За мёртвых платят меньше

      – Дай мне патроны.       – Чтоб ты снова натворила глупостей? Патроны тебе пока не понадобятся. Головой думай.       – А от волков я тоже буду головой отбиваться?!       – Сделай дело как надо — и получишь боеприпасы. Вперёд, – Трент подтолкнул её в спину своей ручищей. Карен неохотно высунулась из-под козырька крыши, и тут же по шее и голове застучали ледяные капли, а щёки обжёг порывистый холодный ветер. За те два часа, что они добирались от хижины самогонщицы Файк до Ван Хорна, погода успела окончательно сдуреть: забыв, что на дворе — зима или осень — она на всякий случай смешала всё, и теперь с неба лил дождь, тут же застывающий в гладкую коварную наледь. В такую погоду собаку на улицу не выпустят, а вот злостную должницу — не только выпустят, но ещё и придадут ускорение пинком.       ­– Можно ещё раз фотографию посмотреть?       Если Трента это раздражало, то он никак своих чувств не показал. С каменным лицом вытащил из рукава помятую, в трещинах фотографию. Карен очень внимательно всмотрелась в четыре физиономии, одна из которых — женская, высокомерная и пока ещё не изуродованная ожогом — уже успела ей осточертеть. Справа от мисс Файк стояли двое, один узкоплечий и тощий, второй крепыш с лицом плоским и круглым, как панкейк, и смешными французскими усиками; а слева высокий негр, у которого не было ровным счётом никаких отличительных черт, кроме роскошных моржовых усищ.       – Дэнни-Ли крайний справа.       – Да ладно? А я думала, он в юбке, – Карен не глядя сунула фотографию обратно Тренту и тоскливо посмотрела на салун через дорогу. Судя по шуму и толкотне за окнами, набился туда весь городишко. Даже через дорогу был слышен мужской хохот и женские визги. Обычно в салун могут заходить лишь те девушки, которые там работают, остальным — приличным и не очень — вход запрещён. Но Ван Хорн место особенное, законы тут не работают, посёлок живёт по своим обычаям. Наверняка в салуне льётся рекой не виски, а муншайн, а где не работает один запрет, закрывают глаза и на остальные. Она покосилась на Трента:       – Раз сюда женщина может зайти, то и цветной тоже. Почему сам не идёшь?       Трент тяжко вздохнул:       – Представь, что компанию, с которой ты годами творила беззаконие, перебили, а ты сама оказалась у чёрта на рогах и заливаешь проблемы алкоголем, потому что тебе некуда податься. Кому ты доверишься: молодой даме или старому ниггеру?       – Так-так-так. Мою банду перебили, я у чёрта на рогах заливаю проблемы алкоголем, и я как раз работаю со старым ниггером. По-моему, всё логично. Иди, Трент. Я прикрою.       – Не смешно. Он меня знает и сразу поднимет шум. Вперёд.       Вздохнув, Карен выбежала под дождь, пересекла грязную дорогу так быстро, как смогла, но всё же когда она распахнула двери салуна и ввалилась внутрь, то с её шляпы и платья текло так, что толпа тут же отхлынула назад.       – Эй, дамочка! – рявкнул один из посетителей, смахивая воду со своего жилета. – Я люблю, когда женщина заливается слезами, а не растаявшим снегом!       – Ах, добрый сэр! – улыбнулась Карен, хлопая ресницами и кокетливо выжимая локон в удачно подвернувшуюся кружку, – поверьте, я сама бы предпочла искупаться не под дождём, а в славной выпивке! Ничто не бодрит в зимнюю пору так, как горячий пунш… который выплеснули тебе прямо в рожу!       На мгновение все окружающие затихли, а потом дружно загоготали, весело тряся кружками и усами. Карен подхватили под локти и толкнули к барной стойке, усадили на высокий стул. За стойкой, к её удивлению, была женщина — немолодая, усталая, но ещё сохранившая остатки броской южной красоты. Сухо ухмыльнувшись, хозяйка протянула Карен кружку с пивом:       – Охлади язык, красотка, а то он у тебя искрит, как бикфордов шнур.       – Мэм, ­– улыбнулась Карен, опустошив кружку и со звоном опустив её обратно на стойку, – от такого славного пива только жарче становится. Случайно, не им тушили ту обгорелую развалину на берегу?       Барменша ухмыльнулась и налила Карен ещё. Притворившись, что пьёт, Карен быстро посмотрела по сторонам из-под опущенных ресниц. Как бы людно здесь ни было, а глаз у неё был намётан, и вскоре сердце ёкнуло так, что Карен вздрогнула и пролила часть пива себе на грудь. В углу, лениво тиская усталую полуголую девицу, которая так же лениво хихикала в ответ, сидел Дэнни-Ли. Его вытянутое лицо покрылось глубокими морщинами, глаза запали, но усищи нависали надо ртом и спускались к подбородку точь-в-точь как на фотографии.       Карен сделала ещё один глоток и поморщилась. Она любила пиво, но сейчас оно вдруг показалось ей невкусным. Поставив кружку на стойку и кинув туда же монетку, она решительно направилась к Дэнни-Ли. Тот поднял на неё оловянные глаза. Судя по взгляду, спирта в его жилах текло уже больше, чем крови. Усталая девица тоже недовольно покосилась из-под пышной чёлки.       – Эй, милашка, как там тебя? Шелли, – немедленно обратилась к ней Карен. Девушка захлопала ресницами и протянула:       – Я вообще-то Анриэтта…       По ней было видно, что она никакая не Анриэтта, а обычная Бетти или Салли из портовых переулков, но Карен её не осуждала: в таком деле нельзя называть своё настоящее имя. Она похлопала девушку по худенькому плечу:       – Точно, Анриэтта. Там на улице тебя кое-кто высматривает. Высокий такой, плечистый. Только стеснительный. Говорит, девушки не балуют его вниманием, возраст их смущает. Даже за двадцатку не готовы его порадовать. А ты ему больно понравилась. Говорит, на покойную миссис похожа. Говорит, составила бы ему радость на старости лет и на наследство рассчитывать могла бы…       Дальнейшие уговоры не последовали. Жадный блеск маленьких острых глазок Салли-Бетти-Анриэтты озарил салун ярче, чем лампа под потолком, и девушка упорхнула так быстро, что бедный Дэнни-Ли только и успел, что сграбастать воздух над её юбками. Впрочем, его колени не пустовали долго. Карен моментально расположилась на них, сладко улыбаясь при мысли о том, каково сейчас Тренту будет отбиваться от настойчивой проститутки. Дэнни-Ли робко улыбнулся ей в ответ. Карен достала из-за корсажа сигарету и протянула её вперёд:       – Вечер. Огоньку не найдётся?       – Может, и найдётся, – ответил Дэнни-Ли пьяным голосом. – Только сперва скажи, что от меня нужно вдовушке в траурном наряде?       – Знал бы ты, что на мне помимо траурного наряда, – кокетливо промурлыкала Карен, прижимаясь к его плечу. Дэнни-Ли вздрогнул от возбуждения, а может, от того, что вода с волос Карен полилась ему за шиворот. Прижав губы к его уху, Карен прошептала:       – На мне обвинения в грабеже, разбое и убийстве с особой жестокостью и награда в семьдесят пять баксов. А, и хвост ещё. Поможешь сбросить?       Дэнни-Ли переменился в лице, однако сбросить попытался. Только не хвост, а саму Карен со своих коленей. Безуспешно. Некоторые дамы не под силу простому мужчине. Крепче обхватив его талию, Карен другой рукой приставила к его боку револьвер, запрятанный в широком рукаве платья:       – Пошли-ка на улицу. Если пикнешь, застрелю. Меня, конечно, тут же сцапают, но тебе будет уже всё равно.       Дэнни-Ли попытался оттолкнуть её, но Карен ловко отклонилась, и тяжёлый кулак негра врезался в спину стоящего рядом мужчины.       – Какого?! – взревел тот и схватил Дэнни-Ли за грудки. Карен отшатнулась и завизжала так, что половина присутствующих зажали уши, а вторая половина повернулась к ним. Тем временем Дэнни-Ли уже сцепился с тем, кого случайно ударил, и они оба врезались в стену, повалив на пол стоящее на полке чучело щуки. Теперь уже завизжал — натурально, и гораздо страшнее, чем Карен — беззубый старик у стойки:       – Мой маскинонг! Я его пять часов на удочке вытягивал! Марго, они топчут моего маскинонга!       – Вебстер, Джексон, вышвырни идиотов на улицу! – рявкнула барменша Марго. Карен решила, что ей надо вмешаться, и прыгнула на дерущихся. Так Вебстер и Джексон и выбросили их за дверь — комком из трёх тел, два из которых отчаянно мутузили друг друга, а третья поддавала тем и другим, чтоб не отвлекались. Только когда они оказались в ледяной грязи, Карен вскочила на ноги, отряхнула платье и уже приготовилась звать Трента, как он сам появился из дождя. Вид у него был потрёпанный, будто продирался сквозь целые заросли ядовитого плюща. Похоже, темперамент у Анриэтты был на славу, и никакая седина не могла умерить её пыл. Трент недовольно скривил губы:       – Я же говорил, без шума.       – Я тут ни при чём, – Карен подняла руки. Трент вздохнул, наклонился и схватил дерущихся за воротники, растаскивая в стороны, как котов. Дэнни-Ли посмотрел на него, и его тёмная кожа сделалась серой.       – Ты!..       – Я, – мрачно подтвердил Трент и вырубил его ударом кулака. Потом взвалил его на плечо, кивнул Карен и пошёл к привязанным лошадям. Карен сунула монету в руку второго мужика, который сидел в грязи, ошалело моргая:       – Извини, приятель, вот тебе за тревоги.       Догнала Трента она уже на окраине городка. Тот как раз перебросил Дэнни-Ли через круп своего коня и затягивал верёвки. Карен вдруг стало не по себе. Смаргивая дождь, она посмотрела на Трента:       – Что с ним будет дальше?       – Поехали, – бросил Трент вместо ответа, и Карен ничего не оставалось, кроме как подчиниться. Она взобралась в седло старой, коротконогой кобылки породы нокота, которую ей предложили в доме Файк, и вслед за Трентом поспешила покинуть Ван Хорн. Когда они углубились в лес, дождь прошёл, но поднялся ветер. Он гудел и выл в голых вершинах деревьев, пробирался под одежду до самых костей. Блаженное лёгкое опьянение прошло, и Карен снова почувствовала себя усталой и несчастной. От холода её трясло так, что стучали зубы, а руки с трудом удерживали поводья. Трент ехал впереди, в сгущающихся сумерках его фигура казалась огромной и наводила страх и тоску. Несчастный Дэнни-Ли покачивался в верёвках, и Карен, хоть руки у неё были свободны, и хоть ехала самостоятельно, чувствовала себя такой же беспомощной и неспособной повлиять на что-то.       – Что он сделал-то? – не выдержала она наконец. Трент ответил не сразу. Лишь когда они выехали на берег шумной реки, он заговорил:       – Семь лет назад он работал на мисс Файк. Агент Рид Хиксон разузнал, где находится хижина с производством. Я приехал слишком поздно. Когда вынес мисс Файк из дома, она наполовину обгорела. Очнувшись, рассказала мне, что видела, как агенты тащили прочь её племянника Лема, а Дэнни-Ли наблюдал за всем со стороны. Вскоре мы узнали, что он снюхался с Брейтуэйтами. Очень долго до него было не добраться, но теперь, когда Брейтуэйтов больше нет, защитить его некому. Так что сегодня он расскажет мисс Файк всё о том, как агенты нашли её предприятие, и куда они увезли Лема.       – Душераздирающе. Слёзы в жилах дыбом стучат. А тебе-то что до этого?       – Мисс Файк поддержала меня, когда я был готов свести счёты с жизнью. Вытащила за шкирку с самого дна и дала мне силы жить дальше. До встречи с ней я был никчёмным пьяницей, потерявшим всё, даже собственное достоинство. Прямо как ты.       – Да… да гори ты в аду, – вырвалось у Карен. Она не хотела показывать Тренту своих истинных чувств, но сейчас ей вдруг стало от его слов так больно, словно он её ударил. Трент сухо рассмеялся, будто ветки затрещали:       – Малыш, я там вырос. И не думай, что сможешь своей грубостью меня спровоцировать. На плантациях выживали только те, кто умел владеть собой. Ты приехала.       Карен огляделась и увидела, что от берега отходит тропа. Та самая, по которой она шла вчера к дому старушки. Она слезла с лошади, и Трент тут же подхатил поводья и ловко привязал их к своему седлу. Не оборачиваясь и не прощаясь, Карен шагнула было на тропинку, но тут её окликнули:       – Протяни руку.       Карен обернулась. Трент вдруг выхватил револьвер, и Карен застыла на месте. Но тут он резко выкинул барабан, перевернул оружие и высыпал патроны ей в ладонь.       – Как и обещал. Скоро приеду снова и объясню, что делать дальше.       Карен сглотнула и сжала патроны в кулаке, развернулась и пошла к хижине, стараясь не торопиться, не показывать, как ей хочется поскорее оказаться подальше от Трента. Но когда река уже осталась далеко позади, а совсем рядом в тёмном лесу послышался волчий вой, Карен не выдержала, бросилась бежать, стремглав влетела в дверь и с треском захлопнула её за собой.       – Карен. О нет. Только расспросов ей сейчас не хватало. Она тяжело повернулась к кровати, но та была пуста. Только тут Карен поняла, что голос доносился со стороны кухни.       Чарльз стоял в проёме, крепко схватившись за косяк. Выглядел он немногим лучше, чем вчера, но всё же Карен было с чем сравнивать, и сейчас она отметила, что опухоль вокруг левого глаза посветлела и стала спадать, а рана на лбу затянулась тонкой плёнкой. Правый глаз смотрел на неё, и она почему-то не могла отвести взгляд от этого жуткого красного глаза. В голове стучала только одна мысль: как хорошо, что утром надела траурное платье старухи! На чёрном грязь и кровь не так заметны.       – Сколько я спал?       Нужно было срочно разрядить ситуацию. Карен решила пошутить:       – Карен? Ты, верно, меня с моей матушкой перепутал. Она уж лет двадцать как померла. А перед смертью наказала мне: проверяй, доченька, спящего красавца в хижине, а то как бы его мыши не съели.       Чарльз прислонился лбом к косяку двери и закрыл глаз:       – Раз ты шутишь, значит, не голодная?       – Я очень голодная, – заверила его Карен. «И отвратительно трезвая, – захотела добавить, но решила, что Чарльз обойдётся без дальнейших шуток, хорошего понемножку, а то ещё разбалуется.       – На столе картошка – тихо пробормотал Чарльз, оттолкнулся от стены и тяжело шагнул к двери. Он явно был не расположен к долгим разговорам, и Карен облегчённо вздохнула. Она заглянула на кухню. Там было тепло, в печке тлели дрова, а на столике возле печки, на расстеленной газете, исходила паром испечённая в кожуре картошка. Карен разломила одну, надкусила. Горячо, обжигающе, но вкусно. За стенкой хлопнула дверь — Чарльз вышел наружу. Карен метнулась стрелой обратно в комнату, сорвала с себя грязное платье, засунула в шкаф. Ткань застряла между створками, мешая дверцам закрыться. Чертыхаясь, Карен умяла платье ботинком, захлопнула шкаф, но дверцы тут же распахнулись обратно, и на сей раз скомканное платье вывалилось на пол. А за ним ещё куча блузок и юбок, пропахших нафталином.       – Жопа! – выругалась Карен. И тут же, словно в ответ, из-за стены донёсся волчий вой. Совсем рядом, как будто волк подошёл вплотную к дому.       Карен застыла на месте. После секунды тишины вой раздался снова, злобный, голодный и до ужаса близкий. В первый раз её парализовало страхом, во второй раз тот же звук привёл в чувство. Карен схватила револьвер, пинком распахнула дверь и выскочила на крыльцо, моментально приняв боевую стойку. Стойка была образцовой, даже Артур бы оценил. Жаль только, продержалась Карен в ней недолго. Не успела она даже взвести курок, как обледенелое крылечко ушло у неё из-под ног, и она полетела прямо в сугроб.       Неожиданно у сугроба оказались руки, которые крепко обхватили её, и очень сердитый голос:       – Что ты делаешь?       Неблагодарный! Она выбежала спасать его в одном белье, а он… он, по крайней мере, мог бы не прижимать её к себе так крепко. Даже учитывая, что на ней была лишь хлопковая комбинация, корсет и панталоны, а на нем — только нательный комбинезон и накинутая поверх расстёгнутая куртка, Карен всё равно чувствовала, какой он тёплый. У неё даже щёки начали гореть от гнева. Упираясь ладонью ему в грудь, Карен высунула наружу руку с револьвером и дико огляделась:       – Где?       – Кто?       – Что?       – Может, перестанешь отвечать вопросом на вопрос?       – Ты первый начал! Где волк?       – Если будешь кричать, прибежит, – Чарльз быстро открыл дверь и кивнул, приглашая Карен вернуться в дом. Она не стала спорить, вбежала внутрь и поспешила к печке, стараясь не думать о том, как славно было бы к ней прижаться.       – Но я же слышала, – пробормотала Карен, стуча зубами. Чарльз устало покачал головой:       – Ты меня слышала. Это особый вой, так вожак показывает, что он тут главный, а чужие должны убираться. Они пришли вчера, потому что почуяли падаль. А сегодня поймут, что здесь другая стая, и больше не вернутся. Иди, поешь, я не стану спрашивать, где ты была.       Видимо, превысив свой лимит слов на сегодня, он резко замолчал и пошёл к кровати. Карен поскорее ушла в кухню. Что ж, хоть на сегодня от разговоров она избавлена. Глотая картошку, почти не жуя (она не помнила, когда в последний раз была настолько голодна), Карен размышляла, что же сказать Чарльзу, но так и не придумала. Она слишком устала, а поев, захотела спать, и на размышления сил уже не осталось. Морщась от мысли, что ей предстоит очередная ночь в неудобном кресле, она вышла обратно в комнату.       Чарльз лежал на постели, закрыв глаз. Даже издалека было видно, какое у него напряжённое лицо. Должно быть, короткая прогулка совсем его вымотала, не говоря уж о готовке. Карен посмотрела на него, а потом вернулась в кухню и налила в кружку тёплой воды из чайника.       Она села на стул возле его постели, просунула руку под его затылок и приподняла голову. Чарльз прижался губами к кружке и начал медленно глотать. Брови у него были нахмурены, кожа на лбу натянулась вокруг раны. Ему больно глотать, подумала Карен, и внезапно у неё защипало глаза. Коротко вздохнув, она поставила кружку на пол и буркнула:       – Спасибо. Только зря ты мне оставил, тебе сейчас нужно есть за двоих, чтоб выздороветь.       – Не могу, – коротко ответил Чарльз. Голос у него не был жалобным, скорее недовольным. Должно быть, ему было стыдно от собственной слабости. Карен осторожно похлопала его по руке, толком не зная, что сказать, но тут Чарльз повернул ладонь, беря её за запястье:       – Ты замёрзла.       Он вытащил из-под одеяла и левую руку, мягко взял её за ладони, и она не смогла удержаться от вздоха: её руки погрузились в тепло, точно на них надели варежки. Чарльз начал медленно сжимать и потирать её ладони, гладя костяшки и разминая пальцы. Движения его были аккуратными и бережными, но как будто отняли у него последние силы: он снова закрыл глаз, устало откинул голову на подушку. Карен смотрела на то, как отсветы огня пляшут на его коже, испещрённой синяками, и чувствовала, как тепло распространяется от её запястий вверх к локтям, плечам, шее. Но этого было недостаточно. Мягкое тепло заставило её осознать, как же сильно она замёрзла. Казалось, что мышцы ягодиц и живота окоченели до костей, что ноги превратились в ледышки.       Карен вытянула руки из ладоней Чарльза и распустила шнуровку корсета. Чарльз сонно наблюдал, как она стаскивает с себя корсет и промокшие чулки. Оставшись в сорочке и панталонах, Карен скользнула под одеяло. Она уже ни о чем не думала, и эту пустоту в голове заполнил блаженный стон: тепло! Чарльз повернулся, и кровать заскрипела под его весом, когда он протянул правую руку, чтобы Карен улеглась на неё, как на подушку, обхватил её левой рукой и осторожно прижался животом к её спине. От него пахло потом, кровью и лекарствами; он был горячим и липким, так что любой бы понял, что у него лихорадка. Но Карен сейчас об этом не думала. Её тревогу, злость и страх унесло волной блаженного тепла. Чарльз был таким большим, что в его объятиях она казалась себе крохотной и защищённой. Вконец обнаглев, она сунула озябшие ступни к его ногам, прижалась ягодицами к бёдрам, спиной – к животу, ощущая, как вздрагивают его мышцы от дыхания. Чарльз ничего не сказал. Спокойно, как будто так и надо, он провёл левой рукой по её плечу, аккуратно разминая его, потом положил ладонь на шею и помассировал большим пальцем затылок. И Карен мгновенно провалилась в сон.