На крыше

      Арту кажется, что он сходит с ума.       И Арт определённо знает, что в этом виновны двое: Найс — косвенно, — и чёрт-бы-его-побрал-Бёздей, у которого запас абсолютно несмешных пошлых шуток переваливает за пределы возможного, допустимого и хоть в каком-то смысле приличного.       Когда рядом находится Три — всё хорошо. В какой-то степени. Арт знает, что Хани вовремя может заставить Бёздея заткнуться и не смущать его ещё больше, и в тайне всегда был за это благодарен.       Когда рядом никого, на кого можно было бы положиться, нет — ситуация куда хуже.       — Бёздей, мы не встречаемся, — снова — напоминает ему Арт, чуть хмурясь. — Мы просто друзья.       — Да ладно! — наигранно удивлённая интонация, если честно, чуть раздражает. Арт держится. Отвлекается на крепкий чай с сахаром. Сахар с чаем?.. — Что, секс у вас тоже по дружбе будет?       В этот конкретный момент тишина в кафе повисла такая, что можно было услышать шум водопроводных труб под землёй. А ещё Арт был слишком шокирован этим вопросом, чтобы поинтересоваться, почему Хаматора уставилась именно на него, а не на горе-шутника.       — Три, порви его.       И Арт держится, чтобы не начать боготворить Хани.       Шутка шуткой, вопрос вопросом — ой, да бог с ним.       Хотелосьбычёртвозьмидумать.       И Арт пытался, вот искренне, вот честно-честно, вот зуб готов был дать, что именно так и было!       А потом во время очередного расследования Найс резко притянул его за талию к себе, спасая от удара разбушевавшегося обладателя минимума, и Арт отскочил от него, будто ужаленный, будто это его, Найса, надо опасаться.       Потому что в мыслях не благодарность, не лёгкий страх оттого, что он мог умереть, в мыслях абсолютно-совершенно-точно неправильное «у него сильные руки».       А ещё — тёплые, почти горячие.       А ещё…       А ещё…       …что эти чёртовы руки могут с ним сделать?       Господи.       Боже.       Помилуй.       И Арт начинает сходить с ума, и Арт начинает слишком много думать слишком не о том, о чём стоило бы, и Арт абсолютно ненавидит то, что Бёздей после того случая никак не хотел успокаиваться.       Потому что его чёртовы шуточки о подробностях — прости боже — того, на что Найс способен, шутками перестают быть, когда стрелка на настенных часах переползает отметку двенадцать.       Тогда Арту жарко. Горячо. Почти невыносимо от мыслей, от фантазий, невыносимо оттого, что он правда смеет так желать друга, но тело…       Тело отзывается так ярко, нежно, тело так тянется, тело так хочет, и Арт не может ничего с собой поделать.       Он думает о том, как чужие горячие ладони касаются его тела, держат запястья над головой, думает о суховатых губах, которые целуют шею, плечи, грудь, ниже…       Ниже тоже невыносимо, и на этот раз от чистого желания.       Арт свихнулся.       Помешался.       Как подросток.       И понял, что, когда лишь дружишь, чужое имя не срывается с губ вместе со стоном.       Потому Арт не просто чокнутый: он чокнутый и влюблённый по уши.       Боже. Помилуй.       Арту искренне стыдно, что он избегает Найса, но, чёрт, что ещё ему делать? Как объяснить?       А объяснить хочется: своим поведением он Найса слишком расстраивает. Только что сказать? «Я тут понял, что влюблён в тебя и хочу тебя, поэтому мне неловко находиться рядом», так?       Не так.       Никак.       Арт не знает, как.       Но решение, которое он искал так долго, пришло к нему само, обдав волной страха и бесконечной неловкости.       — Тебя довезти до дома? — Арт спрашивает, на самом деле, больше из вежливости, потому что, ну, вы знаете, терпение даже у главного инспектора полиции Йокогамы не железное.       — Не стоит, — как-то задумчиво выдаёт Найс, и от облегчения Арт почти выдыхает, но… — Не расскажешь, что с тобой происходит?       Да. Да, конечно. Стоило догадаться, что Найс поднимет эту тему, стоило понять, что он выберет именно такое время, когда расследование завершено, преступник пойман, а Арт просто не может сбежать куда подальше.       — Я сделал что-то не так?       Да, возможно, просто родился на свет.       — Или что-то не так с тобой?       Грёбаный горячий гений.       — Всё в порядке, — в глаза Арт не смотрит, теребит в пальцах ключи от машины, очень хочет просто уехать. — Всё в порядке, просто…       И оправдания, как назло, не находятся, и тишина повисает очень неловкая, неприятная, и Арт закусывает губу, решая между «просто сесть в машину и уехать» и «сказать как есть, а потом просто сесть в машину и уехать».       Найс опережает.       — Несколько дней назад, в твой выходной, я… Хотел к тебе зайти. Хотел, но…       Ключи выпадают из рук.       Арт, кажется, почти не дышит.       Какое такое интересное «но», он, к своему огромному сожалению, прекрасно знает. Как знает и то, насколько хороший у детектива слух.       — Ты… Что?..       — Я волновался, Арт! — звучит почти отчаянно. — Ты избегаешь меня, не смотришь в глаза, не отвечаешь на звонки, только отправляешь редкие СМС. Я просто хотел поговорить с тобой там, где ты не сможешь сбежать.       Инспектор стискивает челюсти так, что скрипят зубы, а после…       Что, впрочем, теперь терять?       — Ну, теперь нам разговаривать не нужно, — Арт отворачивается, облокачивается на капот, кусает губы. — Что, доволен?       — Ммм… — тянет Найс задумчиво, и Арту очень-очень хочется его за это треснуть. И себя тоже. В первую очередь. Ведь, что бы Найс сейчас ни сказал, ни решил, он будет прав. Арту бы самому не захотелось дружить с тем, кто… — Не совсем.       Нет, всё же Найса хочется треснуть раньше.       — Ты считаешь себя виноватым, Арт?       Вопрос странный, вопрос от Найса звучит ненормально, но Арт коротко кивает.       — Я могу попросить что-нибудь, чтобы ты загладил вину?       Арт медлит. Шестое, да и все остальные чувства знают-помнят-проходили, что хорошим такие предложения не заканчиваются, но… сейчас у Арта выбора просто нет.       Кивок.       Тишина.       Найс подходит ближе, Арт слышит, жмурится.       Чувствует, как тёплые ладони обхватывают его лицо, приподнимают, и глаза открываются, чтобы увидеть, как непривычно расширились зрачки напротив.       — Тогда позволь тебя поцеловать.       Сердце пропускает удар, подпрыгивает к глотке, мешает дышать, бьётся как чокнутое, и Арт почти задыхается снова.       Страшно переспросить, страшно отвести взгляд, страшно даже моргнуть.       Поэтому Арт кивает снова.       Медленно, неуверенно, боясь-боясь-боясь, что Найс очень тупо, очень глупо и справедливо пошутил.       Арт боится.       Найс — целует.       Нежно. Долго. Не отпуская.       У Арта кружится голова, он цепляется пальцами за чужую куртку, смеет прикрыть глаза, расслабиться, отдаться чужим рукам, губам — всему Найсу.       Это так приятно, так хорошо, что Арт словно влюбляется снова.       И огорчается, когда этот потрясающий целомудренный поцелуй заканчивается.       — Знаешь, я передумал, — Найс улыбается, в синих глазах играет азарт, а Арт только недоумённо моргает. — Подвези. До своего дома. Поцелуя недостаточно, чтобы загладить твою вину.       Секунда.       Другая.       Третья.       Арт чувствует, как краска заливает всё лицо до кончиков ушей.       И не отказывает.