Два развода и один слон.

Шёл 12-й месяц с того дня, как жена ушла от Мин Юнги. На кухне в его апартаментах происходила сущая вакханалия: что-то постоянно шипело, скрежетало, ломалось и падало. И нет, это не он буйствовал в очередном пьяном угаре. Это пять здоровых, сильных, успешных и рукожопых мужиков пытались приготовить себе более-менее съедобный ужин. Юнги жарил курицу под чутким руководством повара из ролика, найденного в интернете. На лбу у него выступила испарина, на руках было уже два ожога, а на полу рядом с ним валялась павшая смертью храбрых кулинарная лопатка, не выдержавшая напора Юнги на её бренное деревянное тело. Совсем рядом стоял Чонгук, который, как ниндзя, махал огромным ножом. Его задачей стала нарезка овощей для салата. Но Чон Чонгук, мускулистая скала, не знающая меры в применении силы, планомерно и с остервенением превращал помидоры и огурцы во что-то, больше напоминающее детское пюре. Со стороны выглядело жутко: будто маньяк наконец-то добрался до жертвы и никак не мог остановиться. Его когда-то белая рубашка расцвела красными пятнами, оставленными ему на память первыми жертвами жестокости - маленькими, беззащитными помидорками. Следом за Чоном стоял Чимин. Хвала небесам, этот мужчина хоть немного умел готовить! Так что сливочно-грибной соус был возложен на его красивые плечи. Но с Чимином была другая беда: он давно, ещё в детстве, объявил жестокую войну стульям и дверцам любых шкафов. И, надо отметить, войну эту Чим всухую проигрывал. Так что над кастрюлей с соусом сейчас нависал не только сам Чимин, но и вывих колена после падения с барного стула, а также синяк на виске после открытия шкафа со специями и царапина на брови после открытия дверцы духовки. Юнги, Джун и Хосок уже поспорили на бутылку текилы на предмет того, сколько раз он свалится со стула во время обеда - один или два. Ещё чуть дальше, на изгибе кухонного гарнитура, происходил акт форменного насилия: Чон Хосок с остервенением истреблял сваренный картофель. Сам он этот всепоглощающий ужас, леденящий душу, почему-то называл “я сделаю вам пюре”. И Юнги был бы рад никогда в жизни не видеть такого кошмара, если бы результат Хосоковых усилий не оседал время от времени на их волосах и плечах ровным слоем разлетающихся во все стороны картофельных хлопьев. Замыкал их убогую шеренгу Намджун. Но тут, конечно, была совсем другая история. Джун - предводитель рукожопов. Их бессменный лидер, криворукий альфа, монстр разрушений и повелитель хаоса. В руки этому человеку нельзя было доверить ничего острого, горячего и стеклянного. Потому что проходило ровно три секунды и Намджун, виновато улыбаясь, протягивал обожжённые руки, разбитые бокалы и порезанные пальцы. Человек-катастрофа, он был единственным в их офисе, кому ежемесячно заменяли стул на новый. Потому что он умудрялся сломать их в труху просто садясь. Так что задача Джуна была простой и максимально безопасной: он намывал овощи, протирал взмокшие лбы друзей, подавал им бумажные полотенца и подносил бутылки с водой, давая попить. Факт того, что он уже обжёгся, помогая Юнги, и порезался, помогая Чонгуку, тактично опустим. Мин собрал друзей и позволил в особо извращённой манере осквернить свою кухню не просто так, а с дальним умыслом. Он очень хотел сказать им спасибо. И попросить больше не выполнять роль четырех нянек при неразумном и “взрывоопасном” Юнги. Потому что он, кажется, в полном порядке. А ещё Мин отчётливо понимал, что должен своим друзьям. За то, как они относились к нему всё это время. За то, что не лезли в душу, терпеливо ожидая, когда Юнги разберётся в себе. Юн не знал, что он может им дать, чтобы отплатить за это и показать, как сильно их любит. Но одно от точно обязан был сделать - рассказать парням всю правду. Всю историю. Когда ужин наконец-то был готов, кухня более-менее прибрана, а участники посиделок, разлив по бокалам пиво, расселись за столом, Юнги предложил выпить за их дружбу и братство. За то немногое в этой жизни, ради чего он продолжает стараться и в чём совершенно уверен. - Эй, бро, мы тоже любим тебя! - расчувствовался Хоби, протягивая бокал и чокаясь с друзьями. Какое-то время все молча жевали, поглощая еду, которая, хоть и выглядела так, будто была сделана для поедания в кромешной темноте, но оказалась на удивление вкусной. Пятеро друзей наслаждались минутой полной идиллии, когда тебе совершенно не нужно ничего говорить, чтобы чувствовать себя уютно. - Короче, хён, не тяни бобра за жопу! - внезапно прервал комфортную тишину Чонгук. - Выкладывай, по какому поводу мы все тут собрались, десять раз порезались, три раза чуть не обварились и разбили четыре тарелки? - Чон Чонгук, кролик ты стероидный, ты в какой момент жизни стал таким проницательным? Сколько я спал? - удивился Юнги, откладывая вилку. - Обижаешь, хён, - протянул Гук, откидываясь своим мощным торсом на спинку дизайнерского стула, отчего тот жалобно скрипнул. - Я главный юрист в твоей компании и уже давно не мальчик. Я по мальчикам - это да, но не мальчик, - ухмыльнулся он, возвращаясь к еде. - Если Тэ узнает, что ты реально вслух произнёс фразу “я по мальчикам” вместо “я люблю только Техёна, его одного и больше никого, аминь!”, то тебя будет ждать адская кастрация чайной ложкой в особо извращённой форме, - задумчиво проговорил Хоби, набивая рот салатом, который почти не нужно было жевать. - Парни, вы не посмеете передать ему эти слова! - Чонгук мгновенно выпучил глаза, вжимая голову в плечи и становясь похожим на суриката, внезапно освещённого фарами автомобиля. Друзья заливаются дружным смехом. Чонгук и Тэ - парочка, конечно, колоритная. И дело тут не в том, что они оба - мужчины. А в том, что Чон был огромным мускулистым красавцем с подростковым лицом и очень недурными мозгами. Умный и хитрый, как все юристы, он, тем не менее, в быту был совершенно наивен, во многом оставаясь ребёнком, которого в этой жизни кто-то должен вести. Техён же, напротив, производил впечатление человека, который остался ребёнком навеки: работал мультипликатором, носил странные, порой дикие вещи, вечно придумывал какую-то хрень, из-за которой их компания с десяток раз попадала в различные перепалки. Но, стоило произойти каким-то серьёзным событиям, именно Тэ первый брал себя в руки, принимал верные решения и очень динамично и чётко разгребал всё, что успело навалиться. Как следствие, у их пары выработались очень интересные рефлексы: Техён боялся публичного гнева Чонгука, а Чонгук до жути боялся частного гнева Тэ. - Ладно, парни, - заговорил Юнги, отсмеявшись. - Кроме шуток: Гук прав. Я вас не просто так посидеть вместе собрал. Есть разговор. - Тааааак, - напрягся Джун, выпрямляясь. - Что на этот раз произошло? - На этот раз ничего не произошло, Джун-и, - улыбнулся Юнги. - Я просто очень хотел вас поблагодарить. За то, что были со мной рядом. Что не дали мне… хм… натворить всякого. И сказать что я, хоть и не умею говорить всего этого, но очень вами дорожу. И люблю вас, чего уж там. Вы моя семья. Все заулыбались смущённо, стали отводить глаза и ковыряться в собственных тарелках. Услышать такие слова в их компании было делом и без того довольно редким, а услышать от Юнги - почти невозможным. Особенно если все присутствующие трезвы и в здравом уме. Так что смутились они коллективно, как школьныцы от первого признания, чем самого Юнги изрядно позабавили. И он, стараясь не продлевать им эту пытку, довольно хмыкнул и перешёл к следующему пункту повестки. - Поскольку вы меня всё ещё каким-то чудом терпите, я хотел обратиться к вам с тремя просьбами. - Если там будут фигурировать алкоголь и клубы, я сразу отказываюсь! - Чимин решил запротестовать заранее, выставляя вперёд себя руки и всем видом показывая, что для него это всё - худшая пытка. - Нет, Чимини. Ни клубов, ни алкоголя. Первая моя просьба как раз обратная: я хочу попросить вас прекратить моё вахтовое сопровождение куда-либо. Крепкий алкоголь я не пью уже 5 месяцев, в клубы не хожу - шесть. Только рестораны и приёмы по деловым соображениям. Я вполне себе адекватен, держу себя в руках и вам можно больше не жертвовать своими интересами и личной жизнью, чтобы нянькаться с вполне себе здоровым лбом вроде меня. - Юн… - Джун смотрел на него с благодарностью, но лёгкой ноткой недоверия. - Ты уверен? Потому что мы готовы столько, сколько нужно. - Знаю, Джун-и. И за это вам отдельное спасибо. Но это действительно уже не нужно. Я благополучно научился жить один. Пора учиться и в публичные места ходить одному. Ваш мальчик вырос и требует самостоятельности. - Ладно, Юн, по рукам, – проговорил Чонгук, протягивая другу огромную ладонь для крепкого рукопожатия. - Только обещай, что если вдруг почувствуешь, как тебя накрывает - ты обязательно позвонишь кому-то из нас. Хорошо? - забеспокоился Чимин. - Обещаю, - искренне ответил Юнги и улыбнулся. - Теперь вторая просьба. Пожалуйста, прекратите считать её виноватой. - Но Юн, это же она от тебя ушла, - забасил недовольно Джун. - И мы, уж прости, чуть с ума не сошли, полгода тебя по всем злачным местам отливливая, - раздражённо добавил Хоби. - И видели, как тебе плохо было, - подсказал Чимин, поёжившись от воспоминаний. - И это я уже молчу про то, сколько ты мне дорогущих ботинок заблевал, хён, - оповестил всех Чонгук, не прекращая жевать. - Чонгук!! - возмутились все хором, пока Юнги принялся хохотать. - Нет, парни, я серьёзно. У меня почти год ушёл на то, чтобы я в себе разобрался. И посмотрел на наши отношения со стороны. И хочу вам сообщить, что на её месте тоже ушёл бы. Причём гораздо раньше. Над столом воцарилась тишина. Четыре пары глаз просверливали Юнги, явно не понимая, что он такое говорит. Да, у их пары были проблемы, зачастую - крупные, но они всё всегда решали. И ситуацию с молоденькой любовницей разрулили как-то тихо, между собой, не привлекая большого внимания. И парни ни разу не слышали, чтобы Лана или сам Юнги жаловались на свой брак. Конечно, у них были поводы ругаться, даже довольно частые и серьёзные. Но вот поводов разводиться, по мнению четвёрки, не было. - Не надо на меня так страшно глаза выпучивать! Я сказал ровно то, что вы слышали. Наш с ней развод - преимущественно моя вина. Целая цепочка косяков, которые я даже исправлять не пытался. Она, как раз, пыталась меня вразумить. Разговаривать пробовала. Действовать. А потом просто устала. И сейчас я её прекрасно понимаю. Так что пожалуйста, прекратите создавать проблемы своим вторым половинам, избегая встреч с Рыбкой. Если вы принимаете решение о том, с кем вам общаться, по принципу большей вины в этом разводе, то прекратить общение вам надо со мной, а не с ней. - Юн… - Намджун задумчиво разглядывал друга, не видя в том ни толики притворства, ни желания выгородить бывшую жену. Он, кажется, действительно думал именно так, как говорил. - Я понимаю, тебе не хочется, чтобы мы все ссорились между собой и конфликтовали. Мы тоже этого не хотим. Но всё, что мы знаем про ваш развод - так это то, что твоя жена оставила тебя в довольно тяжёлый период и ни разу даже не захотела узнать, как у тебя дела. - А вот тут как раз наступает время для моей третьей просьбы. Вы почти год наблюдали за всем, что происходило. Год были рядом, не задавали вопросов, не лезли мне в душу, не стремились копаться в нашем грязном белье. Но, поскольку мы все часть одной, хоть и немного порушенной, семьи, вы имеете право знать, как это всё случилось. Так что я прошу вас выслушать меня. Не перебивать, не возмущаться, не спорить. Просто выслушать. Юнги наблюдает за тем, как его друзья переглядываются друг с другом и кивают приободряюще. Они знают его лучше всех. Во многом даже лучше, чем Юнги изучили его родители и бывшая жена. И могут только удивляться тому, что прямо сейчас, в этот вечер, впервые в своей жизни получат от этого закрытого и замкнутого человека какое-то откровение. Причём вполне себе добровольное, трезвое и дружелюбное. Даже если парни с ним будут не согласны, послушать определённо стоило. И Юнги начинает рассказывать. Не с того дня, когда Лана ушла, нет. А почти с самого начала. Юнги всегда был проблемным ребёнком. Его старший брат, красавец и умница, будущий успешный адвокат, был для родителей центром мира и главной отрадой. Второй главной отрадой для каждого из них стал не Юнги, а для отца - бизнес, для матери - церковь. И Юн, в силу этих семейных обстоятельств, в довольно раннем возрасте оказался предоставлен самому себе. Как и положено в подобных историях, ещё в ранние школьные годы он попал под тёплое крылышко местных мелких хулиганов, рядом с которыми рос, развиваясь так, как получалось. Боженька не обделил его ни физической силой при довольно худощавом теле, ни сообразительными мозгами при кажущейся туповатой отстранённости. Так что, будучи главным драчуном и матершиником на весь район, Юнги умудрялся совмещать это со званием самого лучшего ученика школы. Учёба давалась ему также хорошо, как и драки. И, пока голова наполнялась знаниями, а мышцы на его подростковом теле постепенно росли, превращая Юнги в привлекательного молодого мужчину, он с удивлением обнаружил, что все его друзья со временем определились чего они хотят в этой жизни. Кто-то решил сколотить настоящую банду, кто-то переехать, кто-то женился или устроился на нормальную работу. Только Юнги не знал, чего он хочет и к чему у него есть талант. Когда подошло время определяться с университетом, отец сказал, что видит в младшем сыне будущего управленца. И требует, чтобы тот получил соответствующее образование. А после окончания универа, Юнги, по плану отца, должен был взять на себя управление бизнесом. Хорошо бы, конечно, отдать бизнес старшему, но тот оказался умничкой и солнышком, талантливым и самостоятельным, так что лямку преемника придётся тянуть Мину-младшему. Сам Юн этого не хотел категорически. Не потому что вдруг понял, чего хочет, а потому что не хотел доставлять своему безразличному папе хотя бы каплю удовольствия. Но, получив угрозу, что ему закроют доступ к счетам, сделал вид, что согласился с выбором отца. Подгадить родителю Юнги всё же сумел, но в самый последний момент. Не предупредив семью, он поступил не на факультет менеджмента и управления, а на экономический, втайне надеясь, что там ему будет проще из-за большего количества любимой им математики. И родители, как ни странно, смирились, оплатив ему общежитие и выделив ежемесячное довольствие на существование. Жаловаться, в сущности, было не на что. Хороший университет, отличный факультет, полное обеспечение. Какие-никакие перспективы на жизнь. Но Юнги, запутавшись в самом себе, потерял способность делать хоть какой-то выбор в жизни, даже если вопрос касался банального просмотра фильма или покупки художественной книги. Его неумение разбираться в хитросплетениях мозга и желаний начало играть с ним злую шутку: Юнги пустился во все тяжкие, почти 1 в 1 повторяя школьный шаблон - отлично учился, пил, дрался и соблазнял любую, которая оказывалась рядом. Ему было невыносимо одиноко: старым школьным друзьям университет не светил, а новых завести не получалось (конечно, кто захочет общаться с главным заводилой университета?). И Юнги маялся непониманием себя, своих целей, своего пути и в целом целесообразности своего существования. Когда на его голову на какой-то вечеринке свалились Сокджин и Намджун, Юнги был уже на грани нервного срыва. Почему они решили с ним общаться, Мин и сам не понимал, но ухватился за эту возможность, стараясь быть для новых друзей не таким устрашающим и опасным. Но они зачастую плевать хотели на его агрессию, откровенно игнорируя злые выпады Юна, чем неоднократно спасали от одиночества. Чуть позднее чрезмерная общительность Сокджина принесла в их круг ещё несколько человек: качка и юриста Чонгука, танцоров Чима и Хоби и долбанутого художника Техёна. Первые трое худо-бедно побаивались Юнги, но вот последний с первого дня плевать хотел на все закидоны старшего, стойко игнорируя его или довольно ловко затыкая за пояс своим острым языком и молниеносной находчивостью. Однажды Юнги и Тэ даже подрались. После, конечно, сразу же крепко подружились. И не только потому, что так принято у мужчин, а ещё и потому, что у внешне изнеженного и хрупкого Техёна кулаки оказались железобетонными и Юнги отхватил несколько весьма ощутимых ударов по рёбрам, неделю мешавших ему спать на правом боку. Именно благодаря Тэ, Юнги узнал, что в их универе проводят открытые лекции по медицине. Техён, в тот момент проходивший в художке анатомию тела, считал, что настоящий художник обязан знать, как устроено то самое тело, которое он решил изобразить, и потащил с собой на лекции первых же освободившихся друзей. “Счастье” выпало на долю Чона, Хоби и Юнги. Пока Тэ лихорадочно конспектировал что-то в свою тетрадь, Чонгук сидел на месте, попеременно меняя цвет, как хамелеон, становясь то кипельно-белым, то приятно-зелёным. Хоби, пару раз почти повалившийся в обморок, выползал с лекции на четвереньках. А Юнги слушал профессора, не пропуская ни слова, всё больше и больше увлекаясь. Эти лекции стали его первым увлечением в жизни, его отдушиной, маленькой замочной скважиной в возможное будущее. Когда в стае появилась Рыбка, мир Юнги буквально перевернулся. Она оказалась первым в его жизни человеком, который искренне задавал ему самые разные вопросы: кем ты видишь себя в будущем, кем ты мечтал стать в детстве, чем планируешь заняться после учёбы? Боясь потерять её, оттолкнуть своим молчанием, Юн вынуждено напрягал мозги, пытаясь честно ответить на эти вопросы. Но иногда ответов не знал. И Рыбка, продолжая свой путь по закоулкам его личности, вопрос за вопросом открывала вместе с Юнги его настоящий внутренний мир. Будучи человеком, который с самого детства знал, кем хочет стать, она как никто понимала, как это важно - иметь мечту, настоящую цель, и идти к ней, прокладывая свой уникальный путь. Чем подробней Юнги мог ответить на вопрос Ланы, тем яснее становились собственные мысли и тем меньше ему хотелось тратить время на драки и алкоголь. Вопрос с женщинами закрыла сама Лана, когда Юнги её впервые увидел. Никаких других женщин ему было больше не нужно. И это аксиома верна по сей день. Если ты влюблен в очень цельную, многогранную личность, то тебе становится крайне важно быть для такой личности соответствующим и интересным человеком. И Юнги изо всех сил старался быть таковым. Глядя на то, как его любимая может часами рисовать один-единственный листик клёна, доводя его до поражающего совершенства, увлекаясь и ныряя в процесс с головой, Мин мечтал, что найдёт для себя занятие, которому сможет отдаваться с таким же азартом. Но всё, что вызывало у него интерес - это красивая светловолосая художница, втайне ночевавшая в его комнате почти каждую ночь, и лекции по медицине. Рыбке, узнавшей про эти лекции, понадобилось всего три дня разговоров, чтобы Юнги окончательно понял: он хочет быть врачом. Желательно - хирургом. Ему нравилось не только изучать медицину как науку. В глубине души, после каждой лекций, он воображал себя тем, кто сможет спасать жизни, дарить людям второй шанс. Эта мысль, такая простая, такая логичная, опьяняла Юнги, заставляя впервые за долгое время с оптимизмом посмотреть на своё будущее. И Лана всегда была рядом. Поддерживала эту идею. Говорила, что поможет ему, будет работать и содержать их, чтобы Юнги смог выучиться на врача и осуществить свою мечту. Карьеру художницы можно было начать в любом возрасте, но вот карьера хирурга ограничивала Юнги по времени: чем раньше начнёшь - тем лучше. Юн готов был рыдать от любви к этой девушке. Она выигрывала конкурс за конкурсом, рисовала так, что у Юнги, так никогда и не научившегося разбираться в искусстве, слёзы на глаза наворачивались, но она готова была поставить это всё на паузу, лишиться таких близких перспектив, только бы у Юнги получилось то, чего он по-настоящему хотел. Когда Юн и Лана поженились, его родители моментально лишили его денег и не общались с ним примерно месяц. Но потом на пороге крохотной комнатки семейного общежития, которую им выделили по случаю счастливого события, появился его отец. Сообщил, что они с матерью примут этот брак. И даже не будут больше доставать Юнги своим давлением. Всё, чего они просят, чтобы Юнги на 2 года встал у руля компании, пока его отец будет проходить лечение от сложной болезни. За эти два года он сможет заработать на свою учёбу, даст своей жене возможность набраться навыков художника и подзаработает финансовую подушкую. Все в выигрыше, все счастливы. Юнги идея неожиданно понравилась, но Лана почему-то была против, хотя и понимала, что из-за болезни отца особого выбора у них нет. Два года - не приговор для карьеры врача, так что она смирилась, сказав, что всегда будет поддерживать Юнги. Всегда и во всём. Только бы он выбирал то, что будет делать счастливым именно его, а не маму, папу или даже Лану. И Юнги, не медля, приступил к работе, совмещая с окончанием учёбы. У него, на удивление, всё получалось. Может потому, что он оставался отстранённым и малоэмоциональным. А может потому, что его слишком подгоняла идея заработать достаточно денег. Но Юнги в довольно короткие сроки смог сделать то, что у отца не получилось реализовать за почти два десятилетия упорного труда: найти хороших инвесторов и выгодных поставщиков. Он начал замечать, что власть, которой он обладал, и деньги, которые он только-только начал зарабатывать, приятно греют его самолюбие. Но полноценного счастья эти “плюшки” всё же не приносили, так что Юнги отсчитывал месяца, дожидаясь окончания своей “повинности”. А потом Лана забеременела. Сначала они оба испугались - слишком молоды, слишком неожиданно. Но, сходив на УЗИ и разглядывая крошечную серую точку на экране монитора, у которой уже часто-часто и будто испуганно билось сердце, в Юнги что-то треснуло, прорывая оболочку страха и выпуская наружу потоки нежности. Он строго заявил жене, что этого ребёнка непременно нужно родить, воспитать и любить. А сам Юн, чтобы всем им хватало средств к существованию, просто задержится в компании отца на год-два подольше, чуть увеличив подушку их накоплений. Лана, снова не совсем согласная с таким его решением, точку зрения Юнги тем не менее приняла и пообещала поддерживать. А ещё пообещала, что начнёт рисовать картины на заказ, чтобы в момент, когда Юнги решит исполнить свою мечту, она могла прокормить их всех. И сдержала своё обещание. Юнги старался с удвоенной силой. Компания отца росла быстрее, чем могла обеспечить себя сотрудниками, принося доходы, о которых никто из них не мечтал. Быстро рос и живот Рыбки. Она округлилась, расцвела, вся светилась изнутри покоем и счастьем. Картины в этот период выходили какими-то особенно солнечными и удачными, так что заказов у неё стало довольно много, принося следом первую известность. Юнги распирала гордость, стоило ему увидеть, как Лана сидит на стуле напротив мольберта и рисует очередной заказ от какого-то серьёзного человека, то и дело опуская глаза на свой животик и смешно поглаживая его, пытаясь поймать подросшего сына за пятку. Да, у них должен был родиться сын. И Юнги уже даже придумал ему имя. Когда инвестор, на которого Мин возлагал огромные надежды, потребовал приехать с женой в Пусан на ужин, Юнги растерялся. А потом, убедив себя в том, что восьмой месяц беременности - это вам не девятый, и он организует все условия для жены, побежал уговаривать её на поездку. Он знал, что она сдастся под его мольбами и натиском. Бесконечно мягкая и уступчивая под натиском гормонов, она соглашалась с ним практически всегда последние пару месяцев. И он бесстыдно воспользовался этим, фактически заставляя её поехать. Когда Рыбка написала ему, что водитель, кажется, засыпает, Юнги испугался, но тут же взял себя в руки: позвонил водителю и написал жене, что будет звонить ему каждые 20 минут, контролируя ситуацию. Даже честно посмотрел на наручные часы, мысленно засекая нужный промежуток времени. Но желание понравится инвестору оказалось сильнее страха за жену и сына. И Юнги забыл. Он забыл перезвонить водителю. И не вспоминал об этом почти два часа. А его беременная жена, уязвимая и легко отвлекающаяся, доверчивая и такая мягкая в своём трогательном положении, просто поверила ему на слово, не смея даже проверять, сделает ли он то, что обещал. Да, это Юнги убил их ребёнка. Только он и никто другой. Убил невинную жизнь и навсегда покалечил жену. Женщину, ради которой, как он был уверен, Юн и провёл эти чёртовы два часа с инвестором. Он лишил их обоих шанса завести собственного ребёнка. Лишил её красок жизни. Навсегда сломал в ней что-то важное, что освещало особым светом все её улыбки оставляло солнечные блики на всех картинах. Юнги был убийцей. И жил с этим, как умел, ежедневно справляясь с давящим чувством вины. Ему было бы легче, если бы Лана, пережившая личный ад, обвинила во всём и возненавидела. Но она, понимая, что Юнги не сдержал обещание, приведшее их к катастрофе, продолжала любить. И верить. И планировать будущее. Которое по каким-то малопонятным для Юнги причинам, всё ещё видела рядом с ним. После пережитого стресса, у Ланы появилась седая прядь и развилась фобия докторов. Люди в белых халатах вызывали у неё оторопь и внутренний страх получения самых ужасных, самых чудовищных новостей. И Юнги, снова ничего не сказавший Лане и снова принявший важное решение без неё, уговорил себя, что это - знак. Ну как он может стать врачом, когда его жена их до смерти боится? И плевать, что она почти каждую неделю умоляет его следовать своим мечтам. Плевать, что подходящего для этого времени никогда не случиться и нужно просто действовать. Главное, что Юн уверен: чем больше денег он заработает - тем лучше станет его Рыбке. Она сможет жить более комфортной жизнью, лечиться у лучших докторов, и, возможно, благодаря хорошим финансовым возможностям, они когда-нибудь всё же смогут родить ребёнка. А пока он просто не будет с ней это обсуждать, чтобы не бередить старые раны, и заработает столько, что Лана, при желании, купить себе собственный центр репродукции. И наконец-то почувствует себя счастливой. Когда стало понятно, что их семья - это только они вдвоём, а вопрос об усыновлении был отвергнут Юнги по причине даже ему самому непонятного страха, между ними появилась первая трещина. Какое-то время они ещё были счастливы, ища успокоение и поддержку друг в друге, но стало происходить то, чего Юнги не ожидал: пока он постоянно менялся, Лана оставалась всё такой же. Она сохраняла свои увлечения и цели, любила то же, что и пять лет тому назад. Её не сильно волновали сливки общества или огромные деньги, Лана всё также хотела быть счастливой и заниматься любимым делом. А вот Юнги поменялся ощутимо. Какое-то время он ещё убеждал себя, что неуёмная жажда расширять компанию и зарабатывать всё больше денег связана исключительно с благородными мотивами: необходимостью обеспечить семью всем, чего она заслуживает. Но постепенно стало понятно, что Юнги просто подсел. Подсел на власть, приходящую в твою жизнь вместе с постом генерального директора крупного бизнеса. Подсел на внимание и известность, которая ворвалась в их жизни. Подсел на чувство, что может позволить себе если не всё, то почти всё. Юнги подсел на деньги. И стал получать удовольствие от того, что зарабатывал их, приумножая капиталы. Он не всегда понимал, куда сможет их потратить, превращаясь, как Скрудж Макдак, в безумного накопителя, но эта гонка заработка денег ради самих денег оказалась сильнее самого сильного наркотика. Наверное, Лана смирилась бы и с этим, если бы чёртовы деньги, заполнившие почти все мысли Юнги, не стали менять его личность. Он никогда не был добрым, ласковым и компанейским парнем, но и первостатейной сволочью, способной использовать людей направо и налево, тоже никогда не был. Тем не менее, ближе к концу брака, Рыбка жила именно с таким человеком: надменным, холодным, помешанным на себе и своих удовольствиях. Окружение, которым он обрастал по мере роста капитала, вживляло в его голову новые, заманчивые правила жизни: если ты богат - тебе можно почти всё; измены - это нормально; жена, не имеющая отношения к бизнесу, не имеет права на своё мнение и слово; женщина рядом - часть имиджа, так что её задача соответствовать тому впечатлению, которое ты хочешь произвести. Такие простые и понятные правила. Логичные, удобные, чудовищные. Юнги они ужасно нравились. Примерно за два года до окончания их отношений, Юнги стал убивать свою жену. Не физически, конечно. Морально. Он знал, что тот путь, по которому он идёт - путь неправильный, ведущий в никуда. И эта дорога не принесёт ему счастья. Но, как наркоман, продолжал идти по ней не сворачивая. Конечно же, признание собственных ошибок - не та практика, которую берут в обиход такие, как Юнги. Смотря на то, как жена становится известней и состоятельней, занимаясь тем, что действительно любит, как она откровенно наслаждается тем, что делает, сохраняя не только круг своего общения, но и саму себя, Юнги бесился, завидовал и не понимал, почему у неё всё снова получается лучше, чем у него. Нет, он не начал её ненавидеть. И не перестал любить. Но Рыбка стала его раздражать. Понятно, что это была всего лишь проекция раздражения от самого себя. Видя в ней личность, которой он и сам хотел бы стать, Юнги упорно пытался переделать жену под свои новые привычки и желания, при этом даже не думая ничего менять в самом себе. И проваливался при каждой такой попытке, только увеличивая глубину трещины, проходящей между ними. Шаг за шагом, поступок за поступком, Юнги становился для Ланы всё более чужим и незнакомым человеком. Мин чувствовал себя несчастным. Ровно таким же, каким был до встречи с Рыбкой. Человек, который добился таких высот, такого уважения, просыпался ночами от давящей тоски, потому что ему в очередной раз приснилось, как он выходит из операционной, снимает маску с лица и сообщает ожидающим его людям, что операция прошла отлично и пациент будет жить. Единственное, где он всегда чувствовал себя как дома - это руки его жены. Которые теперь казались ему отравленными, потому что, едва взглянув в его глаза, Рыбка сразу понимала, что Юнги несчастлив и потерян. А ещё понимала, что уже ничего не сможет с этим сделать, если он сам не захочет перемен. И Юнги начинал ругаться с ней, озвучивая какие-то нелепые претензии, доводя её до белого каления и с садистским удовольствием наблюдая за тем, как Рыбка, ненавидящая конфликты и ссоры, кричит на него, швыряет вещи и грозится разводом. Под конец их брака Юнги начал откровенно мстить. Вечеринки, неприходы домой по ночам, покер в закрытых клубах, алкоголь рекой. И, наконец, совсем молоденькая любовница, секс с которой ему даже толком не нравился, потому что не мог сравниться с тем безумием, которое было между ним и женой. Но Мину так отчаянно хотелось кому-то что-то доказать, утереть всем нос, продемонстрировать миру, что на самом деле он счастлив! И пока он тратил все силы, время и деньги на изобретение всё новых и новых доказательств, его жена, долгих два года терпевшая этот кошмар, окончательно устала и ушла. За восемь лет она ни разу ни в чём его не обвинила. Ни разу не сказала, что жалеет об их браке. Ни разу не ранила его своими словами. Он годами жил в самом прекрасном в мире коконе, сотканном из любви, принятия и понимания, пока не сжёг его собственными руками, с особым цинизмом потоптавшись на остатках пепла. Конечно, его Рыбка - не святая. Конечно, она тоже ошибалась, пытаясь найти подход к своему непутевому мужу, не потеряв при этом себя. Но если говорить о том, кто виноват в распаде их семьи, то ответ может быть только один: Юнги. - Жаль, что я это всё понял только сейчас. Я даже к психологу сходил, на целых шесть сеансов. Никак не мог разобраться в себе. - Юнги задумался на секунду, смотря на ковёр в гостиной, куда они все переместились по мере продолжения его исповеди. - Он помог, даже очень. Чтоб вы знали, у меня полгода не было секса. Я уговорил Чонгука взять меня в зал на бокс и даже втянулся: помогает снимать агрессию и напряжение. Сплю по семь часов. Стараюсь правильно питаться. Можно сказать, другой человек. Не очень счастливый, правда, потому что разрушил сам себя и любимого человека, но точно изменившийся. Юнги, давно принявший в себе всё то, о чём сейчас впервые рассказал друзьям, облегчения не испытывал. Но чувствовал, что сделал что-то очень важное: раскрылся перед теми, кто давно этого заслуживает. Парни же, усиленно переваривая всё услышанное, пытались хоть как-то прокомментировать полученную массу информации, но вместо этого получались только вздохи и неясное мычание. - Хмм ммм… Ох! Эммм… - Чимин зашёл на новый виток попыток сформулировать внятную мысль. - Так, парни. Я прекрасно всё понимаю. Мы с вами тысячу лет друг друга знаем, кончайте уже эти ваши бальные танцы и игры в этику. Говорите что думаете. Всё, как есть. - Ну что ж, Мин Юнги, - внезапно грозным голосом говорит Намджун, поднимаясь с дивана. - Ты, оказывается, редкостный, просто первостатейный мудак. - Вооот, уже лучше, - одобрительно произносит Юнги и садится удобнее, приготовившись. - Знал бы я, что ты такой пидорас, я бы тебе давно уже рыло начистил, хён, - как-то радостно и легко сообщает Чонгук. - А я всё думал, что твои загулы - это депрессия после потери ребёнка. Думал, что ты такой противной мразью стал, потому что переживаешь. А ты вон оно что… - дополнил впечатления Хосок, потирая лоб. - Я, главное, всё на Рыбку валил. Думал, она тебе так отменно мозги выносит, что у тебя уже чердак подтекать начал. Юне не верил, когда она говорила, что у вас совсем не так просто. А ты у нас, оказывается, садомазохист, Юнги. Причём такой, эталонный, энциклопедической чистоты. - произносит Чимин. - Угу. Я такой. Мразь, тварь и сволочь. Без сарказма. Точнее, я надеюсь, что начал исправлять это всё. - Так, ладно. С твой мерзотной личиной мы всё поняли и разобрались. За то, что ни разу ни к кому из нас за помощью не пришёл, пропишем тебе как-нибудь потом. Отдельно. Делать-то ты чего будешь? - спросил Джун, потирая шею и ходя вдоль дивана. - Меняться, - спокойно и прямо сообщил Юнги. - И возвращать. - Ага. Меняться. И как? - спросил Чимин. - Врачом я уже не стану. И бизнес не брошу. Слишком много сил в это было вложено. Но я хочу создать фонд, который будет заниматься помощью тяжелобольным детям. И создать свою клинику, в которой детей можно будет лечить. Мне пора осуществить свою мечту о помощи людям, парни. Она меня слишком давно ждала. - В этом вопросе можешь полностью на нас рассчитывать. Мечта шикарная, я бы и сам в ней активно поучаствовал, - с одобрением в голосе говорит Хоби, с улыбкой смотря на Мина. - А как ты собираешься возвращать Рыбку? Разве это возможно? - с сомнением спросил Чонгук. - Я верю, что нет ничего невозможного. Она меня всё ещё любит, я это точно знаю. - Откуда, ясновидица ты моя недоделанная? - хмыкает Чим. - Так от ваших вторых половинок, - заливается смехом Юнги. - В отличие от вас, подслеповатых и недальновидных, они мою сущность знают давно и хорошо. Потому что в команде Рыбки. И за последние полгода не раз и не два звонили мне и приезжали, чтобы поговорить. Сначала, конечно, чтобы закопать меня или с крыши дома скинуть. Но потом, чтобы поговорить. - И после этих визитов ты уверен, что у тебя есть шанс? - Да, Джуни-и. Я хочу верить, что он у меня есть. Нас обоих очень изменил этот год. Раньше для опоры друг у друга были мы, но теперь каждый из нас умеет опираться только на свои ноги. И чувствовать себя счастливым независимо от кого-то ещё. Но одно не изменилось ни во мне, ни в ней: мы всё ещё любим друг друга. И я попытаюсь вернуть её. Точнее, попробую начать всё заново. *** Лана пробиралась сквозь сплошные пробки, возвращаясь после встречи с очень известным и уважаемым художником, Со Джинсоном. Она была его поклонницей, давно мечтала о знакомстве и вот, наконец, представилась такая удивительная возможность. Господин Со оказался на удивление приятный человеком: длинные седые волосы, пронзительные карие глаза, морщины в уголках глаз, мягкая улыбка. Они долго пили чай на веранде его дома, а потом несколько часов рисовали вместе в мастерской. Он остался в восторге от её набросков, хвалил долго и искренне, заставляя Лану буквально плакать от счастья. А в конце подарил свой рисунок с автографом и предложением дружить. Должно быть, за всё время жизни в Сеуле, это был первый день, когда Лану не раздражали пробки. Она косилась на рисунок, сделанный рукой великого человека, вспоминала то, как они обменялись телефонами, и улыбалась собственным мыслям, слегка пританцовывая под лёгкую музыку, длившуюся из динамиков машины. Юнги был бы очень рад, потому что она осуществила ещё одну давнюю мечту. И ему бы очень понравился этот улыбчивый, но острый на язык пожилой человек. Будь с ней на той встрече Юнги, он бы непременно предложил дружить семьями. И наверняка дружил бы, даже примерно не понимая, что перед ним не просто классный Джинсон-хён, а настоящий гений. Да, она частенько вспоминала бывшего мужа. Например, когда происходило что-то очень смешное. Или когда ей удавалось пройти новую ступень вверх, добиваясь чего-то стоящего. Но не потому, что не пережила боль от расставания, как раз наоборот. Лана её пережила и перестрадала. Научилась быть полностью самодостаточной и счастливой. Стала той, кем мечтала быть ещё до встречи с Юнги. И, достигнув всех этих замечательных рубежей, окончательно осознала, что всё ещё любит Юнги. Такой простой, очень большой, очень важной для неё любовью. Эти чувства к Юну, открывшиеся ей с новой стороны, не делали ей больно и не приносили негативных эмоций. Они будто грели Лану изнутри постоянным ярким костерком, поддерживая и даря вдохновения. И Лане всё чаще казалось, что она родилась на этой земле только по двум причинам: чтобы стать хорошей художницей и до последнего вдоха любить Мин Юнги.