Рождённая из зимнего пепла

Зрение Сакуры сработало мгновенно. Она мельком увидела камин, пламя в очаге. Какаши опускал ее на что-то мягкое, она видела окна и непроглядную ночь за ними. Его руки были в крови. Он снимал верёвку с запястий Сакуры, сбрасывая разрезанные путы на пол. Его руки были тёплыми. Он повернул ее маленькие ладошки в своих, пальцами ощупывая содранную кожу на запястьях, осматривая ее раны. Бледный свет масляной лампы на тумбочке отбрасывал тень на контуры его лица, скрытого маской. Какаши откинул волосы со лба, и Сакура вздрогнула, когда его пальцы провели по скуле, соединявшейся с черепом над ухом. — Не сломана, — пробормотал Какаши. Сакура издала звук, который должен был стать хихиканьем, но он застрял в горле – движение причинило боль. «Не сломана» могло бы стать мантрой, по которой она жила. Уже второй раз за неделю ее избивали до полусмерти, и тело Сакуры не выдержало бы таких ударов, если бы она не была воином. Цунаде вошла в его покои с силой ураганного ветра. Ее лицо побледнело при виде избитого тела Сакуры, лежащего на его кровати. — Кто? — спросила Цунаде, опускаясь на край кровати, чтобы осмотреть раны Сакуры. — Кабуто, — прохрипел Какаши. Цунаде взглянула на руки Какаши. — Ты убил его? — Я не знаю. Через минуту в его покои вошли Рин и Шизуне. Шизуне бросила взгляд на Сакуру и прикрыла рот рукой. Рин не подала виду, что шокирована, но, сделав быстрый клинический осмотр, объявила: Я принесу воду и припасы, — после чего вышла из комнаты Какаши. — Шизуне, — сказала Цунаде, — не могла бы ты послать кого-нибудь на поиски Кабуто? Сомневаюсь, что он может двигаться. — Он на улице, — сказал Какаши, — в боковом дворе, рядом с конюшней. Цунаде, стараясь прикрыть грудь Сакуры, разодрала половинки испорченной рубашки и осмотрела бока Сакуры. Чудесным образом зашитая рана не разошлась, хотя Цунаде видела, что кожа опухла и воспалилась. Веки Сакуры открылись, когда Цунаде надавила ей на ребра. — Перелом, — заключила Цунаде. — Я опасаюсь, что у нее может быть внутреннее кровотечение. — Мы можем что-нибудь сделать? — поинтересовался Какаши. — Оставь её в покое, — сказала Цунаде. — Ей нужен отдых. Ее тело перегружено. — Сакуре она сказала: Это тот случай, когда дар Хирона становится проклятием. Сакуре хотелось рассмеяться над иронией, но ей было трудно делать что-либо, выходящее за рамки простого существования. Через минуту вернулась Рин и поставила на тумбочку миску с жидкостью. Она смешала в воде целебные травы и смочила ими ткань, после чего выжала излишки жидкости и передала ее Цунаде. Цунаде убрала кровь со рта и подбородка Сакуры, где была рассечена губа. На скуловой кости, возле верхней челюсти, была небольшая ссадина, но швы накладывать не пришлось. Затем Цунаде и Рин занялись запястьями Сакуры, очистив их от поврежденной кожи и обмотав свежими бинтами. — Нам нужно снять эту одежду, — сказала Рин. — Какаши, ты не мог бы оставить нас на минутку? — Какаши, молча наблюдавший за происходящим со своей кровати, кивнул и вышел в коридор. Цунаде приподняла Сакуру настолько, что Рин смогла снять с нее испорченную одежду. Сакура стиснула зубы от боли в боку и затаила дыхание, пока Рин торопливо очищала ее зашитую рану и обматывала талию толстыми бинтами. — Это зафиксирует твои ребра, — сказала ей Рин. Она принесла свежую тунику, и они с Цунаде помогли Сакуре облачиться в нее, после чего уложили ее на кровать Какаши. — Кабуто, он... — сказала Рин, разглядывая пояс Сакуры. — Нет, — ответила Сакура. Рин кивнула. — Хорошо. — Она погладила Сакуру по руке. — Я принесу тебе лекарственный чай. Он поможет справиться с болью и уснуть. Тебе нужно отдохнуть, Сакура. — Отведите меня... в мою... комнату, — слова прерывались, так как Сакура пыталась перевести дыхание. Цунаде покачала головой. — Сегодня ты останешься здесь. Какаши присмотрит за тобой. Сакура попыталась покачать головой, но боль в ее теле, казалось, была связана с каждой мышцей и сухожилием. Цунаде поднялась с кровати и вышла в коридор. Сакура слышала, как она перекинулась парой слов с Какаши, а потом он вернулся в дом. Рин подошла к нему и взяла его руки в свои. — Тебе нужно их почистить, — сказала она ему. — Цунаде может исцелить их за тебя. — Нет, — сказал Какаши, отдергивая от нее свои окровавленные руки. — Какаши, я знаю, что они болят, — сказала Рин, положив руки на бедра. — Позволь мне хотя бы очистить их, пока не началась инфекция. — Я справлюсь, — сказал он ей. Рин вздохнула и, покачав головой, направилась к двери. — Я вернусь с чаем для Сакуры. Какаши стоял перед огнем, сжимая руки, на которых сквозь трещины просачивалась кровь. Его грудь вздымалась, когда он делал глубокий вдох, и через нос вырывался вздох. Он подошел к тазику с водой, стоявшему на тумбочке, и окунул руки в еще теплую жидкость, окрашенную в красный цвет кровью Сакуры. Он откинул голову назад и закрыл видимый глаз, пока целебная вода просачивалась под трещины, успокаивая порезы и ссадины. Сакура подняла на него полуприкрытые веки и уставилась на кости в его горле. Ей хотелось бы видеть его лицо – интересно, какое выражение лица он скрывает за тканью маски. Его тело было таким жестким, плечи напряжены, и Сакура винила себя. — Прости, — пробормотала она. Какаши повернул голову в ее сторону, нахмурив брови. — Тебе не за что извиняться. — Твои руки, — сказала Сакура. — Надо было позволить... Цунаде... — Я в порядке, — сказал Какаши, прервав ее. — Тебе нужно отдохнуть, Сакура. Тебе нужно лечиться. Сакура уткнулась головой в подушку, вдыхая аромат его простыней. Они немного пахли мылом и древесным дымом. Как и он, — подумала Сакура. Через мгновение Рин вернулась и, присев на край кровати Какаши, протянула Сакуре чашку с чаем. — Вот, — сказала она, обхватив Сакуру за плечи, чтобы помочь ей приподняться с подушек. Сакура обхватила кончиками пальцев фарфоровую чашку, поднесла край к губам, сделала глоток и скривилась. Горечь вырвалась на язык и обожгла горло. — Я знаю, что это не совсем приятно, но это поможет справиться с болью. Допивай до конца. Сакура сделала то, что ей сказали, выпив чай большими глотками, чтобы не мучиться от горького вкуса дольше, чем нужно. Рин протянула ей листик мяты и велела пожевать его, чтобы убрать лекарственный привкус изо рта. — Поспи немного. Я вернусь на рассвете, чтобы проведать тебя. Если я понадоблюсь раньше, позови Какаши, хорошо? Сакура кивнула. Рин не удостоила Какаши взглядом, когда выходила из его покоев. Какаши устроился у изножья кровати и принялся распутывать шнурки на ботинках Сакуры. Он стянул их с ее ног, и они с глухим стуком упали на пол. — Спасибо, — сказала она. — Где вы будете спать? — Она окинула взглядом его покои и заметила скамью перед камином. Каменный очаг обрамляли две книжные полки, каждая из которых была до отказа забита потрёпанными книгами в кожаных переплётах. Сакура заметила, что там было и оружие. Ножи и кинжалы, мечи и топоры. Какаши заметил направление ее взгляда и вздохнул. Он приподнялся с кровати и натянул одеяла на ее туловище. — Ты... убил его, Какаши? Он встретил ее взгляд и увидел, как она свела брови над глазами. — Нет, — ответил он. Подбородок Сакуры дрогнул. — Тогда я убью его. — Сначала отдохни, — сказал Какаши и направился к костру. *** Какаши Хатаке сидел перед огнем в своих покоях, согнувшись в талии и опираясь предплечьями на бедра. Он чувствовал, как пульсируют пальцы на обеих руках: костяшки и суставы распухли и болели от того, что он избил Кабуто до полусмерти. Какаши никогда не любил этого воина и терпел его присутствие только потому, что тот был элитой Конохи и обладал навыками, подобающими для поля боя. В остальном парень был занудой, проводил большую часть свободного времени в борделях и устраивал драки с товарищами, когда перебирал с алкоголем. Если бы это зависело от Какаши, он бы давно выгнал его из Черной армии, но Цунаде слишком легко с ним обошлась. Во-первых, ему не хватало чести и порядочности, а также элементарной моральной чистоты – качеств, которые, по мнению Какаши, были необходимы любому человеку. Конечно, быть воином означало совершать на поле боя безобразные поступки, но не без причины. Какаши просто повезло, что он вообще обнаружил Кабуто. Он решил сходить в конюшню, как обычно делал по вечерам, чтобы проведать Фрост и убедиться, что о ней позаботились на ночь. Если бы он оказался там на минуту позже... Какаши тряхнул головой, пытаясь отвлечься от мыслей о том, что ему нужно идти по темной дороге, но было уже слишком поздно. То, что случилось с Сакурой, было достаточно плохо, но если бы он не пришел... Какаши сжал руки в кулаки, снова открывая раны на костяшках пальцев, из которых сочилась кровь. Какаши был рад физической боли. Она помогала отвлечься от неприятных ощущений. Поднявшись со скамьи, Какаши стянул с себя рубашку и бросил ее на пол. Он посмотрел на розоволосую воительницу в своей постели, ее лицо в форме сердца слегка наклонилось к подушке. Губы ее были приоткрыты, маленькая грудь равномерно вздымалась и опускалась. Какое бы лекарство Рин ни подмешала в чай, оно подействовало. Через несколько минут Сакура закрыла глаза, и Какаши наблюдал, как боль исчезает с ее лица и она погружается в глубокий сон без сновидений. Она выглядит такой маленькой в моей постели, — подумал Какаши. Его поражало, что такая кроха могла проявить столько силы, сколько она показала ему в ту ночь, когда ее принесли с поля боя, и еще больше его поражало то, что она выжила. Какаши не хотел возвращать ее в Коноху, но когда Саске рассказал ему о своем поступке, Какаши понял, что это единственный шанс спасти ей жизнь. Все они слышали пророчества об одаренных детях–полубогах, и история Сакуры была одной из самых популярных. В жилах воительницы текла кровь Конохи, но она выросла в Кумоге и была верна своим сородичам. То, что с ней случилось, произошло не по ее вине, но приводить ее сюда было опасно. Вражда между их кланами была давней, а их история – еще длиннее. Какаши знал, что Черная Армия не согласится, чтобы она жила среди них, пленница или нет. Хокаге была уверена, что сможет изменить сердца Черной армии, как только Сакура обретет власть. Какаши не был столь оптимистичен. Он всю жизнь прожил на поле боя, знал, как жажда крови влияет на сердце человека, потому что преданность клану преобладает над разумом и рассудком. Многие воины жили ради кровопролития и славы, и Какаши знал, что некоторым из них трудно вернуться домой и отключить инстинктивные механизмы, которые срабатывают на поле боя. Они жили и дышали боем... и часто не могли отделить сердце воина от человеческого разума. Какаши не ненавидел Сакуру. Она не просила такой жизни и, несмотря на все ее недостатки, продолжала жить. Ее сердце было чистым – это было видно, и Какаши распознал в ней что-то, что казалось ему частью его самого. Возможно, дело было в их способности отделять жизнь от поля боя: они оба носили груз горя и потерь, как второй доспех, и носили его с собой, как напоминание. Напоминание о том, что никогда не стоит забывать о жизнях, убитых по их вине. Им не нравилось убивать, но они были призваны к этому богами и послушно служили. Возможно, именно поэтому Какаши чувствовал такую сильную потребность защищать девушку. Кроме того, она нравилась его лошади. Какаши провел рукой по затылку и почесал затылок – усталость согревала мышцы. Утешившись тем, что Сакура на ночь осталась под его присмотром, он подошел к полке и достал книгу из своей коллекции. Какаши опустился в кресло, скрестив ноги в лодыжках, и решил успокоить свой разум историей, которая вырвала его из этой жизни и унесла в другую. Чтение, казалось, было единственным отвлекающим фактором, который успокаивал его тревогу и замедлял ритм его нелегкой жизни. *** Сакура очнулась от блаженного сна без сновидений с сухостью во рту и далеким привкусом мяты. Она моргнула, пока зрение не сфокусировалось, и окинула взглядом содержимое комнаты. Она лежала на кровати во весь рост, застеленной алым бельем и покрывалом из шкур животных. На эти детали она не обратила внимания, когда Какаши вносил ее в комнату. Стены были темными из-за проклятого черного камня, из которого была построена казарма, но в стене напротив было несколько окон, через которые с рассветом проникало много света. Судя по расположению звезд, Сакура полагала, что у нее есть еще пара часов, прежде чем солнце покажется на горизонте. Казалось, на ее тело навалилась какая-то тяжесть и приковывает ее к месту. Побочный эффект, как она догадалась, от лекарства, которое дала ей Рин. Сакура попыталась приподняться и поморщилась: ребра протестующе затрещали. Лицо болело тупым пульсом, но мускулы болели все сильнее. Она все еще была так измотана боем. Повернув голову, Сакура приподнялась на локтях, и ее коса рассыпалась по плечам: на скамье спал сереброволосый воин. Он спал, подложив одну руку под голову, а другой опираясь на раскрытую книгу, лежавшую на бедре. Набедренная повязка с эмблемой Черной армии валялась на полу рядом с ним, а волосы свободно разметались по лбу. Сакура нахмурилась, разглядывая его: он даже спит с маской. Огонь угас, маленькие язычки пламени лизали то, что осталось от поленьев, а угли у его основания светились ярким оранжевым цветом. Тени и свет плясали на ковре перед очагом, распространяясь, пока не достигли спящего в колыбели воина. Сакура наблюдала за игрой огненных бликов на его коже, любуясь его мощной фигурой. Сакура привыкла видеть воинов почти без одежды, но в том, что предстало перед ней, было что-то странно интимное. Что-то уязвимое. Сакура попыталась сесть, перекинув ноги через край матраса, но резкая горячая боль пронзила ребра и сорвалась с губ. Когда она подняла голову, Какаши уже открыл глаза. Не успела Сакура и глазом моргнуть, как он уже стоял на коленях перед ней. — Тебе не стоит вставать, Сакура, — сказал он ей тоном, в котором слышался обеспокоенный выговор. Левый глаз Какаши имел молочный блеск, словно опаловое облако украло его зрение. Чистый бледный шрам рассекал бровь, проходил по веку и тянулся до скулы. Сакура причмокнула губами, поняв, что он носит повязку на глазу, потому что слеп на этот глаз. Какаши, заметив ее выражение лица, коснулся века, словно только что вспомнив, что на нем нет хитай-ате. Он начал подниматься, отворачивая лицо от её взгляда. — Не надо, — сказала Сакура и рефлекторно обхватила его запястье, пытаясь остановить его. Какаши застыл на месте, глядя в лицо Сакуры. Она не была уверена, кто из них больше удивлен ее поведением. Через мгновение она отпустила его запястье и прочистила горло. — Что случилось? — Боевая рана, — сказал Какаши. — Мой противник владел мечом лучше меня. — Ты был молод, — догадалась Сакура, судя по возрасту шрама. Дети допускались в бой с двенадцати лет, но только в качестве второй линии обороны. Большинство воинов не выходили на передовую до пятнадцати-шестнадцати лет. Какаши кивнул. — Первая битва. — Не мог... — начала Сакура и остановилась, не зная, как спросить, чтобы не обидеть его. — Если бы ты хотел, то есть я имею в виду, не могла бы Цунаде исцелить это, ради тебя? Глаза Какаши прищурились, и Сакура догадалась, что он улыбается. Сакуру немного нервировало то, что она не могла увидеть этого сама. — Цунаде сильна, но она не может исцелять мертвые ткани. — О... — Сакура почувствовала, как к щекам приливает краска, и отвела взгляд. — Как ты себя чувствуешь? — Какаши благодушно сменил тему. — Жива, — ответила ему Сакура, но тут же покраснела, осознав, что если бы не мужчина, сидящий перед ней, она бы здесь не оказалась. Она не забыла, что они были естественными врагами, но благодаря его героическому поступку границы начали стираться. Какаши мог бы продолжать идти и позволить Кабуто творить с ней невыразимые вещи, которые в конечном итоге привели бы к ее гибели, но он спас ее. Он оставил брата по оружию и спас своего врага. Сакура знала, что она важна для Хокаге, но не думала, что Какаши спас ее только ради сохранения пророчества, которое может оказаться правдой, а может и нет. — Спасибо, — наконец произнесла она совершенно искренне. Какаши ничего не ответил. Вместо этого он просто коснулся ее лица: кончики его пальцев легли на челюсть, а большой палец провел по скуле. Сакура почувствовала, как внутри нее что-то зашевелилось – что-то чужое и неназванное. Какаши опустил руку и встал во весь рост, расправив плечи. — Я сообщу Рин, что ты проснулась, — сказал он. — Отдыхай, Сакура.