Темнота

      Снова пришлось тащить Марата. Он вспыльчивый вообще, Андрейка давно уже понял, еще с парикмахерской. Сбежали бы, зеркало-то зачем было бить? Марат объяснил потом, что «черт» — серьезное оскорбление, спускать такого нельзя. А сейчас сам нарывался, про Кисс спросил зачем-то. Андрейка и сам уже сообразил, что Ирина Сергевна сильно приукрасила желание музыкантов принять его к себе. В этот раз Маратка снова многословно пояснял за музыку, словно не остыл еще, но Андрей уже понял, что парень не просто так не отпускает тему. Зашли в подъезд погреться и покурить. Домой идти не хотелось и Андрей слушал рассуждения, пока не решился:       — Ты куда сейчас, домой пустят? — в подвале-то Вова отлеживался.       — Пустить-то пустят, а потом… — не стал продолжать Марат.       — Ну пошли, у меня переночуешь.       На том и порешили. Марат вначале удивлялся, как легко и непробиваемо Андрейка научился врать, но быстро привык. И сейчас, оттаивая в подъезде, не успел придумать ничего стоящего, пока за него, не моргнув глазом, Андрей рассказал правдоподобную историю про потерянный ключ и родителей в командировке. Ему, с его голубыми глазами и видом школьника-отличника легко доверяли, и мама, спросив незначительное, разрешила Марату пройти. Но только он завел разговор о прошедшем дне, Андрей услышал полуночный сигнал конца эфира вещания и вышел. Пришел расстроенный, выключил свет. Сел на кровать. Марат тоже сел:       — Че там?       — Она… снова.       Марат молчал, ощутив ситуацию, когда друг хочет выговориться.       — Я думал все уже. Отца похоронили, переехали, — скупо начал Андрей. — Мама переездом занялась, квартиру обставляла, Юльку в сад пристраивала. Я не мешался. И она успокоилась в заботах. Не до истерик было. Она и хотела переехать. Тошно ей было в Альметьевске, где отца убили.       — Ты не рассказывал, — заметил Марат, необычно тихий. Сам для себя он отмечал, вот почему Андрей как с другой планеты, кто ж уличные законы не знает, а он, оказывается, переехал.       — Да непонятно там все получилось. Отец на трубном заводе работал, по вечерам как и все, пиво пил. Однажды не пришел домой. Ну мама утром давай больницы обзванивать. И нашла — в морге. Не знаю, что там именно случилось, только твердила все — убили, не уберегла, не спасла. А по делу — не рассказала. И глаза такие же как сейчас: никому не верю, все врут. Съезжать стала, заговариваться. Тетя Фарида, подруга ее — как раз собиралась сюда переезжать, и ей сказала, поехали вместе, помогу тебе устроиться, все по-другому будет. И правда, полегче ей стало. Я думал. Три года уже нормально было. И сейчас опять снова-здорово.       Марат молчал, не зная, что сказать. Друг впервые рассказывал ему эту историю. И сказать нечего было, и не сказать ничего нельзя. Поэтому взял за руку, поддержать, сжал несильно. В тусклом ночном свете из окна не увидел, почувствовал благодарный кивок Андрейки. Помолчали.       — Да все нормально будет. Вот увидишь! — вдруг с упрямой горячностью начал Марат.       Андрей так и сидел, только слегка повернул голову.       — Вот о чем ты мечтаешь? — Марат вдохновенно начал, но тут же смутился высокопарностью вопроса. — Про меня — знаешь, мотоцикл хочу. Мы в поезде когда говорили, ты чего молчал?       — Да не поймут пацаны, — улыбнулся Андрей.       — Ну мне хоть расскажи.       — Да не знаю я. Музыку люблю. Думал в музыкалке отучусь, в Консерваторию поеду поступать. А сейчас и не знаю даже. Мама про Суворовское говорила. Да все равно уже. Завтра Кощей отошьет за самоуправство, все равно на улице жизни не будет.       — Да не отошьет! Ты чего? — Марат и не задумывался об этом, но всегда готов был встать на защиту. — Я ж поручался за тебя. Поговорю с Вовой, он поймет. Помнишь, похвалил он тебя, молодец сказал?       Андрей невольно улыбнулся, слушая.       — А с суворовским — пошли их нахуй. Сами выгонят, сдался ты им, — и видя, что Андрейка все еще сомневается, пожал руку еще раз, — ну? Все будет! Вот поступишь ты в свою Консерву и что дальше?       — Ну как… в Ленинград перееду. Музыкантом стану. Может сочинять буду даже. Женюсь. Маму с Юлькой перевезу… — задумался Андрей. В кромешной темноте небольшой комнаты он не видел лица Марата, только неясные очертания силуэта, но заметил, как тот отпустил его руку и прикрыл влажно блеснувшие зубы.       — Женишься, ага. На милиционерше своей? — обидно хмыкнул, хотя сам только что спросил и вроде даже хотел поднять настроение Андрейке.       — Да может и на ней. Тебе-то что?       — А ниче. Она ж использует тебя, — посерьезнел Марат.       — Ниче не использует, — набычился Андрей, — если хочешь знать, она меня поцеловала даже недавно.       — Врешь.       — Не вру.       — Когда?       — В больничке, сказала, что Джон в группу зовет, а потом сказала глаза закрыть и поцеловала! — запальчиво доказывал Андрей, вспоминая.       — Да ты и целоваться наверное не умеешь, — каким то заглохшим голосом проговорил Марат после молчания. В темноте не было видно его выражение лица.       — Ты что ли умеешь? — Андрей был сбит с толку внезапной сменой темы и как обычно резкой сменой настроения у друга.       — Умею! — тоже притихшим голосом сказал Маратка, совсем не так хвастливо, как умел.       — И как, пробовал уже что ли?       — Да не, — Марат совсем снизил тон, — на помидорах тренировался.       Андрей чуть не покатился:       — Это как?       — Да так, — деловито принялся объяснять Марат, — берешь помидор, спелый. Откусываешь немного, ну как рот.       — А дальше что? — Андрей едва сдерживался, чтобы не засмеяться в голос и не разбудить всех.       — Ну и всасываешь! Только сильно, чтобы девчонка почувствовала, что нормальный пацан целует, не чушпан какой.       Тут Андрей выхватил подушку и рассмеялся в нее. Марат похлопал его по спине, успокаивая. Видимо все-таки рад был, что развеселил друга.        — А че ты ржешь, ты что ли целовался до фига?       Андрей выдохнул последние смешинки в подушку и вдруг вправду ощутил себя лучше. Была хоть какая-то важная сфера жизни, где у него было больше опыта, чем у Маратика.       — Да. В пионерлагере прошлым летом, — Андрей хотел, чтобы это прозвучал как можно весомей. И хотя его не спросили, продолжил, — Настя Сорокина, певица нашего отряда, а я аккомпанировал. Ну вот во время репетиции и случилось. — Андрей интонацией подчеркнул последнее слово, интригуя, хотя Марат и так слушал внимательно, без насмешек. Спросил только:       — И как?       — Ну… нежно надо. Ниче всасывать не надо, она ж девочка, а не сигарета.       — Да как?       — Ну вначале я убедился, что и она этого хочет.       — Как?       — Ну за руку ее брал, провожал там…       — Да понятно! — нетерпеливо перебил Марат, как часто бывало во время уроков английского, — а как поцеловал-то?       — Вначале в щеку.       — И все? Я-то думал!       — А потом, когда понял, что ей это нравится, так же до губ дотронулся. А потом еще, — вспоминал Андрей с удовольствием.       — А потом?       — А потом она начала отвечать. Это… — Андрей, снизив голос, пытался найти подходящее слово для своих ощущений, — ну как мороженое ешь!       Андрейка некстати вспомнил, как они с Маратом ели цитрусовое, сидя на теплотрассе. Холод был собачий, а они все равно ели. Стаканчик не таял совсем, приходилось откусывать его занемевшими зубами и ждать, когда оно разольется кисло-сладким соком во рту. И все равно это было лучшее в мире мороженое, было вкусно и здорово: самим добыть его, справедливо поделиться и кусать его, слушая россказни Маратки.       — Когда оно тает на жаре, и ты слизываешь понемножку и оно такое мягкое тогда, сладкое, — перебил он сам свои воспоминания.       — Че, прям лизать надо? — неосознанно облизнулся Марат.       — Да тоже вроде не надо.       — Да погоди, сосаться нельзя, лизаться тоже, — Марат вроде как перечислял то, как на улице называли поцелуи, но спрашивал уже уважительно, видимо поверил таки, — а че делать-то тогда?       — Да ну как я тебе еще объясню? Целуешь и все. Если ей понравится, ты поймешь. И снова потом можно будет. С языком уже.       — А до этого без языка что ли, одними губами? — Маратик судя по голосу был в растерянности и это веселило Андрейку.       — Да тебе показать что ли? — даже поддел он, как обычно делал Марат.       — А покажи, — совсем неожиданно согласился он.       Андрей смутился на секунду, но сам же предложил, не идти же на попятный. Не давая смущению взять верх, придвинулся. А че такого, другу же помогает. Взял Марата за руку, ласково, как девчонку бы взял. Тот не сопротивлялся. Наклонился и мягко тыкнулся губами в темноту. Кожа у Марата все еще была мягкой и по-детски гладкой. Андрей двинулся губами ниже и попал в шею. Марат пожал плечами и хихикнул, как от щекотки. Тогда Андрей другой рукой взял его за подбородок и повернул к себе. Выдержал паузу, слушая замедлившееся дыхание, и прижался ртом к мягким губам. Андрей сквозь темноту вспоминал четко очерченные, идеальной формы губы Марата и нежно вел своими по ним. Тот не двигался. Тогда Андрей поцеловал еще раз. Темнота располагала к тому, чтобы представить кого угодно перед собой, но он остро ощущал, что это именно Марат перед ним.       Пауза затянулась и Андрей уже хотел было прервать ее вопросом, как почувствовал ответный мягкий поцелуй. Такой робкий и нежный, совсем не вязавшийся с Маратом. И поддался ему. Немного приоткрыл рот, поймал губами его верхнюю губу и ощутил, как тот в ответ берет так же его нижнюю. Андрейка впервые был рад, что хадишевские разбили ему голову, а не губы, как обычно. Почему-то все метили ему кулаком в район рта и тонкая кожа губ сразу трескалась в драках. Тем более, когда у тебя они такие заметные. Настя еще потом говорила, что сразу как увидела эти губки, хотела поцеловать его. Интересно, Марат тоже обращал на них внимание? Андрей, хоть и не хотел признаваться, сам залипал на то, как Марат облизывался на морозе, ел свою приторную сгущенку, ловко перекидывал окурок из одного уголка рта в другой… И вот эти губы тепло ласкали его рот сейчас. Память Андрея не зарегистрировала момент, когда поцелуи стали «настоящими» с языком. Переход был такой естественный и желанный, что когда Андрей положил ладонь на плечо Марата, его первым инстинктом было прижать его к себе. Но он просто сжал пальцами кривой шов майки и оторвался от влажного горячего рта.       — Ну типа того, — как можно более невозмутимо сказал Андрей, как будто не вынырнул только что из горячего сиропа ласк и гормонов. Марат глубоко дышал и снова не видно было, какое у него сейчас выражение лица. Андрей всегда сверялся с ним, ловил его взгляды, даже неосознанно, и рад был слегка несимметричным широким улыбкам и снисходительным кривым ухмылкам, хлопкам по плечу, щедро перемежавшимися с беззлобными «ну ты дебил?», взглядами исподлобья… Андрей раньше не замечал, как ему нравилось смотреть на друга и улавливать весь спектр его переменчивых эмоций. Как он сейчас себя чувствует? Злится ли на то, что Андрейка не удержал себя и поддался мимолетному импульсу, может и это тоже было не по-пацански? А может ему понравилось… тоже?       — Класс! — тихо, но восторженно произнес Марат, — спасибо, Андрюш! Завтра пойду Айгуль проведаю. Попробую, так сказать, теорию на практике.       Андрейка непроизвольно дернул уголком еще неостывшего от поцелуев рта, почему-то ощутив непонятную досаду.       — На здоровье, Маратка! — он ответил в тон и спустился с кровати на разложенный матрас.