Единственное, что пугало и заставляло боятся за этот хрупкий внутренний мир - так это возможные контакты с незнакомыми людьми. Так что Лана сидела мышкой в своём уголке и тихо листала список ближайших мероприятий в ежедневнике. Пролистав где-то две недели, она наткнулась на пометку, сделанную её помощником несколько месяцев тому назад. Через две недели у неё и её мужа (бывшего, почти бывшего!) важная дата: в этот день, 9 лет тому назад, они познакомились. К пометке была прикреплена их совместная фотография со свадьбы Чимина и Юны. Это фото Лана хотела в шутку сделать принтом на подушках, полотенцах, футболках, постельном белье, тапочках и даже огромном пледе. И в день их годовщины наполнить весь их дом предметами с этой фотографией. Как можно больше. Её муж (да что же такое!?) обожал такие шутки. И точно заценил бы такой подарок. И даже с удовольствием таскал бы на себе эти идиотские футболки, тапки и халат. На фото они были очень красивые. Лана в длинном, каком-то змеином, тесно облегающем тело платье, переливающимся сине-чёрным блеском. Юнги - в чёрном костюме и тёмно-синем галстуке. На заднем фоне - все их друзья, включая жениха и невесту, прыгали под живое выступление какого-то артиста. Счастливые и беззаботные лица. Ленты конфетти. И их с Юнги румяные мордочки, которыми они состорили самые глупые и нелепые рожицы, на какие только были способны. Три года назад. Чимин женился три года назад. Последний год, когда в их семью заглядывало счастье. После той свадьбы, прощаясь с Юной на выходе из зала ресторана, Лана чувствовала горячие ладони Юнги на своей спине. И его низкий, хриплый шёпот в шею: - Нас ждёт люкс в лучшем отеле города. Лана почувствовала, как от ярких воспоминаний закололо кончики пальцев на руках. Чимин и Юна, если бы узнали, как они отпраздновали свадьбу ближайших друзей, изгнали бы их из своего общества навсегда, даже без сожалений. Потому что потом Юнги пришлось выплатить отелю приличную сумму за ремонт в номере. И даже не спрашивайте, что там такое было, но вспоминая про эту ночь Лана до сих пор сладко замирала, слегка краснела и жмурилась, будто кто-то мог прочитать её постыдные мысли. Со дня, когда была сделана эта фотография, оставались считанные месяцы до того, как мир Ланы изменился раз и навсегда. Как она упустила тот момент, когда её муж (бывший муж, чёрт побери всё на свете!) превратился в совершенно незнакомого ей, чужого человека? Он никогда не был лёгким партнёром для жизни. Упёртый, грубоватый, не очень ласковый и не умеющий хвалить и извиняться, Юнги требовал к себе особого подхода. Он мог запросто не замечать ничего вокруг, если погружался в себя, решая какую-то проблему. Он трудно и болезненно воспринимал чьё-то превосходство. С ним было почти невыносимо, если он чем-то увлекался, а увлекался Юнги почти безостановочно. И главным, почти фанатичным увлечением, был его бизнес. Он отдавал ему максимум своего времени, работая без остановок, днём и ночью. Он собрал вокруг себя на работе почти всех своих друзей, потому что в других условиях просто не мог с ними видеться. Единственный человек, ради которого Юн на время откладывал свои дела - это Лана. Так шли годы. Год за годом. И они как-то умудрялись выстраивать свой мирок в этом урагане огромного внешнего мира. Спустя полтора года после их свадьбы, Лана забеременела. Беременность была незапланированной. И, честно говоря, не очень желанной. Ей было страшно, непонятно, странно. Но Юнги, едва услышав про эту новость, с головой ушёл в работу, буквально с удвоенной силой. И заявил, что они будут рожать. Потому что он, здоровый лоб, теперь получит двойной стимул для достижения своих целей. Месяц шёл за месяцем, Лана привыкла к мысли о рождении ребёнка, а потом и полюбила всем сердцем эту маленькую жизнь, бьющую своими ножками у неё под сердцем. Начался восьмой месяц беременности, когда Юнги влетел в их первую совместную квартиру и сообщил, что его партнёр и инвестор приглашает их в Пусан на важный ужин. Присутствие жён обязательно. Юнги должен поехать туда за день до ужина для обсуждения деловых вопросов. А от того, как пройдёт ужин, будет зависеть то, как дальше сложится судьба его компании. Они ругались часа два. Лана боялась ехать на таком сроке. И не хотела появляться в обществе, хоть животик и выглядел маленьким и аккуратным. Но это всё же уже восьмой месяц, вот-вот - и роды. Ну какой Пусан и ужин? Но Юнги валялся у неё в ногах, обещая, что закажет ей водителя и машину, чтобы она не тряслась в общественном транспорте, а ехала с комфортом до нужного места, самостоятельно регулируя темп поездки и количество остановок. Он так её умолял, такие надежды возлагал на этот ужин, что Лана сдалась. Они выехали очень рано утром. Примерно на середине дороги до Пусана, Лана заметила, что её водитель как-то странно себя ведёт - кивает головой и будто еле держит руль. Она написала Юнги, а тот позвонил водителю, проконтролировав ситуацию. И водитель, вроде, взбодрился, с опаской поглядывая на заднее сидение, где Лана сидела и поглаживала свой живот, в котором волновался, танцуя, малыш. Она даже не поняла, как водитель задремал, надавливая на педаль газа. Не поняла, как машина съехала на встречную полосу. Не успела осознать себя внутри крушащегося салона. Успела только услышать удар и скрежет, а потом на неё навалилась темнота. Очнулась Лана в больнице от чудовищной, пронизывающей всё тело боли, центр которой находился там, где совсем недавно ножками бился её ребёнок. Лану разрывало на куски, она чувствовала, как по ногам стекает горячая, липкая кровь, которой остро пахло в родовой палате, где она лежала. Дальнейшее возвращалось к ней кошмарами раз за разом, не покидая сознание: ей кричат, что нужно тужится, что иначе кого-то из них не спасут, и она напрягается сквозь сумасшедшую боль до лопающихся в глазах капилляров и вылетающих из вен капельниц. Её сознание несколько раз отключается от перенапряжения и слишком сильной боли, обезболивающее почему-то не действует, а погрузить её в наркоз не могут, чтобы иметь возможность контролировать состояние. Это длится и длится, бесконечно долго. Настолько долго, что Лана уверена - она умрёт как только родит своего ребёнка. Но вот он рождается и гробовая тишина, воцарившаяся в родовой, врезается в её уши, доводя внутреннюю панику до состояния истерии. - Что с моим сыном? Как он? Почему не кричит? - хрипит Лана, еле шевеля пересохшими губами. Вокруг лязгают какие-то хирургические инструменты, суетятся врачи. Ей что-то зашивают, прижигают наживую, но она почти не чувствует боли, дожидаясь ответа про сына, который по-прежнему не издаёт ни звука. Внезапно подходит доктор и говорит, прижимая маску к лицу, что её срочно нужно прооперировать. Лана хочет крикнуть, что согласится только после информации о сыне, но не успевает, погружаясь в сон. Пробуждение после наркоза проходит долго и как-то вязко. Сознание возвращается урывками. Когда, наконец, ей удаётся взять себя в руки, то оказывается, что в её палате множество цветов. Но нет ни одного шарика, поздравляющего с рождением ребёнка. И больничной пластиковой люльки с ребёнком тоже нет. Лана чувствовала, что операция была достаточно серьёзной, потому что низ живота тянули швы и множественные бинты. Она понимала, что это авария не прошла бесследно. Но никак не могла взять в толк, почему ей нельзя спать рядом со своим сыном? В палату зашёл врач и, заметив, что Лана открыла глаза, окликнул Юнги, который, оказывается, сидел в самом углу на хлипком стульчике. У её мужа было лицо призрака. И красные от слёз глаза. Он аккуратно взял её за руку и сел рядом, целуя пальцы и запястье. - Госпожа Мин, мне нужно сообщить вам важную информацию, - начал врач, подходя ближе к её больничной койке. - Вы пережили серьёзную операцию и двигаться вам пока нельзя. К сожалению, операция не помогла нам полностью спасти вам детородные органы, случились множественные разрывы. - Я не смогу больше иметь детей? У меня будет только один ребёнок? - просипела Лана, облизывая губы, и почувствовала, как Юнги с силой сжал её руку. - Скажем так, зачатие потребует от вас очень больших усилий и серьёзного лечения. Без лечения вероятность составляет около 2-3%. - Так, понятно. Это мы с вами обсудим чуть позднее. Попросите принести мне моего сына. - Госпожа Мин, сейчас лучше этого не делать. После операции вам лучше не оставаться рядом с ребёнком, которому требуется постоянный уход. - Не надо меня с ним оставлять, просто покажите. - Госпожа Мин, всё же давайте повременим, пару дней… - Пару дней? Вы с ума сошли?! Какие ещё пару дней, я сына ни разу не видела! - Госпожа Мин… - Прекратите меня так называть и немедленно принесите мне сына, пока я всю вашу больницу на уши не поставила! Где мой сын?? - Лана уже кричала, не сдерживаясь и, кажется, плача. - Любимая… - послышался хриплый, надрывний шёпот со стороны Юнги. - Его больше нет. - Кого нет? - не поняла она. - Нашего сына. Его больше нет. Он не выжил. Прости меня… Она не знала, что умеет так кричать. Не знала, что от горя можно потерять голос. Не знала, что душевная боль запросто перекрывает физическую. Она рвалась на этаж младенцев, вырывая из рук иглы капельниц, падая с кровати и выползая в коридор. Не верила, не хотела верить и принимать эту новость. У неё расходились швы, она теряла кровь и выла, выла на стены этой больницы, беспомощно царапая весёлую жёлтую краску. В волосах надо лбом спустя сутки после того, как ей сообщили новость о гибели сына и о том, что других детей у неё, скорее всего, не будет, появилась седая прядь. Спустя два дня, когда в соседнюю палату поселили мать с ребёнком и тот начал плакать по ночам, к Лане пришло молоко. И всё началось по новой: истерики, попытки найти сына и боль, бесконечная, пожирающая все внутренности и сознание. Примерно месяц она жила на препаратах, не помня толком ни одного дня. Потом ещё месяц просто существовала, как комнатное растение. Юнги трепетно ухаживал за ней, окутывал вниманием и заботой, не отходил ни на минуту. И однажды вечером сказал, что они возьмутся за лечение, чтобы Лана могла снова забеременеть, ведь матка сохранилась, а значит ребёнка можно выносить. И она зацепилась за эту мысль. Когда ей стало лучше, а Юнги вернулся на работу, начались бесконечные походы по врачам. Исследования, анализы, уколы, таблетки и снова исследования. Клиника за клиникой, прогноз за прогнозом, заветная цель стать матерью становилась всё дальше и призрачней. И Лана научилась жить с этим. Юнги, боясь причинить ей боль, решил, что самая лучшая тактика - делать вид, что никакой беременности и гибели сформировавшегося, жизнеспособного сына и вовсе не было. И что семья без детей - это тоже прекрасно. Тема ребёнка - что погибшего, что возможного - стала запретной в их маленьком мире среди самых близких людей. И они играли в эту игру про то, что ничего не происходило. А Лана окунулась с головой в своё творчество, достигая всё большего мастерства и добиваясь всё больше известности. И зарабатывая вполне неплохие деньги. За два года до развода, вернувшись с первой американской выставки, куда из-за работы не смог поехать Юнги и где купили несколько её самых дорогих картин, Лана приобрела себе машину. И о ней напечатали большую статью в одном из самых известных журналов. Но её муж, до этого радовавшийся всем её успехам, внезапно очень саркастично отозвался об этой важной вехе в её карьере. Они сцепились, слово за слово, выкрик за выкриком. И вдруг, из неоткуда, всплыла тема их сына. Они продолжали яростную перепалку, обвиняя друг друга во всех грехах, пока Юнги не крикнул: - Знаешь о чём я думаю? О том, что ты могла не ехать, не слушать меня и защитить себя и нашего сына! В конце концов, я тебя не заставлял туда ехать! Ты сама согласилась! Наверное, это и был день обратного отсчёта. День, который сломал что-то в их отношениях. День, в который к ней вернулся её личный ад. Она стала отказываться от публичных приёмов, где играла роль “+ 1” при своём муже. Стала чаще соглашаться на международные выставки, иногда по три недели пропадая в Европе или Америке. А Юнги, будто решив, что он практически свободен, стал гулять по барам, играть в покер и всё реже посвящать жену в свои планы. Лишь раз в пару месяцев между ними что-то происходило, и они набрасывались друг на друга, любя нежно и трепетно, иногда - часами, но после им нечего было сказать друг другу и супруги расходились, как корабли в неспокойном море, по разным гаваням. Год назад Юнги завёл себе любовницу. Совсем молоденькую девочку, которой едва исполнилось 20 лет. Самому Юнги, отпраздновавшему к тому моменту 30-летие, имевшему под боком 27-летнюю жену, это не казалось ни странным, ни неуместным. Он не особенно скрывался, водя её в клубы, где вечно сидели папарацци, но Юнги везло и связь продержалась нераскрытой целых полгода. И все эти полгода Лана, решившая, что хочет во что бы то ни стало восстановить их отношения, пытавшаяся поговорить с мужем, наладить их связь и близость друг с другом, слушала от него только набор упрёков: - Ты стала странно выглядеть, как-то совсем не модно. Найди стилиста, а то прям стыдно. - Прекрати включать эту идиотскую классику! Есть масса отличных современных групп. От этих завываний уже голова раскалывается. - Да брось, ну какое состояние ты можешь сколотить своими картинами? Состояние могу сколотить я. А ты просто рисуй в своё удовольствие. На личные прихоти тебе этих денег будет хватать. - Дети? Не знаю, не уверен, что вообще хочу детей. - Ну какой, нахрен, психолог? У нас всё отлично, это просто ты полюбила себя накручивать. И меня заодно. - Давай в другой раз? Мне сейчас ну вот вообще не до этой ерунды. И ещё десятки других моральных пинков и почти прямых оскорблений. Почему она это терпела? Почему не ушла тогда? Потому что любила. И любит до сих пор. Потому что долгих восемь лет строила с этим человеком своё будущее. Потому что когда-то носила под сердцем его ребёнка, а потом Юнги, переживающий и не спящий ночами, носил её, как ребёнка, на своих руках. Потому что они вместе пережили так много, врастая друг в друга мыслями, венами и плотью, что просто оторвать себя, безжалостно отрезать - означало погибнуть сразу, на месте. Ей нужно было время, чтобы отделиться от Юнги. И силы, чтобы снова сделать первый шаг. И хорошая такая пощёчина, чтобы принять окончательное решение. Первая пощёчина - обнаружение молодой любовницы. А второй пощёчиной стала вчерашняя ссора. В ней не было ничего особенного. Ссора и ссора. Такая же, как и большинство их ссор за последние два года. Она уже подходила к концу, идя по накатанному сценарию, пока Юнги, схватив с полки их фиолетового слона, не начал подбираться к Лане тигриной поступью, болтая игрушкой в воздухе на фоне своего лица и тихо приговаривая: - Ну же, дорогая, давай просто поговорим и пойдём спать в обнимку. Мы оба прекрасно знаем, что ты сейчас выпустишь пар и завтра всё снова наладится. И мы будем жить с тобой как прежде. Она вырвала из его рук эту игрушку и кинула куда-то за спину, молча уходя в мастерскую. И там, в тишине и окружении любимых запахов, Лану вдруг осенило. Все её слова, все их ссоры Юнги просто не воспринимает всерьёз. Для него это сцены истерички, устроенные для собственного удовольствия. И он уверен, что Лана, его привычная и постоянная Рыбка, никогда от него не уплывет. Будет терпеть. Несмотря на молоденьких любовниц. Несмотря на безразличие. Несмотря на оскорбления. Несмотря на то, что у них уже почти год не было секса. Скорее всего, Лана ему больше не нужна. И любви к ней никакой не осталось. Но Юнги - собственник, а значит отпустить то, что считал своим, он сможет только в том случае, если его к этому подтолкнут. И Лана подтолкнула. Сама когда-то организовала себе личную жизнь с Мин Юнги. И сама же организовала свой развод с ним. А теперь она сидела в сеульском аэропорту, ждала рейс в Италию и задумчиво рассматривала то счастливое фото в своём телефоне, то тонкую белую полосу на том месте, где совсем недавно красовалось обручальное кольцо. Из раздумий и воспоминаний её вырвал телефонный звонок. - Привет, Тэ, - проговорила Лана устало, принимая звонок. - Привет, - проговорил осторожно голос в трубке. - Как ты? - Что, все уже знают? - усмехнулась Лана, снимая очки с лица и потирая переносицу. Быстро же в их компании информация распространяется. - Рыбка, мы все тут на громкой связи, - услышала Лана голос Наён, жены Хосока. - А все - это кто? - Я, Тэ, Джин и Юна. - Господи, прям общий сбор! - Прекрати, пожалуйста, ёрничать. Мы волнуемся за тебя, - ворвался в разговор Джин. - Джинни-и. За меня не надо переживать. Я в порядке. Переживайте за Юнги. Это на него сегодня новость обрушилась. Я к ней уже давно готова. - Господи, милая, неужели у вас всё было настолько плохо? - проговорила Юна, возникая в трубке. - Нет, Юнн-и. У нас не было плохо. У нас было никак. И я в этом никак больше не могла. Все немного помолчали, переваривая. Над головой Ланы раздался приветливый женский голос, сообщая, что началась посадка на её рейс. - Рыбка, а ты где? - Я в аэропорту, Тэ. У меня через три дня выставка во Флоренции. Улечу на две недели в Италию, проведу выставку и погрею недельку кости на побережье Сицилии. Подумаю над тем, что делать дальше. - Послушай, а как ты смотришь на то, чтобы мы прилетели к тебе дня на 4? - ворвался в разговор Джин. - Под конец твоего отпуска. Побудем тёплой компанией, попьём вина. - Хорошо отношусь. Только я вас очень прошу, прилетайте без ваших мужиков! - Да-да, конечно. Без них, - подтвердил Джин. - Мне пора на посадку. Я скину вам всю информацию позже, хорошо? - Конечно, Рыбка! Мы будем ждать! Скоро увидимся на Сицилии, - прокричала в трубку Юна. - Люблю вас, - проговорила Лана. - И мы тебя любим, - раздалось вразнобой и звонок прервался. Усевшись на своё место в салоне самолёта, Лана решила напоследок написать помощнику, прося проверить расписание. Проверить и удалить из её электронного ежедневника все события, связанные с Мин Юнги.