Рождённая из зимнего пепла

Ладони Сакуры зависли над ногой маленького гражданского мальчика. Хокаге была на заседании совета с советниками по стратегии войны, и Сакуре, по понятным причинам, не разрешили присутствовать. Рин взяла ее с собой в деревню, чтобы вылечить мальчика по имени Кай. Он поскользнулся на снегу и упал в овраг, пытаясь спасти одну из свиней своей семьи, которую постигла та же участь, но чудом обошлось без травм. Кай сломал берцовую кость. Боль исказила черты лица мальчика, но он стойко переносил ее. Его кулаки были крепко сжаты по бокам, а лицо побледнело, пока Сакура ощупывала его ногу. Она залечивала множество мелких порезов и царапин, но это был ее первый перелом кости, и метод лечения был иным. — Ты молодец, Кай, — напомнила она ему с небольшой улыбкой. Рин смешивала лекарственный чай, а родители мальчика стояли в дверях и наблюдали за происходящим. Родители Кая были фермерами, но у них были родственники в Черной армии, и они не очень-то хотели пускать в свой дом кланника Кумоги, чтобы тот лечил их сына. Рин пришлось долго уговаривать их, чтобы они согласились впустить ее в дом. Сакура направила свою энергию в ногу мальчика и пустила ее по сломанной кости. Закрыв глаза, она почти видела перелом и ощущала глубокую пульсирующую боль в ноге. Сакура позволила своей энергии подсказать ей, что нужно делать. Она позволила себе стать уязвимой для боли мальчика и проникла глубже. Кай хрипел и стискивал зубы. — Выпей это, — сказала Рин и поднесла чашку к его губам, пока Сакура работала. Сакура почувствовала, как ее энергия утекает, когда его кость начала срастаться. Она мысленно представляла, как кость срастается, а ее энергия подает невидимые швы. Прошло несколько минут, прежде чем работа была закончена, и на ее лбу выступил пот. Она вытерла его тыльной стороной ладони и посмотрела на мальчика с усталой улыбкой. — Как ты себя чувствуешь? — Уже не так больно, — сказал он ей. — Спасибо. — Кости сложно заживают, — сказала Рин, глядя на Кая. — Следующие пару недель тебе нужно быть полегче. Ты все еще будешь чувствовать небольшую боль. Больше не бегай за фермерскими животными без посторонней помощи, хорошо? — Рин усмехнулась и взъерошила темные кудри мальчика. — Хорошо. — Он улыбнулся ей. — Отдыхай, Кай. — Рин поднялась с края матраса и поприветствовала родителей у двери. — Я оставила на ночном столике несколько пакетиков с лекарственным чаем. Он может выпить одну перед сном, если у него будут проблемы с этим. Сакура смогла вправить перелом, но его телу еще нужно время на восстановление и регенерацию. Мать кивнула, сцепив руки на груди. — Спасибо вам, — сказала она. — Вам обоим. Отец Кая напряг челюсть и, не говоря ни слова, вышел из дома. Сакура и Рин надели зимние плащи и перчатки у двери, а затем вышли из небольшого фермерского дома. Фрост и каштановая кобыла Рин ждали их у привязи (хотя ни одна из лошадей не нуждалась в привязи). — Цунаде гордилась бы тобой, Сакура. Исцелять кости вначале нелегко. Со временем ты научишься делать это, не отдавая так много своей энергии. Сакура поджала губы. Она не искала одобрения Хокаге, но понимала, что Рин хотела сказать что-то хорошее. Рин явно приглядывалась к Хокаге. Цунаде не относилась к Сакуре плохо, но ничто не могло заставить ее забыть о том, что ее все еще держат здесь против ее воли. Сакура часто засыпала по ночам, думая только о своем народе и о том, как она мечтает вернуться к нему. Мечтать об этом было бесполезно, и она задавалась вопросом, примут ли они ее вообще, если узнают правду о ее происхождении из Конохи. Она гадала, что за сделку заключил Данзо с Райкаге все эти годы... Каков был их план? Сакура отбросила эти мрачные мысли, когда подошла к кобыле, и протянула руки, чтобы погладить ее по носу, обняв за морду. — Я тебе завидую, — сказала Рин, глядя на Сакуру, когда та взяла поводья своей каштановой кобылы. — Фрост не дает мне даже взглянуть на нее. — Она избалована, — сказала Сакура. По правде говоря, ей было жаль Рин. У нее была заботливая натура и нежная душа, и Сакура видела, как сильно она хотела сблизиться с Какаши. Возможно, она считала, что завоевать расположение его лошади – верный путь к его сердцу. Сакура считала, что ей очень повезло, что Фрост позволила ей так близко подойти к нему. — Какаши, конечно, сделал ее такой. — Рин вздохнула, забираясь в седло. Ее дыхание туманилось в бодром утреннем воздухе, расширяясь в круглое облако, пока не исчезло в воздухе. — Он любит эту лошадь больше, чем... — Рин прервалась, подняв брови, — ну, хоть что-нибудь. Сакура забралась в седло, не обращая внимания на спазм, который вызвали ее ребра. — У вас двоих есть история? — Ты заметила? — Я не слепая, — пробормотала Сакура, доставая повязку и послушно повязывая ее на голову. Она ненавидела это приспособление, но Рин, к счастью, разрешила ей завязать глаза самой, что было не так мучительно, как если бы за нее это сделал кто-то другой. — Было время, много лет назад, когда у нас с Какаши были... близкие отношения, — решила она. — В молодости я была воином. Я бросила это занятие после... — она снова сделала паузу. — Можешь не говорить мне, если тебе неприятно. — Фрост отступила от столба и стала прогуливаться рядом с кобылой Рин. — Просто я давно не говорила об этом, — сказала Рин. — Все здесь уже знают, что произошло, и избегают поднимать эту тему. Сакура ждала. Ей не хотелось давить на Рин, но она бы солгала, если бы сказала, что ей не интересно. — Какаши, я и наш друг Обито сражались бок о бок в третьей войне. Битва была долгой и затяжной, растянувшейся на многие мили по сельской местности. Мы подходили к концу, все были измотаны, ранены, голодали, — рассказывает Рин. — Мы потеряли так много наших сородичей... Хотя Сакура не видела лица Рин, она слышала нотки печали в ее тоне, и Сакура чувствовала, как тяжесть бремени Рин нависает над ней, словно зловещее темное облако. — Мы с Обито упали одновременно. Какаши был ближе всех к нему, но тот заставил Какаши пообещать спасти меня. Он нанес смертельный удар по нападавшему, но опоздал, чтобы спасти Обито. Когда мы вернулись к нему, он уже был мёртв. Сакура прикусила внутреннюю сторону щеки, ее пальцы сжались. Она знала, каково это — потерять друга в бою. С каждой потерянной жизнью умирает частичка души. Она снова подумала о Сае и о том, как они сражались в унисон, защищая друг друга, наводя ужас на поле боя. Сакура не хотела думать о том, что потеряет его... Она знала, что это сделает с ней – то же, что было с Какаши и Рин, когда они потеряли своего друга. — Прости меня, — тихо сказала Сакура Рин. Слов было недостаточно, но это было все, что она могла предложить. — Мы с Какаши... утешали друг друга. Мы оба потеряли Обито, но со временем мне стало легче переносить его потерю, потому что я жила, и у меня был Какаши... Но Какаши... Какаши, — Рин хихикнула, но в голосе ее не было юмора. — Он винит себя в смерти Обито. Как воинов, нас учат закалять себя, верно? Всегда есть вероятность, что ты или твой товарищ не выживет. Мы должны жить дальше и отпустить ситуацию. Какаши не смог... На его плечах лежит груз каждой отнятой жизни и каждой потерянной на поле боя. Я хотела, чтобы он бросил... Я хотела, чтобы он выбрал жизнь – разделить со мной настоящую жизнь, но он не смог... — Он остался, чтобы искупить свою вину, — сразу же сказала Сакура. — Потому что он не считает, что заслуживает спокойной жизни. — Сакура поняла. — Он будет жить и умрет от своего клинка, и его приговор будет исполнен только тогда, когда боги заберут его с поля боя. Рин молчала. Некоторое время не было слышно ничего, кроме стука лошадиных копыт по земле внизу. — Ты напоминаешь мне его, — наконец сказала Рин. — Вы оба странно похожи. — Тебе больно? — вслух поинтересовалась Сакура. — Нет, — ответила Рин, и Сакура услышала в ее тоне улыбку. — Это даже приятно. Ты напоминаешь мне о хороших моментах. — Рин... — начала Сакура, вытирая нижнюю губу, — ты все еще любишь его? Прошло короткое мгновение молчания, а затем последовали слова: Часть меня всегда будет любить его. Но у меня нет сил мучить себя тоской по тому, что уже никогда не случится. Иногда это трудно: когда он смотрит на меня, я чувствую, что меня тянет вернуться к нему, но этот путь уже пройден, и назад дороги нет. Сакура молча обдумывала сказанное. — А что насчет тебя, Сакура? Есть ли у тебя кто-то особенный в Кумоге? — Нет, — ответила она Рин. — Во всяком случае, не любовник. — А здесь – кто-нибудь привлек твое внимание? Сакура перевела дыхание и тихо вздохнула. Даже если кто-то и привлек ее внимание, она не могла рассказать об этом, потому что была Кумогой. Она вообще не могла позволить себе думать о ком-то в таком ключе. Даже если сердце подсказывало ей, что все эти люди не так уж плохи и что Коноха живет и дышит так же, как и ее сородичи из Кумоги, Сакура все равно оставалась рабыней своего разума. — Нет, — сказала она Рин. — Я не могу... Рин все поняла. В казармы Черной армии они вернулись в дружеском молчании. Когда они подъехали к воротам, Рин сказал ей, что она может снять повязку. Они завели кобыл в конюшню, расседлали и принялись за работу по снятию попоны и снаряжения. После того как Фрост вернули в стойло и накормили яблоком, Сакура стянула с плаща перчатки и надела их обратно. — Кабуто сегодня выписывают из лазарета, — сказала ей Рин, закрывая дверь стойла каштановой кобылы. — Сакура, ему было велено не разговаривать с тобой, но я не могу гарантировать, что ты не столкнешься с ним снова. Какаши сказал мне, что взял тебя в подопечные, чтобы защитить, но ты также должна знать, что несколько человек шепчутся за его спиной. — Рин посмотрела Сакуре прямо в глаза. — О чем? — О тебе и о нем, — сказала Рин. — Они называют тебя его шлюхой. Лицо Сакуры полыхнуло огнем, досада пылала ниже лопаток на щеках. Шлюха. Они называли ее его шлюхой. Рин выглядела сочувствующей. — Бывают вещи и похуже, Сакура... По крайней мере, у тебя есть его защита. — А он знает? — Сакура процедила эти слова сквозь стиснутые зубы. — Мужчины никогда не скажут ему об этом в лицо, чтобы не получить перелом челюсти, сравнимый с тем, который он получил от Кабуто, — сказал ей Рин, — но он в курсе. Конечно, это никак не повлияет на репутацию Какаши. Он был хэрсиром, самым высокопоставленным военным чиновником. Для мужчин-воинов было обычным делом вместо женитьбы заводить любовницу или двух, чтобы удовлетворять свои сексуальные аппетиты. Женщины не обладали такими же правами. Даже воинам. Они могли сражаться и умирать на мечах, но им не разрешалось вести беспорядочную половую жизнь, если они хотели выйти замуж. Высокородные лорды не взяли бы в супруги женщину, не являющуюся девственницей. Если бы стало известно, что Сакура – любовница Какаши, ей бы не разрешили выйти замуж, если бы она вернулась в Кумогу. — Прости меня, Сакура. Сакура прикусила задние коренные зубы, скрежеща зубами. Конечно, Коноха забирает у нее все... Ей нужно было убить в себе маленькую надежду на то, что однажды она вернется в Кумогу и все будет как прежде. Это была сказка, призванная утешить девочку холодной зимней ночью, а не суровая реальность женщины-воина. *** Вечером, когда солнце село и Сакура закончила свои дела в конюшне, она встретилась с Какаши на арене для вечернего урока. Он был одет в облегающие брюки и тунику без рукавов, а верхняя половина его серебристых волос была стянута в воинский узел. Сакура терпеть не могла, когда ткань облегала контуры его мощной фигуры, демонстрируя каждую прореху и глубокую линию мускулатуры. Она пыталась забыть о том, что Рин рассказала ей утром, но, увидев его, вспомнила шепот и слухи, которые распространялись по казарме как лесной пожар. Даже Ино подтрунивала над ней во время приготовления ужина. Какаши протянул ей меч, и она поймала его за рукоять, обтянутую кожей. Меч был тяжелым, тяжелее, чем ее собственный меч, но в руках он чувствовался хорошо. Она проверила сталь, взмахнув клинком один раз влево и один раз вправо. Она почувствовала, как напряглись и сжались мышцы ее плеч. Она не стала дожидаться команды Какаши. Нервы ее были живыми проводами под кожей, подпитываемые здоровой порцией адреналина и кислым настроением. Она бросилась на Какаши, занося клинок по дуге к его шее. Если Какаши и был удивлен, то никак этого не показал. Его защитный удар отвёл её клинок в сторону, и в ушах раздался звон стали, вибрируя по всей длине костей. Сакура не была чужой в обращении с клинком. Она была легка на ногах и двигалась быстро для человека, который все еще лечил ребра. Это давало Какаши открытое преимущество – или давало бы, если бы он был намерен сражаться с ней. Сакура была уверена, что он играет роль защитника, парируя ее выпады быстрыми и тщательными движениями. Ни разу он не предложил контратаковать, отчего ярость в крови Сакуры только усилилась. — Ты не сопротивляешься, — прорычала она. — Я не хочу причинять тебе боль, Сакура. Она услышала предупреждение в его ровном тоне и догадалась, что он не совсем доволен тем, что она начала драку без его команды. Но ей было все равно. В ее крови бурлили гнев и негодование. Она была в ярости – в ярости от того, что он привел ее сюда и позволил Рин и Цунаде спасти ей жизнь. Если бы Кабуто убил её несколько недель назад, то сейчас она не была бы здесь, не служила бы его подопечной и не называлась бы его женой. Сакура метнула свой клинок в его сторону и застонала от боли, вспыхнувшей в ребрах от встречи с клинком Какаши. Удар пробежал по руке и взорвался в боку. — Успокойся, — сказал он, не сводя глаз с ее ребер, как будто видел ее боль. Но Сакура не хотела успокаиваться. Все, что навалилось на нее, казалось, выплеснулось в один момент, как вода, которую наливают в чашку, пока она не переполнится. Внутри нее больше не было места для хранения эмоций. Произошло извержение пресловутого вулкана. Данзо украл ее у родителей. Она подняла меч и направила его под ребра Какаши. Человек, с любовью вырастивший ее, лгал о том, кто она на самом деле. Она уклонилась, крутанув рукоять, чтобы сбить Какаши с ног. Ее забрали с поля боя и заставили отбывать пожизненное заключение в стране ее врагов. Она подняла меч и с боевым кличем бросилась на Какаши. Он устоял на ногах и быстрым ударом выбил клинок из рук Сакуры. Клинок звонко упал в грязь. Сакура бросилась на него и стала бить его по груди сжатыми кулаками. Горячие слезы заблестели в уголках ее глаз, и она стиснула зубы. Какаши отбросил меч в сторону и обхватил ее запястья руками, разжимая пальцы большими пальцами. Предательские слезы вытекали из уголков ее глаз и прокладывали горячую дорожку по щекам. Какаши схватил обе её руки, прижав их к груди, а другой рукой обхватил затылок Сакуры и нежно прижал её лицо к своим ключицам. Она вспомнила его руку, проведшую по ее волосам, силу, с которой он ударил ее ладонью по скуле. Она боялась его. Боялась, что он может разорвать ее пополам голыми руками. Но теперь его рука на ее голове была нежной, кончики пальцев слегка касались ее черепа и лица, прижимая ее к себе, как что-то, что он боялся раздавить, если не будет осторожен. Ноги Сакуры начали подгибаться, и Какаши отпустил ее руки, обхватив спину, чтобы поддержать ее вес. Сакура подумала, что это абсурд: она одновременно ненавидела и хотела его утешения. — Они называют меня твоей шлюхой, — сказала она, прижимаясь к его шее. Она чувствовала тепло собственного дыхания, которое отражалось от его кожи и касалось ее лица, словно шепот. — Я знаю, — сказал он. — Я никогда не смогу выйти замуж. Не знаю, хотела ли я этого, но теперь это не вариант. Я никогда не смогу... — Голос Сакуры оборвался. Она прижалась носом и открытым ртом к коже Какаши, чтобы заглушить душившие ее рыдания, а ее руки вцепились в его рубашку. Он был таким теплым, и его запах улавливался ее носом. Ей нравилось ощущать его под своими руками – как вздымается его грудь, когда он делает вдох. Непреклонный. Руки Сакуры начали дрожать, когда он крепко сжал ее талию. — Ты ненавидишь меня за то, что я спас тебе жизнь? — Он спросил, его дыхание согрело ее волосы. — Нет, — ответила она. — Я ненавижу то, что больше не могу контролировать свой выбор. — Она повернула лицо и прижалась лбом к его шее, чувствуя его пульс на своем виске. — Я хочу помочь тебе, — сказал Какаши. — Ты уже помог, — ответила ему Сакура. — Если бы не ты, меня бы уже не было в живых. — Но я знаю, что ты чувствуешь, — сказал Какаши. — Дар жить теряет свою привлекательность, когда цена, которую ты платишь за жизнь, – клетка. Воины должны быть свободными. Сакура фыркнула. Какаши поднял одну из рук и прижал ладонь к центру позвоночника, прямо между лопаток. — Ты должен меня ненавидеть, — сказала она. И, боги, все было бы намного проще, если бы он так и сделал... Не было бы никакого смятения, стягивающего ее грудь. Она попыталась вспомнить своего отца, что бы он сказал, увидев ее, ищущую утешения у воина Конохи. Одна эта мысль должна была заставить ее отстраниться, но Сакура не хотела... — Если бы я мог, — сказал Какаши. Его правая рука поднялась к ее лицу, кончики пальцев впились в мягкую кожу за ее челюстью, и он наклонил ее лицо к своему. — Я постараюсь вернуть тебя домой, Сакура, но на это потребуется время. Цунаде никогда не отпустит тебя. Не тогда, когда ты можешь привести врага к нашему порогу. Сакура по-прежнему прижималась к его груди, кончики ее пальцев были в нескольких сантиметрах от его ключицы. — Я бы не стала, — тихо сказала она. — Ты была бы вынуждена. Сакура понимала, что в этом утверждении есть доля правды. — Я не хочу, чтобы с тобой что-то случилось, — начала она, глядя ему в глаза. Неужели она действительно собиралась отказаться от его предложения отвезти ее домой, потому что беспокоилась о его безопасности? Сакура оттолкнулась от его груди, отступив на несколько шагов и отвернувшись. Ей нужен был прохладный воздух – нужно было пространство, чтобы хорошенько подумать. Так много вещей менялось в ее жизни, ее взгляд на вещи полностью менялся. Ничто больше не имело смысла. Она услышала, как Какаши двинулся за ней. Он мог бы молчать, если бы захотел, но Сакура догадалась, что он не хотел пугать ее своим приближением. Он поднял меч Сакуры, вложил рукоять в ее ладонь и сомкнул пальцы вокруг оружия. Его пальцы задержались на ее запястье, когда он опустил руку на бок. — В детстве я учился у Данзо владению мечом, — сказал ей Какаши. — Судя по твоему бою, он все еще учит тебя тому же. Давай я покажу тебе по-другому. Сакура кивнула и, повернувшись к нему лицом, крепко сжала рукоять меча. Оружие вернуло ее к себе, а его хватка придала ей уверенности. По крайней мере, клинок был единственной вещью, в которой Сакура была уверена.