За мёртвых платят меньше

      – Повезло вам, что мама сегодня ночует у подруги… я совсем одна, вас никто не увидит…       Чиркнула спичка, зашипел огонь в керосиновой лампе, и непроглядная тьма тут же сменилась пляшущими по стенам тенями. Чарльз тихо, как одна из этих теней, прислонился к стене. Мередит вздрогнула, увидев его лицо, но тут же пришла в себя и мягко потянула его за рукав:       – Садитесь. Ну же! Мэм, помогите мне…       – А вы, собственно, кто, мэм? – ядовито спросила Карен, уперев руки в бока. Мередит посмотрела на неё испуганно, а Чарльз еле слышно вздохнул:       – Карен, тебе нечего бояться.       – Верно. Бояться надо тебе. Местные в курсе, что ты с белой девушкой дружбу водишь?       – Мэм, не переживайте, – пропищала Мередит. – Он хороший, он спас меня.       – Мы с Артуром нашли её, когда зачищали пещеру в Бивер-Холлоу, – подтвердил Чарльз.       – Я сразу поняла, что вы не в ладах с законом, – Мередит аккуратно, пуговка за пуговкой, расстёгивала рубашку Чарльза, хотя тот безуспешно пытался оттолкнуть её руки и раздеться сам. Почему-то Карен было неприятно на это смотреть. – Я так и не сказала вам спасибо, сэр…       – Не нужно.       – … и так и не спросила, как вас зовут.       – Тем более не нужно.       – Вы могли бы просто бросить меня в той пещере или убить, как свидетельницу, но вы попросили вашего друга отвезти меня домой…       Карен сердито швырнула саквояж на стол, чудом не своротив лампу, и голубки наконец перестали ворковать и повернулись к ней.       – Вот именно, могли бы, – зло сказала Карен, глядя на Чарльза. – Может, поэтому нас и вычислили? Потому что вам с Артуром снова вздумалось поиграть в героев? Может, это вы привели законников, а не Молли?       Чарльз молча смотрел на неё. Взгляд у него был тяжёлым, как глыба льда. Карен стало тошно от самой себя, но она не отвела взгляд. Мередит замерла, как мышонок при виде двух сцепившихся котов.       – Я никому не сказала, – дрогнувшим голосом проговорила она, и её голос дал петуха, на глазах блеснули слёзы. – Извините… – зажав рот рукой, она шмыгнула за дверь. Чарльз и Карен остались одни. Он всё так же осуждающе смотрел на неё, и она отвернулась, делая вид, что роется в саквояже.       – Мёрфри заперли её в клетке. Издевались над ней несколько дней. Что мы должны были сделать?       – Дать ей какую-нибудь клячу и отправить на все четыре стороны, – Карен вытащила ножницы, моток бинтов и кусок ваты, прихваченные из дома охотников за головами.       – В такой глуши она бы пропала.       – Не пропала бы. Законники торчат на всех дорогах.       – А если бы ты сидела в той клетке?       – Я бы не попала в клетку, – огрызнулась Карен, отгоняя мысли о том, какая это жалкая ложь. Ведь она сама всего несколько часов назад была в положении Мередит. Она стащила с Чарльза рубашку, намочила водой из чайника платок и принялась вытирать кровь. Темная кожа местами стала чёрной от кровоподтёков, под ней шевелились сломанные рёбра, но ключицы и руки, к счастью, были целы. Карен приложила к его заплывшему глазу примочку из натёртой сырой картофелины, обмотала голову бинтом, затем перебинтовала исцарапанные наручниками запястья. Пальцы у него были в ужасном состоянии, по ним явно топтались подкованными сапогами, и Карен потратила уйму времени, чтобы протереть их настоем ромашки и перемотать бинтами. Всё это она делала молча, как могла отгоняла тот момент, когда ей придётся задать этот невыносимый, мучительный вопрос. Но ей так и не пришлось. Чарльз будто прочитал её мысли и тихо сказал:       – Я не нашёл его.       Карен сглотнула горький комок в горле и спросила:       – А других?       – Только мисс Гримшоу. Лагерь был сожжён. Там была лишь она. Я похоронил её четыре дня назад, и с тех пор искал остальных, но нашёл лишь лошадей Артура и Джона. А вчера меня нашли пинкертоны.       Карен медленно полоскала в тазу окровавленный платок. В воде плавали сгустки крови. От их вида становилось тошно. Вспоминалось, как такие же кровавые ошмётки разлетелись во все стороны от живота Молли, когда Сьюзан всадила в неё заряд дроби. Обрывки одежды и плоти. Багровое пятно на зелёной траве. Чарльз потом притащил ведро с водой и выплеснул его на место, где упала Молли, и вид у него был такой, будто его сейчас вывернет. Он ничего не говорил о Молли, как и прочие. Карен презирала его за это, как и прочих. Но больше всех она презирала саму себя: ведь Молли точно так же страдала от разбитой любви, точно так же топила боль в выпивке, а Карен так и не простила ей прежние обиды, не посочувствовала ни разу. Она вспоминала об этом каждый раз, когда проходила мимо той засохшей кровавой лужи. Даже много дней спустя она всё ещё видела тёмные брызги на деревьях и камнях.       – Как умерла Гримшоу? – спросила она тихо.       – Застрелили в живот.       Карен прикрыла глаза. Всё-таки есть немного справедливости на свете. Должно быть, не за горами тот день, когда она сама умрёт от того, что ей выпустят всю кровь, как Расселлу, вонзят в горло вилы, как Джорджу, или вышибут мозги, как Доналу.       – Как думаешь, кто это сделал?       – Я надеялся, ты мне скажешь.       – Мне нечего сказать. Я сбежала, как и ты, – Карен почувствовала, как тяжелеет направленный на неё взгляд, и в этот раз не нашла в себе силы посмотреть в ответ. Вытирая руки о штаны, она вышла за ту же дверь, за которой недавно скрылась Мередит.       Снова она оказалась на грязном дощатом помосте между хижинами. Сырой ветер растрепал волосы, пробрал холодом до костей. Мрак ночи сменился серой хмарью: вот-вот начнётся рассвет. Обычно в такое время города, даже такие маленькие, полны звуков: народ просыпается, мужчины собираются на работу, женщины хлопочут на кухнях. А сейчас Карен оглушила тишина. Глубокая, недобрая и настороженная. Ей и без того было не по себе, а сейчас она по давней привычке вся подобралась. В городе опасно. Люди уже нашли убитых. И теперь ищут убийц.       Кто-то вздохнул за спиной, и Карен резко повернулась. Но это была только Мередит. Она сидела на колченогом стуле у стены, зябко натянув на плечи свою старую кофту. По лицу было видно: недавно ревела. Карен сказала себе, что это не её дело. Она ничего не говорила этой Мередит в лицо, всё, что она сказала при ней – это претензии к Чарльзу и Артуру. Если она дуется, это её проблемы. Но если она слышала через стенку их разговор, то это уже не только её проблемы.       – Подслушиваешь?       Мередит вздрогнула и сжалась, будто ожидая удара:       – Нет. То есть… не специально. Тут очень тонкие стены. Но в соседнем доме только мистер Хьюз… он почти глухой после взрыва на шахте…       – Ладно. Ты не держи зла, что наехала. Денёк выдался непростой. Скоро мы уйдём, и будешь жить, как прежде.       Мередит выпрямилась и медленно покачала головой. Русые кудри разметались по её худеньким плечам, мутный утренний свет отразился в больших глазах, которые были как будто на десяток лет старше бледного гладкого лица.       – Нет, мэм, – сказала она неожиданно твёрдо, без прежнего заискивания, только с яростной горечью. – Никогда мне не жить, как прежде.       Она кивнула на дверь дома. До этого у Карен как-то не было времени её рассмотреть, а сейчас она увидела, как на потрескавшемся сером дереве чернеют жирные буквы:       ШЛЮХА       – Когда Мёрфри остановили наш дилижанс, там было ещё пять человек. Из них две девушки. Мои подруги. Мы вместе ехали на рынок в Сен-Дени, – Мередит снова утёрла слёзы сердитым движением. – Их всех сразу убили. Лучше бы и меня тоже. Я умоляла меня убить. Но они только смеялись… и снова, и снова делали со мной эти ужасные вещи… а когда я вернулась, все стали говорить, что меня неспроста оставили в живых, что я сама в сговоре с этими выродками, что это я сказала им, где поедет дилижанс, что мне стоило остаться в той дыре…       Мередит снова закрыла глаза руками и разрыдалась, плечи рвано вздрагивали. У Карен стало горько во рту. Непослушными пальцами она порылась в карманах штанов и протянула Мередит сигарету:       – Хочешь?       Девушка икнула, сделала глубокий вдох и выдох, криво улыбнулась:       – Никогда не пробовала. От этого легче?       – Не намного. Но лучше, чем ничего, – Карен зажгла две сигареты, затянулась и выпустила дым изо рта: – Глубоко вдыхай, а потом выдыхай. Горло защекочет, не закашляйся.       Мередит послушно повторила за ней, сморщилась, но не закашлялась. Карен сделала несколько затяжек. От табака немного отступило чувство голода, но она знала, что скоро оно вернётся и будет сильнее, чем сейчас.       – Кровь с тех пор была?       Мередит не ответила. Молча мяла сигарету в пальцах. Потом опять заплакала – бесшумно, как старуха, слёзы медленно текли из ничего не выражающих глаз.       – Вот же ебучая срань, – вздохнула Карен. – Ладно, не дрейфь. Время ещё есть. Пошли в дом, надоело задницу морозить.       Зайдя внутрь, она увидела, что Чарльз уже не сидит на стуле. Он рылся в своей сумке, неуклюже перебирая вещи перебинтованными пальцами, и наконец выпрямился, держа в руках кисет.       – Извините, дамы, что подслушивал ваш разговор, – сказал он отрывистым, злым голосом. Карен никогда не слышала, чтобы он так говорил. – У меня есть кое-что для вас, Мередит.       – Чарльз, леди только-только обычный табак попробовала, а ты уже её хочешь травкой угостить?       Чарльз, похоже, был не в настроении, чтобы шутить. Он попытался развязать кисет, но пальцы не слушались, и Карен сжалилась над ним и помогла с завязками. Внутри оказались сухие тонкие листочки.       – Я знаю, у вас это грех, но по-моему, то, что с вами сделали Мёрфри – грех куда больший, – всё тем же ломким голосом говорил Чарльз, высыпая листочки в подставленную Мередит чашку. – Заваривайте каждый день по ложечке и пейте утром и вечером, пока не пойдёт кровь. Всё будет хорошо.       Мередит посмотрела на него широко открытыми глазами. Дёрнула подбородком, будто собираясь отказаться. Но потом сжала зубы и кивнула:       – Два раза в день по ложечке. Спасибо.       – Не за что, – Чарльз перекосился от боли, и Карен не сразу поняла, что это он так улыбается. – Вы можете увести Карен из города? На двух женщин не обратят внимания.       – Чего? – возмутилась Карен. – Зря я на тебя все бинты извела, что ли? Нет уж, идём вместе.       – Я не могу идти быстро. Я даже ехать не смогу, если лошадей найдём. Уходи без меня, я отсижусь где-нибудь и уйду своим ходом.       – Где ты отсиживаться собрался, в шахте?       – В шахте, – тихо сказала Мередит. Метнулась к полке с книгами, схватила тетрадку. – Это идея! Вы можете уйти через неё!       Она вырвала листок из тетради, начала быстро чертить на нём что-то:       – Я ведь сама там работаю, на сортировке. Есть несколько ходов наружу. Один ведёт в лес, там на поляне мы с другими девушками сортируем породу. Я покажу вам короткую дорогу до спуска, я там всегда хожу на работу, и охраны там нет, всё равно там из ценного лишь фонари… поверните здесь, здесь и вот здесь, и дальше будет лестница вверх.       – Чёрт, как же хорошо, что у нас женщинам не запрещено работать в шахте. Скажу об этом суфражисткам при случае, – Карен забрала план, пробежалась по нему глазами и спрятала за корсет. Встретилась взглядом с Чарльзом и закатила глаза:       – Ладно, признаю. Иногда вы с Артуром поступали не как полные идиоты. Пошли, что ли? ***       Пока они петляли по тесным дворикам и грязным переулкам, уже стало совсем светло. На соседних улочках стучали шаги, гремело оружие, хлопали двери, законники расспрашивали жителей, не видал ли кто чёрного мужчину и белую женщину. Карен смогла выдохнуть, лишь когда они оказались в узеньком переулке, зажатом между глухими стенами барака и склоном горы, круто уходящем в серое небо. Здесь Мередит остановилась и кивнула в сторону тёмного входа в шахту:       – Идите. Гудок через пятнадцать минут. Вы успеете пройти к «мышеловке».       – Я никогда этого не забуду, мисс. Если вам понадобится помощь…       – Пошли уже, рыцарь, – буркнула Карен, хватая Чарльза за руку, другой ладонью она помахала Мередит, и они поспешили в шахту. Когда над головой навис деревянный потолок, она ощутила желание оглянуться, но сдержалась. Конечно, Аннесберг не Содом, и в соляной столп она не превратится, но не стоит задерживаться даже на секунду.       Чарльз взял стоявший на ящике фонарь, зажёг его, Карен вытащила из-за корсета план, и они вместе пошли по тёмным тоннелям. Здесь было тихо, как в могиле, и темно, как на душе у Карен. Не позавидуешь тем, кто вынужден ходить сюда каждый день. Добро бы им ещё платили нормально, но шахтёры получают сущие гроши. Куда ни глянь, честному работящему человеку везде паршиво. Так всегда говорила себе Карен, оправдывая своё вольное разбойничье житьё. Она слишком много повидала дерьма и слишком хорошо помнила, что случилось с той, в честь кого она сама так недолго называла себя Мэллори…       … почему вспомнила сейчас? Неужели из-за Мередит? Из-за того, что ей совсем скоро предстоит? Вот бы девчонке не пришлось страдать… хватит, нельзя думать об этом сейчас, не время…       – Кажется, мы пришли, – сказал Чарльз. Карен подняла глаза. До этого Чарльз шёл, подняв фонарь дрожащей рукой, а теперь он опустил его. Потому что там, где они сейчас были, потолок был низкий: даже Карен почти задевала его шляпой, а Чарльзу приходилось стоять, нагнув голову и ссутулив плечи, так что спутанные волосы немного прикрыли его изуродованное лицо. Карен посмотрела вперёд, уже зная, что увидит, и заранее готовясь к этому, но сердце всё равно сжали холодные когти. Тоннель резко сужался, переходя в узкий лаз, где передвигаться можно было лишь ползком. «Мышеловка». Так это место назвала Мередит. Согласно плану, надо было ползти по ней пятьдесят ярдов. Два раза повернуть направо и один раз – налево. Потом наверх по лестнице. Потом… Карен решила не думать, что будет потом. Пробираться через зимний лес, таща за собой ходячий полутруп, радости мало, но всё лучше, чем находиться здесь. Главное – выбраться.       – Ты первая, – сказал Чарльз. Карен посмотрела в непроглядную тьму «мышеловки», и её затошнило.       – Нет, ты.       – Если я потеряю сознание, ты не сможешь пролезть мимо меня. Лезь первая. Если упаду, не медли и ползи дальше.       Карен сглотнула, посмотрела на него. Чарльз и в самом деле выглядел плохо. В шахте было холодно, но он тяжело дышал, на свободной от бинтов половине лица блестела испарина.       – Может, ещё лауданума?       – Нет, – быстро ответил он. – Тогда точно упаду. Лезь, пожалуйста.       Карен выдохнула сквозь сжатые зубы, повесила саквояж на длинном ремне через плечо, забрала у Чарльза фонарь и полезла в «мышеловку». Поползла вперёд, держа фонарь перед собой и слушая, как за ней движется Чарльз. Обычно он передвигался бесшумно, внезапно возникая где-то рядом, чем ужасно её бесил, особенно если она была с похмелья. А сейчас он тяжело, с присвистом дышал, с шуршанием волочил колени по полу, и Карен казалось, что если она прислушается, то услышит, как скрипят его сломанные рёбра. Как бы он и в самом деле не грохнулся в обморок. Надо с ним поговорить.       – Я и не знала, что ты абортивной травой барыжишь. Где ты её нашёл вообще?       – Конотоп растёт повсюду… особенно на пустошах и на пастбищах… живучий очень, даже кони его растоптать не могут, – голос его звучал слабо и безжизненно, и, что хуже всего, далековато. Отстаёт. Выбился из сил.       – Ты ведь не мог знать, что Мередит в таком положении. Для кого ты его нарвал? Наверное, переспал с какой-то девицей в резервации, а она не захотела рожать полукровку?       Карен умела оскорблять людей. И сейчас грязный приём снова сработал. Чарльз коротко, резко вздохнул, пополз быстрее: злость привела его в чувство.       – Для Артура.       – Для Артура?! Чёрт побери, я всегда знала, что вы неспроста так подолгу охотитесь!       – Карен! Ты можешь хоть иногда быть серьёзной?!       – Мне за это не платят.       – Эта трава помогает при туберкулёзе.       Карен замерла, и Чарльз врезался в неё и недовольно застонал.       – Глупости, – сказала она онемевшими губами. – Во-первых, туберкулёз не лечится. Во-вторых, у него же просто лихорадка. Он так говорил.       Чарльз помолчал.       – Он рассказал мне, Карен. Просил не говорить никому из вас, но теперь…       – Пошли, – Карен поскорее поползла вперёд, как будто желая сбежать от собственных мыслей. – Сюда, нам направо.       Карен поскорее свернула в тёмную дыру в стене. Надеялась, что там проход расширился, но нет: всё та же «мышеловка». Она ненадолго остановилась, поджидая Чарльза, и снова поползла вперёд, повторяя про себя: ещё два поворота, один направо, потом налево. А она уже так устала. Рука, держащая фонарь, затекла и дрожит, вторая рука болит, колени все сбиты о камни, её трясёт от холода, но по лицу струится грязный пот… а хуже всего – запах. Слабый, еле ощутимый, но отчётливый запах дерьма. Как будто они не в шахте, а в выгребной яме.       – Ты чувствуешь? – спросила она, и тут же вскрикнула, дёрнулась назад – рука вместо холодного камня опустилась на что-то противно мягкое, волосатое и мёртвое. На полу валялась, задрав лапки, дохлая крыса.       – Мерзость! – прорычала Карен, прижавшись к стене, и тут Чарльз резко велел:       – Гаси фонарь.       – Что?!       – Гаси, говорю! Живо!       – Ты с ума сошёл!       – Гаси, или мы трупы!       Что-то страшное прозвучало в его голосе. Что-то, чего нельзя ослушаться. Карен быстро открыла фонарь, дунула на свечу. Мигнула на прощание красная искорка на фитильке. И стало темно.       – Это пещерный газ так воняет, – голос у Чарльза срывался, от усталости, боли или страха, Карен не знала. – Я тоже работал в шахте. Один парень вовремя не погасил фонарь, и газ взорвался.       – Блядь, – прошипела Карен. Утёрла рукавом лицо, но, судя по ощущениям, только размазала грязь. Как же она устала. И тут она подумала кое о чём, и ей стало ещё холоднее, начало трясти.       – Чарльз… а этот газ ядовитый?       Чарльз молчал. Потом тихо сказал:       – Просто ползи вперёд. Всё будет хорошо. Мышеловки никогда не бывают длинными. В них же дети работают.       И Карен поползла, ощупывая стенки руками, боясь пропустить поворот. Теперь, когда фонарь бросили, это было легче, но от вони и страха кружилась голова. Времени слишком мало. Оно скользит сквозь пальцы, как эта холодная горная порода… Карен нащупала проём в стене, хрипло выдохнула:       – Сюда.       Как темно. Она и не представляла, что может быть так темно. Как будто совсем лишилась зрения. Все прочие чувства обострились: она слышала, как дышит Чарльз, как стучит её сердце, ощущала, как одежда сдавливает тело. Ещё один проём. Скоро выберутся. Очень скоро.       Но тоннель всё тянулся и тянулся, и Карен слишком поздно поняла, что они проползли уже куда больше пятидесяти ярдов. Паника накрыла её удушливой волной. Она пропустила какой-то поворот, или вообще свернула не туда. Она погубила себя и Чарльза. Руки ослабли, и она растянулась на холодном полу, вся дрожа и кусая губы. Чарльз, который полз следом, не увидел в темноте, в каком она состоянии, и понял всё, лишь когда налетел на неё. Когда он, сердито вздохнув, упал на неё всем своим весом, Карен даже не вздрогнула. И Чарльз снова вздохнул, на этот раз испуганно:       – Карен!       Думает, я умерла, подумала Карен. Эта мысль прозвучала в её голове так безразлично и устало, что по грязным щекам поползли слёзы. Дьявол, ну как же глупо и страшно умереть вот так! Она шмыгнула носом:       – Прости. Какая же я идиотка. Зачем я сожгла чёртову телегу… могли бы просто уехать.       – Не могли бы, в округе толпы законников. У тебя не было выбора, – Чарльз стиснул руку Карен в своей холодной ладони: – Ты отвлекла от нас внимание. Ты убила того крикуна. И если в той телеге были какие твои вещи, они тоже сгорели. Ты избавилась от улик. Всё ты правильно сделала. Пойдём отсюда.       – Куда? Я завела нас в какую-то глубокую жопу. Перелезь через меня и уползай сам, у меня нет сил.       – Нет, – сказал Чарльз тем же резким и злым голосом, что недавно, в доме Мередит. – Ползи. Упирайся локтями в пол и ползи.       – Нет.       – Ползи, – Чарльз схватил её за шиворот и буквально пихнул коленом под зад, толкая вперёд. – Ползи. Ползи. Ползи.       – Ты не отстанешь, да? – простонала Карен, упираясь локтями в пол и подтаскивая тело вперёд. У неё разом заболели все ссадины и ушибы, но Чарльз продолжал толкать её вперёд, и ей пришлось ползти. Кажется, прошла целая вечность – а на самом деле всего-то десять минут – когда она наконец почувствовала, что стало легче дышать. Потолок поднялся над головой, и дыхание эхом отражалось от гладких стен. Стало чуть светлее. Карен смогла разглядеть свои руки, такие грязные, что когда Чарльз взял её ладони в свои, она не увидела никакой разницы в цвете кожи.       – Пойдём, – тихо сказал Чарльз и помог ей подняться на ноги. Карен привалилась к его плечу, выравнивая дыхание, и вдруг взвизгнула:       – Саквояж! Там же лекарства! Потеряла!..       – Нет, – Чарльз приподнял другой рукой саквояж. – Я забрал.       Карен поскорее потянулась к сумке, Чарльз отвёл руку назад:       – Ты что?       – Там самогон.       – Не дури, – Чарльз прижал свободную руку к её груди, и Карен зло пихнула его:       – Дай выпить, или я упаду!       – Нет! – закричал он на неё, хватая её за плечи и грубо встряхивая, так что у Карен запрокинулась голова. Чарльз наклонился к ней низко, обжигая дыханием губы, и прорычал:       – Нам надо будет развести костёр, и мне нужен алкоголь, так что ты не получишь ни капли. Поняла?       – Чёрт бы тебя… – выдохнула Карен. Чарльз скрипнул зубами, подхватил саквояж, другой рукой потащил за собой Карен, до боли сжимая ей запястье. Впрочем, она боли почти не чувствовала: только злость и усталость. Чёртов трезвенник. Он ничего не понимает. Ей это нужно, жизненно необходимо. Один глоток, всего один, он поможет не упасть, не умереть, не сойти с ума… один глоток, и у неё будут силы, чтобы взобраться по той лестнице, о которой говорила Мередит. Карен уже хотела сказать Чарльзу об этом, но тут поняла, что никакой лестницы нет и не будет.       Темнота перед ними расступилась, открывая поток белого света, такого нестерпимо яркого, что Карен зажмурилась. Когда она наконец смогла проморгаться, то поняла, что это так ярко сверкает. Снег. Ход, по которому они ползли, привёл их в пещеру на берегу реки, и перед глазами тянулся заснеженный берег, выбеленные валуны, занесённый метелью лес на другом берегу. Речка – не широкая Ланнахаси, а узкая Камасса – быстро текла мимо, шумно огибая валуны и журча на порогах, и белые хлопья снега летели с неба и исчезали в серых волнах.       Карен медленно села прямо на снег. Чарльз тяжело проковылял мимо неё; его подошвы оставляли на снегу красные следы, кровь капала с его одежды и разбитых о камни рук, оставляя пятна, похожие на спелые ягоды. Опустившись на колени перед водой, он опустил в неё ладони, зачерпнул, жадно выпил, потом начал умывать руки и лицо, выкручивать спутанные волосы, и розовая вода текла и текла по его коже, и он умывался, умывался, умывался, и никак не мог смыть с себя кровь.